Жаренное сердце

Шахбан Маммаев
- Курбаныч,  давай приготовим нашим женушкам на праздник что-нибудь такое необычное, изысканное и очень вкусное, -  предложил Расул, прохаживаясь вдоль рядов субпродуктов.
- Почем ваша аппаратура? – спросил Курбаныч, указывая пальцем на кучу бараньих достоинств, и пренебрежительно отвел взгляд в сторону.
- Это у тебя аппаратура, а у меня субпродукты, - без капли стеснения ответила молодая, но бойкая продавщица.
Палец Курбаныча застыл на вису, пока обработал  суть услышанного, а Расул давился от смеха и под конец  все-таки не удержался и выпустил на свободу сгустки углекислого газа, продлив этим себе жизнь на несколько секунд.
- Вот это, даааа, - покачал головой обескураженный Курбаныч, - несколько раз погладил ладонью лысину, не поднимая взгляда, и ушел восвояси, мотая головой, собирая в щепотку пальцы и раскачивая ими на ходу.
- Может сердце купить, - успокоив эмоции, обратился  Расул, все еще улыбаясь.
Курбаныч, не оборачиваясь, махнул рукой, мол, покупай, что хочешь и покинул мясной рынок.
Расул быстренько купил сердце средних размеров, последовал за ним.
Расул был уверен, что шурин, что-нибудь да сварганить из «пламенного мотора». Мастер он был большой по кулинарии, но его надо было подготовить для этого, подтолкнуть, похвалить и налить стопочку для разгона.
Придя домой он как-то по мастерски повертел помытое очищенное сердце, окинул взглядом кухню и в полголоса процедил:
- Не видят, давай, - и подтолкнул рюмку.
Расул резко сообразил, но для убедительности еще раз оглянулся и заполнил рюмку.
Курбаныч залпом второпях осушил, будто у него ее могут отобрать.

- Чем помочь, ва (обращение кому-либо), мужчины, - прервала жена покушение Расула налить и себе.
- Ваша помощь – предоставление нам свободу кулинарных фантазий, - проводил Расул супругу, держа за мягкие и нежные бока, и усадил рядом со своей снохой.
Доведя покушение до логического конца со второго захода, хозяин дома, услужливой торопливостью начал сервировать стол.
Жены в канун женского праздника наслаждались концертом, который передавали по телевизору, но с какой-то опаской, как бы чего не натворили своей излишней старательностью кулинары с усами еще и официанты по совместительству, втайне подглядывали. Даже дети без приглашения принялись помогать папам в сервировании праздничного стола, которые, умудрялись на  ходу читать сообщения по «аське».
Они любили, когда папы готовили «мужскую еду».
За окном шел жемчужно-зернистый снег, характерным ему приглушенным шорохом похожий на приглушенный шум реки, барабанил по оконному стеклу. На улице становилось слякотно. А в доме было тепло и уютно. Царило праздничное настроение. Пахло цветами и жареным. В доме нависла идиллия человеческих и родственных отношений.
Широкую и более тонкую половину сердца аккуратно отделил, оставшуюся ровно поделил пополам. Снял жирный слой с краев так, чтобы кое-что осталось, и разрезал на кусочки размером с большого пальца. Таким образом, расчлененное сердце уложили в чугунную сковородку и поставили на сильный огонь. Поджарив до красной корочки, добавили соль, перец. Порезали полукольцами лук, таким же образом сверху картошку, перед готовностью мелко нарезанные зубчики чеснока, лавровый лист и оставили томиться  сорок минут на медленном огне. Выглядело кушанье пикантно и  аппетитно!
Кушали с наслаждением и бессловесным выражением благодарности.
Пили в меру. Мужчины до дна, женщины с кокетством и бросали лукавые, но полные благодарности взгляды сквозь опахало накрашенных ресниц и незаметно, подсматривали в бокал подруги, определяя сколько она выпила.
- Любимые наши женщины, дай бог, чтобы вы жили долго, богато и счастливо, - нашелся с тостом Расул.
- Рядом с вами, - добавила жена Курбаныча.
Казалось, что даже цветы завидуют семейному праздничному ужину счастливых родственников.
Дети, хихикали, наблюдая над наигранной услужливостью и покорной исполнительности отцов, и сверкали хитрой россыпью мельхиоровых глаз и думали; почему в их жизни не каждый день восьмого марта и не кушают «жареное сердце» с безымянным, но очень вкусным салатом и боялись, чтобы папы как  на 23 февраля не напились с гостями.
* * *
Вечерело. За окном белое зерно снега, все замедляя свое падение, и вместе с этим увеличиваясь в объеме, как глазунья в сковороде, пошел медленно, лениво кружась и невесомо играясь в безветрии.
Кошка Василиса сообщила позывным о своем существовании.
- Васи-иилиса, - обратился Курбаныч к кошке, - взял на ложке кусочек жареного сердца, - хочешь,  деликатесом тебя угощу, - и пошел, поддерживая под ложкой ладонь.
А Василиса, гладя голодным взглядом на аппетитную ложку,  сплелась в  ногах своего кормильца и Курбаныч, запутавшись в шаге, упал, и наследил жареным куском  на нарядной рубашке.
- Я же знала. Не зря так мне хорошо. Никогда не повзрослеет, - возмущалась Байгинат, жена Курбаныча, стараясь убрать жирное пятно с рубашки.
- Думал еще одну особу женского пола,  праздничным ужином накормлю…, - пожал он виновато плечами и скривил губами.
В это время кто-то постучал в дверь прихожей и дверь открылась. Морозец холодной свежестью и дымком прошелся по дому, вытирая  с лиц, сидящих за столом умиротворенность семейного благополучия.
Мужчины разом изменились, и лица их покрылись противопехотной миной мужской невозмутимости и радости гостям.
- Вот кого нам не хватало, - не разобравшись еще, кто к ним пожаловал, раскинула задетые взрослеющей шершавостью в меру упитанные руки хозяйка дома, и безмятежное выражение ее круглого лица сменилось наполненной грозой тучей.
Расул вышел со стола и пошел встречать гостей. Курбаныч как старший за столом поздоровался с вошедшими, после того как каждый из них  выпил стакан приветствия.
Жены, скрывая возбужденность от выпитого вина и ухаживаний мужчин, надели сверху нарядных платьев фартуки, через усилие, изображая  подобие гостеприимной улыбки. Ухажеры в момент превратились в настоящих мужчин, сменив покорную услужливость дамам бравым гостеприимством. Идиллический мир семейного стола вокруг «жареного сердца» и салата повернулся на сто восемьдесят градусов в ненужном направлении и перешел в обычное застолье, на котором будто их подгоняли, мужчины стали уничтожать изобретение великого Менделеева.
Гости, дальний родственник Расула с женой и сосед, который оказался родственником и однокурсником Курбанычу, долго не задержались, но успели выпить две чекушки по 0,7 литров. Однокурсник уходить домой без Курбаныча, ни в какой не соглашался.
- Я тебя тысячу и один год уже не видел. Приходишь в гости к зятьку и тихонько незаметно уходишь как любовник. Так ни честно, - сказал он, подняв локоть руки с рюмкой на уровень плеча как можно торжественно но, с ноткой обиды в голосе.
Возможно, выпитая водка незаметным толчком подтолкнул наших сочинителей вкусного, положительно отозваться на приглашение соседа и друга юности.

*  *  *

Расул проснулся от того, что высохло во рту. Когда проснулся окончательно, было так муторно на душе и коробило тело, что он чуть было не пожалел, что не умер еще вчера. Его окутала такая пустота и скорбь, что даже голова перестала болеть, которая до этого гудела как глушитель боллида при наборе скорости. А когда осознал, что он лежит, не сумев до конца снять штанину с правой ноги (он был левша) и эта полуодетая нога безжизненно свисала с края софы, на которой он лежал ничком, уткнувшись щекой на тыл ладони, и заслюнявил подушку, плюнул себе в душу.

Шурин лежал прямо на полу, скатившись с дивана, положив голову на ворот рубашки в маленькую синюю крапинку (возможно, не хватило сил ее снять), а левая рука лежала на широкой волосатой груди, которая вздымалась от поступления воздуха через крупные и грязные ноздри, а солидного размера козявка, запутавшаяся в волосах внутри носа, дрожала при вздохе и выдохе как осиновый лист. Освобожденная от гвоздя бляхи ремень лежал над полу застегнутой ширинкой. Бедного и здесь, наверное, покинули силы.

«Где я, кто я и что со мной?» – сквозь одеревеневшее и болезненно-тупое состояние подумал он и с великим усилием открыл глаза. Повернулся на бок, и полный его живот как курдюк свалился на бельгийский ковер.
 
Скованными, но подсознательно запрограммированными движениями, призывая к усилию все части тела, встал, упираясь на локти, потом на четвереньки, еле выпрямился. Шатаясь в поисках равновесия, с великим усилием удерживая веки, направился справлять утреню нужду. С силой до пяти атмосфер с угрозой выхода из-под контроля давило вчерашнее «Клинское». А в туалете долго искал инструмент для выливания, который скомкавшись, как улитка в панцире, безжизненно свис.

«Страх…, пока найду не удивительно, если намочу белью…, уух, сердцежарь».

– Мужчина что ли ты? – спросил он в отражении у зеркала, после благополучного завершения не хитрого дела и сухо плюнул в раковину.

А тот, который смотрел на него с зеркала с мордой похожей на двенадцатиперстную кишку выглядел лет на пятнадцать старше его вчерашнего. Сердцежарь постоял, качая головой, посмотрел на свое будущее, тоскливо улыбнулся и ушел восвояси, шлепая голыми ступнями.

В дверях ему встретился зять. У обоих не хватило усилий, чтобы хоть словесно поздороваться. Презренно-шутливо посмотрели друг на друга уголками глаз, не поднимая головы.

- Стадо коров, а не мужики, - еле слышно оценил состояние обоих Расул и пошел к унитазу.

Как только за ним закрылась дверь раздались вырвавшиеся из утроба гром и раздирающе горло хриплые позывные.

- Жаль мое «жареное сердце» и салат без названия. Когда мы повзрослеем??? – махнул безжизненной рукой Курбаныч, еле, сгорбившись, передвигая ноги.

Расула на кухне встретила жена. Он с опаской, виновато остановился посреди комнаты и скорбным голосом соболезнований выдавил:

- С праздником, любимая, - и замер в таком наивном и покорном выражении лица, которое было готово безропотно вынести любой вердикт жены, даже рукоприкладство.

Она обернулась ужаленная в ухо такими нежными поздравлениями. Забыла приготовленные для нотации слова, которыми хотела испортить мужу утро, а посмотрела всепрощающим взглядом не высыпанных с мелкими морщинами в углах глаз на него, будто  впервые видит его. Жалость его раскаявшегося голоса проник в ней всей своей искренностью. Она глубоко вздохнула и подняла руки, но заметив, что руки намокли (она мыла посуду), локтями обвила шею и пухлыми голыми предплечьями прижалась покрытыми щетиной скулам и проникла к нему вонючему от перегара всей лаской и мягкостью упитанного тела.

Он поник головой и уткнулся носом в прогалину выпуклой груди и прижался как ребенок, несмело обвив ее за нежную талию.

- Ты не жалеешь себя, - сказала она так проникновенно и тоскливой нежностью, переживая за его здоровье. – Сердцежарь не проснулся, - спросила она, не заметив брата, который переборивая ордынское нашествие похмелья, радовался и гордился сестрой и ее умению поддерживать в семье постоянную теплоту супружеских отношений.

- Ненасытная, ты, свинья, - встретила жена «кулинара» и худощавым телом надвинулась на него. – У тебя неплохо, получается, жарить людям сердце. Собирайся, надо ехать….

И телом и сердцем охваченными похмельной тяжестью он пожалел, что не смог как  зять сестру опередить ее выпад недовольств нежными поздравлениями. Да он и не умел говорить такие слова. Всегда как-то забывал, что у жены есть уши, которыми она может любить. Этим  и мучился.