Повсюду, куда ни кинь взор – молочная, густая мгла. Туман, так его в дышло и – надвое, в полный рост! Не видать ни земли, ни неба. «Вертушки» словно не летели, а осторожно крались, будто собаки принюхивались – что там впереди, в этом киселе, над безбрежной тайгой...
- Майор! – перекрикивая гул работы турбин и несущего винта, обернулся командир экипажа головного вертолёта. – Ещё минут 10-15 и придётся возвращаться на базу, а то горючки не хватит на возврат!
Старший внештатной ММГ неспециального назначения кивнул...
- Есть, ЕСТЬ левее по курсу ложбина или поляна!!! – радостно вскричал штурман.
- Может и болотом быть, - приопустил штурмана с небес главный ммг-шник.
- Что будем делать? Решай быстрей! – Командир экипажа определённо нервничал.
- На предельно малую сможешь? Я разведдозор пошлю, на тросах. Если внизу – трясина, то и людей сберегу и точно узнаем.
- Попробую, деревья там пониже будут...
Пятеро в летних маскхалатах, с «малый набором» военных туристов, скользнули в белёсую муть как в воду. Потянулись секунды ожидания, аки добротно прорезиненные... Два рывка троса: на месте десантирования и непосредственно к нему прилегающей местности – твёрдый грунт... Ещё две минуты... Три рывка – «добро на высадку».
Мангруппа принялась в пожарном темпе высаживаться, со всеми увесистыми пожитками. Майор с радистом уходили вниз последними. Гепард чуть помедлил у проёма. (Радист показал ему большой палец правой руки, мол, все, с других вертоносов, уже внизу.) Оглянулся, не забыли ли чего, с видом «а не присесть ли, на дорожку». Капитан-летун крикнул ему:
- Удачи!
- И вам – долететь и мягкой посадки! – скупо улыбнувшись, прокричал в ответ уходящий, согласно заветам Чапаева, крайним, но, по понятным причинам, без белого коня...
Стрекот винтов затих в тумане, как в вату канул.
Разослал дозоры.
Да, прям цыганский табор какой-то.
- А ну-ка, - передал по «цепочке», - скарб – под сень деревьев и прочие естественные насаждения и – рассредоточиться. Ждём...
Дольше всех пришлось дожидаться разведдозор с южного направления. На восток, запад – чащоба и глухомань, на севере – обширная, определённо непроходимая топь.
Наконец-то явились - не запылились посланные на юг, когда предутренний туман стал незаметно истончаться и рассеиваться. Старший предложил доложить лично.
Отошли. Сержант был бледен и, показалось, вроде бы потряхивало его слегка.
- Там, через пару километров, лесная просёлочная дорога. Встретили местных. Двое, на пароконной телеге. Натуральный раритет, действующий. Почтальон и некий пейзанин, не удалось определить, кто именно. Почтарь – тоже хорош, лыка не вяжет. Заглянул в почтарьскую сумку, что там пресса нынче пишет, заодно и определиться, куда нас занесло...
Говоривший сделал паузу.
- Взял по одной газете, пять всего оказалось: три центральных и две местные.
Снова пауза.
- Чего тянешь, как кота за помидоры!?
Докладывающий эдак криво усмехнулся:
- Вы сами гляньте, товарищ майор, иначе ни за что не поверите!
Гепард глянул. Газеты, как газеты.
- Вы на дату посмотрите!
А что дата? Ну суббота, 21 июня... 1941 ГОДА!!!?
Командир мангруппы невольно зажмурился и потряс головой. Взглянул снова. Лихорадочно перебрал газеты.
- Может они старые? – с какой-то надеждой протянул ошарашено.
- От почтальона удалось узнать, что ближайший крупный город – Брест.
- Так точно, - словно отвечая на невысказанный вопрос, поспешно произнёс сержант, - мы обследовали всё, на пять км вокруг. Там тумана уже почти нет. Небольшое село и... линейная застава недалече от него. Командир... Они там – без погон, малиновый кант у фуражек, «амёбный» камуфляж, винтовки, ППШа вроде, «дегтярь»... Это было как в бинокли кино смотреть, «Государственная граница», в живую!!!... Командир, как же это, а!?!...
- Здрасте, приехали: «Мы из будущего-3», блин!!! – вслух подумал Гепард. Задумался на мгновенье и решительно приказал:
- Зови Вия, быстро! И больше никому ни слова, понял!!!?
- Есть! – сразу приободрился сержант, а вслед за ним, как по неслышной команде, и младшие дозора.
Ну, правильно – он, майор, начальство, его голове и болеть, об известный, второй вопрос.
Вий выслушал молча, внимательно, даже не дрогнув лицом нигде ни разу.
Полистал газеты, задал старшему и младшим разведдозора несколько уточняющих вопросов, в том числе и о заставе. Высказал предположение, что скорей всего ППД, а не ППШ. Кремень, гвозди бы делать из этих лю..
- Командир, надо решать. Как можно скорее. Всем вместе. Как и почему оказались именно здесь и сейчас – будем думать потом, на досуге. Ребята – крепкие, выдюжат. Только надо бы, чтобы выслушали сидя...
- ...Вот такие пироги, бойцы, - подытожил сногсшибательную вводную Гепард.
Маневренная группа потрясённо молчала.
- У кого какие будут предложения, мысли, идеи? Массовый, внезапный сон с объёмными, слуховыми и визуальными глюками, экономии времени ради, не предлагать! Первыми высказываются младшие. Ну?
Никто не решался заговорить: переваривали, осваивались с нематериальной, известной в народе картиной Репина - «Приплыли!».
Однако всё пошло отнюдь не по накатанной. Поднялся прапорщик Вий:
- Командир, я ухожу. В крепость..
- Тебе жить надоело?! Ты что, не хочешь дожить до Победы?
- А потом надеяться не дожить до 91-го? Эта Победа будет не наша, не достойны мы Её, не уберегли..
- Ты говори да не заговаривайся!!! Что мы могли сделать!?
- Не время для диспутов. До Бреста – полста км. Со мной идут Чекан и Вьюн. Чекан вырос в самом Бресте, Вьюн вообще родом из той местности, так что дойдём быстро, как раз с самого началу поспеем, с неплохой форой по времени. В случчего «легенда» будет железная: пограничники-спортсмены, прибыли на окружные сборы. Про личный состав этих сборов до сих пор ничего толком неизвестно. Прокатит. И вообще..
- Ты понимаешь, что пойдёте..
- Налегке? Безусловно. Ничего из современного нам оружия брать нельзя. Только «финари» и сухпай на трое суток. Больше ничего не попрошу. Огнестрелом, оптикой и прочей потребной экипировкой – разживёмся на месте, там её с завтрашнего предрассвета станет бери – не хочу. Маскхалаты у нас у всех без меток, если будут задавать вопросы, железобетонная «отмазка», что не «амёбный» камуфляж и «берцы» - это новое, экспериментальное, вводится на Южной границе. Если встретим «зём», расскажу про свою заставу на Иранской, где срочку служил. Отряд тогда, то есть – сейчас, звался Джебраильским, оба моста целы были, отсутствовала «система»... Где конюшня располагалась, спасибо старшине Ноябрь 77, призывам 69, 72 и 75 и выложенным им фоткам на «одноклассниках», знаю тоже...
Вий оглядел притихших присутствующих, чеканно произнёс:
- И ещё, запомнить всем накрепко: никому из нас в плен попасть нельзя! И чтобы никто и никогда, ни единым словом или намёком не обмолвился, не рассказал о..
- 9-м Мая 45-го?
- Нет, об августе 91-го.
Безмолвие и какая-то такая звенящая тишина упала вдруг на лесную поляну.
- Не имеем права!!! Если не смогли сберечь не нами завоёванное, так хоть не узнают многие, что внуки-правнуки будут продавать на барахолке боевые ордена и медали своих дедов и прадедов; что у нас, в нашей стране, будет истово фашиствующее соплячьё!!! Что появятся как поганки после дождя почитатели хартманов и всяких прочих руделей; что будут двуногие твари избивать стариков-ветеранов с визгом «Если бы не вы, то мы б пили Баварское и были Европой!!!»... Что будут поклоны бить и «признавать, признавать, признавать» «вину» за всю страну, её народ и нашу историю!!! Что захотят Знамя Победы «оцивилизать» в угоду заокеанским кукловодам и гаагским клоунам... Продолжать или хватит? Ведь многим, очень многим повезёт не дожить, как бы кощунственно это ни звучало, до этого дикого непотребства!!!...
Кто решит идти со мной, отговаривать не стану, но предлагаю сначала крепко подумать. Могу со всей определённостью гарантировать одно – помирать будем с музыкой! Такой, чтоб долго потом тем, что по ту сторону границы на исходных сейчас накапливаются, знатно икалось! Полчаса на раздумье, времени не слишком изобильно осталось, а сделать ещё надо много...
Уходили в едва-едва наметившийся рассвет девятнадцать. Как и обещано – «налегке», что охотно и продемонстрировали. Замыкающим – Вий. Пожал руку майору:
- Счастливо оставаться и не поминайте лихом. Вы здесь, на коммуникациях, будете давать фрицам изумительного «дрозда» по всем правилам закрытого военного искусства, мы – там. Вот и вся разница. Так что не бери в голову, Командир.
- А «парадоксы времени», о них подумал?
- Само собой. Не смогли да и не смогут никогда установить точное количество потерь, в особенности среди штурмовавших. А вам – надо всего лишь бить колонны по принципу «генератора случайных чисел», а не всех подряд. Да и не дадут они ни роскошной жизни, ни полигонных условий: ждите скоро в гости ягд-команды, а потом – и прочую спецуру.
- Сколько у нас запаса по времени, как думаешь? – спросил Гепард, оттягивая неизбежность расставания.
- Дня три-четыре. Максимум – пять. Немцы – аккуратисты и система у них отлажена. Вы ж станете не просто занозой у них в... известном месте, а неошкуренным дрыном, да с сучками и задоринками.
- Тебя нам будет не хватать, очень!
- Главное правило на все времена известно всем и вся – не зарываться и не забывать всегда считать противника как минимум равным себе...
Помолчали, перед дальней дорогой.
- Удачи! – с трудом протолкнулось наружу из пересохшего вдруг горла.
Вий кивнул, вновь крепко пожал протянутую руку. Гепард с непонятной для себя тоской смотрел в удаляющуюся спину.
Внезапно прапорщик остановился и, обернувшись, крикнул:
- Командир! Распишись на Рейхстаге! За всех за нас!!!
Невиданное дело - улыбнулся, махнул рукой на прощание и – исчез в лесных зарослях...
1 мая 1945 года.
Почему (уже после приказа командующего берлинским гарнизоном прекратить сопротивление, сложить оружие и сдаться) гитлеровский снайпер выбрал именно этого полковника среди группы старших офицеров, никто так и не узнал: взяв в плен, не довезли до штаба. «При попытке к бегству». Видавший виды за время войны следователь военной прокуратуры только головой покрутил из стороны в сторону, глядя на труп. Но узнав обстоятельства, отказ в возбуждении уголовного дела написал недрогнувшей нигде и ни разу рукой. Не довелось Гепарду исполнить ту давнишнюю, высказанную ему 21 июня 1941 года, просьбу-пожелание.
(Однако среди воровато, тихой сапой, по «умиротворительным» политическим мотивам, ясен пень, закрашиваемых в 1954 году надписей, на одной из колонн парадного входа, второй справа, где-то на метра полтора выше цоколя, оказалась и такая, не совсем понятная, лаконичная: «За нас, за всех!»
А ниже – подпись: ММГ «Шапито»...)
Среди людского моря вокруг, к Рейхстагу, пробирался капитан. Обыкновенный, в застиранной, вылинявшей до бела гимнастёрке, на груди – четыре ордена (Красной Звезды, Отечественной войны I-ой степени справа, Славы III и II степеней слева); две медали «За Отвагу». Можно не особо ошибиться если посчитать, что очень типичный для своего времени, один из тысяч и тысяч таких же, совершенно не запоминающийся. Если бы не фуражка, пламенеющая весенней, насыщенной изумрудностью. Явно бережно сберегаемая в личном «сидоре» не один и не два года. Вроде бы ещё цвет канта у неё был необычным – красный, околыш потемней, почему-то - с пружиной, и вместо простой – звезда в кокарде-«краб» эдакая, непривычная... Только кто ж тогда обращал внимание на такие мелочи?
- ПОБЕДА-А-А-А-А!!!...
Океан непомерной радости, неимоверного, чуть ли не сводящего с ума СЧАСТЬЯ!!!
- МЫ – ПОБЕДИЛ-И-И-И!!!... У-У-Р-Р-Р-А-А-А-А-А!!!!!...- ходило-плескало такими волнами куда там «Девятому Валу»! Даже трескучее эхо нестройных выстрелов в воздух лишь с трудом и крайне переменным успехом могло чуть приглушить этот нескладный, вразнобой, и вместе с тем – непостижимо слитный крик, идущий у каждого из самого сердца, прямиком от души...
Ещё с неделю до того момента, когда германский фельдмаршал с присными, покочевряжившись, подпишет безоговорочную Капитуляцию... авторучкой сержанта-пограничника Бергина. Отказавшись от чернильного прибора не кого-то там, а целого советского маршала. И станут традиционно праздновать не тот, самый первый День, (когда пала иноземная святыня), который к тому же пришёлся на другой Праздник. Но никто из победителей не будет возражать, потому что Победа – она одна, на всех! И тех, кто сражался на фронтах Великой Отечественной или за линией фронта; и тех, кто ковал Её в советском тылу, не доедая – не досыпая, по 14 часов, без выходных и праздников, как например Алевтина Александровна Титор. Сообща приближали этот Праздник, навечно вошедший в нашу историю со словами: «Со слезами на глазах...» За который заплатили страшную и лютую, врагу не пожелаешь, невосполнимую Цену! Они, известные и безвестные Герои и Героини - сделали своё, всё что было в человеческих силах и многократно сверх того! Отстояли. Не дрогнули. И, выстояв, поднатужившись до кровавого пота и рвущихся жил – повернули вспять пришедших к нам с мечом. И гнали, до самого их логова.
Теперь слово за грядущими на смену, за их, Победителей, потомками: сумеют ли сохранить, понесут ли дальше память о Той страшной войне и Великой Победе над смертельным врагом? Кто знает или сможет сказать со всей уверенностью и определённостью?
Поживём – увидим...
От нас требуется лишь одно: передать знание о великой Победе и светлую Память о беспримерном Подвиге наших прадедов и дедов, прабабушек и бабушек – нашим детям, внукам, а кому доведётся – и правнукам. Дабы не прервалась связь поколений.
Некто сказал, как припечатал: «У страны, забывшей свою историю, нет будущего!»
Хорошо сказано, кратко и – по существу.
С Днём Победы всех!
Даст Егерь, доживут некоторые из нас и до Её 100-летнего Юбилея.
А что потом? Жизнь покажет, а История – рассудит. И только одно в любом случае останется неизменным:
«Павшие – сраму не имут!»
Как Триста спартанцев, как защитники Брестской крепости, с предрассвета 22 июня 1941-го и по, как минимум, конец июля 1943 года продолжавшие оказывать врагу сопротивление и наносить ему урон. «Около пяти» - сколько их приблизительно было - только и останется о них знания для потомков, со слов из личного дневника германского гауптмана. О тех, для кого это были не просто слова, ставшие бессмертными: «Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина.»
9 Мая 2012 г.