На полу валялась разбитая бутылка «Хенесси». Ароматная жидкость тонкой струйкой бежала под ручной работы ковер. Осколки сверкали в лучах заходящего солнца, как бы предупреждая своего дегустатора о том, что еще один день в его жизни прошел напрасно. Последние лучи умирали на крашеном стекле, а на столе, прижатая осколком лежала записка…
-Мистер Холопайнен! Мистер Холопайнен, вы у себя? Откройте дверь! – горничная безуспешно пыталась попасть в номер. Туомас открыл затуманенные алкоголем глаза, небрежно откинул одеяло и открыл дверь. Сколько он проспал? Почему он смутно помнит все события? Настойчивая горничная предложила постояльцу ретироваться на балкон, на что маэстро хрюкнул что-то невразумительное и удалился с понурой головой. Без вопросов, эта чопорная пуританская мисс не потерпит никаких возражений, не смотря на то что он оставил в этом отеле чертовскую кучу хрустящих купюр.
-Черт! В этот момент в босую пятку Туо что-то вонзилось, судя по ощущениям, не вполне дружелюбно настроенное. –Черт! Мэм, будьте любезны – обратился он к горничной. –Эта бутылка, к сожалению, ничем хорошим больше не послужит. «Разве что я сожру эти осколки и хоть немного приду в себя» - уже в мыслях добавил он. - Не могли бы вы заказать в номер еще одну? Разумеется, чаевые будут щедрыми. На что пожилая женщина лишь укоризненно качнула головой и пошла к телефону. Ей было очень жаль этого талантливого человека, который так беззаботно прожигал свои деньги и здоровье. Внучка мисс Шипли, Арабеллина, была давно и безнадежно влюблена в этого худощавого музыканта, несмотря на свой совсем юный возраст. Мисс Шипли иногда злоупотребляла своей работой в этом отеле, тайком разрешая Арабеллине убирать в комнате маэстро вместо нее.
Туомас же, благо не слыша сожаления в свой адрес, все-таки извлек осколок из пятки, и, прикладывая к ноге свою футболку, побрел на балкон. Проходя мимо стола он увидел странную бумажку. Словно в ступоре, он не решался подойти и взять ее, словно впитал ту энергию, исходившую от листа бумаги. Осторожно, как змею, он взял записку и сел на балконе. Затягиваясь никотиновым дымом, он вскрыл послание.
«Мой милый друг Туомас!
Извини что я написала тебе эту записку, но по телефону я бы не посмела говорить…такой ужас… Ох, прошу извинить меня. Это Аннет. Ты ведь не знаешь моего почерка.
Туо, я не стану тянуть резину и обременять тебя и меня вежливым рассказом. Клянусь ребенком, ты не помнишь что с тобой происходило в ближайшие 2-3 дня? Не помнишь? Да потому что ты был пьян, чертовски пьян все это время!!! Я даже не хотела верить поначалу что ты способен на такое! Слушай!
Помнишь как после репетиции Марко и Юкка предложили тебе немного промочить горло? Но ты отказался. С этих пор мы тебя не видели. Зато увидели спустя сутки с экранов всех телевизоров, в интернете, по радио, черт подери!!! Господи, да включи ты телевизор! Сам все увидишь!
Извини за грубость, но теперь наша репутация где то далеко в одном месте. Не побоюсь съехидничать, если ты после всего этого думаешь что наша группа все еще держится на плаву, то приходи, черт возьми, наконец на репетицию!
А.О.
Маэстро был ошарашен. - Что я такого натворил, что Аннет не позвонила мне, а написала эту записку?! – Что, мать его, все это значит?
Горничной не было. Телефон подозрительно молчал. Голова раскалывалась. Нутро просило алкоголя. Тяжело опустившись в кресло, Туомас щелкнул пультом от телевизора. На экране симпатичная брюнетка вещала о курсе доллара и евро. В дверь постучали – новая партия лечебного пойла и пищи просились в номер, а еще настойчивее, в желудок маэстро.
Когда, уже по привычке, был произнесен тост «За мою блуждающую душу!» и первая порция алкоголя была оприходована, Туомас задумался, откусывая от большого сэндвича: «Что, что такого я натворил? Помню, когда я выехал с базы, я добрался до номера. Потом мне позвонил Харви и я пригласил его к себе…» Дома маэстро принципиально не появлялся, потому что там было ОНО… ОНО заставляло его садиться за НЕГО, играть и плакать, а потом засыпать от усталости за НИМ же… «Итак, Харви приехал к нему в номер. Что мы с ним делали? А, по-моему, он что-то говорил о том, что он женится. И еще мы с ним пили, много пили…»
Мысли Туо прервались на середине, и даже не от того, что он поперхнулся сэндвичем от удивления. Весь он сконцентрировал свой взгляд на телевизор, где все та же миловидная брюнетка рассказывала такое, чему воспаленный мозг маэстро просто отказывался верить…
«Прошлой ночью всемирно известный музыкант и лидер группы Nightwish устроил погром в клубе Tavastia, где на этот момент шел концерт певицы Tarja Turunen, бывшей солистки группы Nightwish. Композитор прервал выступление дивы, будучи нетрезвым, порвав барабанную бочку. Фанаты группы неистовствуют, выступление было безвозвратно сорвано всего на двадцатой минуте. Своим мнением с нами поделилась сама Тарья…»
Туомас жадно хватал губами воздух, как будто получил удар солнечное сплетение.
Он хватался за волосы, поняв весь ужас ситуации. Все СМИ Финляндии, и не только, были полны праведного гнева, он в одночасье стал персоной нон-грата! Каждый сопливый подросток в подворотне сейчас обсуждает выжившего из ума придурка!
Тем временем ретивые журналисты на экране обступили растерянную Тарью:
«Это ужасно! Туомас избил нашего гитариста Алекса! Он кричал что-то, но из-за фанатов было непонятно что именно. Я искренне возмущена этим поступком!»
«Тарья, что могло послужить для такого выпада? Как вы считаете»? – репортер какой-то желтой газетенки, мужик с сальными волосами, настойчиво тыкал ей микрофоном в лицо.
«Я…Я не вижу никакой причины так варварски прервать мое выступление. Увы… Я никогда не видела его таким…»
«А каким вы его видели»? – молодая репортерша, не скрывая ехидной улыбки, поставила Тарью в недвусмысленной положение. Соплячка нагло ухмылялась, не скрывая истинной подоплеки своих слов. Туомасу хотелась оттолкнуть ее от Тарьи, послать к чертям всех этих «жрецов пера и бумаги», сказать чтобы все они убирались, что ей и так плохо! Но он вовремя вспомнил что именно он постановщик этого театра абсурда.
Тарья на мгновение растерялась, в ее глазах стояли слезы. Она закусила нижнюю губу, стараясь не расплакаться. Она была похожа на маленькую девочку, которую окружила стая огромных, голодных собак. Туомас до боли сжал кулаки. И если бы секьюрити спешно не забрали певицу он бы, наверное, ринулся туда, к ней, забыв про то что этой съемке два дня.
Маэстро отчаянно мерил шагами небольшой номер. В его голове крутилось: «Идиот! Идиот!» Почему-то он не пытался задуматься почему и для чего он сорвал концерт Тарьи? И почему вел себя как дикарь из джунглей?
Невероятно, но его никто не беспокоил звонками и попытками проникнуть в номер. Первой здоровой мыслью в его голове было позвонить Тарье. Так…Таак… Где же номер? Вот он! Бросившись к телефонной трубке, Туомас уронил на пол злополучную бутылку «Хенесси». Да черт бы побрал ее! Самое главное сейчас дозвониться Тарье…
Гудок…Второй…Третий…Пятый…
«Да с чего ты, придурок, решил что она возьмет трубку?! Она ненавидит тебя, и все твои телефоны наверное, уже занесены в список «Не брать никогда»!
«Кабули, слушаю вас»
У Туомаса пропал голос. Этого напыщенного индюка он хотел слышать менее всего.
-Слушаю вас – повторил он.
-Здравствуй, Марсело – устало сказал Туомас
-Доброй ночи, мистер Холопайнен. Его ледяной тон приводил в ярость маэстро. – Вы по поводу денежной компенсации за срыв выступления? Не волнуйтесь, все необходимые документы я вам уже выслал почтой.
Этот подчеркнуто-официальный тон бесил его, бесил! Но Туомас держал себя в руках.
- Нет, Марсело, я хочу поговорить с Тарьей…
- Ха-ха-ха, вот идиот! И ты думаешь что она станет с тобой говорить? – вся его приветливость вмиг растерялась. Он издевался над ним в своей обычной манере, как раньше, в группе.
-Дай мне Тарью! – Почти заорал Туомас
-Слушай, идиот! – зашипел Марсело – скажи «спасибо» что я не подал на тебя в суд, иначе ты был бы сейчас без трусов на улице, в обнимку со своими дурацкими синтезаторами! Или даже без них! Он кричал в трубку, а Туомас становился все напряженнее.
-Пошел к черту, Марсело… - процедил он
-Так что сидите и не высовывайтесь – уже обычным голосом продолжил он. Всего доброго, мистер Холопайнен!
Туомас раздраженно отшвырнул трубку.
Марсело… Этот франт все больше и больше раздражал его. Туо и так ненавидел его. Ведь он отобрал у него все, что на тот злополучный момент было… Он никогда не даст поговорить ему с Тарьей. Она сейчас слишком важна для него самого. Еще бы… Практически непрерывный поток денег в его сторону, он не мог позволить себе лишиться этого. «Да простит меня Тарья, но она не знает всей истинной подоплеки их импровизированных отношений. Наивная, она верит в искренность его чувств. А может, просто, действительно любит..» От этой мысли Туомас поежился, как от холода. Прошлое всегда било его по лицу при одном лишь только намеке на него. Теперь же словно все демоны его души хлестали его и палили огнем.
Сунув голову под ледяную струю, Туо стал одеваться. В Финляндии сейчас холодно, а ехать, хоть и в его крутой машине, было далековато.
… В последний раз пнув по колесу замерзшей машины, он побрел пешком, надеясь поймать такси. Он не боялся быть узнанным. Да и кто бы узнал сейчас в бомжеватом мужике с морщинами на лице и шапке на пол-лица легендарного лидера группы? «Разве что мама да судмедэксперты. Мда, ничего так юмор у меня в последнее время…» Он даже коротко прыснул и изобразил подобие улыбки, больше похожей на оскал, от чего девочка с мопсом на поводке шарахнулась в сторону. – Такси! Такси! Машина остановилась, и замерзший Туомас назвал адрес. Таксист с презрением посмотрел на него, мол: «Побираться, что ли поехал»? Правильно истолковав его ухмылку, Туо протянул сумму:
- Столько хватит?
- В-пполне… - оторопевший таксист быстро выхватил бумажку и подал «господину» термос с кофе.
Да, Туомас ехал на базу. Там сейчас должны были быть ребята, кроме Аннет. Они не кинут его, расскажут все. Добродушный Марко, смешной Эмппу, рассудительный Юкка. Больше, чем просто группа. Друзья.
Get away, run away, fly away
Lead me astray to dreamer's hideaway
Эти строки не давали ему покоя… Он днем и ночью повторял их про себя, боялся забыть их.
Get away, run away, fly away… Именно база и была для него тем самым прибежищем для мечтателей. Он мог бы жить там если бы не люди и фанаты, не эти законы правильности. The beginning… Да, это всего лишь начало.
Вот уже и показались огни базы. Стоп. Никакие это не огни. Это свет от фар машин и вспышки фотокамер. Вот, значит, как! Нехорошо улыбаясь, Туомас выпрыгнул из машины и замахал руками. Тот же час толпа навалилась. Пытаясь развернуть машину, таксист застрял в людском море. К нему на переднее сиденье, пользуясь моментом, прыгнул журналист. Выход наружу был полностью забаррикадирован, и перед тем как «море» окончательно сомкнулось вокруг машины, Туо увидел испугано вращающиеся глаза несчастного мужика…
И началось! Крики, гам, вспышки фотоаппаратов, толчея и неразбериха. Туомас отчаянно опустился на скамейку и попивал кофе из термоса, не обращая абсолютно никакого внимания на людей.
- Мистер Холопайнен! Как вы прокомментируете нападение на Алекса?
- Туомас, вы уже уплатили компенсацию за срыв концерта?
- Где вы скрывались, мистер Холопайнен?
Каждый выкрикивал свои вопросы, Туо был окружен микрофонами как травой в лесу.
- Журнал «Fatal Fate» (прим. – такого журнала не существует). - Туомас, скажите, ваш погром в Tavastia – это пиар-акция?
Хлебнув кофе, Туомас взял микрофон. «Море» замолчало. Внутри него все клокотало от злости. В абсолютной тишине он достал из кармана зажигалку, сигарету. Подкурив и с наслаждением сделав затяжку, он сказал в микрофон, не громко, но отчетливо: «Уходите все отсюда». «Море» Колыхнулось. Злоба и слезы в глазах этого человека, и его негромкий голос носили в себе столько боли, что всем до единого стало не по себе. Все стояли на морозе, молчали и ждали. «Уходите. Все. Отсюда» Чуть громче и отчетливей сказал Туомас. Он смотрел исподлобья, в блестящих глазах стояла слеза, рот был перекошен в неправдоподобной улыбке. Люди, которые стояли впереди, стали спешно уходить, все время оборачиваясь на странного человека. Самые наглые же оставались и фотографировали маэстро. «УХОДИТЕ!!! ВСЕ! ОТСЮДА!!!» Дикий, животный рык вместе с плачем окончательно заставил всех до единого чуть ли не бежать от этого странного музыканта. Журналист «Fatal Fate» уходил до последнего надеясь забрать свой микрофон. Но и он не выдержал. Спешно догоняя оператора, он удалялся с территории, а за его спиной катаясь снегу и громко крича, плакал великий музыкант…
- Он придет, обязательно! - Юкка задумчиво поболтал в руках стакан с виски и уверенно опрокинул в себя остатки.
- Конечно придет. Сейчас ему идти просто некуда. Хотя, даже у нас во дворе тусутется кучка репортеров.
- Ни фига себе, Марко! Ты что называешь кучкой?! Да у нас даже во время тура меньше половины этой «кучки» не набралось! И вовсе они там не тусуются, это скорее похоже на длительную осаду! - Эмппу негодовал. Он больше всех переживал за Туо.
Музыканты заседали в минибаре уже вторые сутки, ожидая маэстро. Настроение у всех было «шутливо-поганое». Они то и дело сыпали шуточками, но буря в душе от этого не утихала. Они все переживали за друга и товарища.
Марко без конца курил, Эмппу нервно барабанил пальцами. Юкка шикал на них и все больше погружался в мысли. Все трое были изрядно пьяны и вскоре уснули…
… - «Мать твою, что там творится»?! Эмппу упал с кресла, Марко клюнул головой об стол и тоже проснулся. Снаружи доносились ужасные крики. Первым выбежал Юкка, а за ним и остальные. От лагеря во все стороны разъезжались машины, а недалеко катался по снегу Туомас. Марко и Юкка кинулись поднимать его. Спешно затащив его в помещение, они укутали его одеялом и налили огромную порцию виски. Осушив бокал, Туомас почти сразу же заснул.
- Так, дождались. И что теперь… Ну не будить же его сейчас и рассказывать все что произошло…
- А вот и я! Как всегда, радостная и довольная Аннет прошла в минибар. – Представляете, недалеко от лагеря встретила кучу журналистских машин! Поздравляю, вам удалось их прогнать… По мере поворота головы к ребятам улыбка начала спадать с лица Аннет, пока не пропала совсем. – Нет, Эни, это сделал он… Марко заплетающимся языком указал на мирно спящего Туомаса. Почуяв что-то неладное, Аннет нюхнула содержимое бутылок и отвесила по подзатыльнику всем кроме Туо. Забрала бутылки и увела всех пить чай на кухню.
- Объясняйте толком, что случилось?! Аннет дрожала от ярости. - Мы вышли на улицу, а Туомас лежал на снегу и плакал. Мы занесли его. Эни, кажется, у него температура Губы у Эмппу дрожали, голос был растерян. Аннет быстро вышла к Туомасу. Откинув прядь с его лба, она прикоснулась к нему губами, и ошарашено отпрянула. - Марко, у него сильнейший жар! Вызывайте скорую! - Аннет выкрикнула и побежала на кухню за мокрым полотенцем. Она судорожно открывала и закрывала полочки в поисках аптечки. Она очень переживала за Туо, он был дорог для нее как друг и музыкант. Она одна видела, как тяжело ему было последнее время, как он хотел уйти от всего: от музыки, от светской жизни. Видела, потому что была Женщиной. Но он не мог себе позволить этого, не мог убежать от всего. Музыка была единственной, за что он так отчаянно цеплялся в этой жизни. И Аннет, и он это прекрасно понимали. Как-то раз, поздней ночью, они уходили со студии последними. Все ребята уже разбежались кто куда - к женам, к семьям. Аннет тоже собиралась ехать к мужу и ребенку. Включая сигнализацию, Туомас выронил из кармана какой-то предмет. Аннет осторожно подняла его и отряхнула от снега. Это был What Lies Beneath. Что, решил оценить? - пошутила Аннет. На ее удивление, Туо резко выхватил диск из рук. Лицо при этом было искажено злобой. Аннет невольно отпрянула, но маэстро уже взял себя в руки. Прости, Аннет, я подумал что… Он не договорил, и попрощавшись с ней, пошагал в сторону машины сгорбленной походкой Вдруг, словно догадавшись о чем-то, она подошла к вешалке и достала из кармана диск и убрала его к себе в сумку.
***
Я выхожу на сцену в который раз, и необыкновенное чувство полета и радости снова и снова увлекает меня за собой. Я волнуюсь всегда как в первый раз. Необыкновенная энергия зала и чарующие звуки музыки позволяют мне расслабиться, и волнение отходит с первыми аккордами. Передо мной полный зал, и сейчас я отдамся им без остатка, найду в себе силы передать то, что чувствую я. Я начинаю петь, и мыслями уношусь в далекое прошлое. ТО прошлое. Где всем было хорошо…
«Носимые ветром, бессмысленные слова,
Кружащиеся, сокрытые в темноте,
Вновь в поисках. Твое отражение обитает внутри...»
Если бы хоть кто-нибудь знал, какие эмоции захватывают душу от воспоминаний! Как будто из самых потаенных уголков души музыка переносит тебя в тот самый счастливый миг твоей жизни…
«Если ты поверишь,
Её истинное имя - честность.
Позволь её сиянию проникнуть сквозь твое самое тяжёлое искушение,
Кроющееся в глубине Искренности, С твоей притворной улыбкой,
Настолько обличающей, Тусклой...
Во мне пока ещё не поселилось страха,
Подпитывающего погибающие цветы.
Неужели, это луч света?
Луч света..»
Кто бы знал насколько больно и сладко одновременно …
«Неужели, это луч света?
Луч света...»
Что? Еще рано для аплодисментов! Музыканты перестали играть…Что происходит? Какая-то тень мелькнула недалеко от кулис, и на сцене появился Туомас! О боже! Что происходит? Он кричит что-то, кричит мне, но я не слышу его. Глаза застилает от слез, и я еще и ничего почти не вижу. Что-то упало. Я смахнула слезы и повернулась к ударным. Бочка разорвана, а Туомас избивает Алекса. Этого быть не может, это не он! Мне хочется плакать, бежать оттуда, но на меня смотрят те, кто пришел ко мне надо сказать ему! Вот я подхожу к нему почти вплотную. От него все так же пахнет дорогими духами, и от тела так же идет жар. Боже, я ведь до сих пор теряю голову от его близости Он повернулся, и я не узнала того, кого так любила не так давно. Это не мой Туомас…Это человек, который постарел на десяток лет Он смотрит на меня с какой-то надеждой в глазах, как собака под дождем Сердце сжала боль, и слезы хлынули бесконечным потоком Не надо плакать, не надо! Эмоции там, за кулисами, Тарья, а здесь лишь силой натянутая маска Я не могу смотреть на это На то как исказилось его лицо, когда я сказала ему уходить Это невыносимо больно! Что он говорит? Я не слышу из-за щелчков фотоаппаратов. Что? Пришел, чтобы остаться, а я снова погоняю?! Боже, я не могу так! Я уже не вижу его лица, когда, крикнув в последний раз чтобы он ушел, я бегу за сцену, в гримерку. Я только слышу как он, отталкивая журналистов, бежит к дверям и отчаянный крик боли, разнесшийся эхом по Тавастии. Совсем как тогда, в Хартвал Арене. Силы покидают меня, и я падаю на грудь к Марсело, а в ушах до последнего стоит тот крик…