ЖИЗНЬ ТАРАКАНЬЯ.
Лето наступило жаркое, раннее. Шумит, поёт лес. В самом центре находится наш посёлок. Куда не глянь везде ели вековые, берёзы бирюзовые… Осинки неугомонные всё ветвями шелестят, в былые времена встану под осинкой и слушаю, как лёгонький ветерок их листву расчёсывает, приглаживает и в косы заплетает. А осенью всё в золоте купается. Красота.
Посёлок большой, даже дома многоэтажные есть как в городе. Шумный посёлок: автобусы, машины только и мелькают туда – сюда. Пыльно летом и душно, но всё равно лето люблю.
Живу я на окраине села, приютился у одной местной бабульки. Вначале гоняла меня, всё грозила:
- Прихлопну я тебя, окаянного, надоел, сил нет.
Да куда ей меня догнать. Маленький я, юркий, не успеет замахнуться, а от меня уж и следочка не осталось. Побегала, побегала она за мной и успокоилась.
- Эх, неплодовитый он. Сколько живёт, а потомства нет. - вздохнув сказала однажды.
И стала меня угощать, сама поест и мне что-нибудь оставит. Вначале опасался, думал, ловушку бабулька мне устраивает. А нет, всё по-честному. Так и живу с недавних пор у неё, привык. Бабулька работящая, встаёт рано. Куриц и петуха держит. Всё яички караулит, чтоб насест красавицы пёстро-пёрые не сделали. Много их у неё, иной раз с самого утра полную корзинку, яиц 20-30, принесет. Иногда и меня яичком угощает. Вкуснятина.
Всё бы хорошо, только вот память покоя не даёт. Как засну, так перед глазами моя осинка, шелест листвы и я – красивый, молодой, высокий. Ни дать, ни взять – принц из сказки. До сих пор не могу понять, что случилось. Жил себе, не тужил в самом центре посёлка у мамки с батькой. Единственный сын. А по соседству семья жила. Сколько у них детей было? Трое, кажется. Один почти мне ровесник, только неказистый какой-то, прыщеватый. И всё к Любке похаживал, что на соседней улице живёт. Нашёл невесту. Старомодная девица какая-то, не красится, летом ситцевый сарафан оденет и на сенокос, да в лес по ягоды. Никакого отдыха – одна работа. И что он в ней нашёл? А впрочем, я забыл, он и сам такой же. Вот парочка.
Так вот, приходит ко мне однажды сосед, Артёмом его звать, по-моему, и говорит:
- Ну, что Иван, пошли на озеро?
Оно у нас не далеко. Летом ходим на берег загорать и рыбу ловить.
- Вот и питьё с собой уже прихватил.
- На озеро, так на озеро. Что делать-то, духотища невыносимая?
Пришли на озеро, а там наших односельчан, чуть ли не полсела собралось. Искупались, вода тёплая. Вышли на берег, на золотой песок и лежим, загораем. Тут Артём мне и предлагает:
- На, попей.
Взял я у него бутылку, а девчонки смеются.
- Не пей, Иванушка, козлёночком станешь!
Шутницы тоже мне, всё бы им скалиться. Красивые озорницы не то, что Любка, смотрю на них, и глаз радуется. Попил из бутылки, а сам так и не понял, что в ней было. Сок – не сок, морс – не морс и не лимонад.
Разморило меня что-то, веки стали тяжёлыми, развалился я на песке и заснул. Последнее, что слышал, как одна из девчонок звала:
- Айда, все в воду!
Очнулся я и ничего понять не могу, всё вокруг такое большое, нет даже не большое, а огромное-огромное. Рядом со мной шорты гигантские, футболка, шлёпки… Вроде всё моё, но увеличилось до таких размеров… Ничего не понимаю. Стою, разглядываю. Вдруг послышались весёлые голоса, крики, всплески воды. Это ребята с девчонками из озера на берег выходят. Посмотрел на них и обомлел.
- Да что это такое, это не люди, это великаны какие-то, даже не великаны, а великанищи. – прошипел я и отошёл в сторону.
Да, разве я отошёл. Нет, я отполз. Потихоньку стал пробираться к воде, вроде бы и гор никаких на берегу не было… Еле добрался. Глянул на своё отражение в воде.
- Ничего себе! – аж зажмурился. На меня со страхом в глазах смотрел рыжий, усатый, толстобрюхий таракан.
- Вот горе-то мне! Что сейчас делать? – думал я.
А между тем, ребята обнаружили, что нет меня и стали искать. Мне бы в свою одежду забраться и сидеть в ней смирно, отнесли бы домой и жил бы по-прежнему с мамкой и батькой. Но когда мысль эта у меня промелькнула, ребята с моей одеждой уже были далеко. Точно уж сейчас и не помню к кому из односельчан к первому попал. Только вот невзлюбили они меня, как только на глаза покажусь, сразу махаться начинают, тряпками хлестать. Всё поймать и придавить пытаются. Спасался только бегством. Ох, и намаялся же я, пока не попал к этой бабульке.
Сейчас на жизнь не жалуюсь, сытно кормят и не гоняют меня, даже разговаривают по вечерам. Как я жду этих вечеров. Придёт моя бабулька под вечер, сама поест, меня покормит, включит телевизор, спицы с нитками достанет, и песенки под нос себе мурлычет. Я в эти минуты забираюсь на комод возле окна и смотрю на неё.
- Ну, что уставился, лупоглазый?
Говорит она и начинает рассказывать одну историю за другой. Ей лет 80 уже, много на своём веку повидала, интересно её слушать. Даже грустно становится, когда её голос постепенно затихает, и она начинает дремать. А в руках по-прежнему держит спицы. Что мне делать? Забираюсь к ней на пальцы и начинаю будить.
- Что заснула опять? Сейчас, касатик, сейчас спать пойдём.
Так и живу от вечера до вечера.
Прозвенел будильник, хозяюшка моя поднимается и сразу к окошку, шторки откинула.
- Утро то какое!
С восторгом произнесла она.
- А хочешь в гости со мной пойти?
Эх, бабулька, хочу, если бы ты знала, как хочу.
- Всё решено!
Она взяла свою старенькую, плетёную из бересты корзинку, положила туда свежей соломки.
- Вот размещу яички вначале, а потом ты в соломку и заберёшься.
Как только она поставила корзинку с яичками на комод, я шмыг и исчез между сухими стебельками. Села бабулька рядом и призадумалась:
- Нет, что-то здесь не так, как человек всё понимает. Надо к Прасковье сходить, что она скажет. А ты помни, если выползти надумаешь: как только скажу: «Пошли домой» - сразу забирайся обратно, я минуток 5 подожду ещё и пойду домой. Ты далеко от корзиночки не убегай. Знаю, что тебе интересно, но прихлопнут тебя где-нибудь. Понял? Будь осторожен, привыкла я уже к тебе, как родной стал.
Так мы с того утра всегда и были вместе, целыми днями. Куда она, туда и я.
Однажды смотрю, бабулька надевает самый красивый платок:
- К Прасковье сегодня идём.
А я и рад, шмыг между травинками.
Пришли мы к Прасковье и начала моя родная про меня рассказывать. А Прасковья ей:
- Покажи свою диковинку, может, и помогу чем.
Достала она меня из корзиночки. Смотрит Прасковья на меня и говорит:
- Эх, подруга, совсем ты под старость лет сентиментальной стала. Придавила бы его и дело с концом. Ну, хорошо, поверю я тебе, что это необычный таракан.
Зажгла сорок свечей, поставила иконку и зеркальце в центре стола, на жестянку положила щепотку какой-то травы и зажгла. Шепчет все чего-то, крестится и вдруг как вскрикнет и в сторону. Потушила все свечи.
- Ой, не моя это тайна. Нельзя мне это говорить, беду накликаю.
- Прасковья, миленькая, скажи.
Умоляет бабулька. Так ни с чем мы домой и вернулись, правда, когда мы уже на пороге были, Прасковья на ушко что-то шепнула хозяйке.
С тех пор, бабулька, как только посмотрит на меня, так из её глаз слёзы текут, солёные такие. Ползаю по её пальчикам, пытаясь успокоить.
В очередной раз, когда пошли гулять, пришла бабулька к Любане. Огляделся я и пошёл изучать её жильё. Чистенько так, посуда сверкает, бельё наглажено, стопочками в шкафу сложено, свежо, уютно. Загулялся я в её квартире и не слышал, как бабулька домой собираться стала. Месяц золотой своей улыбкой освещать комнаты стал и только тут я понял, что ушла моя родная, оставила меня у Любки.
- Ну, эта чистюля точно прихлопнет, на глаза лучше не показываться!
И стал я укромное местечко для себя искать. Кажется, нашёл между старыми книгами. И видно всё хорошо и если полезут сюда, успею скрыться. Только вот что есть буду? На моё счастье Люба кошку у себя приютила. Как только она уйдёт в лес или на сенокос, так я сразу шмыг и к миске. Наемся и снова в своё укромное местечко.
Сколько дней так прожил трудно сказать. Однажды проснулся с утра, дождь шумит за окном, дождинки о стекло звякают и у Любки никакой заботы на лице. Никуда не собирается. Наблюдаю за ней сверху, а куда ей спешить, если ливень такой во дворе. Понежилась Любка под одеялом с часок, встала, включила музыку и к раковине. Привела себя в порядок, завтрак из холодильника достала, посмотрела, вздохнула тяжело:
- Ох, не хочу ничего.
И поставила всё на место.
- Так и помереть можно, – подумал я.
А она подошла к шкафу, взяла с полки чей-то портрет и заплакала:
- Ну, этому виной точно Артём. Да придёт твой прыщавый, не переживай.
Послышался стук в дверь, через 2 минуты в комнате появился Артём.
- Опять по нему слёзы льёшь, - с обидой произнёс он, - не надоело ещё. Ну, нет его, понимаешь – нет. Утонул, пора бы уж и забыть. Сколько времени прошло. И что ты в нём нашла, кроме себя никого не видел, гордый, заносчивый. Подумаешь, красивый он, разве в красоте счастье?!
И только тут я понял, что речь то обо мне идёт. А он продолжает:
- Хватит ломаться, иначе так и станешься в девках, пора уж и к свадьбе готовиться.
А Любка одна живёт, заступится за неё некому. Мать с отцом умерли, осталась она одна, да бабка неподалёку живёт, а кто такая я и не знаю.
- Ну, прыщавый, думаю, показал бы я тебе кого я вижу. Только что я сейчас для Любки – всего лишь букашка. Ей и в самом деле лучше за Артёма держаться.
А он совсем обнаглел, приставать стал к Любке, схватил её за косу и стал чёрную ленту из косы вытаскивать.
- Хватит, дура, в трауре ходить, хватит!
Что это такое? Словно северное сияние зажглось в комнате. Откуда свечение, ничего не могу понять? Боже, да это же Любкины волосы жемчужно – перламутровые с розоватым отливом заиграли, заблестели под освещением включенной лампы. Я чуть с полки не свалился.
Артём, увидев такую красоту, ещё в больший азарт пришел. Скрутил ей руку:
- Сегодня же моей будешь! – орёт.
Что же делать, как Любку из беды выручать? А они прямо под полкой возятся.
- Ай, - думаю, - что мне за жизнь – тараканья. Может, хоть отвлеку, а Любка тем временем убежит куда-нибудь.
Оттолкнулся, что было тараканьих сил, и плюхнулся ему на шею. Чуть шею ему не сломал. Только потом понял, что пока летел, в человека превратился.
Вот так, с тех пор и живу со своей Любашей, и краше её для меня никого нет. И бабушка её часто нас навещает, яички приносит.
Автор: Наталья Ивановна Колюшина 2012 год.