Каждую пятницу я выхожу из дома около шести и свистом вызываю своего соседа, чтобы отправиться вместе с ним в самую популярную в нашем городке ресторацию. Вы спросите - разве приличный человек моего возраста станет свистеть на улице после шести - если только он не подзывает таким образом забежавшего на чужой газон пса? Уверяю вас, я очень прилично себя веду по меркам нашего очень приличного эмигрантского квартала в не менее приличном чешском городке. Свистеть - такая же традиция, как ходить в пивную по пятницам. И эта пятница не стала исключением.
Дожидаясь приятеля, я уже знал, о чем расскажу ему за кружкой-другой чудесного светлого пива. Как человек, неплохо разбирающийся в психологии, я прекрасно понимаю, что друзьям, работодателям и, тем более, соседям нельзя выкладывать о себе все сразу. Надо отшучиваться или загадочно ухмыляться в ответ на вопросы в лоб, старательно давить в себе желание выпалить всю правду; а если уж сочинять, то с таким же талантом и так же самозабвенно, как прославленные писатели. Иногда для того, чтобы ободрить и вдохновить самого себя, поднять все ресурсы воображения и красноречия, я представляю, что помимо соседа мне внемлет Марк Твен или, скажем, О'Генри. Развлекать - так взыскательную публику, способную оценить размах твоей фантазии. Так вот, мой дорогой сосед знает обо мне не больше, чем почтальон, я ведь совсем недавно поселился в этом районе. Поэтому у меня впереди около трехсот веселых пятниц, в которые я буду поражать любознательного приятеля наиболее красочными эпизодами своей короткой биографии.
Заняв в ресторане стол, по какому-то молчаливому согласию завсегдатаев и обслуги закрепленный за нами, мы обменялись счастливыми улыбками закончивших все дела обывателей, и сделали из своих кружек по первому глотку. Сосед, с хитрым прищуром всегда смеющихся глаз, приготовился слушать очередную байку. А я прикидывал, насколько длинный рукав я могу пришить к новой истории, не рискуя потерять его внимание. К слову, в такие моменты, когда слушатель нетерпеливо ерзает в ожидании вашего выступления, не будет лишним растравить его любопытство недолгим интригующим молчанием и напускной задумчивостью человека, прошедшего и повидавшего почти все в этом мире.
Я начал робко - с повествования о самом начале своего пути в эту славящуюся пивом и наделенную многими достоинствами страну. Поведал о том, что прежде намеревался стать писателем, но быстро смекнул, что ни одна серьезная девушка (а я всегда влюблялся исключительно в серьезных) не согласится потратить и неделю своей полной тревог и надежд жизни на такого оболтуса без гроша за душой. К тому же, будучи предельно честным с самим собой, я признавал, что в наше сумасшедшее время мало кто способен по достоинству оценить утонченный и отвлеченный от суровых реалий талант. А значит, отдавая нелегкому ремеслу все свои силы, я останусь не только гол как сокол, одинок и не востребован органами печати, но и не смогу позволить себе путешествовать и набираться новых впечатлений. И это так меня напугало, что я немедленно поступил подмастерьем в мебельный салон-мастерскую моего сводного брата, где со скоростью заочника обучился премудростям изготовления кресел и диванов, венских стульев и ламбрекенов.
Как только я перешел к путаному и полному неясной терминологии рассказу о работе, мой сосед зевнул с той непосредственностью, с которой это делают аллигаторы; я успел разглядеть все пломбы в крупных, как дольки чеснока, зубах, и задумался, какой сюжет может усилить такая подробность: пломбы были разноцветными, такие ставят детям под благовидным предлогом, дескать - для красоты. Даром что любоваться эстетическим изобретением стоматологов нельзя без зеркала, да и похвастаться в обычных обстоятельствах не представляется возможным. Зачем взрослый человек согласился на такие украшательства - я не посмел интересоваться, должно быть - он попросту боится зубных врачей и бормашины, и, отважившись лечить больные зубы, захотел как-то отметить свой подвиг. Это все равно что сделать татуировку с парашютом, отслужив в десантных войсках.
Заказав еще две кружки пива, я подмигнул соседу, и, не сомневаясь в его искренней заинтересованности в продолжении рассказа, заговорил снова, добавив к хорошо поставленному голосу, дикции и навыкам ораторского выступления страстную жестикуляцию. Наверное, меня немного повело, я пил на голодный желудок.
Напомнив самому себе, что визави в кинематографе предпочитает триллеры и боевики, я решил не опускать никаких, даже самых неприглядных подробностей, намереваясь создать реноме отчаянного, бесстрашного и чертовски предприимчивого парня. Быстро разъяснив, чем отличается ламбрекен от манекена, я перешел к той части, где действия главного героя определяют его судьбу на долгое время.
Усвоив все, чему мой брат изъявил желание обучить, я навострился делать неплохие ламбрекены, которые пользовались большим спросом, так как снова вошли в моду, и богатые владельцы коттеджей и старых родовых поместий осаждали нашу небольшую фирму. Мы были завалены заказами на год вперед. Однажды ночью я торопился завершить очередной резной наличник, и внезапно мне пришло оригинальное решение, я смог преобразить и без того сложный узор; без ложной скромности могу сказать - получился шедевр. Наутро брат, выразив восхищение моим трудолюбием и, как стало ясно, недюжинным талантом, вдруг стал нервно хватать губами воздух, не в силах выговорить ни слова. Когда же он успокоился, я узнал, что он вспомнил - точно такой же ламбрекен был изготовлен в обстановке строжайшей секретности неделю назад: автором эскиза и заказчиком был известный всей округе беспощадный мафиозо, а исполнителем - наш драгоценный отец. Я не знал, чем объяснить это совпадение. И все бы ничего, странное происшествие осталось бы забавным курьезом в памяти нашего семейства, но всплыла изменившая все в нашей жизни подробность.
Когда заказчик забирал вожделенный ламбрекен, он проговорился своему товарищу и напарнику, полагая, что никто не слышит и совершенно точно не понимает богом забытое итальянское наречие, будто этот резной наличник идеальный тайник - никому не придет в голову искать там бриллианты, только что отобранные у таких же честных и непогрешимых перед законом людей. На его несчастье в нашей семье была бабушка, имевшая итальянские корни и присутствующая тенью где надо и не надо. Она-то и донесла, будто между прочим, подслушанные сведения до моего брата. Поначалу мой родственник не мог придумать, как использовать это знание. Но увидев мой ламбрекен, моментально догадался: так как наличники казались совершенно одинаковыми, их можно было поменять местами, на что мы и отважились, как следует продумав хитроумный план.
Не став утомлять соседа ненужными деталями, я проскочил эпизод похищения ламбрекена с окна мафиозо, сразу перейдя к финальной части истории. Обратившись за помощью к родственникам по отцовской линии, мы без особых хлопот сбагрили драгоценности, а затем родственники по линии моей матери - ирландцы - помогли нам исчезнуть в полном составе, включая бабулю, и замели все следы. Надо ли говорить, с какой радостью и облегчением все мы вздохнули, узнав от итальянской родни, что мафиозо почил в бозе, не успев найти тех, кто его так хладнокровно обул; да и неизвестно точно, узнал ли он до своей кончины, что ламбрекен был заменен, а бриллианты - украдены.
Закончил я свой рассказ фразой, показавшейся мне очень удачной: так я буквально сколотил свой первый миллион.
История произвела на соседа должное впечатление. Одно плохо: полагаю, зная о моем финансовом состоянии, он вряд ли теперь угостит пивом, а если не угощу я - это будет выглядеть неучтиво. Приходится платить за несколько мгновений восхищения твоей, по правде говоря, заурядной судьбой.