Преступление и наказание Федора Достоевского

Лариса Баграмова
        Меня давно удивлял вопрос: зачем в школах проходят такие серьезные и глубокие произведения, как, например, «Преступление и наказание» Достоевского. Дети же просто ничего не поймут! Нормальный среднестатистический подросток в этом возрасте увлекается романтикой и приключениями. Ему нужен позитив и простые решения насущных вопросов его жизни здесь и сейчас, а вовсе не морально-нравственные искания не совсем психически здоровых персонажей из прошлого, которое непонятно и неактуально для него.
        Думаю, у меня есть сейчас ответ на этот вопрос. Школьная программа преследует идеологическую цель. Ребенок в силу своего возраста еще ничего не поймет в философской классике, но государству и не надо, чтобы он что-то понимал. Ему важно, чтобы как раз не понял. Требуется просто вложить в его сознание шаблонные установки.
        Именно литературные штампы, льстящие самолюбию отождествляющих себя с персонажами читателей, и запомнят дети, впитают в сознание и будут вынуждены неосознанно ими пользоваться. И никогда не захотят возвращаться к прочтению того же произведения в зрелом возрасте. Зачем? И так все ясно. Да и в школе в свое время так замучили, что от одной только мысли о Достоевском, Толстом или Тургеневе становится дурно.
        Школьная интерпретация классики чем-то напоминает мне навязываемую детям мораль сказки о Морозко. Суровый дед жестоко морозит красавицу, периодически издевательски спрашивая: «Тепло ли тебе, девица?» И получает от нее заискивающий и угодливый ответ: «Тепло, батюшка». За это вознаграждает ее сундуком с драгоценностями и отпускает с миром. И дети сызмальства понимают: согласишься переносить несправедливость с милой улыбкой на индевеющих губах, будешь готов до абсурда отрицать очевидное – получишь все возможные блага. А если нет – обваляем в смоле и перьях.
        Что же происходит в романе Достоевского, каковы взаимоотношения и цели героев, кто кого любит, чем жертвует и какой идее служит?
        Прежде всего, следует забыть сказку о том, будто Раскольников испытывает какие-либо муки совести или разочаровывается в своей теории. Ничего подобного в романе нет. Он остается верен своей идее до конца, а испытываемые им душевные страдания – не раскаяние, а боль от непризнанности, неоцененности и непонятости другими его личности.
        Раскольникову не повезло. Его отец был слабым человеком, а мать любит сына до безумия, видя в нем множество положительных качеств и талантов, которых у него никогда не было. Она буквально губит его заботой, своим необоснованным восхищением, оправданием любых его поступков. Взрослый мужчина-дармоед живет на деньги матери и сестры, которые они присылают ему, отрывая от себя и без того скудный кусок для обожаемого сыночка и любимого брата. Раскольников прекрасно осведомлен, что они сами находятся в бедственном положении, но пользуется их деньгами без малейших угрызений совести, да еще и раздает их направо-налево.
        Люди часто склонны пренебрегать теми, от кого зависят, так проявляется попытка оправдать и возвысить собственное «я». Не избежал этой участи и Раскольников. Его холодность и неуважение к чувствам родных после трехлетней разлуки принято относить на счет мук совести: якобы, Раскольникову стыдно после уже совершенного преступления смотреть им в глаза. Это могло бы походить на правду в том случае, если бы он действительно раскаивался. Но не похоже ли это больше на капризы избалованного незаслуженной любовью эгоиста?
        «Угрюм, мрачен, надменен и горд, мнителен и ипохондрик, чувств своих не любит высказывать и скорее жестокость сделает, чем словами выскажет сердце, холоден и бесчувствен до бесчеловечия, все ему некогда, все ему мешают, а сам лежит и ничего не делает, не дослушивает, что говорят, ужасно высоко себя ценит», – так говорит о нем Разумихин, человек, который считает его другом. Что могут сказать остальные?
        «Фантастичен и капризен, его характеру я никогда не могла довериться. Вы думаете, его бы остановили тогда мои слезы, мои просьбы, моя болезнь, моя смерть? – преспокойно бы перешагнул через все препятствия», – сообщает о нем его собственная мать.
        «Он никого не любит, может, и никогда не полюбит», – вполне справедливое замечание. Беда Раскольникова в том, что он достаточно умен для того, чтобы понимать, что и самого себя ему ни любить, ни уважать не за что. Это тот самый случай, когда жизненные установки личности полностью базируются на негативном отношении как к миру, так и к себе.
        Жизнь его пуста и бессмысленна, и идея о разделении людей на «обыкновенных» и «необыкновенных» – попытка вырваться из круга ненависти и презрения, доказать хотя бы самому себе, что он чего-то стоит. Однако теория его ошибочна. Особенность как раз не сильных, а слабых, «обыкновенных» личностей состоит в том, что они действуют свободно, в соответствии с собственными представлениями о границах долга, чести и совести. Свобода – безнравственна. И только «необыкновенное», сильное меньшинство ограничивает себя общественными или религиозными рамками, принимая их в качестве своих собственных и являясь в этом смысле рабами своей же морали.
        Раскольников рабом морали не является, и намерения свои худо-бедно осуществляет. Однако убийство старухи ничего не меняет. Герой совершает «великое», но как-то мелко и совсем не торжественно, и самое главное – после преступления ни с ним, ни с миром не происходит никаких видимых перемен. Он по-прежнему не чувствует себя Наполеоном, хотя ожидал, похоже, как раз этого. От расстройства Раскольников постыдно заболевает, а тут еще Разумихин подливает масла в огонь его ничтожества, смея проявлять о нем заботу как о немощном и неполноценном физически и психически. Кроме того, неудавшийся герой малодушен, падает в обмороки, проговаривается, устраивает истерики при разговоре с Порфирием Петровичем. При этом, зацикленный целиком и полностью на своих страхах и переживаниях, даже не может осознать, что выдает себя с головой.
        Любит ли он Соню? Очевидно, что нет. Раскольников интересуется не Соней, вместо нее у него пред глазами – идея, а не живой человек. «Я не тебе поклонился. Я всему страданию человеческому поклонился», – заявляет он ей. Однако и этот поклон совершается только единожды и носит чисто символический характер. Все остальное время Раскольников относится к Соне холодно и надменно.
        Раскольникову не нужна Соня. Ему нечего дать ей: его душа пуста. И нечего взять у нее: та женщина, которая не ценит самое себя, не умеет любить и другого. Она не способна предоставить ему ни самоуважения, ни цели, ни смысла, потому что у нее самой ничего этого нет. Только долг и жертва. Однако жертвенность и любовь имеют между собой мало общего. Жертвенность – это отречение от себя, признание чужих интересов выше собственных. А любят только равного. Приниженность и всепрощение женщины губит мужчину как личность, и Соня вслед за матерью Раскольникова присоединяется к похоронной процессии его души.
        Соня всего лишь удобна, потому что она избавляет его от ответственности за принятие собственного решения. Не зря он подумал о ней как о няньке. Соня убивает на корню его самостоятельность и остатки силы. Соня – манипулятор. Зачем она следила за ним, когда он шел на площадь? Не верила? Разве возможно любить и не верить? Зачем, как цербер, сторожила у дверей полицейского участка? Разве, любя, возможно не оставлять человеку выбора? Почему она не спросила у Раскольникова о ее возможности следовать за ним, а поставила его перед фактом?
        И самое главное: почему она сама, вместо него, приняла решение о том, что он обязан идти на признание и на каторгу?! Что даст ему или обществу эта каторга? Соня требует покаяния и страданий, но разве они искупят грехи? Соня призывает к раскаянию, но раскаяние – это отказ от себя самого. «Покайтесь!» – требует она же, что означает «простите себя и дайте простить себя обществу». Однако самопрощение – это получение разрешения на совершение преступления вновь и вновь. А просьба о прощении у общества, которое тем более презираешь, сама по себе абсурдна. Ни в раскаянии, ни в покаянии вообще нет смысла. Грех нельзя восполнить никаким деянием, никакими муками совести, и уж тем более невозможно получить прощение извне. То, что уже совершено, навсегда останется с тем, кто это совершил. Грех возможно только не совершать – и этого достаточно. А то, что уже исполнено, возможно только принять в качестве исполненного – и это необходимо, по крайней мере, для обретения самоуважения, которого так не хватает Раскольникову.
        Каторга нужна не Раскольникову, а самой Соне, для него же она ничего не значит. Его истинная и единственная каторга – сама Соня. Она сама – его наказание.
        Оба они, и Соня, и Раскольников душевно уродливы, а их отношения ненормальны. Зачем же такие персонажи изучаются в школе? Что якобы полезного и социально ценного может дать детям история их жизни и взаимоотношений? При соответственно преподнесенной интерпретации фактов она может внушить следующие мысли: мужчина в принципе имеет право на протест против социальной несправедливости, но только в душе, а вот осуществление его на практике является наказуемым деянием; однако и вне действия он вполне может считать себя достойным и сильным человеком. Женщина же хороша тогда, когда бесконечно терпелива и законопослушна, а кроме того, способна вразумить мужчину на признание и искупление вины перед обществом; все остальное в ее поведении и мировоззрении не важно.
        Отдельно следует сказать про окончание романа. На последних страницах Раскольников, равнодушный доселе к Соне до грубости, презрительности и отвращения, падает перед ней на колени – и далее следует текст о его перерождении и начале новой жизни. Именно так принято интерпретировать последние строки романа: герой одумался, все понял, все переоценил, и теперь все будут счастливы. Но дело обстоит совершенно иначе: «Он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться... Он не раскаивался» (а мечты о его перерождении принадлежат... Соне, – именно от ее лица рассуждает автор в самом эпилоге романа). И вот эта-то душевная твердость и презрение к смерти как раз и могли бы быть достойны восхищения и послужить основой самоуважения героя, если бы он не рухнул в последний момент на колени перед своим палачом.
        Почему же Раскольников сделал это и проливает слезы? Он сдался. Ему попросту не хватило сил. Он не раскаялся, не отказался от своих убеждений, но, как и Галилей перед лицом обстоятельств непреодолимой силы, вынужден был склонить свою голову. Поэтому и приходится ему теперь старательно уговаривать самого себя: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями, ее чувства, ее стремления, по крайней мере?..»
        Ну что же, по крайней мере, выглядит это вполне по-человечески…