ПЕНСИОНЕРЫ
Мохов Николай встал рано. Он хотел полить огород ещё до наступления жары. Вообще-то на Иссык-Куле земледелие не поливное, но это лето выдалось чересчур жарким, сухим. Дожди не шли с самого марта и земля нуждалась в спасительной влаге.
Выйдя из дому, Николай не спеша , внимательно оглядывая грядки, прошёл до конца огорода. Там у него стоял, маленький сколоченный из старых досок, сарайчик, в котором хранились лопаты, вилы, грабли, вёдра и ещё многое другое, без чего никак не обойтись в хозяйстве.
Отомкнув замок на двери сарайчика и вытащив оттуда два старых ведра, он с минут пять постоял вглядываясь в ясное, утреннее небо с которого лилась приятная прохлада.
Вчера, в газете, Николай прочитал что климат на земле меняется из-за какого-то парникового эффекта. Насчёт парникового эффекта, он так ничего и не понял, но то что климат меняется было ему понятно и без этой статьи в газете.
-Ничего. Было бы здоровье, а всё остальное приложится,-думал он с наслаждением, полной грудью вдыхая свежий, утренний воздух. Он знал что, часа через три, свежесть исчезнет и начнётся изматывающая, удушающая жара. Надо было спешить.
За сарайчиком у него была выкопана яма. Рядом с ней протекал небольшой арык, из которого вода прямиком попадала туда. Воды в арыке было кот наплакал, но за ночь всё-таки она набиралась до краёв.
Набрав полные до ободков вёдра, он осторожно пошёл по узкой дорожке между разбросивших стебли грядок. Пахло укропом, помидорной ботвой и с детства знакомым ему запахом навоза перемешанного с землёй. Зелёные, влажные с утра от росы лежали на земле огурцы. Торчали хвосты моркови. Проглядывались помидоры. Красных ещё не было, но жёлтые уже попадались.
Часа два, без перекура, Николай таскал вёдра, поливал грядки. Потихоньку начало припекать солнце. Хотелось пить но он терпел.
-Сначала надо напоить овощ, а сам потом,-думал он держа в набрякших толстыми, синими венами руках тяжёлые вёдра с водой. Наконец почувствовав что силы его на исходе сел на сухой край грядки. Достал папиросу. Почувствовал как сильно бьётся растревоженное работой сердце, а под коленом правой ноги дёргается, потихоньку замирая, беспокойная жилка.
Задымив папиросой вспомнил про пенсию. Пенсию не дают уже целый год. Если б не огород, да сыновья со снохами которые жили в Бишкеке и иногда с оказией передавали деньги, то наверное-бы уже давно со старухой загнулись.
-Эх, перестройка..,-шумно вздыхает Николай.-Колхоз развалился, каждый теперь сам по себе...
Вчера вечером он сидел на скамейке возле дома, отдыхал, курил. Мимо проходил бывший колхозный парторг Акмагамбетов. Увидев Николая остановился. Поговорили о том, о сём...
Акмагамбетов теперь-фермер. Землю взял, телят выращивает. Быстро перековался человек. Вчера партийный-сегодня кулак.
-Эх, что же дальше-то будет..,-опять вздыхает Николай и затушив папиросу снова берётся за вёдра.
Шлёп, шлёп-разбивают голые ступни намокшую дорожку.
-Не потопаешь-не полопаешь,-думает он, набирая из ямы воду. Солнце уже палит вовсю. Грядки жадно всасывают лопающуюся мокрыми пузырями воду. Он не считает вёдра, поит землю как сам пьёт, хватит-когда хватит. Проходит ещё час. В ушах шумит, гудят жилы на руках, но Николай не сдаётся и только когда видит в начале огорода направляющуюся к нему с узелком в руках Алексеевну, отставляет в сторону вёдра.
В лёгком ситцевом платье, Алексеевна, кажется молодой девушкой. Однако чем ближе подходит тем больше стареет. А когда ставит рядом узелок и смотрит на грядки, становится совсем теперешней Алексеевной:-Старой, несговорчивой, но такой какая нужна и привычна Николаю.
-Вот тебе обед. Перекуси,-смешно шепелявя, говорит она. Две недели назад ей сделали новый зубной протез и она к нему ещё не привыкла.
Николай садится. Берёт литровую банку с квасом. Вытягивает квас. Отставляет пустую банку в сторону и принимает из рук жены большую рюмку самогонки.
Опрокинув рюмку, заедает небольшим маринованным помидорчиком и с минуту прислушивается как самогонка медленным огнём постепенно растекается по жилам.
Ему хочется поговорить с женой, сказать ей что-то хорошее. Но вместо этого он начинает разговор о политике:-Интересно,-говорит он глядя на жену завлажневшими от крепкой самогонки глазами,-кому это было нужно чтобы Советский Союз развалился?
Алексеевна не отвечает, раскладывает на платке еду, пододвигает старому. И он принимается есть. Берёт варённые картофелины, яйца, хлеб, не спеша жуёт. Насытившись закуривает. Пища отягчает Николая, туманит голову, клонит ко сну.
-Что-то от детей давно писем небыло,-говорит Алексеевна.-Может случилось что..?
-Не каркай... старая,-исподлобья глядит он на неё. Алексеевна послушно замолкает, собирает остатки еды в платок и ему становится неудобно за свою грубость.
-Ну ладно уж... не сердись,- примирительно говорит он,- извини.
Она молча уходит, её ситцевое платье исчезает с огорода.-Обиделась,-думает Николай и побарывая подступающую, от сытной пищи лень, встаёт. Теперь он внимательно осматривает каждый куст, льёт, дожидается пока впитается в глубину земли вода.
Огромное, расскалённое добела солнце уже не просто палит, оно жжёт. Воздух становится густым. Таким густым что даже трудно дышать, но Николай не сдаётся, всё таскает и таскает воду. Наконец обильно напоив последний куст отставляет вёдра в сторону. Громко стучит сердце, в ушах шумит.
-Теперь пускай хоть запалится. Чем больше оно будет палить, тем лучше для овоща,-думает он шагая к дому. Около дома, под широким шиферным навесом, у него устроена лежанка-топчан с ватным тюфяком и старым полушубком в головах. На полушубке свежая газета-Алексеевна приготовила.
Николай заваливается на спину, качнув своим грузным телом, увязший ножками в землю топчан. Минуту лежит закрыв глаза, блаженствуя от безделья. Потом берёт газету. На первой странице большой портрет президента Аскара Акаева, ниже крупными, жирными буквами заголовок: Будущее Кыргызстана в наших руках!
-Козёл лысый,-думает про Акаева Николай.- Который месяц уже пенсии не платят, говорят денег нет, а с него как с гуся вода. Города, посёлки, улицы там переименовывать на это у него деньги есть. А для простых пенсионеров-нет. Что же это за президент и государство такое? Николай пытается представить государство, но ничего не может вообразить.-Просто видится ему что-то большое и всё. Он встряхивает головой, строго смотрит на портрет, говорит вслух:- Пенсию надо получать вовремя. Надо чтобы к старости уважение было. Понял?!-и отбрасывает газету.
Через три минуты усталость берёт своё и он засыпает. Подходит Алексеевна, садится рядом. Ей самой хочется соснуть. Но спать ей нельзя. Если ляжет то потом до ночи не раскачается, а работы по хозяйству невпроворот.
Николай сопит, сладко всхлипывает, вздрагивает если на лицо садится муха. Алексеевна подымает валяющуюся на земле, около ножек топчана газету, складывает её и принимается отгонять от него надоедливых мух.
По ту сторону забора село,- знойное, пыльное, залитое слепящим глаза солнцем. В это время на улицах людей нет.Все прячутся от невыносимой жары по укромным углам.
-К вечеру, как только зной немного спадёт, надо будет картошку окучить,-думает Алексеевна трудно дыша. В прошлом году она перенесла инфаркт. С тех пор стало тяжело дышать. Да и не только дышать, уже давно болят жилы в руках, пухнут наливаются старой кровью ноги, так что невозможно ходить. Не работница уже... Только перед стариком держится, его же как малого, нельзя оставить, оголодает, оборвётся.
Им бы уже к детям, к внукам поближе. Но нет, не хочет старый. Сами,- говорит,-прокормимся.
Надо идти, приготовить окрошку на вечер. Он окрошку любит,-думает она и разгладив газету с портретом Акаева осторожно закрывает ею лицо мужа. На портрет сразу же садятся мухи.
Вечером Николай снова идёт в огород. В руках тяпка, широкая как лопата, насаженная на отполированную мозолистыми руками палку, вырезанную им самим из старой вишни. Пробравшись к картофельным бороздам, приподнимает тяпку, смотрит на длинные, ровные ряды зелёной ботвы с пятнами сине-белого цветения, наклоняется и огребает тёплой землёй первый, в крайней борозде, куст.
На третьем кусте он впадает в свой обычный, горячечный ритм, скупо повторяя одни и те же движения. Пахнет землёй и растревоженной ботвой. Он втягивает ноздрями этот привычный ему с детства запах, чувствует как оживает в руках кровь. В этот момент он живёт ощущением мускулов, живёт телом.
Прошёл час. Солнце уже скатилось с округлого, голубого, безоблачного неба к вершинам далёких гор. С Иссык-Куля подул слабенький ветерок. Почувствовав свежесть Николай выпрямился, огляделся. Окученные ряды были уже стройнее, земля охватывала, пухло облегала их. Теперь клубням легче будет дышать,-подумал он плюя в сухие с перетёршимися мозолями ладони и перегнув истомлённую спину, снова принялся тяпать, тяпать и тяпать. Остановился он только тогда, когда за спиной, рядом, но будто издали услышал голос жены:- Будет, будет тебе старый! Отдохни малость.
Алексеевна принесла кислого молока. Он с наслаждением, закрыв глаза, пьёт тягучую, прохладную жидкость. Алексеевна тем временем взмахивая тяпкой огребает картошку. Опорожнив банку он смотрит на жену. Вспоминает её молодой, очень давней. Удивительно всё. Когда-то она была весёлой говоруньей, книжницей, работала в библиотеке. Был у неё и жених. Николай часто ходил в библиотеку. Не из-за книг, книг он не читал, хотя и брал. Ходил просто так, посмотреть на неё, позавидовать её жениху Михаилу, который работал зоотехником в колхозе. Потом через некоторое время почувствовал что не может без неё, что полюбил её. Был он в то время робкий, слова из него не вытащишь, но упрямый до дикости. Всё ходил и ходил. Друзья говорили: Брось. Свадьба у неё осенью в сентябре. Но он никого не слушал.
А в конце августа, за неделю до свадьбы, случилось так, что Михаил утонул купаясь в Иссык-Куле.
Прошло долгое время, а он всё ходил брал книжки боясь сказать ей о своём чувстве. Наконец, собравшись с духом, сказал. И был высмеян.
Тогда он решил действовать по-другому. Уговорив её родителей, сосватал силой. И в первую же брачную ночь избил как скотину, показалось ему тогда что... Теперь- то уж позабыл. Да и простил давно.
Первые годы сидела дома, после немного отошла, устроилась на работу, повеселела. И чуть было не упустил её Николай-если б не дети.
Потом, уже с годами, привыкла к нему, успокоилась. А когда вот такой, теперешней стала, и не заметил.
"Эх...!"-вздыхает Николай. Время не жалеет никого.-Ему становится жаль, постаревшую жену. Он подходит берёт тяпку, Алексеевна отстраняется и он бьёт по комковатой земле, поднимая лёгкую пыль. Сухо пахнет землёй, пахнет потной, горячей рубашкой.
-Ты пойди, отдохни малость. За день то притомилась поди?-ласково говорит он жене. Как она уходит Николай не видит.
Перед самым наступлением сумерек он добил последний ряд. Остановился на краю огорода упёршись грудью в черенок тяпки, оглянувшись назад удивился:-Я это смог?!- Потом устало побрёл к дому. Поднявшись во двор и выйдя на улицу сел на скамейку около штакетника и закурил. Курил он редко, но долго и серьёзно, насыщаясь дымом до сухой горечи в груди.
Потихоньку наступали сумерки, обволакивая тёмной, лёгкой прохладой дома, улицы, огороды. Кое-где загорелись огни. А он всё сидел и сидел вглядываясь в сумерки, чувствуя как в его жилах гудит ещё один прожитый, трудный день.