Глаза океана. романтический фэнтези-боевик полност

Алекс Вайт
Глаза океана

авантюрный фентези-боевик
Алекс Вайт

                Глава 1 Искушение

    - Привет! Ты куда пропал?
    Бодрый голос в телефонной трубке прервал мой сон и разбудил чувство самосохранения. Этот жизнерадостный бас, прерываемый кашлем заядлого курильщика, принадлежал Змею-искусителю. Именно после его заманчивых предложений я бросал с трудом найденную работу, оставлял дом и ввязывался в очередную авантюру. Большой белый глаз будильника укоризненно смотрел мне прямо в лицо. Стрелки показывали пять часов утра.
    - Твоё отношение к чужому личному времени приводит меня в восхищение, - буркнул я в трубку.
    Мой недовольный голос не смутил человека на другом конце телефонного провода.
    - Брось, старик. Время не ждёт. Там, где я нахожусь, уже почти восемь. Это - час первой утренней чашки кофе.
    - А я думал, ты заливаешь пожар - и тебе нужен подносчик воды.
    - Ты почти угадал. Мне просто необходим второй номер у пулемёта.
    Я вздохнул и окончательно проснулся. Во мне, как снежный ком зарождающейся лавины, росло предчувствие, что перемены в жизни уже стоят на пороге комнаты и ждут, когда я начну паковать свой рюкзак. А предчувствия до сегодняшнего дня ещё никогда меня не обманывали. Вот и сейчас бодрый внутренний голос сказал: «До свиданья, спокойная жизнь, с трудом налаженный быт… прощай, работа».
    Мой приятель всегда делал предложения, от которых я не мог отказаться. И самое удивительное было в том, что, несмотря на неизбежные потери и жертвы, я получал взамен кончик нити, который приводил меня к источникам сомнительных удовольствий стать грязным потным подручным для переноски снарядов или похитителем горячих каштанов из пламени фейерверков не в мою честь. Но такое положение дел мне почему-то нравилось, и доктор Фауст знал об этом. Вот и на этот раз его вкрадчивые речи для моего уха прозвучали сладкой музыкой.
    - Я же знаю - ты маму родную продашь за возможность пройти под парусом несколько сот морских миль, – в хриплом басе, рокотавшем мне в ухо, звучали патетические нотки.
    «Как всегда - в яблочко», - подумал я, сбрасывая с себя одеяло.
    - Условия? – джинсы уже были на мне. Прижимая телефонную трубу плечом к голове, я искал носки.
    - Вылетаешь в Тунис из Шереметьево рейсом в 13.00. На стойке Аэрофлота тебя ждёт электронный билет. Я тебя встречу. Подробности – в личной беседе.

    В это время года, когда зима приносит на северное побережье Африки дожди, самолёт был наполовину пуст. Засунув в полку над сиденьем свой небольшой рюкзак, в котором лежали запасные джинсы, свитер, пара футболок, шорты, ноутбук и бритва «Жиллет» (на всякий случай), я дождался набора высоты, выключения таблички «Пристегните ремни» и пошёл в хвост самолёта. Там всегда оставались свободные места. Так и есть. Я занял три кресла сразу и растянулся на них в полный рост. Почти пять часов полёта давали возможность наверстать упущенное - тем более, что накануне почти до утра я терзал клаву компьютера. 
    Столица древнего Карфагена встретила меня тусклыми огнями посадочной полосы, мокрыми окнами аэровокзала и преувеличенно жаркими объятиями доктора Фауста.
    - Давай сюда свой паспорт! Мне нужно оформить на тебя несколько документов, – как всегда, Доктор сразу взял быка за рога.
    - Слушай, Олег! Объясни толком, зачем я тебе нужен и что мы здесь делаем.
    - Садись в машину. Сейчас мы едем в город Сфакс. Там рядом есть гавань и небольшая верфь, занимающаяся постройкой яхт. Отсюда езды - часов пять с небольшим. По дороге всё объясню.
    «Прощай, душ в гостинице», – я бросил вещи на заднее сиденье видавшего виды «Рено» с допотопной ручной коробкой передач и разочаровано вздохнул.
    - Мне бы побриться.
    - Да выбрось ты свои бритвы к чертям собачьим. Бери пример с меня, - мой приятель запустил руку в рыжую шкиперскую бородку, потом почесал обветренную щёку. - Приведёшь себя в порядок на стапеле. Два богатых приятеля-араба из Эмиратов заказали местным корабелам две яхты. Почему не во Франции или в Англии, спросишь ты? – доктор Фауст своей осведомлённостью в сомнительных делах и подозрительных сделках оправдывал эту кличку, известную узкому кругу друзей.
    Он поднял указательный палец.
    - Так ведь мировой финансовый кризис затронул не только нас с тобой. Здесь делают яхты гораздо дешевле, чем где бы то ни было. Причём карфагеняне не знают слова «нет». Любой каприз – за ваши деньги. Девиз – достойный подражания.
    Вот теперь всё встало на свои места. Мы наняты матросами для ходовых испытаний и перегонки судов заказчикам. В этом был бизнес Олега. Он имел обширные связи на частных верфях Турции, Ливии, Греции, Иордании - то есть практически везде, где занимались постройкой и ремонтом яхт дешевле, чем в Европе и Америке. В промежутках между работой на судостроителей он давал уроки морской навигации новичкам и обучал практическим навыкам управления моторными и парусными судами. А когда этой работы не было, устраивался членом экипажа яхт, арендуемых вместе с экипажем богатыми любителями отдыха на шатких палубах летучих голландцев. Русских матросов ценили за непритязательность и мизерные запросы при обсуждении условий оплаты труда. А доктор ценил меня. Я не требовал вообще никаких денег с кого бы то ни было. Я всегда готов пахать бесплатно на любом паруснике. От ветра в лицо и от запаха моря я просто ловил кайф. Меня можно было сорвать с любой работы в любое время года. Олег это знал и бессовестно пользовался моей слабостью и тягой к солёной воде.
    - А кто поведёт вторую яхту? - спросил я наконец доктора.
    - Ты и поведёшь. – Невозмутимость Олега была сродни его авантюризму.
    - Брось свои шутки. Я никогда самостоятельно не водил большие посудины. Матросом – это пожалуйста. А чтобы самому, да ещё в одиночку… У меня и документов соответствующих нет.
    - Что такое документы? Просто бумажки с водяными знаками и печатями. Ведь это не значит, что ты дилетант, впервые увидевший штурвал и едва научившийся вязать пару-тройку морских узлов. Только со мной ты был в шести плаваниях. А ещё с моей подачи работал на греков-киприотов и турок. А бумаги мы тебе нарисуем в Сфаксе. Есть каналы. Эмиры платят за всё. По сертификатам и свидетельствам комар носа не подточит.
    Я подавил в себе чувство тревоги и подчинился сокрушительной силе убеждения Олега. В конце концов, подумаешь, большое дело - переход в Персидский залив вблизи берегов. Это, как из Пестовского водохранилища перейти в Пироговское. Да ещё в фарватере яхты Олега. Интересно, сколько он денег сорвал за эту работу? Впрочем, это его дело. Но то, что от экономии на профессионале его доход будет приличным, я не сомневался.
    Доктор крутил штурвал «Рено» и с улыбкой насвистывал мотивчик из репертуара АВВА «Money, money». Я глазел по сторонам и любовался проносящимися мимо старыми арабскими крепостями, мечетями, оливковыми рощами.
    «Странная у меня жизнь, странные знакомые, - думал я, не слушая Олега, который пустился в рассказы о достоинствах и недостатках построенных для арабов судов. – Хотя, что тут странного, если внутри меня поселился дьявол, постоянно подталкивающий мою душу к той грани, за которой размеренное течение бытия сменяется тягой к сомнительным удовольствиям в стиле «экшн»?»   
    Самое смешное было то, что ещё пять лет назад у меня была хорошо оплачиваемая работа высокопоставленного банковского клерка. Большие деньги позволяли мне любые прихоти, включая отдых на Кубе и Доминикане, где впервые я увидел не мелкие волны курортов Турции и Египта, а огромные океанские валы. Именно там я впервые встал на сёрф. Именно там первая доза адреналина, впрыснутая в кровь реальной опасностью, изменила круг моих знакомых, а вслед за ним привычки и приоритеты. Респектабельный лимузин «Крайслер-300 С» я сменил на мощный чоппер «Харлей-Девидсон». В Крёкшино была продана роскошная дача, завещанная мне дедом. На эти деньги куплен большой и быстрый катер «Azure 269 Cruizer» длиной 8,74 метра и мощностью двигателя 375 л.с. Каждое воскресенье этот монстр разрезал гладь Химкинского водохранилища, как ножницы режут тонкую шёлковую ткань. Правда, в таком убийстве времени был один недостаток. Моими новыми знакомыми стали богатые бездельники, длинноногие девицы, пачкавшие белый кожаный диван катера кремами для загара и губной помадой. От любительниц покататься на водных лыжах не было отбоя. Мой отец – председатель Совета директоров крупного государственного холдинга - виновато улыбаясь, говорил: «Мы так не жили, так пусть хоть он… Пройдёт время - перебесится».
    А потом как будто повернули выключатель, и погас свет. Мне стало скучно. Всевозможных вин, коктейлей и другого пойла покрепче, чтобы развеять меланхолию, требовалось всё больше. В один прекрасный день я разбил катер, налетев на огромную баржу с песком, и впал в депрессию. Меня потянуло к одиночеству. Я продал «Харлей», бросил работу и уехал на Гоа. Вот там, в кругу длинноволосых потомков хиппи, я и познакомился с Олегом. Все звали его Доктор Фауст, а я не понимал - почему. На мои вопросы о происхождении клички немногочисленные русские оборванцы только загадочно улыбались. После трёх вечеров, совместно проведённых за созерцанием потрясающих видов вечернего Солнца, он вдруг спросил меня: «А ты когда-нибудь ходил под парусом?» И показал рукой на огромный огненный шар, медленно опускающийся в расплавленную лаву океана. Там, у кромки горизонта, на фоне малинового пламени заката чернел парус самбука*1.
    Вот так я стал перекати-полем, по первому зову Олега готовым бросить всё ради нескольких недель наедине с морем. Но я не жалел. Власть надо мной большой воды была безграничной, опасной, но доставляющей мне такое удовольствие, которого я никогда не испытывал в кругу людей. С океаном можно разговаривать на любые темы, и ему это не надоедало. С ним было легко молчать. В такие минуты он становился кошкой, поющей свою бесконечную песню под моим застывшим восхищённым взглядом. Он тонко чувствовал настроение и, чтобы встряхнуть меня, время от времени выпускал когти, как бы говоря «Ну давай, давай посмотрим, на что ты способен». Наверное, мне на роду написано быть бродягой, который не нужен никому, кроме солёного морского ветра, сильно и в то же время нежно обнимавшего мои руки и плечи, натруженные канатами и колесом штурвала. По большому счёту, и мне не нужен стал никто. Даже если бы не было Олега, я рано или поздно нашёл бы способ бежать от себя, чтобы остаться с океаном наедине.
    - Ты слушаешь? – Олег потряс меня за плечо. Я очнулся и повернул к нему голову. - Главное, не поцарапай деревянную обшивку кают. Там сплошь полированное красное и тиковое дерево. И не прорежь кожаные подушки диванов. Впрочем, они защищены плотными чехлами. Но всё же будь аккуратней.
    - Не переживай, я даже мух буду гонять очень нежно, умоляя их не садиться на эту чёртову обивку, - сыто промурлыкал я. Перед моим внутренним взором уже выросла картина изумрудного беспредела воды, разрезаемой острым форштевнем яхты. Я ощутил знакомую дрожь нетерпения и восторга.

    Сколько прошло времени, я не знал. Моё тело, разбуженное толчком Олега в плечо, выпрямилось на неудобном сиденье машины. Реальность вернулась ко мне запахами йода, тлеющих древесных стружек и кипящей смолы. За окошком машины золотистым полупрозрачным облаком оседала пыль, поднятая лысой резиной при торможении. Верфь оказалась небольшим рыбацким посёлком на берегу глубокой бухты.

   *1 – Самбук - тип арабского парусного судна.
 
    Море своим широким, но острым языком когда-то проделало в скалах пробоину. Терпение и настойчивость воды со временем расширили проход, и укромная гавань получилась достаточно уютной для того, чтобы здесь поселились люди. На краю посёлка виднелись несколько ангаров, дома рыбаков, цех по переработке рыбы. Оттуда ветер приносил вкусный острый запах копчёных сардин. Система блоков для спуска на воду судов блестела густой смазкой. В тупике у самых скал стояло, окружённое сетчатой оградой, двухэтажное европейское бунгало. Рядом на стеллажах, прикрытых брезентом, можно было видеть профили из алюминия, листы пластика, аккуратные штабеля брёвен, доски красного дерева, дюралевые уголки и бухты канатов. Судовая мастерская выглядела довольно приличным предприятием, где царил идеальный порядок. Для Северной Африки он казался несколько странным. Если бы я не знал о небрежности и расхлябанности потомков финикийцев, можно было предположить, что мы приехали на небольшую фабрику по производству лодок где-нибудь в Англии. Но смуглые лица двух арабов и чёрные глаза, с любопытством уставившиеся на нас с высоты небольшой недостроенной яхты, стоявшей на подпорках, сказали мне, что это не так. Олег ещё раз толкнул меня в плечо:
    - Пошли!
    Он вышел из машины, достал из багажника потрёпанный объёмистый чемодан и зашагал к небольшому двухэтажному финскому дому. Я подхватил свой рюкзак и догнал его почти у дверей постройки. На невысокой открытой веранде нас встречал огромный голубоглазый викинг. Он облапил Доктора Фауста и с любопытством обернулся ко мне.
    - Знакомьтесь! Алекс, это – Гуннар. Гуннар! Это – Алекс. – Олег, морщась от сильных дружеских объятий скандинава, отступил в сторону.
    Я пожал широкую, как весло, ладонь Гуннара и едва успел выдернуть руку из мощных мозолистых тисков, избежав значительного ущерба для своих пальцев. Русый Голиаф засмеялся, оценив мою ловкость, и погрозил мне мощной кувалдой кулака.
    - Убью гадов! Что они делают? – Вопрос, как близкое рокотание грома, был обращён в пространство над моей головой. Взгляд Гуннара остановился на чём-то, чего я не мог видеть затылком. Он шагнул в сторону, открыл окно и высунулся наружу по пояс.
    - Эй, вы, бездельники! Кто так парус складывает? Его потом не поднимешь на мачту! Где у вас верх? Внутри? Я же ясно сказал, что края парусины должны быть уложены кольцами наружу.
    Английский язык парня был твёрд и книжно правилен.
    С быстротой спринтера Гуннар выскочил за дверь, перемахнул через перила веранды и быстрым, но твёрдым шагом хозяина направился в сторону яхты. На мой удивлённый и вопросительный взгляд Олег невозмутимо ответил:
    - Швед – фактический владелец верфи. Его компаньон – начальник местной полиции - нужен ему, как рыбе зонтик. И доля тунисца в предприятии – невелика. Это – скорее плата за легализацию мастерской и регистрацию в соответствии с международными правилами. Правда, этому шерифу полагается двадцать процентов от прибыли, но Гуннара это не смущает. По его сертификатам и лицензиям - комар носа не подточит. Все формальности соблюдены, и суда, спущенные на воду здесь, зарегистрируют даже в Штатах.
    Гуннар, ворча себе под нос какие-то скандинавские ругательства, возвращался обратно.
    - Выпьете что-нибудь?
    - Мне - пива, - быстро сказал Олег. Швед перевёл вопросительный взгляд на меня.
    - Кофе, если можно.
    Гуннар кивнул и скрылся внутри дома. Через пару минут он появился снова, держа в руках поднос. На нём стояли две запотевшие бутылки «Stella Artois» и чашка чёрного кофе. Я сделал осторожный глоток. Кофе был растворимый.
    - Ну что, твой компаньон готов к переходу? – швед за один присест осушил полбутылки пива.
    - Он у меня, как бой-скаут. Готовность номер один у русских в крови. – Доктор плотоядно облизал губы.
    - Тогда пошли, покажу вам лодки, - швед бросил пустую бутылку в корзину для мусора, стоявшую у стены, выудил из кармана голубых джинсов со следами старой судовой краски связку ключей и сделал приглашающий жест рукой. Мы отправились вслед за Гуннаром к одному из ангаров. Быстрым движением фокусника, привыкшего к славе, скандинав открыл настежь ворота и впустил в тёмное помещение яркие лучи тёплого вечернего Солнца. Гуннар знал, как показать товар лицом. Закат выгодно подчеркнул строгие линии крейсерской парусной яхты серии «Sailboat». Она была выкрашена в ослепительно белый цвет с чёрной линией, идущей к корме вдоль борта от названия судна «аl-Malik». Отдельно на специально сконструированных козлах лежала длинная мачта, готовая к установке. Справа от яхты на прямоугольной раме массивной тележки возвышалось ещё одно судно, сразу приковавшее мой взгляд своими изящными и в то же время хищными формами. Метров двадцать пять в длину и пять с половиной- шесть в ширину, лодка производила впечатление зверя, готового к прыжку. Пока Гуннар и Олег стояли возле парусной яхты и обсуждали её достоинства, я по приставной лесенке взобрался на борт красавицы «al-Madinah». Несмотря на относительно скромные размеры и класс “Technomare”, по краю с обоих бортов имелись проходы как на судах, которые гораздо комфортабельнее и больше. Вход в салон перекрывала изогнутая стеклянная дверь, сверкающая отражёнными бликами солнца. Прямо у входа в каюту слева и справа стояли угловые диваны, а возле них -  круглые столики. В середине гостиной разместился обеденный стол с инкрустацией из наборного дерева, а вокруг, принайтовленные друг к другу и к скобам в переборках, расположились восемь легких стульев с обивкой из белой кожи. Прямо над столом в крыше салона я заметил сдвижной люк, приводимый в движение электромотором. Обивка стен прекрасно гармонировала с деревянным покрытием полов и шкафами, установленными вдоль переборок. Я подошёл к одному из шкафчиков и открыл дверцу. Вся мебель оказалась оснащенной механизмами мягкого хода и снабжена надёжной фиксацией ящиков (морскую специфику никто еще не отменял). Верхние крышки стеллажей, скрывающие чёртову уйму аудио- и видеоаппаратуры, были покрыты краской серебристого оттенка. Я не стал лезть в нижние помещения, где, очевидно, находились спальные места, ванные и туалеты, не сомневаясь, что всё там сделано по высшему разряду, а поднялся на мостик. Рубка и панель управления яхтой отличались строгостью и почти спартанским стилем. Всё предельно лаконично, функционально и понятно. Приборная доска и штурвал, расположенные строго по центру, создавали наиболее удобные условия для вождения судна и оптимальный круговой обзор. Перед панелью управления стояли два кожаных кресла, одно из которых – капитанское - оборудовали системой регулировок. Надписи на табличках под приборами и рукоятками сделаны на английском языке и наверняка подсвечивались светодиодами. Всё было просто, читаемо и легкодоступно глазу. Кокпит*1 напоминал просторную кабину лимузина, но по изысканности отделки мог бы поспорить с салоном Бугатти или Роллс–Ройса. Закрытое со всех сторон пространство с огромным ветровым стеклом оказалось также оборудовано кондиционером. Я положил руки на штурвал красного дерева. Грубый голос за спиной заставил меня оглянуться.
    - Аккуратней тут! - в приоткрытую дверь протиснулся швед, за его спиной маячила голова Олега.
    - Что, нравится? – спросил Доктор Фауст, улыбаясь.
    - Высокий класс! – мой голос охрип от волнения. – А что у Медины внутри вместо сердца? - уже по-английски добавил я, повернувшись к Гуннару.
    - О! – протянул скандинав и поманил меня за собой. Мы спустились вниз, и Гуннар открыл люк отделения для двигателей. - Два дизеля «Ямаха», каждый – тысяча триста лошадиных сил, скорость тридцать два узла, запас хода - тысяча восемьсот морских миль на скорости девять узлов. – Гуннар ткнул пальцем вниз. Поблёскивая чёрным металлом,  движки не обратили внимания на этот обрубок толстой лианы.
    - Справишься? – Швед, не глядя на меня, всё ещё любуясь переплетением проводов и трубочек, задал коварный вопрос. Я с сомнением оглянулся на Олега и открыл было рот, но Доктор Фауст опередил мой неуверенный ответ «Не знаю» своим оптимистичным «No problem!»
    Я тихо сказал Олегу:
    - Ты что, с ума сошёл? Я таких яхт ещё не водил.
    - Не бери в голову. Здесь всюду автоматика. Ребёнок справится. Крути штурвал, добавляй потихоньку газ, делай, как я, иди за мной в кильватерной струе. Вот и все дела. Это Олежке придётся попотеть с парусами, а твоё дело десятое. Я тебя, как щенка на поводке, проведу. Давай сюда все твои корочки. Гуннар сказал, что завтра сделает нам необходимые документы, сертификаты, страховки - и мы можем катиться к чертям собачьим.
    - Сколько миль яхта прошла на ходовых тестах? – не слушая Олега, спросил я у скандинава.
    - Столько, сколько нужно, и ещё двести с хвостиком, – ответил тот. Голубые глаза Гуннара приобрели оттенок льда.
    - Слушай! Ты кого мне привёз? Налогового инспектора, следователя береговой охраны или клерка сертификационной морской палаты? – громкий голос шведа вспугнул стайку воробьёв, чистивших перья на балках под кровлей ангара.
    - Всё в порядке викинг. Просто Алекс – человек дотошный. Это он так, для порядка

 *1 – Кокпит - помещение, кабина в средней части палубы судна для рулевого.

 спросил. Мы тебе верим. Правда, Алекс? – Доктор Фауст положил свою руку мне на плечо и сжал ладонь.
    - Я должен знать, что с яхтой всё будет в порядке. И что мы попадём туда, куда должны попасть, – не сдавался я.
    - Всё работает, как часы. Завтра спустим суда на воду. Сам сможешь убедиться, – недовольно проворчал Гуннар, остывая под умильным взглядом Олега.
    - Кончайте, парни, напрягаться! Жизнь – слишком короткая штука, чтобы тратить её на дурацкие вопросы и ссоры. У меня в чемодане бутылка «Chivas Regal». Пошли лучше выпьем! – В искусстве сглаживать углы змей-искуситель слыл непревзойдённым мастером.
    Вечер уже накрывал серой паранджой маленькую бухту. Солнце почти погрузилось в море и выглядело в лёгкой пелене облаков аппетитной половинкой большого апельсина. Гладкая дорожка ярко начищенной меди, переходящая в ослепительную платину, обрывалась крупной галькой берега. По обе стороны солнечной тропы вода постепенно приобретала цвет молока. Десяток рыбацких лодок по очереди пересекали огненную лаву заката и сливочную патоку залива. Они вырастали на глазах и приветствовали берег короткими сигналами автомобильных клаксонов. Фелюги швартовались у небольшого каменного пирса, на котором уже выстроились полсотни пластиковых ящиков, готовых принять вечерний улов средиземноморских сардин. Над лодками и корзинами кружили чайки и, поймав удобный момент, на лету подхватывали с пирса рыбу, не смотря на охрану, состоящую из смуглолицых мальчишек в рваных джинсах. Пацаны, все, как один, были одеты в линялые длинные куртки. Подростки размахивали руками, отпугивая птиц, и сами были похожи на больших синих, зелёных и красных бакланов.
    На верфи зажглись прожектора, подсвечивая белым неоном подсыхающее дно, освобождаемое морем. Пара собак, перепрыгивая с камня на камень, пытались доставать из воды зазевавшихся маленьких крабов, не успевших убежать на глубину вместе с линией отлива. Псы лаяли, переворачивая лапами небольшие камешки, и пытались зубами схватить юркую добычу. Промахиваясь, они вылезали на мелководье, трясли мокрыми шкурами, поднимая в воздух густые ореолы брызг, и разочарованно лаяли.
    Мы сидели на веранде, потягивали виски двенадцатилетней выдержки и играли в покер. Мне всё время казалось, что у меня карта слабее, чем у моих партнёров, но, тем не менее, зря не рискуя, я понемногу выигрывал. Двести долларов и лёгкое состояние кайфа примирили меня с миром. В полночь Гуннар поднялся на второй этаж в свою спальню, а мы с Олегом разошлись по углам гостиной. Я устроился на потрёпанном кожаном диване. Доктор Фауст принёс с веранды белый шезлонг и, постелив на него плед, завалился спать прямо в одежде. Последней моей мыслью перед тем, как провалиться в сон, было воспоминание о бритве и тёплом душе.
    Крики на улице и скрежет лебёдки заставили меня открыть глаза. Рассвет окрасил комнату в розовые тона. Олег ещё спал. Я выглянул в окно. Гуннар стоял на берегу и распоряжался спуском на воду судов. Красавица Медина уже покачивалась на небольшой волне, окутанная лёгким туманом. Белый корпус выше ватерлинии блестел серебром. Ниже середины яхта была выкрашена тёмно-синим металликом. Швартовочные боковые сенсоры смотрели на меня маленькими чёрными глазками. Два якоря на носу удерживали судно, развернув его кормой к скалам. Между берегом и Мединой сновал скутер, подвозя воду, продукты и какие-то ящики.
    Яхта, предназначенная Олегу, как рыба скользнула носом в море и, буксируемая вторым скутером, пошла прочь от берега. Араб на борту Аль-Малика выбросил в море якоря. Через пять минут оба судна, красивые, как на рекламных открытках, освещались медленно восходящим от горизонта к зениту Солнцем. Туман таял на глазах. Я медленно протолкнул в горло комок радостного предвкушения встречи с океаном. На глазах почему-то выступили слёзы. Пришлось захлопать ресницами, загоняя влагу обратно под веки. Натянув джинсы, я подбежал к Олегу и стал трясти его за плечо.
    - А? Что? – вскинул он голову.
    - Проспишь страсти Христовы! – мой нервный голос поднял Доктора с постели, и он побрёл по направлению к туалету.
    Распахнутая на улицу дверь тихо закрылась за моей спиной, придержанная мощным доводчиком. Подбежав к Гуннару, я встал рядом и с интересом принялся смотреть на обе яхты, оценивая, которая мне нравится больше. Швед искоса взглянул в мою сторону и понимающе хмыкнул. Мы оба молчали, любуясь. Он – результатом своего труда, я – произведением корабельного искусства. В обеих лодках чувствовалась мощь, некая харизма и готовность сорваться с якорей. Хищный профиль Медины говорил о многом. Казалось, что воды любого океана, какими бы опасными они ни были в непредсказуемости течений и ветров, не смогут помешать яхте разрезать волны со скоростью заявленных тридцати узлов. Она могла бы уйти от самого быстрого шторма и опередить любое цунами. Как дикая кошка, готовая к прыжку, лодка щурила на солнце узкие глаза-иллюминаторы и лишь ждала движения рукоятки привода газа.
    Второе судно, на которое успели установить мачту, сверкало ослепительно белым корпусом. Дорогая игрушка выглядела лёгкой, хрупкой птицей или, скорее, утончённой леди, требующей нежной ласки и внимания. Ей была чужда грубая сила, напор и целеустремлённость Медины. Лодке только не хватало крыльев, чтобы сорваться с места и уйти в неведомое, исчезнув из глаз лёгкой бабочкой, призрачным сном, «Бегущей по волнам».
    В этот момент от Медины отошёл скутер.
    - Как аккумуляторы? – зычно крикнул арабу Гуннар.
    - Всё в порядке, эфенди, - ответил невысокого роста парень в замасленных шортах и чёрной бейсболке «Янки», надетой козырьком к затылку. - Заряжены, закреплены и готовы к запуску движков. – Араб азартно крутанул ручку акселератора, и через мгновение скутер закачался на воде возле нас.
    Пока мы с Гуннаром любовались яхтами, подошёл Олег. Несмотря на довольно холодную воду, он разделся и полез купаться. Его узкое белое тело с коричневыми руками и ногами, где граница между загаром и бледной кожей определялась покроем футболок и длиной шорт, как веретено рассекало море в ста метрах от берега. Через пять минут, растеревшись своей же рубахой, он стоял рядом с нами, тряся головой, чтобы прочистить уши.
    - Ну что, пойдём кинем в пасть чего-нибудь типа кофе с сэндвичем? – предложил он и, не дожидаясь нашего согласия, двинулся к дому. Гуннар дёрнул кадыком, проглотив слюну, и поспешил за ним. У меня не оставалось выбора.
    Я ещё раз бросил восхищённый взгляд на Медину и, не торопясь, постоянно оглядываясь на рабочих, возившихся возле лодок и на стапелях, пошёл завтракать.
    Похоже, что Доктор Фауст в гостях у шведа не в первый раз. Когда я появился в гостиной, скандинав сидел за столом, а Олег наливал ему в чашку только что сваренный ароматный кофе из медной турки. На подносе уже лежали нарезанный крупными кусками хлеб, копчёная колбаса и сыр.
    - Значит, так… - Гуннар, с набитым ртом, запихивая вываливающиеся кусочки хлеба обратно в глотку, быстро поднялся, достал из полки над письменным столом морскую карту. - Вот наш район. Здесь опробуете суда. В принципе всё готово. Двадцать минут на осмотр яхт, пробу двигателя Медины на разных режимах, проход вдоль берега от этой точки до этой на Севере и обратно. Если будут вопросы и замечания по существу - до вечера приводим всё в идеальный порядок. А завтра рано утром – попутного ветра в корму. Согласны? - Мы с Олегом согласно кивали головами, быстро опустошая поднос с сэндвичами.
    Через час я продолжил осмотр Медины, не обращая внимания на пируэты, которые выписывал вокруг моего судна Аль-Малик, ведомый твёрдой рукой Доктора Фауста. Уровень масла в дизелях был в норме. Двигатели запускались с полоборота. Якоря легко вылетали из своих гнёзд при лёгком нажатии на соответствующую кнопку. Штурвал подчинялся лёгкому движению кисти руки. Ручка акселератора плавно увеличивала ход и так же легко сбрасывала скорость лодки. Приборы панели управления работали и показывали мне, что на борту всё в норме. Я проверил спутниковую навигацию, светящийся экран радара, наличие морских карт, запас воды, ящики с продовольствием, включил холодильник, спустился в нижние каюты.
    - Ну как? – голова Гуннара показалась над штормовыми леерами. Он легко оттолкнулся от скутера, подтянулся на руках и перелез через низкий фальшборт лодки.
    - Вроде всё в норме. Никаких  замечаний, – ответил я.
    - Тогда заканчивай. Выключай всё. Вечером мой человек приедет и зажжёт здесь стояночные огни. А нам ещё нужно проложить на картах курс и созвониться с береговой охраной. Я отвезу им требуемые документы и поставлю все нужные печати. Поехали!
    Мы оседлали скутер и помчались к берегу. Второй скутер доставил на верфь Олега.
    Ночь я провёл плохо. Сначала долго не мог заснуть. Мешал лай собак, время от времени нарушавший тишину посёлка. Потом сквозь сон мне послышались чьи-то шаги, голоса, тихий шум двигателей. Похоже было, что кто-то из рыбаков отправлялся на ночной лов рыбы.
    Мои любимые старые часы «Сейко Экодрайв» тихо пропели знакомую японскую мелодию. Я открыл глаза и посмотрел на море. Рассвет снова занавесил воду пеленой тумана. Из кухни доносились голоса Гуннара и Доктора Фауста. Звенели чашки. Утро прошло в скоротечных сборах. Прихлёбывая кофе, я меланхолично наблюдал, как швед, слюнявя пальцы, пересчитывал в присутствии Олега стодолларовые купюры.
    - Эта пачка – за проход через Суэцкий канал. Эти три тысячи – на всякий случай, если нужно будет зайти в какой-нибудь порт, пополнить запасы воды, выполнить мелкий ремонт. Отчитаешься мне за каждый доллар. Яхты заправлены под завязку всем необходимым. Топлива должно хватить - и ещё останется заказчикам, как бонус от меня. Остальное ты всё знаешь. – Швед многозначительно посмотрел на Олега. - Все расчёты между нами произведём, когда вернёшься. Всё! Вопросы есть?
    Мой приятель вместо ответа похлопал Гуннара по мощному покатому плечу и молча сгрёб деньги.
    - Пошли, - кивнул он мне.
    Через полчаса мы оставили позади тусклый огонь небольшого маяка на волнорезе и вышли в открытое море. Туман рассеялся. Солнце стало ощутимо пригревать крышу рубки. Медина на малом ходу шла в кильватерной струе Аль-Малика. Я держал дистанцию метров двести, плавно поворачивая приятный на ощупь штурвал. Олег поставил грот*1, и его яхта, как птица, резво пошла вперёд.
    Становилось жарко и, плюнув на предупреждения Гуннара беречь кондиционер, я включил его, выставив комфортную для себя температуру в двадцать два градуса Цельсия. Ещё через полчаса хода катер береговой охраны обошёл нас со стороны моря. На мостике я увидел матроса, разглядывающего яхты в бинокль. Пройдя с нами параллельным курсом минут пять, пограничники отвалили в сторону, развернулись и ушли в сторону берега.
 Время от времени нам попадались фелюги рыбаков. Мы аккуратно обходили их,

    *1 - Грот – основной парус яхты.

 стараясь разглядеть белые поплавки сетей. Заработала рация, и бодрый голос Олега спросил:
    - Ну, как ты, старик?
    - Всё в норме. Тут на карте вижу курс. Строго на восток – 490 миль, потом доворачиваем вправо на два градуса. К вечеру следующего дня, если пойдём со скоростью 12 узлов, начнутся территориальные воды Египта. Доктор, я включаю автопилот и пойду в гальюн. Будь внимателен. Поглядывай назад. Если что, дай сирену, а то въеду тебе невзначай в корму.
    - Эй, на Медине! Ну, ты и извращенец! Что, поменял ориентацию?
    - Иди к чёрту, - буркнул я и выключил радио.
    Бросив взгляд на яхту впереди, я увидел, что Олег ставит к основному парусу два стакселя. Пришлось двинуть ручку акселератора вперёд, чуть увеличив скорость хода. Около 13 узлов – это то, что надо.
    Туалет мастер-каюты был больше и роскошнее, чем гостевые гальюны. Я посмотрел на плёнку, закрывающую унитаз и красивую раковину, покосился на опечатанную душевую кабину и пошёл дальше, в самый дальний кубрик. Он был рассчитана на двоих. Широкая койка сверкала чистым матрасом, двумя подушками без наволочек и белыми абажурами ламп на тумбочках с каждой стороны кровати. В переборке, отсвечивая лаком и отделкой под морёный дуб, имелась дверь с шикарной начищенной до золотого блеска бронзовой резной ручкой. Внутри я нашёл душевую кабину поменьше, которая соседствовала с небольшим унитазом и раковиной в стиле ампир. Плёнки, закрывающей сантехнику, не было. Кстати, туалетной бумаги тоже. Я пошарил в шкафчиках. Пусто.
    - Ну и чёрт с ней! – мой голос показался мне грубым и слишком громким в такой роскошной обстановке. Но тут из угла в глаза мне бросилось небольшое биде из нержавеющей стали, и я сразу повеселел.
    «Ну что ж, обойдусь без бумаги», - как ни странно, эта мысль мне понравилась. Сделав все свои дела и спустив воду, я сходил за своим рюкзаком и с удовольствием побрился. Душ окончательно вернул мне уверенность в себе, которая странным образом испарилась сегодня утром, как только были подняты якоря яхты.
    Отдалённый звук сирены сорвал меня с места. Марш-бросок наверх в чём мать родила был стремителен. Выскочив на палубу, я увидел, как с левого борта встречным курсом метрах в трёхстах шёл небольшой круизный лайнер. Люди, собираясь группами на верхней палубе, наводили на меня бинокли. Несколько дам в ярких куртках махали мне руками и смеялись. Они весело переговаривались и показывали в мою сторону пальцами. Я опустил глаза вниз и непроизвольно свёл руки ковшиком, закрывая основной инструмент мужчины, бесстыдно выпяченный в сторону корабля. Мощная сирена лайнера ещё раз рявкнула, заставив меня нырнуть в рубку. Вновь заработала рация.
    - Ну, мужик, ты даёшь, - голос Олега прерывался смехом. – Гляди, не распугай туристов своим шлангом.
    Я не стал сердиться и ответил:
    - Им всем, по-моему, понравилось. Испуга я вообще не заметил. Вот интерес – это было. А тебе завидно, да?
    - Ничуть! Я им зад свой показал. Вот они и столпились все на палубе. Там у них с утра скучно. А твой эффектный выход в финале они будут помнить до вечера.
    Я в сердцах отпустил клавишу приёма, сунул в гнездо микрофон и пошёл вниз одеваться. Мурашки от утренней прохлады высыпали на мокрой коже. Натянув джинсы и тонкий свитер и вытащив из ящика кофе, сахар и самодельные сухарики, приготовленные кем-то в рыбацкой деревушке и заботливо упакованные Гуннаром, я решил перекусить.
    Яхта шла ровным уверенным ходом. Снаружи едва доносился плеск волн, огибающих стремительный корпус лодки. Двигатели, работающие на малом ходу, еле ощутимо сотрясали корпус. Поставь стакан воды - и то не заметишь, запущены ли дизеля. Лодка оказалась сработанной на совесть. Нельзя было услышать даже скрипа переборок. Я насыпал в чашку две ложки кофе, залил его кипятком, взял пару сухарей и поднялся в рубку. Проверив, нет ли на деревянных вставках приборной доски белых подтёков и подумав немного, аккуратно поставил чашку на палубу рядом с креслом. Рука свободно доставала кофе и я, поглядывая вперёд, стал наслаждаться жизнью.
    Кондиционер исправно работал, солнцезащитный козырёк над лобовым стеклом не мешал наблюдать за морем. Хорошо заметная красная куртка Олега замерла возле штурвала Аль-Малика. Я злорадно улыбался. Боковой ветер был достаточно сильным и холодным. Он впечатывал Доктора Фауста в твёрдое деревянное сиденье и заставлял отворачивать в сторону лицо в круглых чёрных солнцезащитных очках. Мне же было комфортно и уютно. Я подумал, что два приятеля эмира, заказавшие эти яхты, имели совершенно разные характеры. Владелец Медины представлялся моему воображению этаким маленьким толстяком, увальнем, предпочитающим тиковое дерево кают и толстое стекло рубки колючему знойному ветру Персидского залива. И конечно, как каждый коротышка, он любил скорость.
    «Не удивлюсь, если в его гараже окажется что-нибудь типа Феррари или двухместный Астон Мартин», - подумал я и зевнул. Плохо проведённая ночь со сном, прерываемым посторонними звуками и дискомфортными шумами, давала о себе знать. После двух часов монотонного хода лодок мои глаза начали слипаться. Ещё через полчаса пришлось подпереть голову руками. Но это мне не помогло. Сознание, убаюканное незначительной качкой, ровным урчанием двигателей и платиновым цветом морской воды, стало выключаться. Когда в очередной раз я поймал голову на полпути к приборной доске, то подумал:
    «Придётся держаться на крепком, чтобы ложка стояла, кофе».
    Потом мне пришла в голову ещё одна неплохая мысль:
    «Зачем мы, как два озабоченных пса, идём друг за другом, когда удобнее было бы взять парусную яхту на буксир моей Мединой и увеличить ход?»
    Я схватил микрофон рации и вызвал Олега.
    - Ты что, не понимаешь, что наша миссия заключается ещё и в том, чтобы в Эмиратах рассказать владельцам судов о характерах яхт, о нюансах управления и особенностях хода. В большей степени это касается Аль-Малика. Тут работы вагон. Ветер нестабилен, посудина рыскает. Несмотря на прохладную погоду, у меня вся спина в мыле, – Доктор Фауст чертыхнулся и замолчал.
    - Так и я о том же. Ещё успеешь в Персидском заливе получить все свои тридцать три удовольствия. А так мы могли бы вести Медину по очереди, не утомляясь. Представляешь, вахта – каждые два часа. Дойдём до Порт-Саида не за трое суток, а быстрее.
    Последовала долгая пауза.
    - Ладно! Я убираю паруса, а ты пока заходи под бушприт и сдавай назад кормой. Я закреплю штурвал и приготовлю конец.
   Моя ладонь легла на рукоятку газа. Медина резко рванулась вперёд и по широкой дуге стала обходить яхту Олега. Высокая волна захлестнула леера белоснежной красавицы лодки. До меня донеслись проклятья Доктора. Дав реверс, я плавно подошёл к носу Аль-Малика и застопорил ход. Через несколько минут мы с Олегом сидели рядом в рубке Медины и травили анекдоты.
    К обеду следующего дня наш маленький караван находился в пятнадцати милях от берегов Ливии на траверзе Триполи. Довольно сильный ветер с севера сменился на тёплый южный. Медина уверенно тащила за собой нашу белоснежную красавицу яхту, но быстрее двенадцати- пятнадцати узлов мы идти не могли. Аль-Малик начинал рыскать, выскакивая из кильватерной струи, черпая волну, поднятую дизелями и форштевнем Медины. Олег чертыхался и сбавлял ход. Но зато никто из нас не устал.
    В этот час я был свободен от вахты и лежал на палубе, подставляя спину ласковым лучам Солнца. То ли природа, то ли кто-то из предков оставил мне в наследство смуглую кожу, поэтому загар не проявлялся красными пятнами, как у Олега, а сразу ложился коричневым панцирем на лицо, руки, плечи.
    Внезапно до моего слуха долетел гул чужих двигателей. Это не был шум мотора рыбацкой лодки. Я повернул голову вправо. Пересекая курс яхт, со стороны берега к нам быстро приближался сторожевик. Блики от узких иллюминаторов боевой рубки слепили глаза. Грозно рявкнула сирена. Натянув рубаху и подняв бинокль к глазам, я увидел на корме катера ливийский флаг. Сирена ещё раз подала голос, но Олег и не думал останавливаться. Сторожевик прибавил ход и выплюнул пулемётную очередь впереди, метрах в сорока точно по нашему курсу. Медина развернулась бушпритом к ветру и постепенно, давая возможность Аль-Малику натянуть буксировочный трос, застопорила двигатели.
    Корабль ливийцев навис стальной обшивкой борта над нашими головами. С него в нашу лодку соскользнули два автоматчика и офицер. Моряки прикладами отогнали нас на корму. Один из арабов остался возле рубки, держа пространство палубы под прицелом. Двое, ни слова не говоря, скрылись в недрах лодки.
    - Эй! – окрик Олега заставил нашего охранника повести дулом автомата в сторону моего приятеля. Доктор отступил и сел, скрестив ноги.
    Снизу слышались звуки переворачиваемой посуды, стук выдвигаемых ящиков и топот ног. Потом что-то упало и рассыпалось с мелодичным звоном.
 Я покосился на четверых моряков, наблюдавших за нами со сторожевика, и рванулся было внутрь, но Олег удержал меня за рукав. Арабы довольно заулыбались и, переговариваясь между собой, стали показывать на нас руками. Наконец снизу появился офицер и, не глядя в нашу сторону, поднялся в рубку Медины. Через стеклянную дверь я видел, как он внимательно рассматривал морские карты и судовые документы. Из нагрудного кармана его куртки выглядывали наши красные паспорта. Через десять минут ливиец вышел к нам и на довольно приличном английском спросил:
    - Кто вы и какова цель незаконного захода во внутренние воды Ливийской Республики?
    - Какие воды, какие законы? Внутренними морскими водами считаются акватории портов, заливов и бухт, но никак не море в пятнадцати милях от берега! – возмутился Олег, вставая на ноги. Матрос тычком автоматного дула усадил его на место. Наша сидячая поза устраивала ливийцев. Они могли разговаривать с нами свысока, подчёркивая этим своё превосходство.
    - Я задал вопрос! – офицер повысил голос.
    - Мы русские. Перегоняем яхты заказчикам. Наши документы у вас в кармане, – сбавил тон Доктор. – Вы не имеете оснований задерживать нас.
    - Я смотрю, вы хорошо разбираетесь в морском праве, но так или иначе ваши суда нарушили морскую границу территориального моря. – Араб презрительно взглянул на меня. Но моё нервное состояние и гордыня решили вдруг подать голос. Куда только делись присущие мне осторожность и рассудительность?
    - Да пошёл ты… Территориальными водами в Средиземном море, согласно международной Конвенции 1982 года, считается двенадцатимильная зона. И то мы имеем право пересекать эти воды непрерывно и быстро. А сейчас мы находимся в пятнадцати милях от берега. О чём тут говорить?
    Офицер невозмутимо запихнул наши паспорта поглубже в карман и посмотрел на небо.
    - Велика воля Аллаха. Нам остаётся только подождать. Часа через два течения и меняющийся ветер отнесут нас ближе к берегу, и тогда я буду иметь полное право задержать вас, тем более, что вы застопорили ход и стоите на месте.
    - Ах ты, сволочь! – выругался я и рванулся к ливийцу. Удар прикладом в лицо выключил меня из жизни.
    Когда сознание вернулось ко мне, наручники едва не помешали нащупать огромный кровоподтёк под глазом, рассечённую губу и шишку на затылке, вспухшую при ударе о палубу. Застонав от боли, я выплюнул себе на рубашку сгусток крови с выбитым зубом впридачу. Помогая себе локтями, я встал на колени и огляделся. Медина шла на Юг, сопровождаемая сторожевиком. Аль-Малик тащился на верёвочке за нами, как побитый пёс за своим хозяином. В рубке моей лодки через стеклянные двери можно было разглядеть Олега и двух моряков. Один из арабов сидел на кожаном кресле рядом с пультом управления, второй стоял, прислонившись к переборке лицом к корме, и наблюдал за моими действиями. Офицера не было.
    Повернув голову вправо, я разглядел его фуражку за стёклами командного поста сторожевика. Доктор Фауст, переговорив с солдатом и передав управление яхтой автопилоту, вышел наружу. Он наклонился надо мной и прошептал:
    - Во всём виноват твой поганый язык. Дай посмотрю раны.
    Ощупав мою голову, повращав ею из стороны в сторону, Олег заставил меня открыть рот.
    - Ничего, бывает и хуже. На всякий случай… мало ли что. Деньги спрятаны в панель управления Аль-Малика. Помни о них. Если бы не твоя выходка, я купил бы этого офицерика за пару сотен баксов. А теперь - не миновать неприятностей с властями этого придурка Каддафи. Как бы не лишиться всех денег. Пришьют незаконный заход в территориальные воды, нападение на должностное лицо при исполнении. Тарифы будут совсем другие. Тут, на Востоке, всё иначе - и тогда прощай наш гонорар.
    - Позвони в посольство, потребуй консула или самого посла, - распухшие губы мешали мне говорить.
    - Эх, наивный ты. Провода рации вырвали с корнем, наши сотовые телефоны давно у них, - Олег кивнул на матросов. – Приобщаются к европейской музыке, - за стеклянными дверями кокпита два ливийца тыкали пальцами в клавиатуру трубок, отыскивая закачанную туда музыку.
    - Всё равно. У нас есть право на телефонный звонок, - слабо прошепелявил я.
    Доктор Фауст сочувственно похлопал меня по плечу.
    - Ладно, отдыхай пока.
    Через полтора часа мы ошвартовались у причальной стенки военно-морской базы недалеко от Триполи. А ещё через пятнадцать минут нас развели по камерам морской гауптвахты.

    Прошло две недели. О нас, казалось, забыли. После первого допроса в день задержания меня отвели в тесную клетку размером два на три метра. Всё это время в квадратном люке обитого железом дверного полотна я видел только смуглую руку, сующую внутрь миску с чечевицей и куском лепёшки. Правда, один раз пришёл врач, осмотрел раны, смазал какой-то вонючей дрянью. Десна на месте выбитого зуба зажила. Синяк сошёл, губа заросла, кровавый шрам на затылке постепенно отваливался по частям засохшей коркой. Узкая щель окна пропускала достаточно света, чтобы отмечать камушком на стене канувшие в прошлое дни. Я вспомнил печальный опыт бывалых зеков - Эдмона Дантеса, Железной маски *1, Фёдора Достоевского, Солженицына - и стал качать пресс, приседать в день по триста раз и делать не менее пятисот отжиманий.

 *1 - Литературные герои романов Дюма «Граф Монте-Кристо» и «Железная маска».

    Из коридора иногда доносились шаги охранников и лязг ключей. Однажды я услышал голос Олега, обозвавшего кого-то по-русски чайником и сыном осла. Я завидовал его осторожности. Русского языка, очевидно, не знал здесь никто. Ругательство сошло ему с рук. Звуков возни и побоев не было. Стало ясно, что просто так нас не выпустят. То ли Олег тянул время и не говорил арабам про деньги - то ли ждал, что Гуннар, не дождавшись от нас известий, возьмётся за поиски. Но надеяться на шведа было глупо. Нам нужен телефонный звонок консулу.
    «Что-то надо делать», - думал я, сгибая и разгибая в пальцах металлический прут, вырванный мной из кровати. – «Если смириться и ждать - с ума спятишь».
    Внезапно мне пришла в голову мысль:
    «А что, если кому-то из приближенных к ливийскому императору понравилась одна из яхт? Ведь ливийцы признают один-единственный закон: у кого сила - тот и прав. Что такое перекрасить яхту и зарегистрировать её в одном из финикийских портов?» - эти размышления мне не понравились, но мрачный вид камеры и отсутствие всяких событий подсказывали мне, что я недалёк от истины.
    «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», - вспомнил я расхожую истину. К тому же мне казалось, что порции жидкого чечевичного супа и куски лепёшек становились всё меньше. Воду прекратили давать совсем.
    «Уморят голодом и утопят в заливе! Или летом во время жары сам откинешь лапти от обезвоживания».
    Жидкости в похлёбке и бледном, цвета детской мочи чае организму не хватало. Приходилось по утрам слизывать росу, выступавшую на стенах моей «собачьей будки». В один из дней во время вечернего разноса пищи я не встал с койки. Рука охранника, просунув миску с кашей в щель двери, повисла в воздухе. Краем глаза я наблюдал за арабом. Тот, убрав руку, заглянул в окошко, потом бросил миску на пол и ушёл. Я не тронулся с места. Через час солдат вернулся и снова заглянул в камеру. Увидев, что миска так и валяется нетронутой на каменных плитах, он сунул нос в отверстие и крикнул:
    - Эй, эфенди!
    Я вяло развернулся к двери и слабо повёл рукой. Мой стон был похож на дуновение ветра. Охранник, высокий, пышущий здоровьем молодой парень, уверенно вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
    Держа правую руку на рукоятке пистолета, небрежно висевшего в кобуре на поясе, левой рукой он тронул меня за плечо. Слава Богу, ливиец не читал Дюма. Медленно развернувшись к нему лицом и резко поднявшись, я обхватил его шею ладонями и головой ударил моряка в переносицу. Заливаясь кровью, араб стал оседать на пол. Я для верности добавил ему два удара коленом в челюсть и подхватил парня под мышки. Уложив бесчувственное тело на кровать, я скрутил ему руки металлическим прутом. Потом расшатал и вырвал ещё два. Ими я приковал ноги стражника к раме койки. Оторвав кусок ткани от соломенного тюфяка, мне удалось смастерить неплохой кляп.
    В коридоре было тихо и пусто. Где-то кричали муэдзины, призывая правоверных на вечернюю молитву.
    «Неплохо было бы вынуть обойму из пистолета и выбросить по дороге», - эта мысль показалась мне не самой удачной, и я подобрал с пола только связку ключей. Мне удалось тихо запереть дверь и оставить парня наедине с темнотой.
    «Может, всё-таки забрать пистолет? Нет, слишком опасно. Поймают - сразу пристрелят. А так за попытку побега можно отделаться всего парой сломанных рёбер - если повезёт, конечно».
    Крадучись, прижимаясь к стенам, я стал искать выход. Коридор, поворачивая за угол, заканчивался решётчатой перегородкой. Дальше, судя по бормотанию на низких нотах «Алла…», проход заканчивался караульным помещением. Пришлось пойти обратно, осматривая камеры. В самом конце длинной кишки коридора я увидел незапертую дверь. Аккуратно повернув ручку, я сунул голову внутрь. Это был туалет. На окнах чернели вертикальные прутья решётки. Под низким потолком темнел воздуховод вентиляции, неумело, с пробелами выкрашенный в зелёный цвет. Довольно широкая труба уходила на волю. Я взобрался на унитаз, выставил хилую сетку жалюзи и, обдирая кожу на плечах, извиваясь, как змея, влез в узкий пенал. Где-то далеко маячил тусклый свет. Подтягиваясь на руках, я пополз навстречу свежему воздуху.
    «Только бы чёртова труба выдержала мой вес». - Натруженные и саднящие от шершавого металла и мелкого мусора ладони двигали моё тело вперёд. В конце туннеля отверстие прикрывала ещё одна решётка. Скорее, это была преграда для птиц, но не для меня. Выдавленная наружу, она тихо упала в песок.
    Как птенец из скворечника, я высунул голову в образовавшуюся дыру. Сумерки скрадывали пространство. Метрах в двухстах по периметру базы тянулся проволочный забор. Две сторожевые вышки обозначали углы периметра. Прожектора горели, но не двигались. Время молитвы ещё не закончилось. Посмотрев вниз, я решил попытаться сползти на песок, упираясь ладонями в стену.
    «Хорошо, что здесь один этаж», - подумал я и упал на руки. Силы мышц оказалось достаточно, чтобы смягчить удар о землю. Перекатившись на бок и морщась от боли в плечах, я прислушался. Тишина прерывалась недалёким гулом колёс по разогретому асфальту и шумом моторов. За забором метрах в пятидесяти начинались кусты. Дальше к городу уходила дорога.
    Раздвигая руками колючую проволоку и не обращая внимания на клочки рубахи и кусочки собственной шкуры, оставленные, как подарок острым шипам, я вылез на свободу, пересёк открытое пространство разрыхлённого граблями песка и нырнул в кусты.
    В полукилометре от базы остановленный мной таксист недоумевающе посмотрел на мою грязную рубаху и рваные в следах крови джинсы:
    - Embassy! Russia embassy! Understand?
    - Yes, yes! O’key!
    Мой обострённый, натренированный долгим заключением слух в шуме мотора рванувшегося с места такси уловил тревожный ревун со стороны военно-морской базы.

    Короткая улочка. Внушительное здание в восточном стиле, обнесённое металлической оградой. Двое полицейских возле закрытых ворот. Пустой в этот вечерний час двор. Всю эту картину я выхватил взглядом, пока таксист, сбросив газ, тормозил в переулке Mustafa Kamel. Я открыл дверцу машины на ходу и выпрыгнул наружу. Водитель от неожиданности проехал ещё десяток метров и с визгом изношенных колодок остановился как раз напротив ворот. К нему уже спешили полицейские, наводя на жёлтый старенький «фиат» короткие десантные «калашниковы». Несмотря на темноту, мне хватило света редких фонарей для беглого взгляда на растерянные лица блюстителей порядка. Наверное, не каждый день им выпадают такие дежурства. Плавное течение безмятежного тёплого вечера разбилось на куски резкой очередью в воздух. Но было поздно. Обдирая и без того окровавленные ладони о колючую проволоку, идущую по верху ограды, я перебрался на другую сторону и побежал к арке крыльца. До него осталось метров двадцать, когда в лицо ударили прожектора, установленные по углам здания. Незамеченная мной боковая дверь открылись, и мне наперерез кинулась внутренняя охрана посольства. Это были солдаты в форме российских морских пехотинцев.
    - На землю! Лежать! Руки за голову!