16 Рыба с мамалыгой

Александр Мишутин
               
               
                На золотом краю России,
                За далью половецких веж -
                Мой инкубатор самостийный
                И родина моих надежд.

  Вот жизнь уже прожил, но для меня  до сих пор ни с чем несравнимая радость – это  рыба на крючке. Не вид её, а трепетное разносильное биение живого существа в воде, азартная надежда на улов крупной рыбы – психофизические токи, идущие из воды через леску (нитку), удилище, руку в меня. А если вспомнить о том, что я удочку за всю свою жизнь держал в руках три-четыре раза, то возникает недоумение: с чего бы это у меня такая трепетность и волнение от этого процесса?
  А вот – не знаю. Ни понять, ни сформулировать не могу, но так оно и есть. И когда мне , семилетнему пацану, какой-то дядька пообещал рыболовный крючок за ведро кукурузы, я мигом притащил ему это ведро кукурузы в кочанах (в початках, не РУШЕННОЙ). Дома как раз никого не было, хозяйничал я один. Я влез на потолок (так у нас на Кубани назывался чердак), набрал кукурузы – и айда! Крючок-то ведь – главное, что есть в удочке! Это тебе не ХВАТКА (рыболовная сеть) сама по себе дорогая, да ещё требующая для приманки макуху (жмых) или махан. И это – в голодный год. Нет!  Удочка – это нитка, гусиное перо, кусочек свинца (после войны – не проблема), палка – и всё. А главное – крючок! Черви – в огороде, кузнечики – в траве. Ловись, рыбка, большая и маленькая! Лучше, конечно, большая.
  Я, наверное, ничего не поймал на этот крючок, иначе бы запомнил. А из пойманных в детстве рыб помнятся несколько серебристых плотвичек, да один усач, которого мы с Толиком выловили на Кубани.
  У нас  с ним была маленькая ХВАТКА, сделанная из обруча кадушки, но с макухой, привязанной по центру сетки. Опустили мы ХВАТКУ в полутора метрах от берега. Обычно рыбак поднимает сеть, не зная, попала в неё рыба или нет. Если попала, то уж навряд ли выскочит из сети размером три метра на три. А у нас – обруч. Диаметром в 60 сантиметров. Понятно, что такой сетью рыбу не заловишь. Но ведь охота – пуще неволи! На такой надежде замешана, что рушит любую неволю.
  И вот мы вытаскиваем громадного усача! Да, да! Не менее сорока сантиметров в длину. Мало того, что вытаскиваем – на берег выбрасываем его дурака. А берег – узкая пологая полоска гальки под кручей. Рыба пришла в себя от шока, подпрыгнула серебристой дугой и шлёпнулась на голыши. Мы с братом бросились на усача как Матросов на дот, грудью, сшиблись, так что искры посыпались из глаз, но усач ушёл. В два прыжка. Привет «нахаловке». В безумстве азарта мы бросились за рыбой в Кубань – ага, ждёт он нас там, усач, как же!
  Нет, не везло мне с рыбой ни в детстве, ни потом. Один раз вытащил со дна Днестра трёхлитровую банку – а в ней бычок. Но это же – так, нечаянная встреча. Да две зорьки на озере под Челябинском помню: я с одного борта лодки ловлю, товарищ с другого; он таскает одну за одной – у меня же мёртвый поплавок; сел рядом с ним – та же картина. Зато на утренней зорьке было всё наоборот. Нет, не везло.
  И ведро кукурузы, отданной мною в детстве за рыболовный крючок, стоило гораздо дороже всей рыбы, выловленной мною за всю мою жизнь. Кукуруза – это всё: еда, хлеб, лакомство, корм для скота, топливо. Это абсолютно безотходная культура. Из смолотых зёрен получалась крупа и мука. Из крупы варили каши и супы, а из муки  пекли рыхлые оладьи и варили деликатнейшую кашу на молоке – мамалыгу. А мамалыгу можно было есть и с маслом, и с вареньем, и с мёдом. Да самостоятельно за пирог она шла, мамалыга. Это вам ни какая-нибудь, там, манка – мамалыга! А молодые початки кукурузы, налитые сладким растительным молочком, а? Свежие, сломанные с двухметрового ствола кукурузы – пробовали? А эти же початки молодой кукурузы, переложенные листьями и сваренные в чугуне, нет? Они отличаются от продаваемых сегодня на перронах вокзалов, как котлета от подмётки.
  А ещё зёрна кукурузы жарили на плите. Некоторые из зёрен лопались и подпрыгивали: получались «баранчики». ( Это то, что сегодня называют «поп-корном» ). Мы, пацаны, особенно любили такую кукурузу. Был даже особый вид кукурузы, из каждого зерна которого получался «баранчик». И кочан такой кукурузы стоил нескольких кочанов обыкновенной, семена её покупали (выменивали) на рассаду.
  Обрушенный кочан кукурузы (початок без зерна) служил топливом, как и высушенные стволы кукурузы – БОДыЛКИ. Молодая поросль кукурузы, от метра и выше, шла на силос, на корм скоту. Воистину – «королева полей».
  …Каждый год по весне за свалкой (это примерно там, где сейчас на южной окраине Армавира стоЯт элитные коттеджи по улице имени Влада Листьева) мы садили кукурузу. Отец делал неглубокую лунку и шёл дальше по ряду, а мне нужно было бросить в лунку пару зёрен и загрести её ногой. Поле – большое (так мне казалось), работа монотонная, долгая под жарким солнцем. Я быстро уставал и начинал бросать зёрна в лунку ЖМЕНЯМИ (горстями). Помню, как отец удивился, что не хватило кукурузы на посадку. Он молча прошёл по рядам, раскопал несколько лунок, понял в чём дело и сказал мне:    - Выкапывай…
  «Работа над ошибками» была изнурительной, долгой… постыдной. А не лукавь! Не лги. Наивный мальчишка я полагал, что отец не заметит моей «хитрости». Ага! Как бы не так. Конечно, он , опытный пахарь и хлебороб, не считал зёрен в ведре, но знал то, чего не знал я: длину рядка, расстояние между лунками, расход посадочного материала и ценность его, материала. И, главное: он видел будущие последствия; он знал жизнь.
  - Им нехватит воды в одной лунке, - говорит он мне, помогая выбирать зёрна из земли. – Они не напьются. И засохнут. Вон сколько кочанов ты похоронил. Ни одно ведро кукурузы…
  Я замирал: откуда он мог узнать про ведро кукурузы?! Я не думаю, что он узнал про мой «бартер», но вот такое странное свойство его характера – попадать пальцем в небо – было, пардон, характерно для него. Мать не однажды говорила отцу в подобных случаях:
  - Хведя! У тебя прямо хироман за пазухой!
  Закончив посадку, мы вымыли руки в дождевой луже. Отец достал бутылку с остатками воды и вытащил из неё пробку – кукурузную кочерыжку:
  - Пей…
  Вода была тёплой, но желанной.
  Я вспоминаю, как отец не раз говорил с непонятной мне гордостью:
  - Кто хоть раз напился кубанской воды, то обязательно вернётся ещё раз попробовать.
  Был ли мне какой прок от этого урока с кукурузой – не знаю: я очень устал. Но всю жизнь помню слова матери: «Ленивый два раза делает». И стараюсь не подтверждать это присловье.
  …Когда через какое-то время появились всходы – зелёные, весёлые ряды кукурузы - то воочию проявился и мой обман: лунки, которые мы просмотрели, упустили с отцом, травно  щетинились тонкими былинками.
  Сколько вёдер кукурузы?
  - Ничего. На ошибках учатся, - не улыбаясь, сказал отец.