Авирон с поклоном вручил серебряную печатку Соломону, который поднес её к светильнику, заинтересованно и внимательно рассматривая рельефное изображение сурового бога Мардука в длинном одеянии, украшенном звездами с лучами, на шее ожерелье с тремя по-разному гравированными дисками.
На голове высокий убор с короной из птичьих перьев, борода из туго заплетенных косичек конского волоса. В правой, опущенной руке, бумеранг, символ неотвратимого наказания, в левой — знаки власти: жезл и кольцо. Нечто похожее есть у египтян, знак «анх» — «жизнь». Ноги Мардука погружены в бушующую воду океана. Рядом с ним удивительное, сказочное животное.
— Это дракон Вавилона — мушхушшу, — пояснил Авирон, заметив недоумение Соломона. — Жрецы говорят, что мушхушшу когда-то жил в Ассирии, защищал царей и царство от вторжения враждебных народов, но после того, как его жестоко обидели глупые люди, а их всегда много вокруг нас, улетел на небо и больше не возвращался.
— Но почему на печатке у Мардука столь несоразмерно длинные уши?
— Ассирийцы считают уши вместилищем разума и духа, в них влетают слова и звуки, которые оказывают решающее влияние на всех людей. Мардук высший бог Ассирии, бог воздуха и создатель наземного мира, он привел царство к процветанию, в этом его могущество и слава.
— Ну да. Человек с отрезанными ушами должен превратиться в бездушное глухое и глупое животное, которому нечем думать и нечего сказать. Поразительная степень заблуждения и некритического подхода ко всему. У египтян, хеттов, ассирийцев и даже эллинов, боги рожают через уши, рот, череп, бедро, но только не через задний проход, ибо там не чисто, и это умалит сына или дочь Бога, — произнес Соломон, передав печатку Завуфу, который впился в неё взглядом, и кивнул Авирону, чтобы тот продолжал свой рассказ.
— Почти год, в общей сложности, я прожил при дворе царя Тиглатпаласара, под его покровительством и добрым расположением духа ко мне. Он часто через своих слуг призывал меня к себе на утреннюю или вечернюю трапезу, и долго расспрашивал о впечатлениях моих путешествий по многочисленным царствам — что; видел интересного и запоминающегося? Какие армии у царств, проходимых мною, как вооружены, какие методы применяют при сражении? Есть ли у царей умные военачальники, и насколько они удовлетворены создавшимся положением?
Давно известно, даже глупый царь силен умными военачальниками, а здравомыслящий царь не станет приближать неумных. Но тогда возникает другая опасность — захвата власти чрезмерно возвышенным полководцем. И не всегда знаешь, что лучше, а что хуже. Конечно, не на все его вопросы я мог ответить, потому что при прохождении царств, меня интересовали не армии и их состав, а жрецы, мудрецы и чародеи, с которыми делился опытом и знаниями, как и они со мной. Два года я ходил по удивительной Индии с величественными городами и поражающей архитектурой. Четыре года странствовал по землям Китая.
На севере добрел до царства Инь под управлением мудрейшего Чжоу Гуна. На востоке дошел до моря, где живет народ хань, считающий, что в древности они жили в счастливом обществе: люди клали своих детей в гнезда птиц, и те кормили их молоком, воспитывали и заботились. Зерно оставляли на полях, и никто его не похищал. Не было разбоев и убийств. Без страха за свою жизнь хватали за хвосты тигров и пантер, дружески обнимали пятнистых медведей, нечаянно наступали на ядовитых змей и те не кусали людей. Но потом водворился хаос, и всё стало иным, — таким как сейчас.
— Но потопа у них не было? — спросил Соломон.
— Нет. Обошлось без наводнения. Стоя на берегу, как мне тогда показалось, безбрежного океана, наивно и восторженно думал, что достиг края земли, который должен быть окружен хрустальным морем. Такого же, как и у нас на западе, за Геркулесовыми столпами Абила и Кальпе, которые раздвинул Геракл, чтобы соединить море с океаном, когда отправился на десятый подвиг в Микены за коровами великана Гериона, сына Хрисоара и океаниды Каллирои.
Он думал, что там находится предел земли. Финикийские кормчие до сих пор, с брызжущей пеной у рта, утверждают, что там, на краю, море с ревом низвергается в бездонную пучину, губя опасно приблизившиеся корабли и людей на них. Что это не так мы с вами уже давно знаем — на самом деле всё наоборот. При западном ветре корабли, даже весельные, не в силах преодолеть противоборствующее течение, чтобы выйти в океан, бывает, неделями ждут перемены ветра и течения.
Финикийцы ревниво не хотят, чтобы и другие мореходы плавали этим путем, составляли им конкуренцию в торговле товарами, поэтому и запугивают страшными сказками, вроде Сциллы и Харибды, о которых недавно поведал сладкоречивый Гомер. Так же и в восточных землях мне сообщили: мол, далее в море находится островное царство, населенное столь злобными людьми, что ни один купеческий корабль, рискнувший отправиться к ним, не вернулся.
Островитяне же регулярно приплывают к материку, грабят прибрежные города, села, берут женщин и детей в рабство, да ещё похваляются, как жестоко расправляются с посетившими их кораблями и людьми. После этих набегов не у многих достает смелости отправиться в гости к беспощадным разбойникам. Но любознательность сильнее страха. Я арендовал корабль с опытными моряками, заготовил товар, которого не было на островах, и уже готовился ранним утром к отплытию, как на побережье обрушился сильнейший тайфун, который в первый же день затопил мой, уже оплаченный корабль.
Другие судна, стоящие на рейде, в порту, выбросило на берег и разбило в щепки. Море не успокаивалось долгую неделю. Я не мог больше ждать, да и счел это знаком свыше: боги препятствовали моему легкомысленному намерению, и золота не осталось на повторную попытку, с огорчением повернул в обратный путь. Не люблю незавершенных дел. Для меня это равносильно неутоленной жажде в жаркую погоду, занозе в пальце.
На одной из встреч я поведал властителю Тиглатпаласару о диковинном способе определения диагноза болезни китайским лекарем; с помощью уникального камня, который освещал все органы внутри тела, когда его подносили к больному человеку. По цвету пораженного органа лекарь узнавал степень и силу заболевания, и назначал соответствующее лечение, иногда прибегая к золотым и серебряным иголкам, которые втыкались в разные точки тела. Подобным образом вылечил и меня от лихорадки, когда я уже отчаялся остаться в живых — начал видеть мертвых родителей и разговаривать с ними.
В другом же городе, на юге царства, мне рассказывали очевидцы, сам не видел, у придворного лекаря есть два больших зеркала в два локтя высотой, — стеклянное и металлическое. Глядя в одно из них, лекарь видел насквозь человека, стоявшего перед зеркалом, все его органы, жилы, мускулы и даже кромохарсные сосуды пронизывающие человека. По виду и состоянию внутренностей определялась болезнь.
Во втором зеркале лекарь видел все кости и поражения на них. Опыт и мудрость помогают излечивать безнадежно больных. И всё без помощи богов. Если только не от них были данные подарки, зеркала. Это осталось для меня неразгаданной тайной. Китайцы не всё мне открывали и не обо всем охотно рассказывали. Иной раз доходило до нелепых запретов на посещение некоторых городов и местностей. Хотя, как я потом потихоньку узнавал, в тех городах ничего особенно интересного и не было.
Царь Лао Ши любезно показывал мне странную «Книгу перемен», написанную непонятными иероглифами, которые никто не в состоянии прочитать, ибо там 64 разных фигур из пунктирных и сплошных линий. Возможно, их и не надо читать. Но некоторых людей, после рассматривания книги, вдруг настигало божественное озарение. Они начинали понимать то, над чем до этого упорно и напрасно ломали голову.
Я тоже длительное время сидел над этой книгой, про которую рассказывали, что её написали пришлые люди, но так и не дождался вдохновения. Никто не знает, откуда они появились. Лао Ши показал другой манускрипт, в котором про них так и написано:
«И пришли люди, которые начали учить: женщина — мужчина, белое — черное, да — нет, день — ночь, тепло — холод. И они нанесли великий урон Дао».
Сотни китайских мудрецов веками ломали головы, чтобы понять, что сие означает, но так и не пришли к единому мнению. Кто-то из них говорил, что это двоичная система счисления, наподобие нашей, десятеричной. Но никто не знал, как ею пользоваться, и зачем? Избыточные домыслы никогда не приносили пользу. Излишне говорить, что какая-то дева понесла и родила от Бога, когда мы все хорошо знаем, как зачинают девы в миру? Чаще в этом замешан красивый сосед, или же случайный насильник. Деве потом стыдно признаться, что её просто и легко соблазнили.
Я беседовал с престарелым и умнейшим царем Срединного царства (они убеждены, что их царство является серединой мира), который построил лекарям тысячу домов и столько же вместительных хранилищ для лекарственных трав, настоек, которые бесплатно выдавались всем заболевшим. Их лечили и кормили слуги лекаря при его доме. Услышав же о начинающейся эпидемии какой-либо болезни в соседнем государстве, он заставлял лекарей делать на теле своих подданных маленькие надсечки кожи, внося туда зародыш приближающейся болезни.
Люди после этого, если и заболевали, то в ослабленной форме, — чувствовали лишь небольшое недомогание, которое быстро проходило. Благодаря таким действиям, в его царстве не было массовых смертельных исходов от моровой язвы, холеры, чумы вот уже несколько десятков лет.
Может быть, поэтому обширные восточные государства столь многочисленны, по населению превосходят все остальные царства ойкумены. Многие цари имеют несколько тысяч наложниц, к которым приходят, сообразуясь с высокородным положением и лунными фазами. По мере того как Луна увеличивается в размерах, тем высокороднее становится наложница, и наоборот. С женами же встречался только во время полнолуния, когда наступала полная гар¬мония между двумя космическими сим¬волами мужчины и женщины, и рожденный ребенок получал преимущество перед другими детьми, зачатыми в иное время.
Кроме всех увиденных чудес, меня поразило ещё одно обстоятельство — несмотря на огромные расстояния, разделяющие наши народы и столь различные верования, я услышал схожие предания, приметы перекликающиеся с нашими. У них, так же как и у нас, нельзя становиться на порог жилища или храма, задевать его ступнями или обувью, ибо это приносит несчастье хозяину, оказывается неуважение богам.
Перед входом в любой тамошний дворец, который для парадности красят в пурпурный цвет, стоят два высокорослых стражника с мечами, копьями, и внимательно следят за входящими и выходящими гостями. Стоит кому-нибудь нарушить запрет, как его ждет неминуемая суровая кара, вплоть до казни.
Китайские ремесленники изготавливают поразительные по красоте изделия из шелка, золота, серебра и других металлов. Из бамбука и дерева — тончайший папирус для письма иероглифами и акварельных картин. Они умеют в море ночью, в тумане находить правильный курс по железной стрелке, плавающей в воде на пробке.
В небо отправляют летать воздушных змеев, драконов и невероятное множество различных форм сказочных и реальных существ, которые залетают так высоко, что видны на большие расстояния. С их помощью можно передавать дальним людям различные сведения, выписывая в небе всевозможные пируэты, петли, фигуры. По праздникам запускают в небо ракеты из бамбука, которые взрываются на огромной высоте разноцветными, ослепительными шарами, мигающими искрами.
Зрелище так восхитительно, что видевшие это впервые — теряют дар речи от восторга. Я предвижу великое будущее этого народа, которое богато умными и талантливыми людьми. Но больше всего меня там удивило, что в Китае нет богов. Они поклоняются только предкам. Верят, что мир состоит из добрых и злых духов.
— Не может быть! — изумился Соломон. — Человек, не знающий богов, подобен сироте, лишенного старших сестер, братьев, родителей, которые могли бы наставить его на путь истинный, подсказать, что делать, куда идти? Предостеречь от губительных ошибок.
— Для этого у них есть многочисленные гадатели, которые предрекают или узнают судьбу конкретного человека по древней книге И-Цзин, что переводится как «Книга перемен». Гадание совершается на вымоченных костях крупных животных или панцирях черепах, которые нагревают на углях костра, потом резко охлаждают в воде, и образовавшиеся прямые и извилистые трещины трактуют как инь и ян, светлые и тёмные начала линии жизни, которые указывают на определённые гексаграммы мудрейшей книги. А их всего 64, и у каждой своё толкование.
Дополняет гадание вытягивание из пучка тысячелистника очищенных и заточенных стеблей. Количество указывает на месяц года, а при желании и на день, в который произойдет то или иное событие. Повествуют людям волю Неба, воплощенную в движения небесных тел.
Мудрецы и гадатели признают, что природным и человеческим миром правит последовательная смена пяти элементов: дерева, огня, почвы, металла и воды. Я, наивно, неоднократно пытался развеять их заблуждение, но плохое знание языка мешало переубедить мудрейших, склонить к вере в истинного и Единого Бога, который, впрочем, почему-то не посчитал нужным дать нам те сведения, которые давно известны им.
Китайские царства раздроблены на враждующие между собой небольшие княжества. Если бы они объединились, то легко могли бы завоевать весь мир и собирать большую дань, ибо трудолюбивы и искусны в ремеслах, а воины смелы и умелы в сражениях. Но, как всегда бывает, мелочные обиды, постоянные ссоры из-за пустяков, мешают удельным князькам договориться о союзе и прекратить взаимное истребление. Подобное и у нас происходило до недавнего времени, пока священник и наш судья Самуил не помазал в цари Саула и тот начал вести войны, объединяющие и укрепляющие израильтян, и иудеев.
Много удивительного, прекрасного и загадочного я увидел за годы путешествий, немало непонятного, порой необъяснимого и похожего на чудо. Об одном из них я и хочу вам поведать. Еще никому не рассказывал, ибо оно совсем недавно являлось строжайшей тайной двора Тиглатпаласара. Там об этом даже думать нельзя было, не то чтобы говорить.
Бывая на торжественных приемах во дворце, я постоянно видел рядом с золотым троном Тиглатпаласара высокого человека приятной наружности, средних лет, который держался обособленно, и даже как-то отстраненно от всех. Никто никогда к нему не подходил и не общался, словно тот был прокаженным.
Он же, в дорогом канди из шерсти непорочных белых ягнят, поверху узкий конас , обшитый широкой пурпурной бахромой и украшенный золотыми чеканными пластинками, на поясе дорогой кинжал из Лемноса, спокойно стоял возле трона, чуть в стороне от всех, вёл себя уверенно и достойно. Если Тиглатпаласар изредка с ним негромко заговаривал, коротко и достойно, так же тихо отвечал, послушно наклонив голову.
Когда же я, привычно любопытствуя, спросил соседа, которого на весь день нанял толмачом, кто это за странный человек? тот сильно переменился лицом и ответил, что о нем нельзя ничего спрашивать, если собираюсь когда-нибудь возвратиться домой. Я удивился: как может быть такое? Есть человек, стоит на виду у всех, но о нем нельзя говорить. Да кто он такой?! Обычно тайного любовника так скрывают, чтобы никто не захотел через него влиять на царя, но Тиглатпаласар никогда не питал пристрастия к мальчикам и мужчинам.
Наоборот. Считал такую связь противоестественной, неугодной богам. Преследовал приверженцев содомии. Некоторых, злостных, для острастки даже казнил на площади, иных били кнутами. Моё любопытство разгорелось до такой степени, что я был готов немедленно отдать толмачу золотое кольцо, лишь бы рассказал то, что знал и скрывал. Но тому, видимо, не терпелось поделиться тайной, после недолгих уговоров и заверений в молчании, назвал его имя — Хурсаг.
Большего он не знал. Это я увидел по его глазам. Он и хотел бы что-то рассказать, да нечего. А врать не мог, потому что ведал меня, как человека, которому доступны некоторые знания богов, вижу, когда человек лжет или пытается о чем-то умолчать. Я украдкой внимательно рассматривал таинственного незнакомца, надеясь понять, кто он, и что из себя представляет? Одеждой не выделялся, так одевались многие состоятельные мужья, обличием тоже.
До конца приема так и не пришел к определенному выводу: какую тайну можно сделать из человека с таким именем? Действительно, Хурсаг был огромен ростом и темен лицом, черная завитая борода всё закрывала. Если сбреет бороду, не узнаешь при встрече. Возможно, он был моложе, чем казался.
Взгляд черных глаз, казалось, прожигал тебя насквозь. Почему-то о нем все придворные боялись говорить, даже за золото и крупный жемчуг, который я предлагал. Это меня заинтриговало. Ненавижу неясности. Я должен был, хоть что-то узнать об этом загадочном человеке! Но проходили дни, недели, а я так и не мог разгадать тайну. И приблизиться к нему не решался.
— По-моему, Тиглатпаласар сделал всё, чтобы ты им заинтересовался, — сказал Соломон. — Ты не заподозрил, что Хурсаг мог быть ловушкой для тебя? Или других людей, которые начали бы нарушать наложенный запрет. Когда человеку настойчиво запрещаешь что-то делать, он обязательно это сделает, не потому, что плохой и непослушный, а из-за неутоленного любопытства, которое порой сильнее страха.
— Ты прав, Соломон. Такая мысль у меня промелькнула к концу приёма. Но избыточная численность охраны Хурсага, которая сопровождала его домой, убедила меня, что здесь есть тайна, которую я просто обязан был узнать. Десять воинов ежедневно конвоировали Хурсага во дворец и обратно. Да еще столько же конников находилось во дворе его дома на тот случай, если Хурсага кто-то захотел бы похитить. Согласись, столь большие расходы никто не станет делать, чтобы сбить с толку простых любопытных, заинтересовавшихся странной и загадочной личностью.
В подобном случае дешевле распустить ложный слух, и все поверят. Но отсутствие всяческих слухов и сплетен убедительней всего говорило, что здесь содержится настоящая тайна, которую нормальный чародей обязан разгадать. Но, сколько я ни пытался узнать, о нем никто ничего не мог сказать, даже за золото и драгоценности, которые я щедро предлагал. Уже потом, по прошествии некоторого времени, я понял, что не только страх наказания сдерживал, они, действительно, ничего не знали.
— Тебе надо было действовать через женщин, обслуживающих Хурсага, или его любовниц. Наверняка, они у него были, — не выдержал Соломон, явно заинтересованный рассказом Авирона.
— Ты совершенно прав, Господин. Об этом я тоже подумал. Кто, как не слуги, больше всех знают о своих хозяевах, обо всех тщетно скрываемых тайнах? Но здесь я был беспомощен и растерян, словно девица перед первой брачной ночью, которую ни во что посвятили. Двор Хурсага с двух сторон окружен водами Евфрата и огорожен высоким каменным забором, за которым бегали злые собаки. Внутрь не пробраться.
Женщины и слуги выходили только для того, чтобы забрать продукты, которые им поставлялись прямо к воротам, и тут же скрывались. Воины же ничего не знали. Они получили приказ: охранять Хурсага ценой своей жизни и никого из чужих к нему не подпускать. Этот приказ воины выполняли неукоснительно. Так бы и уехал домой в незнании, если бы не счастливый случай, который внезапно представился на третий месяц пребывания в Ашшуре.
Хозяин моего дома, где я снимал комнату и столовался, поставщик сыров на кухню царя, Пашхур, как-то за ужином проговорился, что любимая жена Тиглатпаласара Зейнаб вот уже который месяц не поднимается с постели из-за сильных болей в спине. Поэтому он терпит большие убытки из-за того, что другие поставщики сыров его опередили. Зейнаб всегда отдавала предпочтение его сырам.
Я расспросил признаки болезни и понял, что смогу ей помочь. Как бы невзначай, сказал Пашхуру, что такие болезни не составляют для меня большой трудности, я уже их успешно лечил. Он обрадовался и побежал во дворец Зейнаб, которая жила отдельно от гарема. В тот же вечер меня провели в её покои. После лечения, уже на следующее утро ей стало значительно лучше, она смогла подняться с постели и с аппетитом позавтракать. Сам это видел, потому что меня снова привели в её дворец.
Я же ей сказал, что смогу вылечить и от других женских болезней, которые у неё обнаружил, а она стыдилась мне признаться. И лечил её весь тот срок, который понадобился, чтобы раскрыть тайну Хурсага. Неназойливо о нем поинтересовался, солгав, мол, вижу у этого человека опасную болезнь, которую мог бы вылечить за определенную, договоренную, не очень обременительную плату, если тот скуп. Зейнаб от души громко рассмеялась и произнесла:
«Больше никому такое не говори, засмеют. Хурсаг всё о себе и обо всем знает. Если ему понадобится какой-то врач, он его на краю ойкумены отыщет, а верные люди царя доставят. Даже знает, как и чем лечиться».
Я удивился и спросил:
«Ни один человек во всей ойкумене не может всё знать? Почему же тебя так долго не смогли вылечить, если он ведал, чем лечить и где находится нужный лекарь»?
«Не всё так просто, как ты полагаешь, — откликнулась Зейнаб. — Я давно просила Тиглатпаласара узнать у провидца имя лекаря, который сумел бы меня вылечить, потому что все придворные лекари оказались беспомощны, не смогли мне помочь — неправильно лечили. Но царь каждый раз отвечал, что не станет отвлекать внимание Хурсага столь незначительными просьбами. Он занят более важными делами».
«Что может быть для царя важнее здоровья любимой жены»?! — возмутился я, вздымая руки к небу, притворно негодуя, ибо иначе меня здесь не было, и я ничего не узнал бы о таинственном Хурсаге.
«Множество государственных дел и безопасность самого царя, у которого неисчислимое количество врагов, мудрейший Авирон. Они есть даже во дворце. Царь знает их поименно, привечает как близких друзей, но не может казнить. Да, это так! Потому что они ещё не совершили того, чего хотели бы сделать, и, возможно, никогда не сделают. У них есть намерение, но от него до дела огромный, порой невыполнимый шаг, — печально вздохнула Зейнаб. — Хурсаг знает всё о них, все их мысли, и обо всем другом на свете».
Я понял, почему Тиглатпаласар держит провидца возле себя под неусыпной охраной, — боится, что могут похитить другие цари, если узнают о его способностях. Благодаря получаемым сведениям, Тиглатпаласар всегда опережал врага в маневрах, успевал переместить армию на удобные позиции, подготовить засады, и поэтому выигрывал все сражения и войны. Он управляет своими войсками, находясь под защитой дворца Ашшура, не подвергая свою драгоценную жизнь опасностям и невзгодам, обычно присущим военным походам и кровопролитным сражениям.
«Человек не может всё знать», — растерянно снова повторил я, потрясенный сообщением. Возможности такого человека трудно представить, потому что об этом никогда и не думал, как о невозможном. Это равносильно исполнению несбыточного желания.
«А вот Хурсаг ведает всё, о чем его ни спросят. День смерти любого человека. Местонахождение ближайшего клада, ещё неизвестных залежей золота, серебра, меди, железа. Знает, в каком дворе найти украденного коня, припрятанное золото, лекарство, способное вылечить любую ужасную болезнь. Нет такого на земле, чего бы он ни знал и не предвидел. Даже жрецы Мардука приходят к нему на поклон с просьбами».
«Он что, Бог»? — ошеломленно спросил я.
«Нет, вовсе не Бог, потому что не смог защитить себя от неволи Тиглатпаласара, боится боли и смерти, как все мы. Пытками и угрозами царь принудил его отвечать на свои вопросы, и при этом насильно держит возле себя, хотя Хурсаг давно хочет покинуть Ашшур и, вообще, Ассирию».
— Хурсагу нельзя помочь бежать? — перебил Соломон.
— Этим же вопросом, видимо, занялись и соседние, с Тиглатпаласаром, цари, когда проведали о способностях Хурсага. Было очень много попыток освободить его из ассирийского плена. Подкупали охранников, шли огромным войском. Но все хитроумные планы разбивались о несокрушимое предвидение Хурсага. Я его так и не понял: хотел убежать, и сам же разрушал планы побега своим откровением. Нормальному человеку трудно это понять. Возможно, потому что знал, чем всё может закончиться. Уже перед самым отъездом из Ассирии, я услышал про новый побег Хурсага при помощи десяти всадников угаритского царя, которые пробрались в Ашшур под видом купцов, торгующих китайским шелком и затейливыми бронзовыми статуэтками.
— Ему всё же удалось бежать? — не выдержал Соломон.
— Удалось. На конный переход. На перемене лошадей их догнали всадники Тиглатпаласара. Угаритские воины, чтобы Хурсаг снова не достался Тиглатпаласару, зарубили провидца мечом, но и сами погибли, все до единого.
— Печально это слышать. Уж, как бы он нам пригодился. Это же счастье, моя неутоленная мечта, разговаривать с таким человеком. Главное — задать правильные вопросы. Это очень трудно, придумать интересный и нужный вопрос. Сейчас даже и не могу измыслить, о чем бы его спросил, очутись он рядом со мной.
— Вот-вот, и Зейнаб об этом же говорила. Хурсаг жаловался царю, что его постоянно спрашивают о незначительном, о чем может любой ответить, даже не мудрец. А о самом важном и значительном никто спрашивать не желал.
— Почему же тогда он сам себя не спрашивал? — удивился Соломон.
— Он знает ответы на вопросы, но не сами вопросы. Если ты спросишь, он ответит. Он не знает и не догадывается, о чем ты можешь его спросить. Ответ рождается у него в голове после вопроса. Так брошенные в тесто дрожжи заквашивают всю опару. Но никто точно не знает, как всё на самом деле происходит. Ибо это знание ничего не дает, не станешь вторым Хурсагом. В жизни иногда даже на простой вопрос трудно ответить. Слишком много разных толкований происходящего.
— Как такое может быть? В каких богов он верит? Есть ли Бог вообще? Да, об этом я обязательно его бы спросил.
— Этого я не знаю. Не спрашивал. Не разрешали даже близко к нему подходить. Никому. Рядом с ним, позади, стояли вооруженные мечами и копьями охранники.
— Я знаю, почему не разрешали! — воскликнул Иахмай. — Царь боялся, что кто-нибудь спросит: Как безнаказанно убить Тиглатпаласара? И Хурсаг ответит.
— Возможно, ты прав, Иахмай. Ведающий многие способы твоей смерти, становится очень опасным. Люди, знающие больше, чем ты, проявляют большую независимость. Обычно властители не любят таких, стараются от них избавиться.
— Взял ли ты плату за лечение с Зейнаб, Авирон? — спросил Соломон.
— Обязан был, чтобы не считала, что она уже заплатила, выболтав тайну про Хурсага.
— Да ты хитрец, Авирон! Плату получил, и за тайну не заплатил. Плуту Азану далеко до тебя.
Все рассмеялись. Даже Халкол и Дарда посмотрели на чародея доброжелательно.
— Вот ты по миру долго путешествовал, много разных людей видел, не встречал ли ещё таких же прорицателей, типа Хурсага? Не может быть, чтобы их больше нигде не было! Мир огромен.
— Такой же силы — нет. Если они где-то и есть, знающие о них, предпочитают молчать. Как у Тиглатпаласара. Вероятно, с такими же печальными последствиями. Встречал лишь гадателей, догадчиков, прорицателей, которых много в любом царстве. Да и в твоем их немало. Я сам могу кое-что предсказать, если знаю или догадываюсь, какой может быть наиболее вероятный результат.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/433