На ночлег встали раньше намеченного, безумно обрадовав уставших коней. Богатыри сгрудились вокруг меня, строгие и торжественные, только Попович сиял, как начищенный медный таз.
Добрыня велел:
- Покажи, что ты там нашел.
Я потащил булаву из-за пояса. Рука напряглась, уже помня грозную тяжесть, но булава поднялась неожиданно легко, легче, чем в прошлый раз. Короткое острие уперлось в небо, угрожая холодным звездам, на острых шипах заиграли отблески костра. Рукоять легла в ладонь как влитая, хотя в прошлый раз показалась широковатой. Мышцы напряглись от усилий не уронить, все же весит, и весит немало, а по всему телу пробежала дрожь, я почувствовал, как горячая кровь толчками побежала по жилам. Грозное веселье наполнило душу, я занес булаву, любуясь отблесками огня на железных перьях. Замахнулся раз, другой, как в моем представлении следует работать булавой, развернулся на месте и перечеркнул пространство перед собой двумя быстрыми взмахами. Тяжко застонал разрываемый воздух, утробный звук все повышал тон, пока наконец не перерос в пронзительный, режущий слух свист.
Богатыри переглянулись, Добрыня сказал с удивленной растерянностью:
- Как дурак оглоблей… Но она слушается!
- Он и есть дурак, - согласился Муромец. – Но дурак удачливый. Сначала отыскал булаву Соловья – разбойника, теперь как-то сразу нашел с ней общий язык. Все-таки это многого стоит.
- Может, ты был прав, когда решил взять его с собой, - задумчиво покачал головой Добрыня. – Хотя я до сих пор не уверен…
- Да ладно вам! – вмешался Попович. – Парню везет, вы же видите. Такое случайным не бывает. Боги от нас отвернутся, если мы его проморгаем.
Я растеряно вертел головой, из разговоров богатырей понимаю примерно столько же, сколько олигофрен из спора двух академиков. Добрыня заметил, вскинул бровь, спросил нетерпеливо:
- Эй, парень! Ты вообще знаешь, кто такой Соловей, и чем он был знаменит?
Я промямлил смущенно:
- Ну… э… немного…
- Из каких ты краев, Ярик? – восхитился Алеша. – В жизни не поверю, что на Руси остались места, где никто не слышал про Соловья!
- Я слышал, - возмущенно отперся я. – Просто… давно. Напомни!
Муромец подбросил в костер веток, развел руками.
- Ярик, ты иногда меня удивляешь. Хорошо, я расскажу. Соловей жил давно, задолго до нас. Тогда земля рождала героев чаще, чем сейчас, и Соловей был не из последних, уж ты мне поверь.
- А я слышал, - перебил Попович, - что Соловей даже не из человечьего племени был. Ну, не совсем из человечьего. То ли полубог, толи так… на четвертушку.
- Кто знает, - отмахнулся Илья. – Может, боги тогда были помельче, а может, и люди покрепче. Но Соловью не было равных и среди тех, древних. Куда бы он не шел, слава о его подвигах катилась впереди него.
- И чем громче становилась его слава, - проговорил Добрыня тихо, - тем меньше люди помнили о нем настоящем.
- Вот именно! – согласился Муромец. – Даже его настоящего имени никто не помнил. Соловьем его прозвали именно за это оружие.
Я вытаращился на булаву, которую до сих пор не выпустил из рук. Даже и подумать не мог, что в моих руках окажется частица еще одной былины. И, судя по лицам моих попутчиков, намного более древней, чем я себе представлял, хотя для меня и три богатыря, и Соловей-разбойник – все из одной сказки.
- Ты заметил, - спросил Добрыня, - как она засвистела в твоих руках?
Я рассеянно покивал, такое трудно не заметить. Вот только не думал, что это что-то особенное, когда Илья берется за свое шипастое чудовище, воздух вообще стонет в муках, разрываемый многопудовой тяжестью. Когда я это сказал, Алеша безудержно расхохотался:
- Так то наш Илюша! Ты его палицу и с места не сдвинешь. А твоя полегче будет, так ведь?
- Конечно, легче, - прогудел Муромец. – Но бьет она так, что мне и не снилось. Правда, не в каждых руках. Ходила легенда, что Соловей нашел ее где-то за хребтом Уральского полоза, в местах, где обитают странные люди…
- А я слышал, - встрял Попович, - Что он как-то исхитрился спереть ее у Кощея.
Я только икнул. Голова гудела от обилия информации, я чувствовал, что стремительно теряю ощущение реальности. Сначала Соловей – разбойник, потом Кощей. Что еще ждет меня в этом сумасшедшем Отражении?
- Так-то вот! – назидательно заключил Алеша. – Не знаю уж, где Соловей ее взял, эту булаву, но она непростая, непростая. Если верить тому, что болтают старики, то может бить стократ сильнее, чем замахнешься. А еще говорят, что она всегда возвращается прямо в руку, если ее метнуть. И пронзительно свистит, нанося удар, чтобы противник не подумал, будто она обычное оружие.
Я растеряно крутил в руках булаву, переводил взгляд с нее на богатырей, и обратно. С виду простое, даже очень простое оружие, я такие уже видел у степняков. Деревянная рукоять, металлический оголовок, истертая кожаная оплетка. Впрочем, если присмотреться, то видны небольшие отличия. Рукоять из какого-то странного дерева, очень тяжелого и больше похожа на резную кость. Боек металлический, но вот сам металл я определить так и не смог.
- А как ты вообще узнал, что она здесь? – с интересом уточнил Попович. – Ты полдня вертелся как уж на сковородке, я уж думал, съел чего-то не то…
- Да, расскажи! - неожиданно поддержал Добрыня, вглядываясь в мое лицо. – Ты же знал, что она здесь?
- Мне просто снилось, - ответил я торопливо. – Просто снилось! А когда я сегодня увидел тот холм… Ну тот, что мы недавно проехали, помните? Вот я и подумал… только подумал, хотя это и смешно, что я там… ну, что там найду то, что видел…
Алеша фыркнул:
- Ах, он спал!
- И что? – заинтересованно спросил Муромец, - Все совпало?
- Более-менее, - буркнул я, не говорить же, что в моем распоряжении технологии, о которых в этом Отражении и слыхом не слыхивали. И тут же спросил торопливо, стараясь уйти от щекотливого разговора:
- А что потом стало с Соловьем? Он же вроде был героем, правильно? Почему тогда его зовут Соловьем-разбойником?
- Так бывает, - покачал головой Илья. – Сначала воевал с чудовищами, потом всех перебил и сцепился с людьми. Времена были неспокойные, не то что сейчас, когда, по большому счету, все уже утряслось… Бился с разбойниками, пару раз цеплялся с колдунами, говорят, и в других странах бывал.
- Да, - холодно обронил Добрыня. – И однажды он не смог остановиться. В конце концов, из героя Соловей превратился в разбойника. Правда, и здесь отличился, стал единственным в своем роде. Лучшим из лучших. И новая слава оказалась устойчивей прежней. Все же он был героем… Если бы в свое время не нарвался на Святогора – богатыря, неизвестно, чем бы закончилась вся эта история.
- Так Соловей был один? – утонил я. – Я думал, что разбойники собираются в шайки, чтобы сподручнее было грабить.
- Конечно, один, - кивнул Муромец. Я ж говорю, он был не последним героем. Не было таких, кто мог стать рядом, кроме, разве что, того же Святогора. Эх, если бы Соловей в свое время не ступил на кривую дорожку, многое могло быть совсем по-другому. Ладно, что уж там, - махнул рукой Илья. – Сделанного не воротишь. Для тебя главное, что булава Соловья тебя признала. Но не зазнавайся! И с таким оружием гибнут, как видишь.
Когда я проснулся, солнце едва золотило край хмурого утреннего неба, но богатыри уже седлали коней. Подошел Добрыня, в кольчуге, сна ни в одном глазу, сказал негромко, так, что слышал только я:
- Яр, я не особо верю в твою историю про сон, но… на нас всех лежит большая ответственность. Мы не имеем права пропасть или проиграть, особенно теперь, когда цель уже так близка. Я не знаю, как ты узнал о булаве, может, действительно во сне, а я последний дурак… В общем, это твое дело. Но если ты действительно можешь так, то я… - гордый витязь на миг замялся, но тут же продолжил решительно, - я очень прошу тебя, смотри эти сны! Оглядывайся по сторонам, сам видишь, слишком много непонятного творится вокруг нас. А чем ближе мы будем к заставе, тем проще нас будет отыскать. Сейчас стычки редкие, от случая к случаю, еще можем скрываться, тем более, что едем вообще без дорог. Но когда окажемся ближе… будем, как на ладони!
Я поежился, сказал неуверенно:
- Конечно, Добрыня! Я понимаю. Но только не особо на меня рассчитывайте, я ведь могу и проглядеть чего.
- Я это учту, - согласился богатырь. – Но ты все равно смотри.
Лицо его было суровое, челюсти твердо сжаты, Добрыня смотрел на далекую полоску горизонта внимательно и напряженно, как на врага, у которого надо найти уязвимое место. Я с холодком понял, что для витязя степь и есть враг, враг коварный и страшный, но проиграть он не может, слишком многое поставлено на карту…
- В общем, ты понял, - уронил после короткой паузы богатырь. – Мне надо, чтобы ты предупреждал обо всем, что увидишь… во сне. Обо всем, на что можем наткнуться. Чтобы вовремя обошли. Молодым, - он покосился на Поповича, что-то оживленно втолковывающего Илье, - нужна драка ради драки, чтобы кровь разогнать. А мое дело – довезти Перунов огонь.
Наконец снялись с привала, Добрыня снова впереди, за ним стремя в стремя Алеша и Илья, Попович до сих пор что-то доказывает Муромцу. Я догнал, прислушался.
- А я тебе говорю, Илюша, что ничего ты не понимаешь! – горячился Алеша. – Столько прожил, а ума не нажил! Вот мы едем, едем, и конца-краю тому не видно. Кровь льем, спим, где придется, жрем на ходу… Дичаем, одним словом! А вот я, как представлю ее, так внутри все переворачивается, и чувствую, душа шевелиться начинает, а в ушах словно птицы поют! – он с жаром хлопнул ладонью по луке седла.
- Молод ты еще, - добродушно усмехнулся Муромец. – Поживи с мое, тогда и поймешь, что в жизни по – настоящему важно. Ты вот вертишься, места себе не находишь, а я как представлю себе… - богатырь вздохнул так шумно, что его конь прижал уши, словно от сильного порыва ветра, забубнил что-то себе под нос.
- Да у тебя вообще сердца нет, что ли? – возмутился Попович. - Вот ты только представь ее - такую мягонькую, нежную, дразнящую… Кожица такая белая, тонкая, что кажется, только прикоснись – и порвется. А сама такая розовая, упругая, налитая, сочная… А если подойти близко-близко, то учуешь ее запах, такой волнующий… такой…
Муромец смотрел на Алешу удивленно, даже помотал головой, потом подхватил:
- Вот уж не думал, что ты меня поймешь! Говоришь так, что она прямо как живая перед глазами встает. Так и хочется укусить! А как вопьешься зубами, так сок на язык брызнет, и хочется аж рвать зубами, глотать, не жуя, как зверь!
Попович отшатнулся, вытаращился на Илью, спросил дрожащим голосом:
- Илюшенька, родной, ты чего это? Я думал, я по девкам соскучился, но чтоб так… И давно тебе такие мысли приходят?
- Да порядком уже, - озадаченно ответил Муромец. – Как с Киева выехали, неделя – другая прошла, и снова восхотелось.
Попович побелел, как бумага, вопросил страшным шепотом:
- А ты что… в Киеве успел… вот так?
- Конечно! – довольно подтвердил Илья. – В первый день, как только приехали, я в харчевню пришел, и целый окорок заказал. Там так готовят – объедение!
- Да при чем тут окорок? – волком взвыл Алеша.
- Как это, при чем? – удивился Илья. – Я тебе битый час толкую, как по мясцу копченому соскучился, с травами. Ты меня вообще слушал?
В эту ночь я твердо решил не спать до последнего, прокрутить карту вдоль и поперек, заглянуть в каждую норку. Добрыня прав, надо использовать все, что хоть как-то может нам помочь, нельзя упускать даже малой возможности. Когда плюхнулся на лежанку из травы и веток, то сразу ощутил, как мышцы расслабляются, усталость покидает тело, кровь спешно вымывает молочную кислоту из напряженных мышц.
« Карта, - напомнил я себе настойчиво. – Надо смотреть по сторонам».
Сперва крутил ближайшие окрестности, в самом деле дотошно изучая каждый холмик, что может оказаться укрывшимся плащом воином, каждую впадинку, где можно спрятаться. Наконец голова начала звенеть, в напряженных глазах поплыли разноцветные круги. Вернулся «в тело», понял, что на самом деле уже мокрый, как мышь под метлой, и сердце колотится как безумное. Приоткрыв глаза, увидел сгорбившегося у костра Муромца, он, по-моему, вообще никогда не спит, поджал колени, укрылся с головой и снова включил трехмерную картинку. Теперь смотрел все подряд, уже интересно, что творится не только вокруг, а вообще в мире. Понемногу выбрался за границы степи, неожиданно маленькой, если смотреть на нее с высоты птичьего полета, подо мной понеслись мрачные громады гор, темные ночные леса, извилистые ленты могучих рек… Я не знал, куда меня занесло, скоро ночь кончится, а я так и не разведаю ничего полезного, нельзя быть таким бестолковым. Стиснул зубы и настойчиво повелел себе искать, искать, мне все интересно, надо собрать как можно больше информации про это Отражение.
Картинки сменяли одна другую, на снимках сплошная темень, не разглядеть и целого войска. Я крутил карту все быстрее, пока вдруг не заметил яркий огонек. Сперва даже решил, что померещилось, но все же вернул кадр, приблизил. Точно, вот он – яркий светлячок посреди непроглядной тьмы. Только что его не было, я чувствовал, что прокрути я карту еще немного, и он снова исчезнет, хорошо что не прошляпил, дурак торопливый.
Приблизил картинку, для меня это выглядело так, будто сорвался вниз в безумном вираже, торопливо зашарил глазами. Вот он, огонек, посреди ночного леса. Приблизил еще, еще, наконец разглядел добротную деревянную избу, какие видел в старых, еще советских, экранизациях сказок. Пятистенок, двускатная крыша с деревянной черепицей и резными коньками. В окошке теплилась зажженная свеча.
Я удивился, кому это хватило ума поселиться в такой глуши, как вдруг почувствовал, что картинка приближается сама по себе. Земля приблизилась, я инстинктивно выставил ладони, твердая почва ударила в ноги. Я завалился набок, как парашютист, тут же вскочил, настороженно огляделся. Понял, что меня охватывает даже не паника, а черный липкий ужас. Я же смотрел карту, просто крутил картинки, и вдруг как-то провалился в одну из них!
Меня трясло, я таращился на избу, на окно, в котором трепетало пламя свечи, единственное светлое пятно в окружающем мраке, чувствовал, что начинаю понемногу сходить с ума. За спиной хрустнула ветка, я метнулся в сторону, оглянулся, но вокруг разлита чернильная мгла, даже собственные руки вижу едва – едва.
- Кто здесь?
Тьма не удостоила меня ответом. Крадучись, я начал отходить к избе, спиной вперед, какая разница, кто там живет, любой человек лучше, чем этот странный ночной лес. Когда почувствовал лопатками бревенчатую стену, то чуть не умер от облегчения, молнией метнулся к двери. Влетел внутрь, сразу же захлопнул за собой дверь, и только потом удосужился оглядеться.
В избе была только одна, правда очень большая, комната, половину которой занимала огромная печь, такие в моем Отражении звали «русскими». Над печью висела занавеска, видимо, там полагалось спать. В середине комнаты вольготно расположился исполинских размеров стол и несколько лавок, сколоченных из распиленных вдоль бревен. Завершали интерьер три огромных сундука с плоскими крышками, расставленные вдоль стен. Настоящие мастодонты сундучьего мира, они могли свободно спрятать в себе взрослого человека.
- Привет тебе, гость! – прозвучал мелодичный властный голос. – Входи с миром, не стой на пороге.
От неожиданности я едва не заорал, прижался спиной к двери, сжимая кулаки. Не сразу разглядел в полумраке силуэт человека, доселе скрытого причудливой игрой теней.
Когда он сделал шаг вперед, я с удивлением понял, что передо мной женщина, уже немолодая, но с лицом таким строгим и надменным, что язык бы не повернулся назвать ее старухой. Серебро уже легло на ее волосы, но даже время не смогло убить величественной осанки. Темное свободное одеяние казалось единственно достойным ее, и его не заменило бы и самое роскошное платье.
Даже в такой скромной обстановке отшельница держалась гордо и надменно, словно императрица в изгнании. Я представил, какой она была в молодости, и решил, что теперь знаю, ради каких женщин мужчины бывают готовы на все.
Она рассмеялась тихим мелодичным смехом:
- Благодарень за добрые мысли, гость! Я долго живу здесь, и уже отвыкла от мужских взглядов. Не бойся, тебе ничто не угрожает. Ты сейчас просто спишь, и видишь сон.
- Ничего себе сон, - пробормотал я. – А мне кажется, что все вокруг очень уж настоящее.
- Конечно, настоящее, - согласилась она. – Я тоже настоящая. Я видела, как ты занимаешься странным волшебством, чтобы смотреть перед собой. И мне стало любопытно.
- Да какое это волшебство, - вяло отмахнулся я. – Это наука, это совсем другое…
- Значит, ты просто имеешь свое название для этого, - ответила она серьезно. – Присаживайся, я очень хочу говорить с тобой. Меня зовут Яга.
Я в великом удивлении плюхнулся на лавку, ляпнул первое, что пришло в голову:
- Баба - Яга?
Женщина с удовольствием расхохоталась, обнажая крепкие здоровые зубы.
- Ты говоришь, как ребенок! Странно, на вид ты вполне взрослый…
Я опешил, молча таращился на эту крепкую красивую особой странной красотой лесную жительницу, не в силах выдавить не слова. Та заметила, пояснила, все еще смеясь:
- Так говорят совсем маленькие дети. Ребенок не может произносить длинные слова, он говорит коротко. Поэтому и называет отца с матерью «папа» и «мама», дедушку - «деда», а…
- А бабушку – «баба», - продолжил я.
-Молодец, понимаешь, - кивнула женщина. - Так забавно…
Я смотрел на нее во все глаза, еще одна сказка оживала передо мной, оказываясь совсем не такой, как представлял в детстве.
Кожа чистая и нежная, как у юной девушки, без единой морщинки. Длинные волосы серебряным водопадом ложатся на плечи, искрящейся волной сбегают ниже лопаток. Сначала показалось, что передо мной платиновая блондинка, потом сообразил, что лесная жительница абсолютно седая, настолько белые волосы встречаются лишь у глубоких стариков. Невозможно зеленые кошачьи глаза сверкнули из-под густых ресниц.
Яга кивнула.
- Ты прав, гость. Я действительно много старше вас, людей.
Время летело незаметно. Яга рассказывала о том, каким был мир до прихода первого человека, я слушал, раскрыв рот. Картина вырисовывалась совершенно невероятная, я и не думал, что у этого Отражения такая богатая история. Со слов Яги, когда-то здесь была большая прекрасная страна, в которой все жили в мире. Оказывается, и до людей были существа, почти неотличимые от нас внешне. Сама Яга принадлежала к такому народу, название которого, впрочем, не переводилась ни на один из людских языков. Когда-то давно ее народ вел долгую войну на взаимное истребление с какими-то совершенно жуткими существами. Яга попыталась было их описать, но потом махнула рукой, заявив, что русская речь не несет в себе таких слов, которые смогут передать хотя бы десятую часть их опасности. Я понял только, что эти загадочные твари каким-то образом могли воздействовать на разум своих жертв, внушая им чувства ужаса, паники, и бог знает чего еще.
Но война с этими жуткими созданиями закончилась давно, еще до рождения самой Яги, а потом в мире установился порядок. С тех пор прошли тысячелетия. Казавшийся незыблемым порядок рухнул, когда пришли люди. Сначала они казались слабыми и беспомощными, но рождалось их просто неимоверное количество. Они приходили волна за волной, гибли сотнями, но горстка уцелевших закреплялась на новых землях, вцеплялась ногтями и зубами. Потом приходили новые, рыли в земле глубокие норы и воздвигали сверху стены из дерева и камня. Здесь они плодились, а границы своих владений выдвигали все дальше. Самые смелые ухитрялись обосноваться дальше прочих, и именно на них обрушивалась ненависть старых обитателей мира. Однако люди не сдавались, на помощь первопроходцам шли все новые и новые силы…
Я открыл рот, чтобы возразить, мол, мир большой, и места хватит всем, но Яга глянула на меня понимающе и насмешливо, я прикусил язык и покраснел. Действительно, как бы я сам отнесся к тому, что тараканы на моей кухне объявили войну под предлогом что им, видите ли, не хватает жизненного пространства?
- Не переживай, - мягко сказала Яга. – В мире все меняется, и это неизбежно. Наступила эра людей, и мы, старые народы, должны просто принять эту мысль, нравится она нам, или нет. В конце концов, большинство из нас, так или иначе, научилось ладить с людьми. Должна сказать, вы бываете весьма забавными, если знать, как себя вести. И у нас с вами все же есть что-то общее. Например, вы тоже знаете о существовании богов…
- Так боги все-таки есть?
- Конечно! – удивилась Яга. – А кто тебе сказал, что их нет? Боги есть, и их много. Даже у разных человеческих народов разные боги…
Голос ее звучал странно задумчиво, я насторожился, но Яга замолчала, глянула в окно.
-Тебе пора, - мягко сказала она. – Уже светает, скоро вы вновь отправитесь в путь. Не переживай, мы еще не раз встретимся. Ты забавный, Ярик…
Утро было ясное, но неожиданно холодное, будто за то время, пока я спал, на землю незаметно опустилась осень. Уши и нос немилосердно замерзли, я порадовался, что «Пигмалион» исправно защищает меня от всех напастей, в том числе, и от холода.
Я открыл глаза, вокруг раскинулся бескрайний ковер степного разнотравья. Степь выглядит равнодушной и бесконечно чужой для меня, родившегося в большом городе, дикая природа до сих пор вызывает мерзкое чувство беззащитности.
От костра поднялся Муромец, с кряхтением разогнул спину. Его немолодое тело застыло за ночь, он сопел, с трудом поворачивался, нагибался, пока к лицу не прилила кровь, а движения вновь не стали быстрыми и четкими. Перехватил мой взгляд, буркнул:
- Как спалось? Чего видел?
Я ощутил что-то неладное в голосе старого богатыря, спросил:
- Впереди что, какие-то неприятности?
Илья хмыкнул:
- Какие-то? Яр, впереди только неприятности!.. Мы едем по степи. Ну, еще пару дней будут попадаться рощи, но мало, очень мало. А потом выедем в настоящую степь. Там уже не укрыться, ни спрятаться. Огня вообще разводить нельзя. Так что снилось?
Пока я говорил, подтянулись и остальные. Я рассказывал подробно, стараясь не упустить ни одной детали, кто его знает, что окажется важным, а что нет. Муромец слушал внимательно, Алеша вообще ловил каждое мое слово, напряженно морщил лоб, что-то вспоминал, сравнивал, добавлял… Добрыня молча седлал коня, нижняя челюсть привычно выдвинута вперед, борода аккуратно расчесана, просто белогвардейский офицер, тех всегда изображают именно такими – надменными и холеными. Он вообще не вслушивался, хотя я уверен, все нужное уловил.
- Ничего, - вздохнул Илья, когда я наконец умолк. Про странный сон и разговоры с Ягой не обмолвился и полусловом, даже для меня это как-то чересчур, а мои попутчики люди простые, и даже очень. Еще решат, чего доброго, что негоже иметь в отряде человека, который по ночам творит бог весть что, и… решат проблему. По – своему.
- Ничего нового, - согласился Алеша. – Хотя описал все верно, я сначала не верил про эти его сны… - Он покосился на меня и примирительно улыбнулся: - Ну, скажем так, не до конца верил. Но так подробно описать места, где ни разу не бывал, невозможно. Значит, действительно… - он восхищенно покачал головой, дескать, вон оно как бывает.
- Откуда ты знаешь, - холодно оборвал его Добрыня, - что Яр никогда не был в этих местах?
Попович замер, глаза округлились, как у совы. Не отрывая от меня взгляда, медленно потащил из ножен клинок.
- Не трожь! – рыкнул Муромец. Посмотрел на совершенно растерянного Алешу и объяснил, смягчившись:
- Если бы был здесь раньше, то и булаву Соловья бы подобрал, такими вещами не разбрасываются. Так что все в порядке. Но никогда не думай, что сделал единственно правильный вывод, пока не переберешь все остальные. Понял, олух?
Попович залился алой краской до ушей, виновато буркнул что-то неразборчивое.
Мы тащились по степи. Добрыня снова унесся вперед, высматривать засады и прочие неприятности, обещанные Муромцем, Алеша болтался из стороны в сторону, а я потихоньку пристроился стремя в стремя с Ильей. Муромец не то, чтобы свой в доску, это Алеша рубаха-парень, но старый богатырь нянчился со мной больше остальных, и я сам чаще тянулся именно к нему. Вот и сейчас Илья принялся наставлять меня, объяснял, как надо работать булавой, пару раз даже взмахнул своим шипастым чудовищем, так что его конь недовольно запрядал ушами. Потом, как мог, принялся рассказывать историю если не всего мира, то хотя бы той Руси, какой она была в здешнем Отражении.
- Никто не знает, - мерно гудел Муромец в такт конскому шагу, - когда здесь появились люди. В сказках говорится, что первый человек был столь слаб, что боялся любого зверя. И жил обычно в трудно доступных местах, закапываясь в землю и окружая себя стеной из камней.
Я вспомнил рассказ Яги, удивился, как порой единодушны бывают даже извечные противники.
- Но время шло, - продолжал Илья, - Людей становилось все больше, они расселялись по свету, вытесняя старые расы. Гибли сотнями, но на их место приходили десятки сотен. Те, кто смог выжить, окружали свои поселения высокими стенами, потом на месте частоколов возникали каменные бастионы. Так постепенно размножались, освоили леса, а когда те закончились, рискнули ступить на равнины. Кто-то сумел подняться в горы, кто-то обосновался по берегам рек и озер. От этого, и повелись названия племен. Те, кто жил на равнинах, стали зваться полянами, те, кто обосновался в лесу – древлянами, ибо в лесу люди жили дольше всего, те, кто поселились на болотах, назывались дряговичами, либо дрягвой…
Я кивнул, это проходил еще в школе. Правда, тогда не задумывался, как легко расшифровываются все эти непонятные названия.
- Долгое время все жили в мире между собой, ибо вокруг был чужой и опасный мир, и его обитатели не желали признавать в нем людей. С ними наши предки воевали, и воевали жестоко. Постепенно самых злобных и сильных противников потеснили, заставили уважать себя. А сами люди теперь жили в больших деревнях, и строили города, обнесенные высокими каменными стенами, за которыми можно пережить любую войну.
- И вот тогда, - вздохнул Илья, - оказалось, что люди не всегда могут жить друг с другом мирно. – Кому-то не хватало власти, кто-то хотел поселиться на берегах богатых рыбой рек, кому-то потребовалась железная руда, которой много в болотах… Начались войны между людьми. Старые обитатели мира уже не были так опасны, зверей человек больше не боялся…пока не выяснилось, что есть еще и самый страшный на свете зверь.
- Это кто? – удивился я. Ожидал услышать нечто совсем уж жуткое, но Муромец буркнул:
- На двух ногах. Носят одежду. Делают оружие, пекут хлеб. Но не все, не все…
Я спросил оторопело:
- Люди? Но как же… я думал, Зло. Кощей, степняки…
- А степняки что, не люди? – усмехнулся Илья. – Ты откуда такой дикий, Ярик? Зло и Добро не проявляются в мире без людей, так заведено Родом. Но теперь у нас появились настоящие, самые лютые и беспощадные враги. Понимаешь?
- Кажется, - пробормотал я.
Муромец искоса глянул в мою сторону.
- Вот уж не думал… Рано или поздно все об этом узнают, так что не трясись так. Просто я тебе рассказал сейчас, а сам бы ты понял потом. Вот и вся разница.
Я молча кивнул, в груди росло ощущение пустоты и потери. После встречи с богатырями как-то уже привык воспринимать происходящее, словно ожившую сказку, а внезапно оказалось, что это… просто другое Отражение. И все, о всем говорил Илья, мне знакомо, со всем этим я уже сталкивался… ну пусть не в жизни, а на уроках истории.
Впереди блеснула вода. Маленькое болотце совсем рядом с дорогой, подковы коней зачавкали по влажной почве, вырывая комья с тарелку размером.
- Вот из-за этого, - повернулся ко мне Илья, - степняки коней и не подковывают.
- Из-за чего? – не понял я.
- Им скорость нужна, - пояснил Муромец. – Степняк быстр и увертлив, издали стрелы мечет, а за саблю неохотно берется.
- Ну, это ты загнул, - подал голос Алеша. – Про нукеров забыл?
- Да причем тут нукеры? – отмахнулся Илья. – Они, почитай, и не степняки вовсе. Ну, необычные, вроде как богатыри среди русичей. В седле рожденные, с конца копья вскормленные. Знатные воины, что и говорить. Да только всяк своего нойона вперед самого хана ставит. Оттого и нет в степи единого правителя.
- Оно и к лучшему, - вздрогнул Попович. - Представляешь, что бы началось, если бы к нам вся степь припожаловала?
В стороне от дороги я приметил небольшой бугорок. Когда подъехали ближе, я разглядел потрескавшуюся, исхлестанную дождями и ветром статую, толстую женщину с выпуклым животом и крупной отвисшей грудью. Годы сгладили неровности так, что на месте лица остался только гладкий, как куриное яйцо, камень. По спине пробежал неприятный холодок. Статуя давно скрылась за спиной, а я все никак не мог избавиться от ощущения, что каменный идол провожает нас незрячими глазами. Никто уже не помнит, когда и зачем создавали эти статуи, но мне кажется, что за века их сила иссякла далеко не вся.
Потом еще много раз встречали похожие изваяния. Время и ветер сгладили следы резца, но в некоторых еще можно было угадать женские фигуры, одинаково грузные, с крупными отвисшими грудями. И всякий раз меня преследовало ощущение чужого недоброго взгляда.
Илья через плечо бросил, что когда-то здесь жили скифы, а до них сарматы и аланы. Хотя, дескать, и аланы были не первыми. Потом пришли славяне, которые тогда еще жили общинами, о Руси и не слыхивали, но все равно они нашего корня. Скифов потеснили, часть родов растворилась среди полян, а оставшиеся ушли неведомо куда. Славяне быстро освоились, построили свои села, а так как все делали быстро, то вскоре вся земля оказалась занята, поделена, и от избытка сил люди начали ссориться друг с другом. Вот тут и появились первые степняки. Вначале их отряды больше походили на разрозненные бандитские шайки, и русичи просто давили их как тараканов, совершенно не думая, что видят первые признаки надвигающейся беды.
Но из степи выплескивались все новые отряды, каждый раз все больше и сильнее, а поселенцы продолжали делить землю, скот, богатства. И вот уже так получилось, что степняки свободно… или почти свободно передвигаются по этим землям, а русичи забились в села, окружили себя частоколами и выезжать далеко за горизонт рискуют только крупные, хорошо вооруженные отряды, либо отчаянные сорвиголовы.
Конь миновал высокий, в рост человека, камень. Вся глыба сверху донизу испещрена непонятными значками, похожими на буквы чужого языка, да и на глубине, уверен, эти закорючки тянутся до самого края. С другой стороны такой же камень, даже еще выше, сплошь покрытый такими же закорючками. Многие значки почти стерлись, но строчки идут ровные, будто вымеряли линейкой. Нижние почти укрыты землей, обелиск уходит вглубь, и неизвестно, как далеко.
Мимо проскакал Алеша, на своем горячем коне выглядит похожим на закатное солнце, что сдуру брякнулось не землю. Красные сапоги, красные штаны, даже щит – и тот красный, цвет такой яркий, что глаза начинают болеть, если смотреть слишком пристально. Как-то на привале он снисходительно объяснил, что это очень важный цвет для любого русича, но почему, я так и не запомнил. Может быть, и правда, но по-моему, он просто тащится, что заметен издалека, как там: «Еду не свищу, но наеду - не спущу», и все такое.
Попович махнул мне рукой. Молодой богатырь крутит головой из стороны в сторону, глазами обшаривает каждый куст, каждую ямку на пути. Пару раз даже съезжал с тропинки, осматривал подозрительные заросли. Конем правит ногами, придерживая поводья левой рукой, правая на рукояти сабли.
- Там, - коротко сказал он, дернув подбородком в сторону горизонта.
- Заставы? – догадался я.
- Да, - подтвердил Попович. – Чувствую себя, как будто вынырнул с большой глубины… или протрезвел наконец, после того как всю ночь пропьянствовал с девками.
Я передернул плечами. Алеша, который и раньше был неугомонным, сейчас вот-вот превратится в свирепого берсерка, которые, как читал, с ревом бросались в самую гущу боя. Глаза прищурены, ноздри раздуваются, богатырь пробует воздух, точно хищный зверь. Пальцы тискают рукоять сабли, будто орда уже показалась на горизонте, он весь как натянутая струна, вот-вот сорвется в бешеном галопе, обрекая врагов огню и мечу. Я заметил, как зашевелились его длинные кудри, явно двигаются уши, ловя любые, даже самые осторожные и далекие звуки.