Содержание:
http://www.proza.ru/2010/07/27/1399 ПРОЛОГ
http://www.proza.ru/2010/08/12/1346 Глава 1. О МИРЕ И ЕГО ОПУХЛОСТИ
http://www.proza.ru/2010/08/27/998 Глава 2. ЛЕС И СОЛНЦЕ
http://www.proza.ru/2010/10/04/432 Глава 3. ЖИДКИЙ ЁЖИК
http://www.proza.ru/2010/10/14/938 Глава 4. ТЕНЬ НАД ЗВЕРОФЕРМОЙ
http://www.proza.ru/2010/12/23/1005 Глава 5. О МИРАХ, КОТОРЫЕ РАЗДЕЛЯЮТ ЗАБОРЫ
http://www.proza.ru/2011/12/07/1386 Глава 6. ЭЛЬФИЙСКАЯ ПРИНЦЕССА
http://www.proza.ru/2012/05/10/1030 Глава 7. ПОСИДЕЛКИ ВО СНЕ И НАЯВУ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1046 Глава 8. ЗАМКНУТЬ КОЛЬЦО
http://www.proza.ru/2012/05/10/1053 Глава 9. КТО В МЕШКЕ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1058 Глава 10. ЗАЙЧОНОК И ХОМЯК
http://www.proza.ru/2012/05/10/1062 ЭПИЛОГ
ГЛАВА 9.
КТО В МЕШКЕ.
I.
Отчертили обзор разноцветными шлейфами городские огни. Свет покидал оконные стекла с уличной стороны, делая их все более непрозрачными. Поезд расшивал пополам воздух еще где-то недалеко от городского цветастого множества, но инопланетный загородный покой уже соизволил провожать его по сторонам.
Юдифь оперлась головой о холодную стену, и преодолевая усталость, пыталась справиться с неустойчивым настроением. Собраться было более чем полезно, ибо время еще не позволяло расслабиться. Шумы собственно поезда уже вышли на первое место перед шумами внутреннего мира вагона, но, к сожалению это ничего не значило.
Так уж вышло, что профессию выбирать особенно не пришлось, а профессия проводницы уже давно для нее не пахла романтикой. И определенно не вовремя наступающая усталость была необъяснима. Ведь настоящую сложность этот маршрут не представлял. В конечном счете, ночью с пассажирами меньше хлопот, а ночь уже плотно обнимала холодное тело летящего прочь из Москвы состава.
И все равно Юдифь почему-то именно теперь отдала бы многое, чтобы бросить все эти хлопоты, вибрирующий пол и пейзажи за окнами, подобно свитку равнодушно тянущиеся мимо стекла. Бросить, только куда? Ее родители, помимо того, что дали дочери это мудреное имя, совершили еще одну глупость — всю жизнь отдали железным дорогам. Она сама очень рано познала это особый мир и могла бы отлично пройти жизнь по знакомой стучащей колее, если не найдется что-то более престижное. Теперь, когда родителей не стало в живых, думать оказалось поздно. Надо просто работать и выживать. Воистину, спокойное течение жизни затягивает посильнее любых порогов. Юдифь не считала себя психологически слабой, и все знакомые отчего-то хвалили ее за трудолюбие и завидную работоспособность; работа и в самом деле не причиняла навязчивых хлопот даже не более трудных рейсах. Но теперешняя усталость имела какой-то невосполнимый характер.
Вся длина вагона была пуста и безмятежна. Большинство пассажиров закрыли двери в свои купе. Наверно, уже спали. Юдифь поймала себя на мысли, что как раз спать ей вовсе не хочется и явно не придется до самого конца, ибо тяжесть в голове не имела никакого родства с сонностью. Знать бы, с чем же тогда. Так и не найдя ответ, проводница заметила, что за время ее праздного бездействия двери в купе успели затвориться все, кроме одной. Что-то было в этом из ряда вон выходящее. Какая-то грань. Когда от прочного моста остается один единственный канатик, и ты держишься за него, забыв обо всем на свете, начинаешь понимать, насколько единица больше нуля.
Она прошла половину длины вагона, ступая четко, размеренно, считая шаги и заполняя привычным серым фоном декорации мыслей — прошла и заглянула в открытую дверцу. И все вспомнила.
Этот молодой человек отчего-то сразу зацепился за ее память как-то по-иному, не так, как остальные постояльцы вагона. И поди успел бы давно раствориться в обыденности, если бы не этот очередной казус. Нет, он не заснул. Он устроился снизу полулежа спиной к двери и озарял окружение дисплеем своего ноутбука. Юдифь вдруг подумала: ему небось тоже не спится, хотя усталось обыденно берет свое. Ему ничего не хочется, он погружен в безлюдную мысленную серость, куда не соизволили явиться сны. Или наоборот, в красочный внутренний мир. И на белом экране чернели строки какого-то крупного текста. Время от времени они удлинялись. И тогда раздавались сухие удары пальцев по клавишам. Нет, он не тонул в бездельи. Он занимался чем-то важным. Он и не мог бездельничать, несмотря на всю свою малоподвижность. В нем была какая-то неуловимая база — будь он президентом, удивляться следовало бы лишь тому, почему не СВ. А будь он властелином мира, удивляться вообще бы не пришлось. Как бишь его? Ктырюк?
Юдифь оторвала взгляд от пассажира и тут же поспешила обратно.
Кирьяк Михайлович, начальник поезда, производил только на первый взгляд строгое и деспотичное впечатление. На самом деле в его делах ощущалась основательная жила непоследовательности и даже безалаберности, удачно прикрытая за годы работы, но все равно, как водится, живая и сбавляющая любой демонический потенциал. Настороженность вызывала так же его красноватая расцветка лица, не очень уместная при худощавом телосложении, но и этот штрих был обманчив.
— Все довольны, — равнодушно сказала Юдифь, — Почти все уснули, никто не жалуется. Все прибрано, везде чисто и опрятно.
— Угу, — кивнул Кирьяк Михайлович, озабоченный, кажется, совсем не тем, в чем молодая проводница отменно знала свое дело, — Сама-то что такая усталая?
— Не знаю. Так кажется, наверно.
— Спать не хочешь?
— Нет. Честно, нет.
— Кто это там с открытой дверью спит?
— А там один молодой человек, студент что ли какой-то. Он не спит, он там чем-то занят. Просто, видимо забыл закрыться.
Нет, все-таки начальнику обстановка и тем более судьба какого-то пассажира в этот момент интересовала меньше, чем что-то другое, что он так не пожелал озвучить. Что ж, его дело. Юдифь прошлась по вагону и только спустя минут пять поймала себя на мысли, что снова стоит аккурат напротив той самой двери, которая до сих пор не заперта. В купе горел один тусклый светильник, и не валялось никаких примечательных вещей, только пассажир с ноутбуком по прежнему плавал в неведомом океане информации. Казалось, для него час как секунда, и в то же время вот-вот он встанет и одним мановением изменит мир.
— Извините, вам что-нибудь нужно? — спросила Юдифь, попутно удивляясь, с какой неловкостью далось ей обращение к обычному, рядовому пассажиру.
Молодой человек оглянулся, и на секунду их взгляды встретились.
— Нет, спасибо, — ответил он без эмоций.
На этом можно было спокойно отойти, но Юдифь почему-то осталась на месте. Пассажир, кажется, ее более не замечал, зато она присматривалась к нему все больше и больше. Вот так, оказывается, бывает иногда, что без единого явного признака что-то все же возвышает человека среди произвольного числа ему подобных. Вроде того, как «я» неизбежно возвышается среди множества «мы», каким бы заурядным это «я» не было. Но здесь был абсолютно посторонний человек, не наделенный, признаться, ничем, что могло бы его высветить и вознести на пьедестал. Ни яркостью, ни общительностью, ни какими бы то ни было зачатками харизмы. А вместе с тем не солжешь себе, будто в нем нет стержня, который, быть может, идет через самый центр земли.
«Что со мной происходит? — подумала Юдифь. — Это не положено так пристрастно относиться к пассажирам. Совсем не положено! Не хватало еще влюбиться на работе и окончательно подорвать к себе уважение!».
Очередным неприятным открытием стало для нее то, что все полотно экрана, все его содержимое было ей прекрасно видно. К сожалению, судьба не свела ее с достойными знаниями в компьютерной технике, но прочитать текст она могла — и как назло он был неприлично крупный.
«Ты что творишь?!», в сердцах обратилась она к незнакомцу, но следующий миг заставил тревожно замереть ее сердце. Нет, это какой-то ужас. Это не она воскликнула в сердцах. Это она просто прочитала строчку на экране раньше, чем сумела этот факт осознать.
«Ты что творишь, — было написано на экране, — Ты что творишь со мной? Я уже не понимаю, как далеко меня забросила твоя иллюзорная близость. То есть, раньше я тоже не понимал. Раньше я вообще не понимал. Теперь что-то начинаю понимать, но от этого не лучше. Я понимаю, что уже где-то не здесь, им может, вообще не я, с тех пор как вышел из этого леса. А ты снова уходишь. Уходишь и появляешься и вроде ничего такого не делаешь, и даже как бы не существуешь. Но, что называется душа и сердце давно отдано тебе. А если ты однажды уйдешь? Станет ли мне лучше, вздохну свободно или не смогу жить? Или одновременно вздохну свободно и испущу дух? Ответь, прошу тебя!».
Курсор повис несколько секунд над бортиком экрана, потом снова стал рожать буквы, как будто даже опережая удары клавиш.
«Спасение? Да, может быть. Для меня тоже счастье быть твоим спасением, хотя я до сих пор не понимаю, чем я достоин такого титула. Но что будет, когда люди однажды не смогут спасти друг друга?».
«Надеюсь, этому не быть. Просто когда мы желаем доверху наполнить чей-то сосуд божественным нектаром, мы нередко забываем посмотреть, нет ли там на донышке чего еще, не занят он каким дегтем. Или другим нектаром, еще получше…».
«О чем ты говоришь, солнце мое? Какой объем? Чем занят?».
«Ничем. Не бойся, ничем. Но ты и сам понимаешь, какое недоразумение по сути дела наш союз. Ты едешь на поезде и не понимаешь, зачем едешь. Ты следуешь удивительно точно и правильно, и очевидно, между нами не станет границ…».
«Ты в чем-то сомневаешься?».
«Ни в коем случае. Я просто все чаще думаю, как это неблагодарно — привязывать к себе людей. И ладно бы, если дело в тебе. Но кем бы ты ни был, есть область мироздания, в которой ты не уверен. Я уже имела счастье привязать другого к себе. Вернее, это было взаимно. И удивительно, запредельно… Да ты меня понимаешь. Но как только не ухищряется в своей подлости время… если дать ему время. Ты ведь даже не представляешь себе, во что это самое время иногда может вылиться».
Когда за последней строчкой оказалась узкая полоска белого экрана, Юдифь теперь уже поймала себя на той зазорной мысли, что не только беспардонно пользуется своим хорошим зрением, но уже не одну минуту созерцает пополнение чужой личной переписки. Если бы все ограничивалось лишь этим. Почти на ее глазах монолог сменился явным, живым диалогом, но никаких изменений в тексте, оформлении и способе ввода она не заметила, за исключением странного диссонанса между щелчками клавиш и появлением букв. Реплики от женского лица, очевидно посылаемые по сети, тем не менее не застилали экран целиком, а появлялись в том же темпе, что и печатные ответы. Только вот стука пальцев при этом почти не было. Почти… Точно такое же «почти» относилось к репликам от мужского лица… с той лишь разницей, что частота глухих клавишных щелчков уменьшилась в несколько раз буквально за минуту.
Отступив к стене, невольная свидетельница почувствовала холодок оконного стекла спиной и гораздо более острый, скрытый и безликий холод — уже сердцем. Не хотелось ей, чтобы этот рейс раз и навсегда отличился от других, но, похоже, от судьбы действительно не убежишь. Что-то придется признать, с чем-то смириться — даже с тем, что этот пассажир несвободен в чувствах — иначе не будет дороги вперед. Но как побороть эту предательскую усталость, которая была вполне физической и вместе с тем будто чуяла приближение той улиточной раковины, в которую завернулась судьба?
Кирьяк Михайлович вернулся вовремя, не застав ее у двери купе, и похоже, на сей раз намерен был поделиться своими проблемами. Он не был красным. И это был тревожный знак.
— Что случилось? — прямо спросила Юдифь.
Начальник замолчал на несколько секунд, но понял, что проблема уже давно на его лбу и сказал:
— Непонятно. Да ты не бойся. Все нормально здесь?
— Да. Что-то случилось с поездом?
— Нет. Хотя, в какой-то мере. По словам машиниста… неточная работа техники. Скорость несколько выше, чем надо. Совсем чуть-чуть, но раньше такого не было. Он попробовал затормозить два раза. Первый раз все работало нормально, а вот второй раз тормоза среагировали только спустя две с лишним секунды после включения. Я не знаю, может быть, все обойдется… Просто такого раньше не было! Поезд исправный, вообще довольно новый, электроника современная, микропроцессорное управление, мать его, как будто пальцем кто шурует в этом микропроцессоре… Только не волнуйся, ладно? Я тебе рассказал, потому что ты у нас самая уравновешенная из персонала. Хорошо?
— Никто не будет паниковать, — сухо ответила Юдифь, с досадой понимая, что на этот раз с уравновешенностью ее явно переоценили. Более того, все обыденные средства сдерживания как будто испарились перед медленным, но необратимо змеящимся в душе вихрем. Хотелось забыть все, испариться, пуститься со всех ног в бездну… к двери одного пресловутого купе, что по-прежнему была отворена…
«Что с тобой творится? — пыталась сказать она сама себе, — Дура ты распоследняя! Очнись! У нас серьезная ситуация, а ты о чем думаешь? Слава богу, пассажиры спят. Этот рейс вообще может не закончиться, а ты… Быть может, это и есть то самое отличие этого рейса, что он не завершится? И эта усталость… В самый последний момент именно она все перечеркнет, не даст вовремя среагировать… Вот уж где не убежишь от судьбы. Только причем здесь этот пассажир?».
Пытаясь окрестить его в мыслях никчемным влюбленным дураком, она все же не могла оторваться от этой холодной запредельности, что навевал паренек, перестав набирать ответы своей возлюбленной с клавиатуры. Сейчас поди вообще ноутбук в воздухе зависнет…
Да, он по-прежнему лежал неподвижно, а строчки на экране все росли и множились. Одно изменилось: новые лирические штрихи появлялись все медленнее, буква за буквой, почти как у новичка в работе с компьютером, только более размеренно.
«Он скоро уснет, — догадалась Юдифь, — И более не будет принадлежать этому миру. И, возможно, так и не узнает, что случилось с этим поездом. А меня уж подавно забудет, едва перейдет порог сновидений. Черт возьми, поезд действительно что-то быстро несется. А за окном уже совсем темно. Кажется, лес. Что там писал этот самый Ктырюк? Что вышел из леса. Вот сейчас все мы из этого леса и выйдем. На подвесной мост в солнечном тумане. И каждому в конце этого моста воздастся по заслугам».
Кирьяк Михайлович снова прибежал и на этот раз своей тревоги не стеснялся.
— Мы опережаем график, — изрек он, — Поезд теряет всякую управляемость. То плавно ускоряется, то так же плавно тормозит… вот, чувствуешь? Это не машинист. Машинист говорит, что ручное торможение, даже резкое… как бы размывается… а если на частоту, то вообще не действует! С цепями управления что-то неладное. Я не знаю, что случилось, но последние минуты какой-то беспредел начался.
Юдифь смотрела на него каким-то спокойно-обреченным взглядом, вслушивалась в бойкий стук колес и пыталась найти в себе хоть один целостный элемент собственного сознания. И с ужасом понимала, что единственной целой картиной было для нее незакрытое купе. Оно же отвлекало ее от поисков выхода, равно как не давало окончательно смириться.
— А ты что здесь у этого купе стоишь?
— Я? Я… Мне нужно… Я знаю что делать. Кирьяк Михайлович, я знаю что делать!
— Ты знаешь?
— Да. Кажется. Это ужасно нелогично, так не бывает, но другого… Другого решения, наверно, не будет.
Он ничего не ответил. Возможно, он и сам подозревал, что никакие средства кроме молитв и иных подобных вещей не помогут выровнять ситуацию, не говоря уже о том, чтобы логически это почти фатальное недоразумение объяснить. Он кивнул, постоял молча, потом еще раз кивнул и двинулся обратно. Юдифь не хотела смотреть ему вслед и даже с минуту ощущала себя виноватой настолько, насколько виновен давший ложную надежду. Еще минута, и она бы верно зажмурила глаза и тихо, чтобы, не дай Бог, никто не проснулся, унеслась бы отсюда куда-нибудь поближе к объятьям судьбы.
Между тем пассажир по фамилии Ктырюк склонил на бок светлую голову и уже колебался где-то между сном и явью, борясь с временными провалами и не имея сил долго им сопротивляться. Незаконченная строчка на экране то минуту бездвижно зияла, то снова начинала расти медленными и нестройными порциями. Порции иссякали, поезд разгонялся, хозяин проваливался в дрему, склонив голову к стене. Но не проходило и минуты, как на экране рождались новые буквы, поезд тяжело, но робко тормозил, а светлая голова словно брошенный мячик перекатывалась в другую сторону, не слушаясь упругой шеи.
Стараясь не думать о реальности собственной жизни, еле держась на ногах от возросшей тряски, Юдифь тихо вошла в купе. Он не заметил ее. Тогда она присела рядом, аккуратно и робко, не вполне осознавая собственные деяния и боясь, что сложившаяся тонкая паутина понимания так и не зашьет пропасть перед тем, как произойдет неизбежное. Пассажир по-прежнему не замечал незваную гостью, а строчка на экране уже подозрительно долгое время не подавала признаков жизни. Глаза Ктырюка были полузакрыты и все-таки заметно подрагивали. Они уже видели что-то за створками реальности. Пару раз поезд качнуло, почти в такт колебаниям глаз.
Тогда Юдифь ласково положила руку ему на плечо. Он, как следовало ожидать, не проснулся, однако уронил на нее голову, дав ей право удержать источник беды другой рукой. Она старалась вести себя спокойнее, и это у нее получалось, но внутри все так и дрожало.
— Милая, где ты? — промямлил Ктырюк во сне, — Я мчусь к тебе…
— Я здесь, — прошептала Юдифь, еще плотнее, увереннее обхватив его голову, почти прижавшись к ней губами, — Я здесь, рассеянный ты мой. Я с тобой. Не спеши. Все будет хорошо. Все будет…
II.
Какие бы ни омывали душу мысли и переживания, а работу все равно не пристало игнорировать. Она не ждет и не смотрит на душевные завихрения, зато сохраняет сознание в допустимых и надежных рамках.
Когда молодые господа Кремнин и Амперов почти одновременно прибыли в офис, знакомое полуглянцевое чувство пустоты в душе вдруг показалось таким долгожданным и довольным, словно некая упругая держалка окутала черепную коробку. Здесь все четко и понятно, здесь находишься ровно столько, сколько нужно, и не боишься стать жертвой смены собственного настроения. А что до иных глубин, не связанных с должностью и утопленных где-то за мраком вентиляции… Дмитрий вспоминал недавние события и с каждым днем убеждался, как растворяется то чувство неуюта, что нелепым сном ворвалось в их жизнь после зачисления в штат работников этого ни ахти какого офиса. Только простые вопросы оставались после отлива на голом берегу жизни. Хотелось реять во мглу: кто ты, откуда, чего ты желаешь? И умолять воображение: может ты, родное мое, нарисуешь тот не увиденный пока образ?
Они вошли в свою каморку как в старое, обогретое душами жилище. Дмитрий уселся в кресло и потянул палец к кнопке системного блока.
— Отлично, — сказал он, — Все тихо. Решетка в порядке. Вир, присаживайся.
Но монитор перед его носом ожил несколько раньше. И только теперь он до перегрузки резко понял, что все его хозяйство, все подвластные ему элементы равнодушно, как ни в чем не бывало работают помимо него. И более того, в этот ранний утренний час уже отдались предательски кому-то другому. Этот кто-то, впрочем, не заставил себя ждать. Друзья встретили его лицом к лицу, как только резко обернулись к заскрипевшей двери.
— Ага, явились! — задорно, но прагматично огласил незнакомец. — Меня зовут Жорик. Вы, так понимаю, пытались здесь что-то администрировать.
— Не пытались, а администрировали, — спокойно поправил его Дмитрий.
— Ага, — хмыкнул Жорик, поднося свое весьма громоздкое тело ближе к ним, — Так вот, что я хочу вам сказать. Поскольку у фирмы возрастает прибыль, ожидается серьезное расширение, то от работы сети зависит все больше. Поэтому меня назначили администратором, то есть возложили главенствующие функции по поддержанию здесь полного порядка. Так что все, господа, детский сад закончился, я теперь ваш непосредственный начальник.
— Слушай, дорогой Жорик, — отвечал Дмитрий, — Я не знаю, кто ты и откуда, но пока Я тут заведую всеми компьютерными вопросами и подчиняюсь Глебу Михайловичу Сурковскому. А посему, дружок, это ты мой подчиненный. Это ты тут все повключал?
— Так, это что за тон?!
— А я еще раз спрашиваю, ты все повключал? Что тут вообще за беспорядок?
Казалось, от массивного самозванца так и хлынул необузданный дух разрушения, а его лицо стремительно залилось краской. Похоже, не один смертный с трепетом убегал от него выполнять любое повеление. Но адская волна не могла сразить тонких угловатых волнорезов Дмитрия. Можно было бы смутиться, отступить, плюнув в сердцах. Но только не здесь. И тем более не сейчас.
— Ты что бычишь?! Ты что, оборзел?! Да ты у меня даже не тестировщиком будешь, скотина, будешь полы в серверной мыть, ты понял?! Да я таких пэтэушников, как ты…
— Сам-то хоть образование имеешь? — бросил Амперов, усмехнувшись. — Ты вообще кто такой? Мы, к твоему сведению, тут не одну неделю работаем. Нас лично назначил Глеб Михайлович, и я имею полное право гнать тебя в шею. Собственно, тебе-то кто дал такие полномочия? Значит так, пока не докажешь, в этом месте заведуем мы.
— То есть как докажешь? То есть я обязан перед вами отчитываться? Ну уж нет. Давайте-ка за работу. Или увольняйтесь отсюда к черту, — государь нервно подошел к монитору, после чего без всяких признаков восприятия реальности продолжил:
— Что это за хренотень? Это вы что ли поставили? Что за проги невнятные?
— Ну, во-первых не хренотень, а легальное программное обеспечение, написанное лично нами и оттестированное сообществом при нашем сайте, после чего одобренное начальником. А во-вторых ими уже не один день так или иначе пользуются тут все. И все довольны, ни к чему не придираются.
— Это что, вы хотите сказать, что вы заменили фирменные продукты на какую-то самодельщину? Да вас за это… Вы что, не сечете, какие деньги стоят за правильной работой сети? А ну живо удаляйте ваше безобразие, и впредь здесь будет только фирменное, лицензионное обеспечение.
— …За которое фирма будто платить больше чем за покупку нового сервака.
— Так, я кажется, неясно выразился?!
— Значит так, майн фюрер, по-моему, нам всем это основательно надоело. Сейчас мы с тобой живо идем к начальнику и требуем объяснений и честного суда, так?
— Вот-вот, идите к нему, и пусть он вам объяснит.
— Нет, мы пойдем вместе. Пусть он посмотрит на положение вещей. А пока он не примет решение, ни один из нас не дотронется ни до одной кнопки. Хорошо? Пошли.
Дмитрий сорвался с места, схватив за одежду господина Жорика, отчего тот дернулся в насильственном поиске свободы, но поддался и промолчал, шагнув за ним. Вергилий поплелся сзади, внимательно держа обоих в конусе зрения. Он-то чувствовал, что уже не первый день нечто такое же большое, тяжелое и неотвратимое, как новый админ, витало в здешнем воздухе и ждало счастливого случая материализоваться.
Глеб, похоже, не находил в этом дне ничего страшного и был привычно занят. Ожидание обещало растянуться надолго, а с учетом нетерпеливости соперников это много значило. Но даже, когда все трое зашли в кабинет, Сурковский лишь отстраненно улыбнулся.
— Здравствуйте, — сказал он, — Дмитрий, вы, я вижу познакомились с вашим коллегой.
— Ага, — буркнул Амперов, — Познакомился. Только как это понимать?
Термин коллега ему нравился, разумеется, больше, чем начальник, однако и это в его планах не затерялось. Впрочем, Жорик тоже скривил физиономию, услышав неожиданную для его роли политкорректность.
— Да вы не волнуйтесь, — ответил Глеб, — Просто на самом деле мы переходим на новый уровень взаимоотношений с клиентами, и управление информационными ресурсами, в том числе безопасность, должно быть на высшем уровне. Я помню, как вы подняли сеть из небытия, но сейчас я сам вижу, что у вас нет времени, вы отлучаетесь, не следите. К тому же официально и у вас нет законченного высшего образования, и я вас оформил не совсем по правилам, дав вам возможность получать за свой труд больше. Ведь так? Вы ведь сами согласились на такой серенький порядок.
— …И теперь мы стали не нужны.
— Ну почему же? Я просто имею ввиду, что необходимо обустраивать все по правилам. Выйди из тени, как говорится. Но я ведь не лишаю вас совсем места. Вы должны радоваться, что имеется возможность поработать с таким профессионалом, как…
— Спасибо за одолжение, — надменно процедил Дмитрий — Поработать с профессионалом, конечно заманчиво. Только у нас тут не Швейцарская конфедерация. Либо мы будем администрировать сеть и отвечать за ее суть, либо он, и третьего не дано. И вы, по-моему это прекрасно понимаете. Будто я не вижу, какой подходящий для современного общества характер вашего наместника. Будто я не понимаю, зачем его сюда приволокли в самый подходящий момент.
— Ну, ну! — огрызнулся Жорик.
— Только зря вы это, всю концепцию меняете. Посмотрим, чья сеть будет работать лучше. Впрочем, вам ведь не это нужно. Вам, в сущности, начхать, как что будет тут работать и какая прибыль от этого убудет. И не пытайтесь отрицать это. Тогда что вам нужно? Да, кстати, чуть не забыл, а как же то, из-за чего вообще вы к нам обратились? Как же диверсии с решеткой?
Он замолчал, однако так и висело над ушами ощущение, что продолжать тираду без остановки было единственным его спасением. Он по-прежнему был холоден, однако что-то сдвинулось в его мысленном строю, и забрезжило впечатление, будто он уже орудует невидимым мечом перед носом Глеба, а тот пятится, доставая из-за спины автомат.
— А вы что-то исполнили из того, что я вам поручил? — осведомился Глеб беззлобно, точно знал всю нерушимость аргумента.
— Нет, — откровенно ответил Дмитрий, — В том-то и дело, что нет! И если сейчас вы сметете нас на периферию, мы тем более ничего не найдем.
— Да в шею их отсюдова! — воскликнул объект разговора, — Там и так все исцарапано-изорвано. Чем они вообще здесь до меня занимались?
— Замолчи, — буркнул Глеб, — И лучше выйди. А вы, господа, уже слишком долго не дарите мне ничего, кроме того, что я теперь вообще не знаю, откуда ждать удара. Сколько я вам давал? А что дали мне вы? Что с записями с камеры? Где результат?
— Если нет результата, не значит, что мы вообще не продвинулись. Да любой другой за это время даже не сдвинулся бы.
— Ага, знаем мы, как вы сдвинулись, — усмехнулся Глеб победительским тоном, — Итак, что вы делали под забором моей дачи?
Он довольно замолкнул. Он мог больше ничего не говорить. Его шах через два хода неизбежно вел к мату. Это поняли все в нагрянувшей душной тишине.
…Эффект испортил сам автор. Видимо, времени философствовать над черепом Йорика у него никак не было, слишком рано он издал звук, напоминающий безрадостный смех, и продолжил:
— Я, конечно понимаю, рвение к работе приветствуется…
На его удивление, этой передышки Дмитрию оказалось вполне достаточно:
— Я рад, что вы понимаете. И я надеюсь, вы осознаете, что сразу после вашего рассказа мы имели полное моральное право счесть это бредом сумасшедшего? Пусть тут хоть раскурочено все, причины не видели! Может, это вы сами гвоздем царапаете? А откуда нам знать? Единственный способ проверить — убедиться во всем своими глазами. А уж найти место… это, извините, не Нобелевскую получить. Хотя понимаю, ваш новый админ, у которого IQ меньше, чем у табуретки, едва бы с этим справился.
— Ну что, убедились своими глазами?
— Убедились. Что, вас это удивляет?
— Нет, нисколько. Меня удивляет то, что вы даже не интересуетесь, как я вас вычислил.
— Почему же? С самого начала было ясно, что вы сами захотите об этом рассказать.
— Хорошо. У меня уже нет времени, но так и быть. Когда я приехал туда, я зашел в дом и включил ноутбук. Хотел слазить в Интернет, но обратил внимание, что устройство находит новую беспроводную сеть. То есть кто-то поблизости от моего дома включил такой же адаптер и, видимо, использует его для чего-то. Я тогда вышел к забору как ни в чем не бывало, но довольно быстро понял, что там кто-то есть. Подумал грешным делом на старых недругов, но все портило то, что такой фигней профессиональные шпионы не пользуются. Ну и все, а назавтра я нашел притоптанную траву и следы от какого-то двухколесного средства передвижения. Все бы ничего, если бы сеть с таким же названием я не отловил уже здесь, в офисе, когда пришли вы. Так что вам, детишки, только в песочнице играть. В общем, так. Я истратил на вас и так много времени. Либо бегом работать как вам велено, либо я вас увольняю, и идите прочь отсюда на все четыре стороны. Разумеется, больше вас сюда не пустят.
Как назло в этот момент в кабинет снова втиснулся Жорик и повторно проворчал:
— Да, в шею их отсюдова!
— Прогоняете, значит? — презрительно прошипел Дмитрий. — Хорошо, информать вашу, слушаюсь и повинуюсь. Если вы тотчас же выдадите нам все, что мы честно заработали за этот месяц.
— Что? Правдушки? …А где заработали? Разве вы числитесь официально в моем штате? Я что-то не помню. На вас нет никаких документов, я не плачу с вас налоги, не отчисляю вам на пенсию. Разве не так? Мы же с вами именно о таком сереньком существовании договаривались.
— Слушайте внимательно. Если вам не хочется, чтобы эта сеть стала вообще нерабочей, вам следует изменить тон разговора с нами.
Да, как иногда быстро и неумолимо кончается период холодной войны. Они оба давно сбросили с себя большую часть масок, позабыли этические наслоения и средства укрытия собственных эмоций. Они были в таком состоянии, когда все вокруг них обращается в скопище угловатых стен, цепляющих нервы и сдерживающих что угодно, только не удар, обращенный к противнику. А в данном русле накал только усиливается.
— Хы-хы, — отвечал Глеб, странно оглядываясь по сторонам, — То есть вы мне угрожаете? То есть вы считаете, что я в состоянии испугаться двух щенков?
— Да, — тихо ответил Вергилий. Его кадык дрожал как поплавок, — Вы в состоянии бояться. После того, что вас испугало той ночью. Олеся и в самом деле прибыла на место дуэли. Только не в тот момент, когда вы сбежали, воткнув шпагу мне в ботинок. Несколько позже. Через двадцать мнут после того, как вы увидели Явление. Каков был этот страх? Ужас перед необъяснимым? Удивление? Вы помните, как выронили шпагу и рук?
На кабинет опустилась тугая, зловещая сеть тишины. Вергилий чуть дышал, замкнув губами пересохший рот. Сурковский был напряжен как никогда, но неподвижен, как мраморная статуя, раздираемая во все стороны стальными тросами. Только спустя несколько секунд, когда воздуха в легких стало не хватать, он совершил шипящий выдох и выбросил на стол несколько бумажек:
— Забирайте вашу зарплату. И убирайтесь с глаз долой.
— И это все? — прошептал Дмитрий себе под нос.
Вергилий поспешно сгреб деньги со стола и поплелся вслед за ним к двери.
— Ну что, доспорились? — съязвил Жорик, вышедший вслед за ними. — Чтобы какой-то сброд мне указывал, что я не так администрирую? Теперь-то сеть заработает как полагается!
— Не заработает, — буркнул Дмитрий, даже не оглянувшись на него. — Ты что думал, мы такие идиоты, чтобы не защитить все настройки? Ну, пароли и все такое. Я могу прямо сейчас всю сеть заблокировать. По беспроводной линии.
— Вон, — прогремел Жорик и добавил еще что-то нецензурное.
— Чао! — ответил Дмитрий, ускоряя шаг.
— Стоять!
— Что?
— Стоять, говорю! Какие у вас там пароли?
Сцена выходила определенно нелепой. Зеленеющий от злости Жорик, не знающий, куда приткнуть весь свой неуместный гнев; Дмитрий с лицом камикадзе, вдруг странно улыбнувшийся, хотя продолжить уход именно теперь было бы в его духе. Наконец, Вергилий, который меньше всего ожидал, что драма на этом не закончится, а тем более, что усталое от эмоций пространство согласится принять в себя еще один резкий поворот.
Тем не менее, Амперов повернул назад.
— А ты что думаешь, я их все помню? Ну ты вообще даешь. Все пароли записаны и находятся в пределах серверной. Тебе остается только их найти. Правда, ты все равно их не прочтешь, они зашифрованы. Вот такие вот мы ламера.
Непонятно, кто кого в этот миг ущемил или подарил очередной повод для гордости. Только гневаться, похоже, ни у кого не осталось сил.
— Ну и где ваша бумажка с паролями? — спросил Жорик, когда они оказались в серверной.
— Нашей бумажки нет. Бумажка вся общая, — усмехнулся Дмитрий, — В туалете висит. У нас карта памяти в функции ключа. Короче, уважаемый, нужны ключи.
— Какие еще ключи?
— Все. Все, относящиеся к данному помещению. Вон, видишь, ящики на замках. Короче, иди вниз, на вахту, там найдешь. Охранник знает, он тебя наверняка пропустит, ты же у нас такой великий и ужасный! Греби оттуда все, понял?
Великий и ужасный что-то досадливо проворчал, но подчинился, хлопнув дверью и оставив друзей в столь долгожданной и прекрасной тишине.
— Придурок, — прошипел Дмитрий, — Вот так-то, поработали, называется. Сколько там времени?
— Мало еще, — ответил Вергилий.
— Все. Раз так, поехали ко мне на квартиру? Будем мастерить Глебошокер, истребитель сурков.
— Поехали!
— Отлично! Все, пора делать настоящее орудие возмездия… «Дамы и господа, если вам жизнь испортили мерзкие и подлые сурки, возьмите наш Глебошокер и нанесите супостатам ответный удар! Только наш Глебошокер покажет самую полную кузькину мать любым суркам и всем их тупым отродьям, какими бы Жориками они ни были!». А? А давай подключим его к сети без пробок и посмотрим, какую максимальную силу тока он выдаст?
— Давай!
— Замечательно! Чего бы еще сотворить?
— Не знаю… если только нажраться…
— Вергилий! Ты обогнал меня по глубине мышления. Ты гений! Сначала сделаем Глебошокер, а потом нажремся!
— Договорились!
Их звонкие речи слышались по всему офису, где среди внешней тишины уже начинали бить невидимые волны случившегося. Даже те, кто никоим образом не был причастен к свершившемуся перевороту — даже те почуяли неладное; даже не паленое, а что-то вроде резкого запаха озона. И пока трое остывающих работников направлялись на свои как будто бы законные локации, на них уже устремлялись скрытные, но встревоженные взоры, слышались приглушенные голоса, стесненные непониманием, как древние люди смотрели на затмение и не ведали, чего ждать от сего знака. Наверняка к сменам администраторов здесь уже мало-мальски привыкли, но даже если и так, то, подобно встревоженным древним людям, многие предчувствовали, что с халявным интернетом может стать определенно туго.
Все-таки Жорик вернулся с охапкой ключей удивительно быстро, хотя спешить выполнять указание тех, кто и в подметки ему не годится, было для него наверняка унизительно. Что, в общем-то, и отражалось на его бесцветном лице. Дмитрий улыбнулся, а Вергилий недоуменно смотрел на принесенное добро. Он уже понимал, настал черед чему-то вновь свершиться не так, как по инерции все ожидают.
— Выйди за дверь, — указал Дмитрий вернувшемуся посланнику, — Наши программы тебе не понадобятся, а чужие корпоративные тайны тебе знать ни к чему. Ты не на нас работаешь. Что глядишь? Выходи, давай, давай, скорее.
Как ни странно, Жорик снова послушался и тут же скрылся за дверью, словно выдавленный Дмитриевым голосом. Видно, сраженная душа падает с ускорением не хуже простого гвоздя.
На этом тягучая апатия резко кончилась.
— Вир, давай сюда все ключи! — прошептал Дмитрий припадая на колени перед ящиком. А спустя секунду его руки уже яростно орудовали в замочной скважине, отбрасывая не подошедшие ключи и вылавливая из кучи новые.
Похоже, надежды что-либо уладить не осталось совсем, но мало того — затеплился шанс окончательно влипнуть. И с каждым новым ключом этот шанс разгорался, как разгоралось нетерпение в сознании Жорика, унизительно выставленного за дверь, как распускалось в нем достоинство, дабы в скором времени откровенно взорваться. И это при том, что самые нужные ключи Глеб наверняка хранит не в общей куче. Но Дмитрий не унимался.
— Черт, знал бы, захватил все принадлежности для взлома, — пыхтел он, — Не сейф же, простой замок… Так-так, подожди… Похоже, этот ключ может подойти.
Он нетерпеливо шуровал ключом во чреве замка, и было слышно, как механизм поддается, но поддается не до конца. Все-таки это был не тот ключ. Но надежда вновь дала о себе знать.
В конце концов Дмитрий нашел в кармане отмычку и довершил тонкую филигранную операцию. С его шевелюры на лоб скатилось несколько капелек пота. Замок поддался.
— Ну и что тут? Бумаги какие-то?
Бумаги действительно лежали унылыми архивными стопками сверху и внимание к себе не привлекали. Официальные титульные листы каких-то отчетов, может быть, даже технических заданий, уйма текста под ними. Дмитрий схватил пару штук и принялся бегло просматривать, дабы хоть как-то оправдать всю эту авантюру, а Вергилий, отдавая ему стопки, углубился дальше в недра ящика, пока не наткнулся на довольно объемистый сверток, помещенный в широкий непрозрачный пакет и тщательно им же завернутый. Ничего определенного. Отложить бы в сторону? Нет, нельзя оставлять неразвернутыми темные свертки. Правило, знакомое с раннего детства, с тайных рейдов на родительский шкаф.
— Что нашел? — спросил уставший Дмитрий?
— Непонятно… Хотя погоди, что-то мягкое.
Или, по крайней мере заключенное в некую мягкую среду, А в целом весьма даже плотное, с отчетливыми твердыми, ребристыми частями. Жалко, пакеты все непрозрачные.
Когда предпоследний пакет поддался и слез, а под ним оказалась финишная, полупрозрачная оболочка, руки наконец опознали то множество твердых и мягких участков, что продавливалось пальцами и наводило на какие-то смутные закоулки памяти. Опознали неожиданно и до боли резко, и как назло в унисон им послали тревожный сигнал и глаза. А в следующую секунду лица обоих шпионов сморщились неподдельным отвращением, помноженным на холодный ужас. Из пакета высыпалась щепотка извести.
Первым опомнился Вергилий. И хотя сердце и весь позвоночник от шеи до копчика пронзил необузданный, ледяной страх, а руки чуть не выронили ужасный пакет, из горла выравлись-таки резкие сипящие слова:
— Димыч, мобильник есть? Давай, быстрее фотографируй все абсолютно, каждую страницу! Быстрее, я — на шухер!
III.
Когда задребезжал телефон, передавая глухую деревянную дрожь темному столу, день еще обладал всеми правами на освещение улиц и квартир за окнами. Хотя неуловимо казалось, что яркое летнее солнце вот-вот заснет и предоставит этот слепой серый мир самому себе. А если не заснет солнце, так само время рухнет на свою невидимую постель и провалится в колодец вечных снов. По крайней мере, уже отчетливо казалось, что этот день напоминает полярный.
Когда зазвонил телефон, шторы закрывали значительную часть окна, и хотя полумрак вполне смело сковывал загроможденную каморку, свет был совершенно излишним. Свет только неблагодарно скрывает истинную пустоту. А пустота и так ощущалась повсюду и из-за всех темных углов. И такой вакуум грозил сохраниться надолго, если бы не дрогнул телефон, так неожиданно и не вовремя, что на миг почудилось, как сверкнула, родилась за пластмассой трубки маленькая, но живая душа. Она просилась наружу, стучалась в этот мир с другого, неведомого света и грозилась так и угаснуть, раствориться в пустоте, если и дальше будет сотрясать равнодушие.
Дмитрий лениво потянулся и взял трубку.
— Алло, — протянул он зевающим тоном.
Ответ обошел всю комнату, поскольку была включена громкая связь. И ответом был довольно низкий женский голос, тем не менее возогнанный неизвестными эмоциями до высоких тонов, но при этом не теряющий равномерной четкости.
— Здравствуйте. Это Дмитрий Амперов?
— Да, — ответил хозяин не менее отчетливо. День уже близился к закату, и период, когда любой звонок заставлял тревожно вздрогнуть, безвозвратно ушел.
— Я к вам по одному не совсем обычному поводу, — продолжала незнакомка, — Вы меня не знаете, хотя то, о чем я вас спрошу, должно быть вам знакомо. Просто вы пока единственный, до кого мне удалось дозвониться. Меня зовут Карина, меня интересует человек по имени Андрей Ктырюк.
Вергилия, сидящего рядом, словно током ударило, заронив искру в его глаза.
— А… Андрей Ктырюк? — проронил Дмитрий отупевшим голосом.
— Да, он, я так понимаю, учится с вами в одной группе? Понимаете, мне очень нужно узнать о нем… Вы поможете мне?
— Я к вашим услугам, Карина. Вы позвонили очень кстати, у нас самих имеются несколько неразрешимых вопросов касательно этого человека.
— Правда? А с вами можно встретиться? Я имею в виду сейчас, до конца этого дня.
— Конечно, когда и где вам угодно? — спросил Амперов, подмигнувши Вергилию окропленным неясной надеждой взглядом.
— А как вам удобно? Вы где находитесь, около какого метро?
— Ну, вообще-то не около метро… Ну, можно сказать, около метро Бауманская. А хотите, подъезжайте прямо к нам домой?
— Хорошо, меня это устроит. Мне здесь недалеко. Вы только скажите адрес.
— А… Не знаю, правда, как вы сможете нас найти. У нас тут еще жилище такое, без удобств… А впрочем, отлично, адрес у нас такой…
На столе скучала почти допитая бутылка в угрюмой компании проводов и других электрических мелочей. И ничего не сдвигалось с места. Остатки грандиозных планов создать «истребитель сурков» и нажраться, что скомкались и слились во времени, да и то лишь под конец дня. Под конец дня — это потому, что в начале дня сознание велело разойтись по домам, скрыться быстрее от любых напоминаний о той свинье, что подложила в этот день циничная судьба. А впрочем, была бы в том потаенном пакете действительно свинья, было бы легче. Кто свинину не ел?
И вот под конец дня, когда бушующий за душой торнадо ужаса сменился бессовестной апатией, когда стало понятно, что погони и мести сегодня не будет, когда они снова встретились в сакраментальной квартире, произошло что-то новое. Изогнутый разум еще отказывался принимать новый порядок вещей, но состояние легкой опьяненности проходило, и понимание укоренилось в уме в виде чистого звука, в виде памяти этого незнакомого женского голоса, который неведомыми обертонами ломал всякую непредсказуемость. И потому успокаивал. Эх, что-то сейчас будет…
— Комнату замуровал? — спросил Вергилий.
— Нет еще. Рано. Неизвестно, кто она такая, эта Карина. Надо быть наготове.
— Вот поэтому и надо было замуровать! Ладно, я пока приберу все это безобразие. Легенда все та же? «Комната сдается»?
Дмитрий кивнул. Прозвучал дверной звонок. Наплевав на комнату, Амперов пошел открывать дверь. Легенды об этой жилплощади его сейчас меньше всего беспокоили. В самом деле, какой-то доверительный был тот голос. Как теплое одеяло в холодную зиму. И слишком много теперь значила фамилия Ктырюк, чтобы не вверить себя во власть этому голосу в конце туннеля.
Коридор перед дверью был приведен в порядок. Зажжен свет, закрыты ненужные двери. Простая, старая, но уютная квартира — именно это увидела гостья, переступив через порог.
— Здравствуйте, — сказала она после секунды немого взгляда из глаз в глаза. Она была молода, не старше самого Амперова. Лицо, чуть вытянутое, довольно строго сложенное, все же не казалось железным, а производило приятное, благое впечатление свободы от непредсказуемых и чрезмерных эмоций. В этом лице, если приглядеться, угадывалось что-то южное, и волосы, недавно покрашенные в нежный светлый оттенок, некогда были темными. Тем не менее, общий облик отчетливо роднил ее с чем-то северным, холодным и спокойно-правильным. А светлый деловой костюм довершал совсем не страшное, благожелательное впечатление, чего так не хватало в офисе Глеба.
— Добрый вечер, — улыбнувшись, в полголоса сказал Дмитрий, — Это я вам ответил по телефону. А это Вергилий, наш эксперт, неплохо знающий упомянутого вами человека. Пожалуйста, присаживайтесь.
— Приятная квартира, — заметила гостья. Она уселась на креслице, и вдруг сразу стало ясно, что она не есть и никогда не была здесь чужой, — Хорошо тут у вас. Наверно, удобно отсюда до университета?
— Ага. Только мы здесь не ночуем. Одна комната вообще сдается.
— Правда? А что так? По вам не скажешь, что вы жертвуете таким удобным местом ради все-таки небольших доходов.
— Почему же? Неужели мы выглядим так… Многозначительно.
— Ага. Вы какие-то необычные. Чем-то пиратов напоминаете. Ну, расскажите, чем вы занимаетесь? Я же вижу, не просто студенты.
— Ладно, — вздохнул и улыбнулся Дмитрий, — Расскажу. Частными детективными услугами.
— Правда?
— Только совсем частными. Объявлений в газетах не даем. Гораздо легче нас узнать, как разработчиков программного обеспечения под маркой «Хромель и Копель».
— Как здорово. Выходит, я попала точно по адресу. Ладно, не буду задерживать вас, перейду к делу, не возражаете? Я ищу его уже не одну неделю и не могу до него даже дозвониться. Я потеряла с ним контакт и теперь пожинаю плоды. Вы, наверно, хотите спросить, какое отношение я имею к Андрею? …Да, придется мне поподробнее рассказать, хотя, конечно… непросто все это ворошить. До сих пор сердце екает, вы уж меня извините.
— Все нормально, продолжайте.
— Спасибо. Кресло у вас хорошее, релаксирующее. Вот… Мы с Андреем познакомились лет шесть назад. Почему-то кажется, очень давно. Видимо, многое изменилось. Я сейчас практически не имею свободного времени, у меня плотная работа, приходится много путешествовать по командировкам. А тогда я еще в школе училась и не могла представить, что жизнь войдет в такое русло. Когда я впервые встретила Андрея, он произвел на меня довольно жалкое впечатление. Бледный, болезненный, заторможенный, с каким-то клином в голове.
— Да, это в нем присутствует, — согласился Дмитрий.
— Значит мы понимаем друг друга. Я, конечно, и сама была не душа компании, но как увидела его, сразу как-то душновато становилось. Единственное, что нас связывало, это некоторая дружба наших семей. Его родители были совсем другие, его отец — успешный деловой человек; мне иногда жалко его становилось. Такой личности такой наследник… Мне даже иногда казалось, что нас лучше было бы поменять местами. Как бы то ни было, а общаться мы стали довольно часто, и в какие-то моменты меня забавляла его роль абсолютно ведомого в нашей паре. Нас когда оставляли вместе, мне приходилось его чуть ли не за ручку водить, а то станет посреди пути, отстанет и потеряется. А я ведь тоже не абы кто, у меня были друзья, у меня был молодой человек, которому как-то приходилось объяснять, что этот недоносок как бы со мной, но нам не помешает. Правда, когда он, то есть молодой человек, пытался над ним всячески издеваться, мне было его жалко. Почему-то. Вы уж извините, что я так подробно.
— Да ничего страшного, это лучше, чем урывками.
— Спасибо. Я почему это пересказываю? Сама пытаюсь понять. Дело в том, что, во-первых, он обладал ярким воображением, но каким-то нецелостным. Ему словно не хватало чего-то, какой-то половинки. Он почти на два года младше меня, а тогда я уж и подавно считала себя совсем взрослой по сравнению с ним. Но что-то в нем было такого… вывихнутого.
— Это уж точно, — произнес Вергилий.
— Вот. А во-вторых в определенных условиях он менялся. Не поверите — на человека похожим становился! Знаете, когда? Почему-то вдали от крупных городов. Он ведь родился в деревне, но по идее должен был давно привыкнуть к городской жизни. До сих пор это для меня загадка. А в ту пору… я не питала к нему особенных симпатий. Осознанно не питала. Разве что только тогда, вдали от городов… Вроде ничего не менялось, а я вдруг смотрела на него и забывала — невероятное чувство — забывала, что он младше меня на два года и беспомощнее в четыре раза. А когда понимаешь, что не надо вечно тащить этот бидон с киселем, можно расслабиться и на кого-то опереться… А спустя два года после нашего знакомства произошло нечто…
Медленно подбираясь к этим словам, нестройное время все заметнее меняло выражение лица девушки, все глубже наполняло его эмоциями, тянущими на себя внимание, несмотря на всю свою бледную, болотную сущность. Все глубже ощущались в ней, под одеждой, под кожей, может быть, под самым сердцем, пока неопознанные всполохи огня. Неужели она первый раз с кем-то делилась этой историей? Незавидно порой приходится таким вот слушателям-пионерам.
— Мы ехали на машине по Ленинградской области, — продолжала Карина, тревожно сглотнув, — Мой дядя был за рулем, а мы с Андреем сидели сзади. Скоро нас должны были довезти в Питер. Все было нормально, ничего не предвещало беды. Родители Андрея опасались и того меньше — им явно было спокойнее оставить свое переросшее дитя в компании уже вполне взрослой и здравомыслящей девушки. А мне только забава лишняя — тогда я еще думала именно так. Когда до города было еще далеко, дядя был вынужден немного изменить маршрут, поехать по более длинной дороге, потому что на той были какие-то ремонтные работы. Новая дорога мне сразу не понравилась — глушь, грязь, да и смеркалось уже. А Андрей наоборот все расцветал с каждым новым километром. Улыбался, природой восхищался. Да и со мной более общительным стал. Я уже тогда что-то чувствовала, но все это было так невинно! …А потом дорога стала совсем никуда негодной, плавно в лес переходящей. И ухабистой. Мой дядя до последнего мига себя бодрил, напевал что-то. Короче… он не справился с управлением. Нас снесло с дороги в бурьян и на большой скорости швырнуло об дерево… Извините.
Она замолчала на полминуты без страха, без слез на лице, просто с каким-то покорным оцепенением, холодным и непобедимым, и будто скрывающим под этой стужей неверное пламя.
— В общем, эти мгновения плохо помню, — вздохнув, возобновила она свое повествование, — Помню только тишину эту, когда убитая машина застыла в траве. Самое удивительное, что мы с Андреем чудом отделались только парой ушибов, а значит, ничто не стесняло наш ужас. Зато салон был порядочно смят. И двери заклинило. Но это ладно. Дядя… Он сидел неподвижно перед нами. Под искореженным металлом. Я подобралась к нему, понимая, что его явно сильно зажало. Хватаю его за плечи, за голову… И только тут понимаю, что он…
— Не волнуйтесь, — подал голос Амперов, — Хотите выпить что-нибудь?
— Нет-нет… Не надо… Выпить лучше вы мне дадите, когда я дорасскажу. Так вот… Мы… Ладно… Мы с Андреем оказались одни в тесном измятом салоне, с мертвым дядей впереди, посреди какой-то жуткой лесной глуши, да еще на ночь глядя. Мобильная связь тогда еще была не развита, телефон мой не принимал вообще. Хорошо еще, тепло было. Нет, я никогда не была истеричкой, но что было тогда со мной, почти не помню. Что-то… запредельное. И Андрей… Он хоть и был в шоке, но он был совсем другим. Понимаете, совсем. Я смотрела в его глаза и вдруг поняла, что с ним вместе мне совершенно не важно, что с нами теперь будет. И сердце так прямо не от ужаса, а от чего-то другого чуть не разрывается. Это я сейчас могу понять, как это было дико и ужасно, но тогда шок только возбудил инстинкты, и нас закружило в таком вихре… Ну, вы поняли… Прямо в машине. Наверно, обычная, рядовая, серая супружеская пара за всю жизнь не испытывает такого неудержимого разнообразия, которое испытали мы за те без малого два дня, пока нас не нашли. Сначала в машине, потом выбили дверь и в лесу, прямо на мху, потом на дереве и снова на мху. Все изменилось тогда, вообще все. Не только в том смысле, что оба порвали с девственностью. Это очень странно, когда на почве реальности вдруг вспоминаешь сказку про Золушку и начинаешь понимать принца. Вот и я понимала, насколько хрупко и недолговечно наше блаженство. Что стоит вернуться в город, и Андрей — мой любимый! — снова станет холодным киселем. Может, даже все забудет. Проблема в том, что я-то не забуду никогда! Я даже не знала, как жить после этого, когда нас уже везли домой. С ним… А на деле без него. Не думала, что его загадка станет для меня столь жизненно важной. Я знала, что по-старому жить мы уже не сможем; и он это тоже знал. Он еще пытался играть ту раскованную роль, но сам понимал всю эту фальшь и беспомощность. Короче, шло время, мы взрослели, я стала совмещать учебу с работой… В общем, мы почти не встречались. Так, по телефону. Да и то, слышать снова его тормознутый голос после всего произошедшего… Только жалость какая-то смутная. Ладно… вы хотели предложить мне попить? Что у вас есть?
Дмитрий привстал с многозначительным выражением лица и произнес:
— Коньяк.
— Давайте, — выдохнув, ответила Карина.
— Сию минуту, — сказал Дмитрий, направляясь в комнату. — Правда, не так много осталось. Мы, как видите, сегодня уже немного распили. А поскольку мы себя считаем какой-никакой, а элитой, пьем мы тоже не плебейские вещи. А вообще, пьем мы редко. Так редко, что даже сегодня не пошло… Пожалуйста, бокал… Хотите верьте, хотите не верьте, а сегодня утром у нас тоже произошло не менее ужасное происшествие. Только в отличие от вашего, никакого физического блаженства там не было и подавно.
— Правда? А я вот шла к вам, думала, все обойдется парой вопросов. А когда уселась, мне вдруг так все опостылело, что думаю: все, расскажу все подробности. И пусть смотрят на меня как на… неприличную барышню.
— Мы никому не скажем! Тайна исповеди.
— А что же у вас за происшествие?
— Эх, — вздохнул Амперов, — Вы вот рассказывали, что пришлось соседствовать с мертвым телом. А как вы думаете, какие ощущения можно получить, найдя мертвое тело в ящике письменного стола? Пусть даже не человеческое, но все равно… в пакете с гашеной известью.
— Какой ужас…
— А мы ведь чуть ли не месяц постоянно вертелись у этого стола и даже подумать не могли! На работе, в серверной, в ящике, закрытом самим начальником, такое! Знаете, нас сегодня уволили с работы. Нет, не из-за этого. До этого. Просто мы решили перед уходом расставить все точки над i. Так что смею вас обрадовать, знакомство с нами может быть опасно.
— Представить себе не могу… А что за труп, откуда?
— Вот и мы думаем, откуда в ящике, закрытом ключом начальника, кошачий труп? Кто он такой вообще, чем на самом деле занимается — сразу от подозрений голова раскалывается. Впрочем, у нас последний месяц и не такое случалось. А знаете, почему мы так заинтересовались Андреем? Потому что он тоже с этим как-то увязан. А месяц назад он и вовсе совершил нечто неясное. Мы так до сих пор точно не знаем, погубить нас он решил или спасти. Надеемся на последнее.
— Рассказывайте! — оживилась Карина.
Дмитрий завел краткую историю о дуэли и бывшем начальнике, но вскоре был вынужден передать слово Вергилию, на которого тут же устремились взволнованные глаза гостьи.
— Да, это я сражался. Тогда… Так получилось, — начал он неуверенно. В который раз ощутил внутренние клещи. В итоге рассказ получился сбивчивый, очень неподробный, рассеянный и явно с обколотыми краями, но этого, кажется, хватило. Карина оперлась руками о колени и уложила голову между ладоней, словно пыталась укрыть уши от неведомых воздушных волн.
— У меня сегодня прямо переворот какой-то в душе. Андрей? Я предполагала, что он изменился за это время, но такого!.. Не осознаю, не могу! Я ведь почему пришла? Он мне звонил сам. Не так давно. Никогда почти не звонил, а тут вот подал голос. Я была занята, надо было уезжать, да и успела я его порядочно забыть. Он опять был рассеянным, неинтересным, и я даже не утрудилась потратить на него чуть больше времени. А потом вдруг вспомнила. Слишком ярко. А вдруг он уже не тот, каким был? А я так неблагодарно ответила. Он тогда мне и рассказывал, что опять попал в аварию, на этот раз с друзьями-студентами.
— Ага. А знаете подробности? Ему ведь опять повезло, он не пострадал, но спасатели нашли его спящим на значительном расстоянии от места аварии. После пробуждения он ничего не помнил, то есть черт знает сколько минут где-то шастал и что-то делал, только что? Пес его знает.
— Даже так? Он мне этого не говорил. Я даже как-то забыла сначала этот факт. Это я потом уже начала жалеть, пыталась дозвониться, а он не отвечал. С того дня ни разу. А потом и вовсе вне зоны доступа. Он как будто бы удалялся, тонул, улетал, не знаю… или его что-то тащило, а мне позвонил попрощаться… Знаете, когда все эти мечты и ужасы переплетаются в голове, начинаешь сомневаться во всем, даже в том, что мне наше… приключение не приснилось.
— Могу вас заверить, Карина, он действительно за последние пару месяцев изменился, — сказал Дмитрий. — Ходят даже слухи, что от его заторможенности не осталось и следа. Но что-либо подтвердить не могу, мы и сами его уже давным-давно не видели. И вообще только сегодня в вашем лице встретили человека, который неравнодушен к его судьбе. Представляете, никому до него дела нет. Растворится в мути этого мира, а никто и не заметит. …Трагедия личности, ядрен-нуклон.
— Вы что-нибудь знаете, где теперь он может находиться?
— …И кто чертит стрелки ему на дороге… Опять же только на уровне слухов. Якобы собирается куда-то в Прибалтику.
— В Прибалтику?! Так я же сама туда собираюсь!
— Серьезно?
— Да! На отпуск… У меня там родственники имеют земельный участок, я все время туда езжу.
— Неисповедимы пути господни, — проговорил Амперов, обозрев краем глаз взволнованную неясной надеждой девушку, — И как тесен мир. А куда конкретно, если не секрет?
— В Литву. Под Вильнюсом у нас отличное загородное жилище. Слушайте-ка! А не хотите съездить ко мне в гости? Раз уж вам тоже так важен этот человек, раз он едет примерно туда же… Я почти уверена, он тоже собирается в Литву. Ему больше некуда. Совершенно! Да он больше ничего и не знает, хотя даже там ни разу не был, несмотря на все мои агитации. А вы когда-нибудь там были?
— Нет, — ответил доверительным голосом уже Вергилий, — Но очень хотелось бы. Просто, отдохнуть. Развеяться. Но раз такое дело, то еще и поработать…
— Да, поработать придется, — сказал Дмитрий. — С учетом нашей новой свободы мы вполне можем проанализировать все следы его деятельности и напасть на след. Если он уже отъехал, мы должны узнать об этом точно. Хотя у меня такое чувство, что он сквозь стены и любые границы просачиваться умеет. Ладно, Карина, я думаю, мы согласимся. Ну что, Вир, разнообразим наш отдых?
— У нас нет вариантов…