Соломон встал с трона, неторопливо подошел к Милке, не сводящей с него пристально жгучего взгляда, положил руки на её плечи, чуть притянул и прикоснулся щекой к её розовой щеке, чем поверг девушку в ещё большее смущение.
— Ты тоже приятно благоухаешь, Милка. Волнующе приятно. Бергамот, сандаловое дерево с каплей мускуса, мирра. Это говорит о твоем умении сочетать различные притирания, не всем удается соблюдать меру, часто чего-то кладут избыток, забивающий гармонию. Скажи, дева, Харий достаточно выделяет тебе золота на благовония и наряды? Если скупится, то могу поделиться своими сокровенными запасами. Не уходи после приема. Пойдем вместе выбирать. У меня в специальном хранилище собраны благовония из разных царств. От местной камеди из ситтима до специй из далекого Китая. Слышала о таком царстве? У тамошних людей вместо глаз узкие щелочки, словно все близоруки. Но лучшие благовония, я считаю, привозят из Сабы. Они вызывают в памяти восхитительные чувства, пробуждают полузабытые приятные воспоминания. Нет? Не желаешь? Напрасно. Ты больше теряешь, чем я. Впрочем, это твой выбор. Не могу настаивать. — Соломон отошел к трону, уселся, положив руки на подлокотники. — Как здоровье уважаемого Хария? Ему уже сколько лет исполнилось? За пятьдесят, вероятно? Что-то давно его не видел. Войн нет, не предвидятся и в будущем, вот военачальники почему-то и предпочитают скрываться от меня, сажают у себя на огороде капусту, редьку, огурцы, — засмеялся Соломон, с удовольствием разглядывая девушку, которая вдруг погрустнела.
— Уже год прошел, как Малхамовес забрал нашего любимого Хария, когда он смиренно преклонил колени за вечерней молитвой. Неожиданно для всех близких. До этого он не болел и не жаловался на недомогания. Видимо, ранняя смерть Хаввы подкосила его. Они за обеденный стол не садились друг без друга. Неизмеримо тяжелая потеря для всех нас. Харий никогда не обижал меня, и другим не давал, часто баловал и любил. Не делал различий между своими детьми и мною, приёмышем. Для меня он был отцом, а Хавва матерью. И так все девять лет. А ныне мачеха нашла мне жениха. Он уже выплатил мохар. Я не стала возражать. Уж такова наша доля — становиться чьими-то женами и рожать детей.
— Не стоит печалиться, Милка. Хочешь, перекуплю мохар? Отдам в десять… Нет, в двадцать раз больше. Твоя божественная красота того заслуживает.
— Нет, не надо этого делать, — испугалась девушка. — Я уже обещала жениху выйти за него и успела полюбить. Он очень славный. Почти как ты.
Соломон в изумлении откинулся на спинку трона, громко, шлепком, стукнув ладонями по золотым подлокотникам.
— Невероятно! Я не верю своим ушам! Милка, ты отказываешься от меня?! От славы, богатства и почестей?! Все слуги и рабыни дворца будут в твоем распоряжении! Станешь любимой женой, царицей! Придворные вельможи начнут заискивать, добиваться твоего расположения, вручать дорогие подарки, лишь бы замолвила за них слово передо мной. Представь, каких благ и возможностей лишаешься! Ты сможешь превратить в реальность все свои сокровенные мечты. Конечно, в разумных пределах, ибо и мне приходиться сдерживать себя. Не всё могу себе позволить. Впрочем, зачастую излишество желаний, а потом последующее исполнение их многим укорачивает жизнь. Но об этом не сразу догадываются. Понимают значительно позже. Нужно быть осторожным в своих вожделениях и поступках, чтобы собственные желания не исполнялись за счет близких нам людей. Многие девы царства хотели бы услышать моё предложение, но так и не дождутся. Подумай хорошенько, прежде чем окончательно решить. Нет?! Ты меня удивляешь. Кто он, мой соперник? Хочу узреть этого счастливчика, ради которого ты идешь на такую жертву. Не бойся, ничего плохого ему не сделаю. Не веришь?
— Верю. Как я могу не верить своему господину? Если бы и захотела, не смогла скрыть имя моего жениха. Это твой стражник — Валак, — сказала Милка и так ласково, нежно улыбнулась, стоящему сзади престола, телохранителю, что у царя от ревности царапнуло самолюбие.
— Валак?! — Соломон изумлённо оглянулся, повернувшись направо всем корпусом, и вперился взглядом в молодого стражника, который застыл с длинным копьем за его спиной, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым, даже глазами не моргал, глядел перед собой, но только не на царя и Милку. — Да, тут ты права. Он значительно моложе и красивее меня. Обычно я не замечаю лиц и не запоминаю имен своих телохранителей, они часто меняются, но Валака приметил. Кажется, это он недавно отличился: вовремя обнаружил начавшийся пожар? Спас дворец и людей. Ещё зимний пожар не забылся, когда факел упал на кем-то оставленную одежду, будто нарочно. Тогда сгорели две рабыни и стражник, который бросился им на помощь. Ужасная смерть, никому не пожелаешь испытать подобное. А Валак хороший стражник, не расслабляется на службе — не ловит взглядом ворон и ласточек. Я его отблагодарил за бдительность и расторопность.
— Ты прав, мой повелитель, это он. Твою щедрость ощущают все твои слуги и придворные. Именно твоим золотом Валак выплатил мохар.
— Не может быть! Что я наделал, безрассудный?! Своими руками сам себя наказал! Помог сопернику заполучить красавицу, подобную дочери Леды и Зевса! О горе мне! — вскричал Соломон. — Боги лишили меня силы и разума! Отныне не будет мне покоя, годами стану казнить себя.
Он излишне показно схватился за голову и зашатался на троне, выражая своё отчаяние, словно услышал известие о смерти близкого человека. Но Милка не приняла его шутку, встревожилась.
— Но ты до этого меня не знал, светлейший Соломон! С чего бы тебе сейчас кручиниться и сожалеть?
— Как это не знал?! С самого твоего детства. Когда держал тебя ребенком на руках у крепостной стены Дана, восхищался белизной твоей кожи и ясному взгляду, незамутненному страхом, и полным любопытства. Потом ждал, когда ты вырастешь. Прошли годы томительного ожидания. И вот, вдруг слышу чудовищное известие! Я потрясен от корней волос до кончиков ступней. Сегодня впервые позавидовал другому мужчине, который будет тобой обладать. Знаю, зависть недостойное человека чувство. Завидовать можно чужому уму, благородству, тем самым признавая своё несовершенство и стремление быть лучше, чем есть на самом деле. Милка, у меня ныне самый несчастливый день, столь много неприятностей обрушилось на мою голову, что, только увидев тебя, я обрадовался жизни. А сейчас ты сразила в самое сердце — известием о потере тебя. Подскажи, как можно исправить ненавистную мне ситуацию? Разве не чувствуешь, что ты предназначена мне самой богиней Ашер? Не зря она привела тебя сегодня во дворец, и я впервые увидел женское совершенство.
Соломон, желая забыть о печальном дневном происшествии с Таиль, за множеством необязательных и шутливых слов, переигрывал, его слова восприняли всерьёз, и как возможное притязание на большее.
— Соломон, ты действительно хочешь, чтобы я себя принесла тебе в жертву? — строго спросила девушка, и её курносое лицо заметно побледнело. — Ты — Владыка двух царств, царь многих миллионов, кто перед тобой устоит? Стоит лишь приказать и любая дева будет у твоих ног, и счастлива при этом. Но прежде подумай, нужна ли тебе моя жертва, столь ничтожно мало значимая для тебя? Благодаря умению оказывать женщинам нужную помощь, лечить их, принимать роды, я вот уже несколько лет знакома со всеми твоими женами и наложницами. Это красивейшие женщины Израиля, Иудеи, Ассирии, Мицраима, Аравии, Сирии. И, тем не менее, они несчастные. Обделенные твоей любовью и вниманием. Ты их забыл. Тебе нет до них дела за царскими хлопотами, обязанностями. Догадываюсь, тебе одному тяжело управлять огромным царством. Самому решать, судить, карать, миловать. Мне же, наивной, трудно оправдать твоё невнимание к своим женам, наложницам, которые день изо дня страдают от неразделенной любви, скучают, томятся в гареме. Валак — простой стражник из бедного рода, но он до конца жизни будет только моим, а я — его.
Соломон с удивлением смотрел на дерзкую девушку, осмелившуюся наставлять самого царя, на что решались только влиятельные пророки и первосвященники, и он часто им гневно возражал, потому что считал себя правым, видя их неприкрытую корысть; сейчас вмиг забыл о своих дневных неприятностях и пораженно произнес:
— Милка, ты сама того не подозревая, невольно ударила в самое больное и незащищенное место. К сожалению, ты во многом права. Невозможно спорить. Я и не буду, потому что много раз думал об этом. Пытался исправить положение, но обстоятельства, как и боги, сильнее меня. Все мои благие намерения, в отношении жен и наложниц, заканчиваются одним и тем же: у меня не хватает времени на всех. И я не знаю выхода из создавшегося положения, как и ты тоже. Вернее, он есть. Но, надеюсь, ты его не предложишь. Я даже не хочу о нем думать. Поговорим, Милка, о чем-нибудь другом. О более приятном. О тебе, о нас с тобой. Ты смела и неожиданно умна для столь красивой девушки, это большая редкость не только у нас, но и в других царствах. Впрочем, у мужчин не лучше. Они кроме бахвальства, золота и игры в кости ничем не интересуются, замкнуты на себе, на своих проблемах. Скучны и глупы. Ты умеешь читать? Конечно, девушкам это умение совершенно ни к чему, излишне. Но некоторые девы любят удивлять своей любознательностью. Думаю, ты из их, неуемного племени.
— В детстве Харий много времени мне уделил, чтобы я научилась читать несложные тексты на черепках, манускриптах, которые он привозил из других царств, и часто приобретал у купцов. В рукописях много хороших советов для лекарей, описаны способы изготовления и хранения лекарственных настоек, мазей. Обычно лекари неохотно делятся секретами, каждый хочет быть лучшим, скрывают…. А для быстрого письма у меня не хватает времени, да и папирус очень дорог. Не по моим средствам.
— Так вот кто опережал меня! А я-то недоумевал, куда исчезают некоторые манускрипты после объявления об их продаже? Словно в воздухе растворялись. Всех своих мудрецов и книгочеев знаю, а на Хария даже не подумал, хотя порой он удивлял меня своей мудростью. Почему он скрывал своё увлечение?
— Он нередко мне говорил: Девочка, избегай дружбы с властителями и богачами, ибо они зачастую капризны, завистливы и непредсказуемы в деяниях. Среди них мало честных и порядочных людей, они в любой момент могут предать из-за малейшей выгоды. Он не имел в виду лично тебя. Но ты к ним принадлежал, и трудно тебя отделить. Харий любил покой, уединение с манускриптами.
— Не знал, что он так рассуждал. Я, кажется… по крайней мере, так думал, был с ним в дружеских отношениях. Мы много раз вместе сидели на пирах и славно разговаривали, делились воспоминаниями о прежних временах, жестоких битвах, обсуждали нынешнюю ситуацию в соседних царствах. Часто соглашались. Иначе и не могло быть, — нам нечего было делить, чтобы враждовать или соперничать. Я уважал его возраст, былую смелость в боях. Да, сейчас припоминаю, он всегда приятно изумлял своим умом, достойной сдержанностью. Тогда это казалось естественным, умных людей вокруг меня немало. Хотя глупых — намного больше. Милка, мне не терпится опровергнуть его слова насчет приятельства с властителями, — хочется стать твоим другом. Просто — приятелем. Ежедневно, после заката солнца мы сможем разговаривать на разные темы у журчащего фонтана в саду. Лучше узнаем друг друга. Хочу смотреть и любоваться тобой. Возможно ли это? Пойди хоть на такую, небольшую, ничего незначащую уступку. И я щедро вознагражу вас обоих золотом. Мы должны лучше узнать друг о друге. В этом нет ничего предосудительного и опасного. Хотя боюсь, твой жених очень ревнив, не поймет моих благих намерений.
— Ты, как всегда, прозорлив и мудр, царь Соломон. Валак, как и все мужчины, очень ревнив и подозрителен. Я стараюсь не давать повода для его необоснованной ревности, избегаю любых разговоров с мужчинами. Вот только с тобой сегодня не удержалась. А после свадьбы стану каждый год рожать. Пусть покрутится, обеспечивая ораву детей пропитанием и одеждой.
Соломон неожиданно для себя громко рассмеялся. Милка права, дети — это удел всех женщин, красивых и не очень, умных и глупых — проросшие семена будущего великого народа. Повернулся к Завуфу, который с отеческой улыбкой благожелательно смотрел на смелую девушку, и, встретив его взгляд, чуть развел руками, мол, ничего не поделаешь, попадаются и такие, не желающие покоряться воле правителя, смирись, если не хочешь приказывать.
Царь подозвал Ахисара и велел отсчитать в кошелек сто сиклей, на которые можно купить отару овец или пятнадцать дойных коров, или один акр плодоносящего виноградника. Щедрый подарок для будущей семьи. Благополучие верноподданных — залог успешного правления любого властителя.
— Твоей сообразительности и находчивости может позавидовать сама Лилит, которая постоянно прекословила Адаму, утверждая своё равенство, мол, сотворены Богом из одного материала — глины. К сожалению, ей так и не удалось переубедить Адама, и она навсегда покинула его. Её место у очага заняла Ева.
— А куда же Лилит ушла? — не удержалась от вопроса Милка.
— В народ Хивана, из которого Каин и его дети брали себе жен. Думаю, и Адам не брезговал дочерьми Хивана, которые были красивы лицом и статью.
— Выходит, Адам и Ева не были единственными людьми на Земле, когда Саваоф их создал в раю?
— Нет, конечно! Как такое могло прийти тебе в голову? Как бы иначе наш род размножался? Адам и Ева были единственными людьми, сотворенными нашим Богом.
— А какой Бог сотворил народ Хивана?
— Ну, уж точно, не Яхве. Иначе бы мы знали. Тайна, покрытая извечным мраком и корыстным умолчанием. Почему-то наши священники не любят об этом говорить. Они толкуют лишь о том, о чем их никто не спрашивает.
— Может быть, не ведают?
— Вероятно. Точнее, знать-то они знали. Когда-то. Возможно, при Аврааме и Сарре, но со временем, не передавая ученикам это знание, утратили его. Подобное и сейчас случается. Знающий истину вдруг высокомерно решает, что она другим не нужна. Не учитывает, что с его смертью окончательно теряются сведения. Что весьма прискорбно.
— А ты как узнал, Господин?
— Об этом говорится в Торе. Правда, косвенно. Но догадаться можно. На ком бы женился Каин, если бы в округе не было дочерей Хивана? Не на сестре же своей от Евы? Если бы это было так, то в Торе было бы сказано: И взял Каин в жены сестру свою Авихаэль, или как там её бы звали? На самом же деле, сказал Каин Господу после убийства Авеля:
«Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьёт меня».
Кого же он боялся, если их осталось всего трое, не считая сестер? Разумеется, людей Хивана, у которых никогда не было братоубийства, и вообще убийства, ибо это самый страшный грех, потому что всякая человеческая жизнь ценна и неповторима. Людей и сейчас слишком мало на земле, чтобы убивать за мелкие проступки, или грешной зависти, вроде Каиновой.
В иных царствах можно днями идти по лесам, степям и не встретить ни одного человека. Плодороднейшие земли некому засевать, леса переполнены зверьем и тучной живностью, реки — крупной рыбой, которая сама запрыгивает в лодки, небеса — стаями непуганых птиц, затмевающих солнце и полнеба. Я рад, что в Иерусалиме живут столь умные дщери как ты. Надеюсь, дети унаследуют твой ум и красоту, и ты порадуешься их счастливой судьбе. Жаль. Очень жаль, что у нас ничего не получается, ни дружбы, ни любви. Милка, если когда-нибудь всё же передумаешь о своём замужестве, или просто захочешь увидеть меня, приходи во дворец в любое время суток. Лишь назови охране своё имя, которое я никогда не забуду. Оно станет занозой в моем сердце, постоянной кровоточащей раной.
— Благодарю за щедрость, Соломон. Ты великодушно преувеличиваешь мои достоинства, которые по сравнению с твоими, ничтожны. Не смею отнимать твоё драгоценное время. Прости за ненужную смелость, которую ты сам придал, обратив на меня своё внимание и благосклонность. Прощай, царь. Живи с миром.
— Никогда не говори — прощай. Наша жизнь не заканчивается этим днем, нам ещё многое предстоит испытать и изведать. До свидания, очаровательнейшая Милка. Мы ещё не раз увидимся и поговорим. Смелость никогда не бывает ненужной. Она всегда оправдана последующим результатом. Я доволен, что снова увидел тебя и приятно поразился. Сейчас я уже жалею, что тогда выпустил тебя из своих рук. Не подумал, что лишаю себя счастья обладать тобой в будущем. Отныне буду ждать и молить всех богов, чтобы они образумили тебя, наставили на путь истинный. Ибо это неестественно, когда столь красивая девушка не желает для себя лучшей доли. Стану надеяться на скорую нашу встречу. В тебе неожиданно почувствовал родственную и загадочную душу. Мы могли бы славно беседовать в ночной тишине под звездами, поверять друг другу на ушко сердечные и иные тайны. Я прочитал немало древних манускриптов, встречался со многими интересными и мудрыми людьми, и мог бы рассказать то, что ты не ведаешь и никогда не узнаешь. Что может быть дороже общения равных по уму? Если бы ты знала, как я одинок!
— Все мы одиноки пред Всевышним, как и Он перед нами, — смиренно сказала девушка и, не решившись одна пересечь зал, чтобы вернуться на прежнее место, скромно отошла в сторону, где стояли разодетые вельможи, истекающие по;том под плотными тканями, украшенными золотыми нитями.
Соломон невольно покосился на Вирсавию, которая, подняв брови, с преувеличенным вниманием прислушивалась к разговору сына с, несомненно, новой, хотя и безродной фавориткой дворца. Их было и будет ещё немало.
И теперь, с нескрываемой ухмылкой и иронией смотрела на сына, который догадывался, о чем она думает. Уж ей ли не знать, как устраняются подобные помехи? Когда его отец — царь Давид, с крыши дворца, вероятно, далеко не случайно, в солнечный полдень углядел в соседнем дворе омывающую себя Вирсавию, и поразился её нагой, вызывающей красоте, он не посчитался с тем, что она жена его лучшего и храброго командира, хеттского наемника Урия, приказал привести прелестницу к вечерней трапезе, а после уговорил развязать пояс и снять с себя льняные покровы.
На северо-востоке царства, с аммонитянами проливалась иудейская кровь, шли жестокие и затяжные бои с переменным успехом, а в Хевроне любовники наслаждались всеми благами царской жизни, пока однажды вечером Вирсавия стеснительно, едва слышно, не сообщила Давиду на ухо, что понесла от него.
Царь не удивился, не она первая приходила с подобным известием. И сколько ещё таких придет? Но надо было что-то предпринять, дабы Урия не узнал об измене жены. Приличия необходимо соблюдать в любом случае, даже царю. Вирсавия наотрез отказалась принимать горькие снадобья, вызывающие выкидыш — зачастую это заканчивалось длительной болезнью, да и было чревато смертью виновницы прелюбодеяния.
Давид срочно отозвал Урию в отпуск, надеясь, что он, истосковавшись по жене, не замедлит взойти на супружеское ложе и познать Вирсавию. Тогда последующее рождение ребенка не вызовет недоумение в обществе. Подобное проделывалось не в первый раз, с другими покладистыми чаровницами.
Но царь так никогда и не узнал, что Вирсавия посулила соседу сикль золотом только за то, чтобы тот успел тайно, якобы из дружеских чувств, сообщить Урии о её неверности и замысле Давида, покрыть мужем его грех.
После продолжительного пира во дворце, Урия, несмотря на дружеские уговоры Давида, взойти к Вирсавии и переночевать с ней, чтобы насладиться красавицей женой, кротко и патриотично ответил:
«Ковчег и Израиль, и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав, и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой есть и пить, и спать со своей женою! Клянусь твоею жизнью и жизнью души твоей, этого не сделаю».
Давид попытался споить строптивца хмельным вином, чтобы подложить на ложе Вирсавии, но настороженный военачальник пил мало, больше налегал на жареную оленину, объясняя, что на войне охотники заняты не своими делами, некому разнообразить стол, баранина приелась. Он тщетно старался поведать царю свою стратегию успешной войны с аммонитянами; для этого нужно, всего лишь, подкупить золотом старейшин города, которые сами вынесут ключи от ворот. Примеры общеизвестны. И это обойдется намного дешевле, и с меньшими жертвами.
Но Давид был глух и равнодушен к войне, которая проходила вдали и его касалась лишь косвенно. Все его ухищрения были напрасны:
«…вечером Урия пошел спать на постель свою с рабами господина своего, а в свой дом не пошел ».
То есть оставил многочисленных свидетелей непосещения дома своего и непознания Вирсавии, как жены своей.
Утром раздосадованному Давиду пришлось передать с Урией, отправлявшемуся в войско Иова, запечатанное письмо, в котором приказывал военачальнику поставить подателя послания на самый опасный участок при штурме крепостной стены города Раввы, и, внезапно отступив, оставить воина одного.
«И вышли люди из города, и сразились с Иоавом, и пало несколько из народа, из слуг Давидовых; был убит также и Урия Хеттеянин».
Позже Давид с показным гневом бранил воинов, которые бросили командира на явную погибель, трусливо побежав от осажденной стены Раввы, которая уже восьмой месяц подвергалась осаде, непритворно плакал и скорбел о нем во время торжественных похорон. Терпеливо выждал, когда пройдет положенное время плача и молчания у вдовы, и только после этого велел слугам привести Вирсавию во дворец. Успел привязаться к ней — незапланированная разлука только усилила любовное чувство и влечение.
Чтобы сломить сопротивление и смирить гнев гордой красавицы, догадывающейся об истинной причине смерти мужа, клятвенно пообещал: их сын станет царем после него. Вирсавии ничего не оставалось, как снова уступить похотливым домогательствам Давида и разделить с ним царское ложе.
Что, впрочем, и было её дальновидной целью, ещё когда замыслила дневное купание в непосредственной близости от царского дворца в Хевроне, с крыши которого так хорошо виден внутренний двор дома Урии.
Хотя первенец, зачатый в пьяном угаре, родился болезненным, не прожил и года, договор Давид оставил в силе. И Вирсавия родила крепыша Соломона. Что было ударом для честолюбивой Аггифы, которая постоянно настраивала сына Адонию на правление царством после смерти отца, и наконец-то самой приобрести достойное влияние во дворце.
Красавчик и щеголь Адония, заведший быстроногих скороходов, легкие колесницы из Мицраима, задорных всадников в охрану, кумир беспутной придворной молодежи, берущей во всем с него пример, тоже знал, помнил с детства об этом обещании отца коварной Вирсавии, ибо был старше Соломона, первороднее.
Поэтому, когда царь Давид в преклонном возрасте, после сорока лет правления, из-за болезни перестал управлять царством, но лишь нежился долгими зимними ночами в горячих объятиях прелестнейшей Ависаги Сунамитянки, не познавая её из-за своей телесной немощи, поспешил захватить пустующий престол и столь желанную власть.
Дабы упрочить своё положение, заколол овец, волов, телят, и устроил у священного камня Зохелет, что у источника Рогель, щедрую пирушку для своих единокровных братьев и сторонников, которые обрадовались возможности встать ближе к трону, чтобы пополнить свои тощие кошельки, распределяя казну исключительно в собственных интересах.
Но Адония, в упоении сладостного ощущения близкой власти, допустил существенный просчет, не пригласил на пир конкурирующую группу, священников Садока, Нафана и Ванею, чем сразу же восстановил их против себя. Они склонились душой и мыслями к Соломону, пришли к тоскующей Вирсавии и сказали:
— Государыня, пока ещё не поздно, спасай себя и сына своего, ибо Адония уже считает себя царем — празднует первый день своей власти, собравшись у камня Зохелет, с единомышленниками, в бессчетный раз в пьяном угаре сулит расправиться с тобой и твоим сыном. Не медли, пойди к Давиду и напомни об обещании, сделать Соломона правителем после себя, ибо сегодня Адония только торжествует и празднует, а завтра начнет приказывать и проливать кровь. Пусть Давид сегодня же произведет Соломона своим соправителем, дабы никто более не помышлял захватывать власть неправедным путем.
Вирсавия побледнела от неожиданного известия, но обладания не потеряла, вместе со священниками поспешила в просторные покои Давида, где три волхва из разных царств лечили царя рвотными и слабительными средствами для очищения и омоложения организма.
Адония предусмотрительно заменил царских стражников на своих друзей, и царицу не пропустили в холодные мраморные палаты, пропахшие горькими настойками лекарственных трав и отвратными царскими нечистотами.
Тогда Садок провел царицу на плоскую крышу дворца. Оттуда Вирсавия потайными ходами спустилась в покои царя, который после изнурительных лечебных процедур дремал на ложе, согреваемый юным телом смуглянки Ависаги Сунамитянки, и разбудила его, молвив:
— Супруг мой возлюбленный и царь всемогущий, я ли тебя не любила, всю жизнь стояла на страже и защите твоих интересов? Родила тебе Соломона, которого ты клятвенно обещал назначить царем после себя. А ныне Адония ни во что не ставит тебя — похваляется, что ещё при твоей жизни станет властителем объединённого царства. Уже с раннего утра заколол телят и овнов у источника Рогель, призвал друзей, братьев, священников, которые радостно пиршествуют и кричат: Да живёт и здравствует царь Адония! Этим же вечером нагло собирается войти в гарем к твоим женам и сожительствовать с ними, чтобы доказать право на царствование. А на завтра сулился казнить меня и сына твоего Соломона, единственно преданного тебе. Если нас не станет, то никто не помешает Адонии избавиться так же и от тебя, и взять себе в жены Ависагу, на которую давно глаз положил и прикипел сердцем. Призови на помощь верных тебе слуг, пусть сделают Соломона твоим соправителем. Он, а не беспутный Адония, твоя единственная отрада и защита. Поспешай, Давид, ибо завтра будет поздно что-либо изменить, и ты не сможешь насладиться спокойной старостью.
Немощный в глубокой старости, исхудавший от изнуряющих болезней и травмирующего лечения, почти ко всему равнодушный, Давид покорно согласился с её словами и разрешил от своего имени вызвать во дворец преданных людей, которые разоружили телохранителей Адонии и отправили по домам, строго наказав не вмешиваться в назревающие события во избежание неприятных для себя последствий. Новоявленные стражники послушались, безропотно поставили копья в угол, поэтому их позже не преследовали. Каждый человек имеет право на ошибку, если она не часто повторяется.
Сторонники Соломона и Вирсавии, торопясь захватить власть и опередить нерасчетливо уже торжествующего, и поэтому благодушествующего хмельного Адонию, развили бурную деятельность. В этот же солнечный день священники Садок, Нафан, Ванея, могущественные и храбрые князья Хелефеи и Фелефеи, посадили взволнованного Соломона на белого мула царя Давида и, созывая криками, тамбуринами и шофарами, соотечественников, которые, любопытствуя, спешили присоединиться к ним, поднялись по извилистой тропе к вершине Гиона под священный вечнозеленый ветвистый терпентин , вызывающий благоговейный трепет у каждого еврея. Там, на живописно зеленой, скалистой высоте, Садок взял рог с елеем из скинии и помазал Соломона, провозгласив царем Израиля и Иудеи.
Адония и его молодые приспешники, услышав громкий рев труб и радостные крики толпы, удивленно перестали пировать и послали молодого Ионофана, сына священника Авиафара, узнать причину внезапного взрыва народного веселья.
Вернувшийся Ионофан мрачно поведал пирующим о помазании на престол Соломона. Приглашенные мгновенно поняли, что могут ненароком попасть в жернова мести нового царя, испугались, молча оставили недоеденное мясо, кувшины с вином, тихо встали и покинули несостоявшегося помазанника.
Быстро протрезвевший Адония в страхе бежал к спасительному жертвеннику, чтобы по древней языческой традиции ухватиться за медные рога, и не быть казненным разгневанным Соломоном, беспрестанно отчаянно кричал:
— Я не уйду от жертвенника, пока брат Соломон не поклянется перед богами, что не убьет меня мечом, и не будет замышлять на меня злое!
Соломон, ошеломленный внезапно свалившимся на него грузом обязанностей и ответственностью, ответил смущенным переговорщикам:
— Передайте брату моему, Адонии: Если он впоследствии не задумает против меня плохое и не положит камень за пазуху, то я его не трону, ни один его волос не упадёт на землю. Пусть спокойно идет домой, наслаждается вином, женами, и всем хорошим, что у него есть. Мы все в ответе перед Всевышним за свои деяния. Каждый получит то, что он заслуживает. Я же своё слово не нарушу.
Адония поверил, отлепился от жертвенника и ушел домой. На какое-то время затих, боялся голову высунуть из ворот своего двора — судил по себе, как бы он поступил на месте нового царя. Но уже через месяц осмелел, стал раскатывать на колеснице, спаивать и подстрекать своих друзей и братьев к неподчинению Соломону.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/479