Телохранители, сидевшие на скамейке веранды, быстро поднялись и вопросительно посмотрели на царя, мол, куда дальше сопровождать? Соломон махнул рукой, разрешая сидеть. Он мог бы и один приехать в Яффу, любил свободу. Но одинокий, состоятельный путешественник всегда представлял соблазн поживы даже для добропорядочных иудеев, которые считали, что грех не поживиться там, где сама судьба представляет шанс.
Красное солнце медленно опускалось за дом Дафана, между двумя стройными кипарисами. Скоро нырнет в Великое море, которое египтяне называют Великой Зеленью, и землю покроет прохладная ночная мгла, заставляя протягивать руки к костру, и заворожено смотреть на трепещущие языки пламени. Мелхолла хлопотала у медного чана, стоящего на глиняной печке, длинным черпаком осторожно пробовала готовность ячменной похлёбки.
Исмена подкладывала под чан хворост и саманные лепешки, уклоняясь от едкого дыма, лениво клубящегося в разные стороны — ветра почти не было. Рабыня соответствовала описанию Завуфа, то есть не представляла интереса для пресыщенных мужчин: молода, стройна и только, лицо продолговатое, напоминает лошадиное, и нос такой же длинный, эллинский, тяжелая челюсть. Соломон отвернулся к Зелфе, которая с любопытством наблюдала за выражением его лица.
— Ты тогда не удивилась, что Завуф выбрал Исмену? Наверняка, у вас были и красивее рабыни. Он мне рассказывал.
— Кажется, ещё в тот же вечер он объяснил нам свой выбор — до этого у него не было эллинок. Хотел узнать, какие они вблизи на ощупь? Отличаются ли от других женщин? Мужчины вообще любознательны, как малые дети. Всё хотят потрогать, пощупать, убедиться, что всё без обмана.
— Не думаю, что он много потерял. Приобрел больше, — польстил Соломон.
— А я потеряла. Завуфа не стало, и я в печали.
В приоткрытые ворота поспешно вошел коротконогий Дафан, придерживая полу халата, чтобы не наступить, следом шёл, посланный за ним раб. Поэтому Соломон оставил слова Зелфы без ответа. Не все слова произносимы при чужих ушах. Да и что говорить, когда всё сказано, а если не проронено, то можно догадаться?
Увидев царя на веранде, Дафан направился к нему и чуть не столкнулся с проходящей дочерью, на которую не смотрел в спешке, повалился в ноги властителя и прерывистым, хриплым голосом воскликнул:
— Будь славен, Соломон, дом Давидов и твой род до скончания веков! Для меня и моей семьи твоё появление в моём доме большая честь. Я рад видеть тебя и готов услужить, чем смогу. Не гневись, что не в состоянии сразу отдать долг, у меня большая семья. Не все дети выросли и живут отдельно, не могут обойтись без моей помощи. Я продал всё что мог, рабынь, виноградник, плодородные земли. С жен и дочерей снял всё золото, украшения и едва наскреб тридцать талантов, их я отдал Завуфу.
— Встань с колен, Дафан. И перестань врать. Противно слушать. Двадцать три таланта ты вернул, ни сиклем больше. Пользуешься тем, что Завуф не может встать из могилы и добавить своё веское слово? Он успел сказать мне о возвращении лишь небольшой части твоего долга. К моему огорчению, и сейчас ты нечестен, Дафан. Ты разучился говорить правду. Может быть, ты с детства не знаешь, что это такое — правда, истина? Прекрати врать, Дафан. Если ты не боишься богов, то это не означает, что ты не должен опасаться моего гнева. Стало быть, ты нарушил слово, данное Завуфу, и продолжаешь воровать мои бревна? Ты беспричинно и необоснованно безрассуден. Я был очень зол на тебя, когда узнал, что ты решил мою казну сделать своим кошельком. Лишь заступничество Завуфа спасло тебя от каменоломни, а твою семью от разорения и жизни в нищете. И на этот раз тебя спасает дочь твоя, Зелфа. Я прощаю твой долг. Можешь посчитать его как мохар. Я забираю Зелфу себе в жены. Тебя, так уж и быть, оставляю на прежней должности, но ты должен пообещать всеми богами, что перестанешь расхищать мой лес. Если снова узнаю о кражах, семью я не трону, но ты безоговорочно, без выяснения смягчающих обстоятельств, отправишься в подземелье рубить руду, не посмотрю, что ты стал тестем.
— Соломон, я твой раб! Я не присвою ни одного ствола, жердиночки и другим не дам! Преданнее меня тебе не найти во всем царстве! — радостно воскликнул Дафан, пытаясь поцеловать руку царя.
— Это плохо, если правдивы твои слова, что ты преданнее всех. Надеюсь, что это не так. Поверю тебе в последний раз. Дафан, ты должен стать верным моим помощником, а не вором моего имущества. Если исправишься и подготовишь себе достойную замену по приёмке леса, то возьму тебя в Иерусалим. Мне нужны преданные люди, на которых я могу опереться, но не воры, растаскивающие мою казну. Их и без тебя слишком много. Не стань могильщиком своего счастья и благополучия. Всё зависит от тебя, от твоих поступков. Поверь, не каждому казнокраду я предоставляю такую возможность. Лишь ради твоей дочери.
— Мой царь и спаситель, я буду стараться. Стану Цербером, не дремлющим Аргусом по охране твоего леса. Я рад, что ты остановил своё внимание на моей дочурке. Она заслуживает того. Ещё когда она была ребенком, ворожея из Хадида предсказала, что ей суждено стать царицей.
— Не врешь? Тебе ничего не стоит соврать, привык ко лжи.
— Клянусь всеми языческими богами! Тринадцать лет назад я жил в Хадиде, был наемным каменщиком, возводил дома, крепостные стены. В худшие времена, когда не было предложений, не отказывался и от формовки саманных кирпичей. Тяжёлый и плохо оплачиваемый труд. Семья разрасталась, мы бедствовали, нужда схватила за горло, и я вместе с Мелхоллой обратился к местной ворожее за советом, как нам вырваться из бедности? Пришли втроем, вместе с трехлетней Зелфой, которую не на кого было оставить. Тогда-то ворожея, увидев её, и произнесла пророчество, а нам посоветовала переехать в Яффу. И она оказалась права. Мы стали жить лучше — вкусили пшеничный хлеб.
— Все воры живут хорошо, пока их не поймают.
— Нет, тогда я не крал, было нечего. Камни, которые обтёсывал, не воруют, слишком тяжелы. В Яффе не сразу исполнилось предсказание ворожеи, я было и забыл о нём, брался за любую работу, от маслодавильщика до скорняка. Едва не продался моряком на финикийский корабль, но вовремя передумал. Тот корабль вскоре разбился о скалы Тира во время шторма, мало кто спасся. Мне случайно удалось купить место помощника подрядчика по приёмке леса. Потом, после его нелепой смерти в порту, придавило сорвавшимся бревном, сам занял его место. Вкусив сытой жизни, захотелось бо;льшего, — потупился Дафан. — Я не думал, что кто-нибудь заметит. Ты так богат. Я отнимал самую малость.
— А ты можешь представить, сколько таких, как ты, у меня воров в царстве? И каждый считает себя вправе меня обкрадывать, и пополняет каменоломню новым рабом, а свою семью обрекает на нищету. Ты хотя бы один раз видел рабов в каменоломнях? Каково им приходится весь день махать тяжёлым кайлом? Ради любопытства поезжай и посмотри на них. Уверен, ты многое поймешь в этой жизни и навсегда заречешься присваивать не тебе принадлежащее, пусть даже не царское.
— Прости, царь.
— Прощу, если перестанешь воровать. Доложи, как обстоят дела с поставляемым лесом? Завтра пройдем в порт, сам всё покажешь.
— Твоя воля — закон для меня. Вчера приплыл караван плотов из двадцати пяти связок. Уже идет разгрузка на берег, сортировка. После просушки стволы повезут по местам твоих строек. В новой партии много стволов ценного кипариса.
— Что за товары привез финикийский корабль, который ты сегодня встречал в порту? Есть что-либо редкое?
— Месопотамские ткани, китайские шелка, фарфор, бронзовые поделки, статуэтки, пряности, красители ткани. Обычный груз из Офира, который является перевалочной базой редких и ценных товаров. Туда приезжают из многих царств за благовониями. В обмен привозят свои товары, золото. За аккадские и китайские товары на месте прибытия запрашивают в сто-двести раз дороже настоящей цены. Купцы быстро богатеют. За один рейс. Но и риск огромный. Шторма разбивают корабли в щепки, пираты зверствуют. Редкий счастливчик спасется. Но есть и удачливые кормчие, годами плавающие за редкими ценностями.
— Любопытно взглянуть, что за товары? Давно в порту Яффы не был. Меня купцы постоянно прельщают снарядить корабль в Офир, Магриб. Мол, затраты на корабль оправдывают себя за один рейс, а потом идёт сплошная выгода. Но я так и не решился, не хватает золота на строительство корабля. Ты меня проводишь?
— Тебе стоит только слово произнести. Я твой слуга навечно. Всё покажу. Сейчас идет выгрузка товара из кебенета на берег, ветер усиливается, ничего интересного не увидишь. Завтра все успокоятся, товары разложат на виду. Уже приехали оптовые покупатели. Выберешь, что понравится.
— Согласен. Я не спешу. С телохранителями остановлюсь на эту ночь у тебя. Сейчас покажи моим воинам ближайшую харчевню, а мне принеси жареного мяса, горькие травы и хлеб. Вы сегодня запоздали с приготовлением ужина.
— Прости, государь. К женам пришла уличная гадалка, и они обо всем забыли.
— Я не о себе забочусь. Удивлен вашей неспешностью. Поразительна страсть женщин к знанию своей участи на ближайшее время! Словно не знают, что всё повторяется, ничего нового нет на этом свете. Всё уже было и будет.
— Но ворожеи внушают надежду, которую больше некому дать. Пророчества не всегда, но сбываются — Зелфа станет царицей, а ведь даже я не верил. Точнее, хотел верить, но надежда была очень слабой. Цари в Яффу редко приезжают. Я им не ровня, чтобы дочек в невесты предлагать.
— В самом деле, гадалки иногда говорят правду. И я не могу понять, как это у них получается? Может быть, мне самому пойти к ворожее? Но что она может мне нагадать? Дальнюю дорогу, встречу с любимой, исполнение желаний? Всё это есть и будет. Незачем утруждать себя лишними словами. Я сам всё знаю.
— Гадалки не для таких как ты. Они для сирых.
— Не причисляй себя к униженным, Дафан, дабы никто не услышал и не рассмеялся над тобой.
— По сравнению с тобой, Соломон, я мышь дворовая, червь в яблоке.
— Последнее более точно. Термит, годами грызущий и уничтожающий мой лес. От термитов избавляются. А я хочу, чтобы ты стал человеком, который уважает себя и никогда не унизится до кражи. Воруют только те, кому безразлична своя душа, кто от рождения бесстыден и низок.
— Соломон, я всё понял, не вбивай лишний гвоздь в моё темя. Позволь отлучиться и отдать распоряжение слуге, чтобы проводил твоих телохранителей в харчевню.
— Ступай, — разрешил Соломон.
Солнце приближалось к закату, заставляя гомонящих птиц успокаиваться и искать ночлег в кронах деревьев. Он взял плетеное кресло, стоящее на веранде, и вынес во двор, где пока было ещё светло. Сел возле забора и развернул свиток, который держал в руках. Читал, пока не стемнело.
Зелфа зажгла два факела и позвала к накрытому столу.
— У тебя хороший слог, — усаживаясь, похвалил он Зелфу, которая вопрошающе поглядывала на него. — Содержание забавно. В одном месте ты даже заставила меня рассмеяться, когда описывала нравы богачей Яффы, и в Иерусалиме таких много. Немного наивно, но это из-за твоей молодости, незнания жизни. Впрочем, я ещё не дочитал, чтобы высказывать окончательное суждение. Принесешь хороший светильник в комнату, чтобы я закончил читку перед сном. Завтра расскажу о своих впечатлениях.
— Зелфа становится одержимой при виде манускриптов, — пожаловался Дафан. — Как только какой-нибудь караван придет, или корабль приплывет, так она уже там, расспрашивает купцов о рукописях. Последнее золото готова отдать за старый свиток, хотя новые намного долговечнее.
— В рукописях ничего плохого нет. Пусть тешится. Безделье и праздность гораздо хуже, — примирительно заметил Соломон. — По своим женам знаю. Каждый раз жалуются на скуку, словно я должен бросить все свои дела и плясать перед ними, забавляя.
— Да я ничего. Не спорю. От её увлечения сейчас даже прок есть, золото дают. Я говорю о другом, у девушек её возраста должны быть совсем другие интересы. О папирусах не думают. Младшая дочь Нахама к рукописям равнодушна. Любит играть в куклы, сама лепит из глины. И даже не знаю, что лучше?
— Всему своё время. Через год на куклы и не взглянет.
— Ты прав, Государь. Скоро её свадьба. Живым куклам подоспеет черёд, — согласился Нафан.
Завершая ужин финиками и виноградом, обговорили детали переезда в Иерусалим. Зелфа хотела перевезти все свои папирусы; их нужно аккуратно упаковать в пальмовые листья, пересчитать, чтобы ни один не пропал в дальней дороге. Необходимо завершить переписку хеттского папируса и передать покупателям, уже заплативших золотом. На всё уйдет неделя. Соломон согласился подождать, сказал, что пришлет три колесницы с возницами.
— И останусь я один с женами и младшими сыновьями. Нахама уже сосватана, через три дня свадьба — печально сказал Дафан. — Все разлетаются.
— Я пришлю Нахаме подарок к свадьбе, и уже сказал — когда подготовишь себе замену, возьму тебя в Иерусалим. В новом доме Зелфы всем места хватит, а в дворовой пристройке — её писцам и всей челяди. Я видел этот дом. Залюбовался. Едва ли не лучший в городе. Лишь далековато до моего нового дворца. Каменный дом сейчас достраивается подрядчиком Рекемом из украденных камней на стройке моего храма и нового дворца. Дом ещё не полностью готов, остались отделочные работы плотников. И будет хорошо, если Зелфа лично даст свои указания, пожелания новому подрядчику, для благоустройства своего дома. Ей там жить. Она лучше, чем кто-либо знает, что и где разместится, какую мебель купить. Возможно, со временем я построю дом Зелфе рядом с моим новым дворцом. Но не сейчас, и не на следующий год. Пока отчаянно не хватает средств. Едва успеваю расплачиваться с долгами. Любой ростовщик богаче меня. Он ссужает золото от избытка, а я беру в долг, чтобы тут же отдать кредиторам.
— Завуф как-то говорил о твоих огромных долгах. И я не могла понять, почему тебе не хватает золота? У тебя же так много приставников! Мытари со всех собирают налоги, — удивилась Зелфа.
— Мои долги от слишком больших желаний. Хочется многого и быстро — распыляюсь. Весь Иерусалим в моих постройках. Крепостная стена недостроена, храм, новый дворец! Содержание воинов. Скоро Милка свой дом начнет строить. Намеревается в нем принимать и лечить больных. Золото для возведения её дома поступает от налогов на гончарные мастерские. Немного, но хватает на срочные платежи. Не сразу, но когда-нибудь дом будет построен. Главное — начать.
— Хетты говорят: дорога длиною в год начинается с первого шага. Главное — не останавливаться, — произнес Дафан. — Ты доверяешь строить Милке, или она возводит дом под руководством зодчего?
— Сама командует. Кто лучше хозяйки может знать, что ей нужно?
— Так-то оно так, но не получится ли нечто несуразное? Дом завалится от малого гнева богов. Дворцы царей рассыпались, толстущие стены Иерихона разрушились. Не гоже так доверяться девчонке. Я слышал, она ровесница Зелфы?
— Поразительно, как все мои дела становятся известны на окраинах царства? Скороходов с известиями не так уж часто посылаю в города, но все и всё уже знают!
— Государь, новостей у нас мало. Мы прислушиваемся ко всем словам, которые повествуют о тебе, о твоих близких, о твоих намерениях.
— Верно, лет Милке немного, но ума хватает, чтобы успешно лечить людей и даже мне подсказывать в некоторых делах.
Дафан с сомнением покачал головой.
— Цыпленку никогда не перекукарекать петуха. За выводком нужен внимательный догляд, чтобы потом не жалеть о его потере.
— Не сделав самостоятельного шага, не научишься ходить. Упав однажды, начинаешь понимать, где и как в следующий раз поостеречься.
— Некоторые до старости продолжают падать на одном и том же месте.
— Такие до старости не доживают. Им голову сносит от перемены привычного места.
— Умников подобная участь тоже не обходит. От судьбы всем достается.
— К сожалению, в этом ты прав, Дафан. Всё понимаешь, а от воровства не удержался.
Подрядчик внимательно посмотрел на царя, мол, долго ещё будешь попрекать прошлыми грехами, но удержался от реплики, оторвал виноградинку от грозди и отправил в рот. Пожевав, сплюнул косточки в темноту.
— Жрецы Мицраима советуют проглатывать виноградные косточки, как и оливковые тоже. Не все, но какую-то часть из общего количества. Я иногда так и поступаю, — произнес Соломон. — Они оказывают благотворное действие на организм, заодно прочищают желудок от застоявшихся масс.
Дафан удивленно поднял брови.
— Не ожидал, что косточки могут быть полезными. Не допускаешь, что жрецы Мицраима могут ошибаться? Почитают своих разнообразных гладко и разношёрстных богов. В человеческом обличье лишь сам Большой Дом. По четыре раза в сутки моются, благо воды много, каждые три дня соскабливают все волосы с тела. Несчастные. Наши жрецы этого не делают и не считают себя неправыми, чем-то обделенными перед Богом, и живут не меньше египетских жрецов.
— Ты прав, Дафан. Каждый из нас волен делать то, что считает лучшим. Я лишь сказал о забавном совете мицраимских жрецов, думал, что тебе будет интересно услышать. Твоя воля — прислушиваться к нему или нет.
— Прости, Государь, забылся. Мне было интересно. Да, у них много странных привычек. Особенно изумляет повсеместное бритьё головы лишь для того, чтобы надеть шапочку из грубого холста или парик из растительных волокон, завитых в мелкие локоны. А поверху прикрепляют конус с благовониями, которые от жары плавятся и стекают на тело, одежду. Пыль так и садится на благовонные масла. Не удивительно, что им приходится мыться по-несколько раз в день. У вас в Иерусалиме Кедрон моментально бы пересох от желающих четыре раза в день совершать омовения. И без того там не протолкнешься. Всем нужна вода. Сотни водоносов кормятся с воды. Правдив ли слух, что ты дал указание начать строительство водопровода в Иерусалим? Великое и нужное дело.
— Ты правду услышал. И для этого тоже нужно золото, серебро. Благо, медь сами добываем. Иахмай предлагает отдать строительство моста через Иордан тем, кто захочет собирать пошлину, с проходящих через него.
— Велика ли будет пошлина?
— Нужно подсчитать. Чтобы никому не было обременительно: ни проходящим караванам, ни строителю.
На улице послышались приближающиеся пьяные голоса, короткое залихватское пение, потом полилась грязная брань в адрес всех богов, которые мешают в темноте нормально ходить, ставят препятствия, ямы, затем последовали три сильных удара ногой в ворота. Четвёртый удар получился смазанным, незавершённым.
— Открывай, шакалий выкормыш! Твоя смерть пришла. Зажарим на вертеле вместо теленка! Ты где, дагоново отродье?! Сейчас отправим тебя рыб кормить! Выходи, смердящий пёс! Понастроили заборов! Всё снесём к дагоновой матери!
Соломон с тревогой вопросительно посмотрел на невозмутимого Дафана, на спокойную Зелфу, выплевавшую косточки в кулачок, и остро пожалел, что отпустил телохранителей в харчевню, не скоро вернутся. Если последует нападение, надежды на слабосильного хозяина и его рабов нет, никто из них оружием не владел, и не держал никогда в жизни, кроме столового ножа. Нащупал припрятанный стальной кинжал на поясе под халатом, в специальных ножнах. Слабая защита против мечей. Хорошо, если их трое. Вот когда понадобятся еженедельные тренировки с мечом.
Но продолжений ударов не последовало, пьяные голоса начали удаляться и скоро совсем стихли.
— Прости, Соломон, у нас подобное творится почти каждый вечер. Мы привыкли. Портовый город. Пьяные моряки всех национальностей и народов шляются по всему городу. От скуки и молодецкой удали задевают прохожих, дерутся, а когда их нет, беспричинно начинают колотить в любые попавшиеся ворота, выкрикивать угрозы. Некоторые хозяева не выдерживают, начинают отвечать угрозами, чего и добивались бузотёры. Дело заканчивается мордобоем. Управляющий Эфраим пробовал как-то раз задержать буянщиков с помощью своих рабов. Определил на ночь в караульную сторожку, но на утро едва ли не закончилось бунтом всех моряков стоящих на рейде кораблей. Отбили своих. С тех пор опасаются с ними связываться.
— В дома не врываются?
— Редко. И то, если точно знают, что там живет их обидчик. Чаще — дерутся между собой. Бывает и режутся до смерти. Ничего не боятся. Море страшнее. Всего навидались.
В ворота снова кто-то сильно постучал кулаком, но следом раздался зычный голос телохранителя Халева:
— Хозяин, это мы!
Дафан посмотрел на царя, и тот кивнул головой, мол, да — это свои. Слуга вынул тяжёлый засов и открыл ворота. Три стражника, чуть загребая землю ногами, приблизились к столу. Они не были пьяны, но навеселе — точно. Царь сказал:
— Дафан, определи им место для сна. До утра протрезвеют.
— Соломон, мы самую малость, один кувшин пригубили, — откликнулся Халев, стараясь чётко выговаривать слова.
— Смотря какой кувшин. Они разными бывают. Идите, отсыпайтесь, — мягко сказал Соломон, и, взяв лежащую подле рукопись о Ламии, поднялся. — Зелфа, проводи в опочивальню. На сегодня все дела завершились. Почитаю перед сном. — Когда они отошли, тихо добавил: — Может быть, мне Ламия приснится? Но только не с лицом Исмены.
— Зря ты, у Исмены добрая душа, — улыбнулась Зелфа.
— Всё равно — не хочу. Ты приснись. Твоё лицо приятнее.
Зелфа, поставив светильник на стол, сразу же ушла, сказав, что даже в её положении должны соблюдаться приличия, — слишком пристально внимание всех к пребыванию в доме царя. Соломон не стал настаивать, понимая её правоту, да и устал с дороги, не молодой. Отвык долго ездить на жесткой спине лошади, покрытой войлочной попоной. На колеснице не лучше — вся нагрузка на ноги, сильно трясёт на выбоинах, камнях, — колёса и ось часто ломаются, а чинить в походных условиях — сложно, не всегда под рукой окажется подходящий материал.
Чтение конца манускрипта много времени не отняло. Да и сама рукопись не была завершенной. Сюжет обрывался на кульминационной завязке, когда Ламии младшие жёны предъявили упрёк в воровстве жемчужного ожерелья старшей жены Ифамари. Не было ясно, как она выкрутится из этого опасного положения. Надо будет спросить Зелфу. Как она собирается закончить эту историю?
Он вспомнил, действительно, Ифамарь носила жемчужное ожерелье, в три охвата. Но это было давно. Лишь на пятый год совместной жизни он смог подарить ей это ожерелье. Какое-то время она носила его постоянно, потом пришёл черёд другим украшениям. Могло ли быть так, что его украли? Вполне. Но в памяти не отложилось. Удивительно, как Зелфа узнала об ожерелье? От Завуфа, не иначе. Что ещё он мог ей рассказать? Как жаль, что всё так случилось. До слёз обидно.
Медлительные рассуждения сменились обрывками дневных разговоров, мельканием диковинных образов, которые не запоминались, как и последовавший сон.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/20/538