Глава 34. Моисей сын Эхнатона

Вячеслав Вячеславов
— Но и среди них есть разные люди. Вспомни, хотя бы Моисея, который воспитывался при дворце дочерью египетского царя, в роскоши и властолюбии, разъедающей неокрепшую душу ребенка, словно ветер верхушку песчаного бархана. Что произошло бы с нами, еврейским народом, если бы Рамзесу не вздумалось истребить наш народ среди египетского, и Моисей остался расти у своей матери, не зная Большого Дома и его дочери, их развращающих милостей, которые разбаловали его, разнежили тело, изменили характер? В молодости он ничем не отличался от придворной молодежи, перенимающей друг от друга, точно заразу, все самые отвратительные привычки и поступки. И Моисей так же блудил, пьянствовал, играл в азартные игры, был излишне гневлив. Однажды, разругавшись с придворным Рамзеса, который порицал его за недостойное поведение, убил неповинного отца пятерых детей, что вынудило Моисея бежать из Мицраима, дабы избежать мести и заслуженного наказания.

— Ты прав, Авирон. Я тоже размышлял о Моисее, удивлялся его необыкновенной судьбе. Будь, как ты говоришь, и имей Рамзес сострадание к угнетенным евреям, то не случилось бы Великого Исхода. Хорошие земли и щедрого покровителя не покидают без весомой причины, и нас не стало бы в этой, Богом данной земле. Мы бы по-прежнему жили в изнурительном рабстве Большого Дома, тщетно мечтая о лучшей участи. Хотя с тех пор положение евреев в Мицраиме разительно изменилось, многие стали ростовщиками, купцами, лекарями, писцами, прорабами, подрядчиками. Уже мало кто из евреев лепит саманные кирпичи и гнется под непосильным грузом на каменоломнях.

Я не знаю, что послужило этому причиной, то ли правители после Исхода, испугавшись потерять весь еврейский народ, стали снисходительнее и добрее, то ли всегда были такими, а наши священники несколько преувеличивали страдания евреев, чтобы оправдать бегство с золотом ростовщиков и одеждой богатеев. В последний год пребывания в Мицраиме мне удалось наткнуться в храме Карнака на редко разворачиваемый папирус, на котором прочитал поразительную историю об Аменхотепе, ставшего впоследствии религиозным реформатором Эхнатоном, который умер на семнадцатом году правления.

Вообще-то он должен был править, потому что был вторым сыном, но с братом произошел несчастный случай, и он стал первым. Еще, будучи принцем, он совершил инспекционную поездку в низовья Нила, где, в основном, проживали евреи, и, якобы случайно, познакомился с красавицей Кийей. Конечно, ничего случайного в мире не происходит.
Думаю, наши старейшины, показывая принцу местные достопримечательности, намеренно провели его мимо красавицы Кийи, посмотрев на которую единожды, любой мужчина навсегда терял покой и сон. И Аменхотеп не стал исключением, несмотря на то, что Кийя была старше на пять лет и имела двухлетнего сына Аарона. Аменхотеп безоглядно полюбил еврейку и жил как с женой. Еврейская община в Мицраиме отныне приобрела могущественного покровителя и заступника.

В тот год не было в Мицраиме счастливее Аменхотепа и Кийи. Они наслаждались общением друг с другом, катались по Нилу на широкой царской лодке, слушали пение гребцов, ради развлечения стреляли из лука в пролетающих и плавающих птиц, ловили сетями рыбу. Лишь непрекращающиеся заговоры придворной знати, бесчисленные интриги вынудили Аменхотепа оставить Кийю и вернуться в столицу Нэ, где он сумел сесть на трон, отстранив от правления свою мать Тэйе, легко занявшую трон мужа, измученного постоянной зубной болью.
Ни один лекарь не решился взять на себя ответственность, вылечить живого бога на Земле. Хотя тамошние хирурги были весьма знающими: высверливали в зубах пораженные места, пломбировали цементом, успешно ампутировали поврежденные конечности тела, при необходимости делали разрез черепа, удаляя опухоль.

Когда же Аменхотеп узнал о рождении Сменхкара, то признал своим сыном и вместе с Кийей привез с почетом в свой дворец, где красавица жила как жена царя, а Сменхкар, как их сын, которого любя, называли по-египетски — ребенок — Мозес. Позже евреи приняли его под таким именем — Моисей. Мир и согласие было в их доме. Папирус сообщает о примечательном случае: когда отец, играючи, подбросил трехлетнего Сменхкара, тот, смеясь, сорвал с его головы золотую корону и надел на себя. Аменхотеп произнес пророческие слова: «Видимо, и тебе быть царем. Я сделаю всё, чтобы это свершилось».

Бабушка Аменхотепа была дочерью могущественного месопотамского царя Митанни, простиравшего свои владения от Урарту до Ассирии, в свое время покорявшего хеттеян и вавилонян. Отец привил ей знания и веру в единственного бога Солнце — Атона. Она же передала это знание и любовь своему внуку, который, укрепившись во власти, решил провести реформу — избавить народ от многобожия, в пантеон принимали даже азиатских богов, стал называть себя Эхнатоном.

Всюду закрыл жреческие школы, упорствующих жрецов объявил лживыми учителями, не почитающими истинного бога. Наложил запрет на употребление при письме знака бараньей головы, ибо баран считался священным животным Амона, запретил изображать каких-либо богов, даже Атона, ибо истинный бог не имеет формы, он везде и над всеми. Всех богов, кроме Атона, стерли. Эхнатон возгласил:

«Наш народ веками служил многим богам и молился владыке над богами — Амону… Но я объясняю вам, что не существует бога, который хотел бы, чтобы его прославляли человеческой кровью и приносили в жертву. Отвернитесь от культа богов! Существует только один бог, который стоит над всеми и который властвует над нашей судьбой. Наш бог — Атон! Бог-Солнце, само Солнце, которое всё создало!»
В Египте известен его гимн Атону:

Великолепно твоё появление на горизонте,
Воплощенный Атон, жизнетворец!
На небосклоне восточном блистая.
Несчётные земли озаряешь своей красотой.
Над всеми краями,
Величавый, прекрасный, сверкаешь высоко…
Ты вдалеке, но лучи твои здесь, на земле .

Он запретил всем подданным падать на колени перед ним, словно перед богом, сказав во всеуслышание:
«Пусть будем мы все едины перед смертью, которая одинакова для всех!»
Распорядился стереть и соскоблить со стен храмов имена старых богов. Впрочем, так поступали все новоявленные цари с предшественниками, чтобы усилить свою власть и удалить крамолу. На месте Карнакского храма, где поклонялись Амону, построил громадный храм Атона — Геметпаатон — «Атон обретен». Многочисленные алтари залиты солнечным светом не в пример прежним, сумрачным святилищам, когда Амон  скрывался в самой дальней и темной части храма. Отнял у жрецов золото, имущество, землю, перестал давать пленников, тем самым лишая жрецов экономической и реальной власти. Восстановив и озлобив их против себя, покинул столицу Нэ. На шестой год правления в честь Атона, за короткий срок построил в Амарне новый город — Ахетатон — «Горизонт Атона».

Город вознесся на солнечной стороне Нила, в долине, огражденной рекой и горным плато. На берегу разбили большой цветущий парк. В домах сановников было не менее двадцати комнат. Во внутреннем дворике  обязательно находился бассейн, сад, колодец, помещения для слуг. Даже простые люди города жили в хороших домах. Это был прекрасно распланированный город, который после смерти Эхнатона быстро пришел в упадок.

Улицы обезлюдели, а пустыня стала хозяином города, потому что жрецы вернули веру в старых богов и снова начали властвовать над умами населения. Незадолго до отъезда из Мицраима я посетил Амарну и поразился скоротечной перемене, произошедшей за столь короткое время, большую часть домов и улиц занесло песком, словно город Ахетатон был ровесником пирамид.

Увлечение Эхнатона религиозными реформами ослабили Мицраим, он перестал покровительствовать покоренным народам, и это помогло евреям после Исхода легко занять ханаанейские земли. Дружеское египтянам царство Митанни было покорено ассирийцами. Завоеван Крит и тысячи критянцев искали убежище в других царствах. Мир стал под угрозой кочевых племен, двинувшихся с северных гор в поисках строительной древесины и пастбищ с тучными стадами.

На четвертый год правления Эхнатона, его властной и жестокой матери Тэйе, ненавидевшей еврейку Кийю, удалось убедить сына, жениться на племяннице по отцовской линии восемнадцатилетней Нефертити , дочери Тушраты из Митанни. А Кийю с Моисеем удалили из столицы, но не из сердца Эхнатона, который до конца жизни любил её. Поэтому Тэйя не унималась, её люди отравили Кийю — Моисею едва исполнилось восемь лет, а Аарону одиннадцать. Убитый горем Эхнатон забальзамировал красавицу Кийю и сделал на саркофаге надпись: «Здесь лежит любимая жена», а в нижней части гроба на золотом покрытии выгравировал пронзительные, по своей чувственности, слова:

«Я ловлю сладкое дыхание твоего рта,
Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.
Моё желание – слышать твой прекрасный голос,
Звучащий, словно шелест северного ветра.
Молодость возвращается ко мне от любви к тебе.
Дай мне твои руки, что держат твой дух,
Чтобы я смог принять его и жить им.
Называй меня моим именем вечно — а мне
без тебя всегда чего-то будет недоставать».

 Я видел этот саркофаг. На нем изображена Кийя в одежде царицы, и маленький Сменхкар в наряде царя. Чтобы укрепить притязания Сменхкара на свой трон, ибо он был сыном еврейки, Эхнатон женил его на своей старшей дочери от Нефертити Ми-Йот, и в последний год жизни, словно предчувствуя смерть, сделал своим соправителем. Эхнатона отравили. Кто это сделал, никому неизвестно.

Сменхкар правил три года, пока не узнал от верных слуг о готовящемся заговоре против него, с участием Ми-Йот, придворных и верховных жрецов. Суровая и жестокая реальность огорчила и повергла в уныние, потому что при любом раскладе сил у него не было никакой возможности остаться в живых. Об этом же ему сказали и прорицатели. Он оставил опасный престол и с друзьями тайно бежал на север аравийской пустыни до Миндальной горы в земле Медиамской, где женился на местной женщине и имел много детей.

Но из этого папируса я не смог узнать причину, по которой Моисей оставил новую семью и вернулся в Мицраим, после смерти очередного правителя, когда там о нем уже забыли. Можно предположить несколько версий. Неизвестно, какая из них истинная? Возможно, Моисею надоела скучная, размеренная и благополучная жизнь в окружении детей, родственников жены, когда от него самого мало что зависело.

 Он стал безликим, одним из многих, кому суждено умереть в безвестности, а Моисей с детства привык чувствовать себя избранником. Поэтому и придумал великолепную идею с переселением евреев из Мицраима в земли, заселенные немногочисленными и разрозненными народами, не имеющих достаточно сил, чтобы оказать достойное сопротивление пришлым людям, позарившихся на их земли.

Вероятно, им руководила банальная месть Большому Дому — лишить его дармовой рабочей силы, каковыми были евреи, выполнявшие тяжелые различные работы по заготовке саманных кирпичей и строительству подсобных помещений. Подговорив брата Аарона, обладавшего красноречием, Моисею удалось убедить евреев на переселение в ханаанейские земли, где им никто не сможет диктовать свои условия проживания, они будут равными с другими коренными народами, а с помощью Адонаи Элохим, даже стать избранным народом.

Моисей привел соплеменников на родину жены, где его хорошо знали и дружелюбно встретили. Помогли пережить тяготы исхода, обеспечив продуктами и скотом, а кому-то дали возможность прижиться на своих землях, взяв израильских дочерей в жены, ибо они были прекрасны лицом и телом. И своих дочерей давали им в жены.

Здесь, на горе Миндальной, а не на Синае, как говорят наши священники, Моисей явил народу каменные скрижали с заветами солнечного бога Атона, и там же разбил на куски «золотого тельца», сотворенного братом Аароном, вдруг позавидовавшему влиянию Моисея на свой народ, с которым он, в отличие от брата, никогда не разлучался.
Этим священным заветам мы до сих пор следуем, хотя имя нашего Бога почему-то стало иным. В самом деле, не было бы бога Атона, не стало бы и множества других богов, ибо без Солнца жизнь невозможна. В этой истине никого не надо убеждать. Во мраке глубоких пещер может жить лишь мерзкая нечисть, вроде летучих тварей, питающихся кровью животных, и безглазых рыб, которые непонятно чем кормятся.

Соломон подумал, что никому так и не проговорился о своей тайной неприязни к Моисею, который, излишне рьяно заботясь о неокрепшей вере соплеменников, многократно заявлял, что аммонитяне и моавитяне не могут войти в царство Божье во веки, и будут прокляты до десятого колена те евреи, кто возьмет из них в жены, ибо они язычники, идолопоклонники, потомки кровосмесительного брака Лота и его дочерей. Но главная вина их в том, что они не помогли сынам Израиля в трудные времена Исхода и наняли Валаама, чтобы тот проклинал и кидал в них пыль. Подобное оскорбление можно снести только от пророков.

Добросердечная пращурка Соломона — Руфь, верящая в бога Кемоша, была моавитянкой. Когда-то, после смерти мужа, спасаясь от голода, она пришла на поле Вооза подбирать колосья пшеницы позади жнецов и сноповязальщиц. Так делали все бедняки, если разрешал хозяин поля. Вооз великодушно позволил молодой и красивой родственнице собирать зерна, во время обеда своих работников даже дал хлеб, чтобы она макала его в уксус и так ела. Половину лепешки Руфь принесла своей свекрови Ноемини, и рассказала о щедрости вдовца Вооза.

Та посоветовала узнать, где спит Вооз, и лечь в его ногах, приоткрыв покрывало, что ясно говорило о намерении просить покровительства и защиты. Этот красноречивый поступок вызвал расположение и радость Вооза. Позже он купил у Ноемини часть поля, принадлежавшее его брату Елимелеху, и взял в жены Руфь, родившей от него Овида, который родил Иесесея, отца Давида, ставшего царем Израиля и Иудеи, и, странным образом, почему-то забывшим о своем родстве — уничтожил треть моавитян, покорил их и заставил платить унизительную дань.

— Соломон, а это правда, что для поддержания своей молодости и красоты Нефертити пила каждое утро чашу спермы пятнадцатилетних девственных полусотни мальчиков, которых специально содержали в воздержании от женщин, и откармливали отборной, вкусной едой, орехами, мёдом? — спросил Иахмай.

— Да я тоже слышал эту историю, которая меня сильно позабавила. Но думаю, это сочинили её недруги после смерти царицы. Трудно представить, что, вкусно позавтракав изысканной едой, можно добровольно обрекать себя на её мучительное извержение из желудка, чтобы очистить от желудочного сока и подготовить для принятия омолаживающего средства.

— Ради красоты и молодости чего только не сделаешь, — примирительно произнес Авирон. — Некоторые красавицы готовы наносить на лицо помёт лысой обезьяны, пить её мочу, лишь бы выглядеть моложе своих лет. Есть средства менее затратные, но не все жрецы о них знают. Кстати, Соломон, охотно ли жрецы делились своими знаниями с тобой?

— Они не видели во мне соперника, знали, рано или поздно я уйду в Иерусалим, где меня ждет царство, поэтому не особенно таились, кое-чем делились. Но не всем. То, что с трудом добывается, больше ценится. Только однажды, когда мне исполнилось восемнадцать лет, верховный жрец Энной разрешил мне присутствовать во время весеннего праздника на таинственной мистерии мицраимских жрецов, когда они, вокруг костра, символизирующего Солнце, вручную переносили кружащиеся планеты, поясняя нам, непосвященным, отчего на Земле образуется день и ночь.

Я услышал много удивительных откровений, являющихся тайной, тщательно охраняемой от народа на протяжении многих  поколений — никто не подсчитывал и не знает, скольких. Удостоенные жрецы каждую ночь наблюдают за звездами, знают ход светил, могут предсказывать солнечные и лунные затмения, что когда-то умели делать и наши жрецы, но почему-то, с годами, растерявшими эти знания.

За прошедшие века, проживания евреев на обетованной земле, бог Солнца Атон, непонятным для меня образом, превратился у нас в Элохима, а богиня Иштар в его супругу Ашер. Никто уже не помнит, когда и как это произошло. Можно догадываться, что рукописи, рассказывающие об этих событиях и превращениях, сожжены или намеренно уничтожены нашими первосвященниками, не желающими, чтобы потомки знали правду о вере евреев в других богов, а не в нынешних.

Я хорошо помню тот весенний день, лет двадцать тому назад, когда пророк Илия яростно уговаривал Давида переписать все манускрипты Торы, или хотя бы зачеркнуть тушью какие-либо упоминания об Ашер, супруге Элохима, которая со временем должна стать Богоматерью, ибо не может из века в век оставаться бесплодной. А дети богов — те же боги. Мы будем вынуждены и им поклоняться, а это уже многобожие, которым верны языческие народы. Бог должен быть один, чтобы  не смущать душу выбором, какой из богов могущественнее, кому следует в первую очередь приносить жертву.

Давид отказался следовать его наставлениям, сказав, что народ любит Ашер, свою заступницу, и не поймет исчезновения или забвения божественной супруги Элохима. На ханаанейских  табличках я прочитал, что у богини Ашер было 70 детей от бога Эл, и все они названы поименно. Если мы взяли у них богов, то почему забыли об их детях, которые сами боги? Поразительные пути Господни в этой суетной и многотрудной жизни, не сразу поймешь и узнаешь их! Как поступить, куда пойти, кому поверить, а кого отринуть, как слепца, ведущего слабодушных к пропасти? Всё в Его руках. Как Он скажет, так оно и будет.

— Тогда всем нам надо положить руки на колени, сесть на пороге дома и смиренно ждать, что и как решат за нас боги, то ли пойти войной на хеттов, то ли покорно подставить выю под рабское ярмо? — ехидно спросил Завуф.

— И ты прав, Завуф, — заметил Соломон. — Человек не может безучастно стоять на берегу реки и не пытаться спасти утопающего лишь только потому, что Саваофу лучше известно, стоит ли этому человеку жить или быть утопленником? Всё это приводит в растерянность. То ли Бог решает за нас, то ли мы помогаем Богу решать Его проблемы? Зачем-то мы Ему нужны, коль создал нас по своему подобию и нами распоряжается, словно глиняными фигурками в индийской игре, ставя, то на одно, то на другое место. Но зачем? С какой целью? Чтобы облегчить Его жизнь? Но если у Саваофа есть затруднения, то в состоянии ли Он помогать миллионам людей, вслушиваться в их моления, просьбы? Да и есть ли Он на самом деле?! Может быть, я часто об этом думаю, Он — выдумка умных людей, решивших прикрыться Его мнимым существованием, дабы возвыситься над остальными?
Никто из собравшихся не предполагал и не догадывался, что эти вопросы будут волновать человечество еще минимум три тысячи лет. Человеку будто становится скучно в обыденной реальности, к которой привык с самого рождения, начинает усложнять себе жизнь, заселяя мир выдуманными сверхъестественными существами, ставит различные запреты, табу, страстно верит в приметы, словно от тщательного их соблюдения зависит вся дальнейшая судьба.

— Авирон, подвергался ли ты разбоям на столь длительном пути? — спросил Дарда, с трудом подавляя зевок и сладко потягиваясь. — Я знаю, некоторые из-за этого страха годами боятся покинуть защищенный город.
— Я тоже знаю таких людей. Пожалуй, ни один путешествующий не избежал нападений в своей жизни, — охотно откликнулся Авирон. — Путника легко подстеречь в засаде, на вооруженного мечом, накинуть сеть, и тот станет беспомощным, словно ребенок. Я старался не путешествовать в одиночку, примыкал к караванам. Но и тогда на нас нападали. Много раз довелось брать меч в руки, получал ранения.
— Чарами не пытался отвадить разбойников?

— Если набрасывающихся немного, то бывало, прибегал и к чарам. Бросал под ноги нападающих сосуд с волшебной смесью, которая оглушительно взрывалась и выделяла клубы серного дыма. Часто этого хватало, чтобы ошеломить ворогов и организовать отпор, или же ускакать вовсю прыть. Но вся беда в том, что при нападении не всегда не успеваешь достать из мешка сосуд, а после использования, нужно снова искать составляющие вещества, а они не всегда бывают под рукой.

— А если приготовить сразу несколько сосудов?
— Даже один обременителен для путешествующего. Слишком много поклажи для лошади набирается и без этого сосуда.
— Кто же тебя научил приготовлять волшебный состав?
— Хутуб. Я талант золотом отдал за эту тайну, и не пожалел об этом. Пять раз применял этот сосуд и, кто знает, может быть, поэтому и остался в живых, даже вернулся в Иерусалим.

— Да, Хутуб стоит этого золота, — сказал Соломон и поднялся. — Но нам пора и по домам. Уже поздно. Хорошо посидели и поговорили, есть о чем подумать в последующие дни до новой встречи.

Расходились по двое-трое, чтобы не привлекать излишнее внимание соседей садовника Авесса к необычному сборищу в доме, хотя стояло время первой стражи, все спали, и можно было особо не таиться. Соломон, Авирон и Завуф первыми вышли на улицу, одновременно поглядев на волшебно чарующее небо, усыпанное неисчислимым количеством звезд, яркость которых была несколько приглушена яйцеобразной луной, загадочно и величественно сияющей над серебристыми оливами и спящим городом, покрывая узкие улочки изломанными тенями от домов. Следовало идти осторожно, чтобы не оступиться на неровностях дороги, которые угадывались наитием или памятью на привычном пути. Один стражник шел впереди, второй, с копьем, прикрывал группу сзади. Сонно и монотонно шуршали сандалии по сухой земле, пылящей тонкой пудрой. Изредка кто-то спотыкался о внезапно появившуюся кочку, и тогда вспоминал всех богов сразу, которые не могут сделать путь ровным и спокойным.

Они не сразу обратили внимание на колышущихся перед ними, в двадцати шагах, два черных силуэта, которые, пьяно пробормотав что-то невразумительное, и прочистив горло сухим, трескучим кашлем, вразнобой заорали хриплыми голосами:

Возьми-ка цитру, забытая блудница,
Играй погромче, чертова сестрица,
Ходи по городу, пой много песен,
И вспомнят все, кто был им интересен .

Соломон поразился:
— Дня им мало! Небось, весь вечер горланили, и сейчас не унимаются, приглашают остальных веселиться с ними. Как только глотки не надсадили? Завидую их беззаботности. Распили кувшин дешевого вина, и сам Ваал не страшен, готовы молодого Аписа за рога ухватить.

— Говорят, в стародавние времена на Крите молодежь так забавлялась при царе Миносе, — произнес Завуф. — С разбега, ухватывая быка за рога, прыгали через спину, совершая кувырок. Другие бежали перед быком и дразнили его. Вероятно, при этом немало парней калечилось.

— Я слышал об этом от сказителей. Воистину, нет предела человеческой глупости. Чего только не сделаешь от скуки и безделья! Без войны и потрясений молодежь шалеет. Становится задиристой и неуправляемой. Не знает, куда силу применить. А на войне — погибает. Не знаешь, что лучше. Завуф, — Соломон ласково приобнял друга за плечи. — Для тебя у меня постоянно не хватает времени. Некогда спокойно посидеть и поговорить по душам. Всё кто-то отвлекает, вмешивается. А я забываю спросить, как у тебя устроилось с Зелфой, яффской чаровницей? Чем всё закончилось? И стал ли ты, потом, испытывать прелести заморской эллинки Исмены, коль тогда не удалось? Может быть, и она тебе бы понравилась? Мало кто из нас знает, где найти не тобой утерянное.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/11/449