Ожидание

Кляча сидит на лавочке в холмистом зеленом дворике, образованном каре хрущовок и нервно покачивает ногами... Кляча – школьное еще прозвище, приклеившееся напрочь на всю жизнь, по девичьей фамилии Качалина. С тех пор Кляча два раза уже была замужем, каждый раз благородно меняя фамилию на фамилию мужа, последнюю она так и несет по привычке… Менять ее при разводе ей показалось невероятно пошлым – на чью? Предыдущего мужа – глупо, а вновь через 20 лет стать Качалиной – людей смешить. Тем более все равно всегда и везде – Кляча. Люди, впервые слышащие ее прозвище, недоумевают – какая же она Кляча? В реальности она – очень даже ничего себе женщина, стройная, с гордо посаженной головой, красивыми сильными ногами и вообще «дама, приятная во всех отношениях»…

Кляча вздыхает и неотрывно смотрит то на роддом (через дорогу от этого дворика, немного внизу и оттого отлично обозреваемого), то над огромное небо над ним... Облака на небе такой необычной причудливой формы, которую Кляча давным-давно прозвала «крылья ангела». Ей приятно думать, что прекрасные ангелы, пролетая вне нашего вИдения, оставили о себе следы крыльев… Кляче хочется изгнать из души тревогу и страх и думать о хорошем. В роддоме ее дочь рожает и Кляче натурально крутит живот – оттого и ноги нервно скручиваются узлом и вообще-то хочется немного повыть… С работы она отпросилась. Сначала нервно накрутила несколько кругов вокруг роддома, потом ей показалось, что она слышит какие-то крики и ее обуял такой ужас, что это ее дочка орет, что она убежала в этот двор и вот – сидит теперь… И неизвестно сколько просидит еще… Она бы пошла рожать с дочерью – ей Богу! Держала бы ту за руку и заговаривала зубы какой-то ерундой, старясь не смотреть туда, где происходит действо… Они так ходили татуировки делать. Дочери дико втемяшилось украситься этим, и обе помыслить не могли иначе, как не пойти вместе на экзекуцию. Юноша – тату мастер смотрел на них во все глаза. Обычно молодежь использует тату как способ выразить родителям свое «фе», а тут мамашка сама с дитем пришла вместе… На третий дочкин заход Кляча тоже сделала себе пару татушек, это оказалось совсем не больно и занятно потом – рассматривать себя в зеркало…

Все любят своих детей, но у Клячи прям перекос какой-то – дочь не просто ее ребенок. Она ей лучший друг, человек, к которому Кляча первому бежит за советом, поделиться радостью, обсудить что-то. Как шутят ее подружки – вырастила себе собеседника. А что сделаешь – дочь у Клячи была всегда. Ну, то есть она появилась так рано, что вся сознательная жизнь, все открытия, радости, потери и откровения в жизни Клячи случились уже при дочке. И теперь ей просто невыносимо осознавать, что ее кровинка там мучается, а то, что рожать – больно, Кляча помнила, хоть и давно это было… Больше детей Бог Кляче не дал. А так хотелось! Со вторым мужем даже в клинику в область ездили обследоваться и не забыть Кляче как она носила на анализ мужнину сперму из дома до лаборатории бегом, баночка с ценным и капризным субстратом зажата между грудей – ибо на холоде сперма вмиг потеряет свои свойства и анализ будет неточным… И пролечились, и Кляча забеременела, но потеряла ребенка и много лет горевала об этом, встречая случайно тех, с кем лежала тогда на сохранении (у Клячи отличная зрительная память), думала – а вот сейчас сыну бы было 4, 6, 8, 10 и так далее… Никак в душе не могла смириться что так и нет у нее сыночка…

Сейчас вот будет внук… Узи показало. «Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, Господи прости – только бы все прошло хорошо и для малыша, и для девочки…» – Кляча опять начинает паниковать и чтоб паника не накрыла с головой – начинает вполголоса читать «Молитву матери»… А ведь она совершенно не знает как это – обращаться с младенцем-мальчиком. Да и бабушкой себя она просто не представляет! Ну да ничего, справятся и без Клячиного умения, у них своя жизнь… Муж у дочки хороший, славный мальчик. Конечно, он бы обиделся, назови его Кляча так в реале – какой я вам мальчик? Ну да для Клячи – однозначно. Пошел с женой рожать, хотя его родная мать отговаривала (дура). Так что хоть это в плюсе – девочка там не одна. Кляча дочурку тоже рожала с мужем – как это разрешили тогда, на исходе советской власти – не помнит уже, только так естественнее, она и сейчас так считает и уж очень зять упал бы в ее глазах, если б сказал, что не желает этого – видеть появление на свет своего первенца…

Звонок!
- Елен Андреевна, - голос зятя уставший, какой-то, как песком присыпанный. Да, Клячу зовут Леной. И зятю разрешено звать ее по имени. Не понимает она этих азиатских экивоков – мамами-папами зваться чужими детьми. Хотя зять враз и стал ей родным – ведь дочка его выбрала, живут неплохо вроде, пусть Кляча старается часто к ним и не соваться… У нее своя личная жизнь будь здоров! Зять вечно сбивается – то по одному имени зовет, то еще и по отчеству…
- Что там у вас? – она пытается не выдать своей отчаянной тревоги.
- Да ничего пока, рожаем… Уже в родовую провели.
- А ты чего вышел, оставил ее? – Кляча старается говорить спокойно, размеренно, чтоб зять ощутил, что все в порядке, она спокойна и у них все должно пройти спокойно, а то, что она от тревоги буквально сходит с ума – ее детям знать ни к чему…
- Да я буквально на секунду, думаю, волнуетесь.
- Да, волнуюсь. Ты беги, беги к ней… Сконнектимся, - и Кляча нажимает кнопку отбоя разговора.

Дети – цветы жизни, блин! Ну как можно, самый ответственный момент! Охо-хо-хо… Может, минуты остались, может, десятки минут… Сейчас бы закурить! Она бросила несколько лет назад, неожиданно и одномоментно, совсем не собираясь этого делать, прокурив 20 лет… Слава Богу, бросила до того, как красивые изящные пачечки ее любимых сигареток с ментолом и лимоном стали продаваться заклеенными страшными фразами о том, что курение убивает. Кляча в это не верила, вот не верила – и все! За 20 лет чего только не курилось и в каких только количествах, не всегда ж она курила ментолово-лимоную вкусноту… И что? Зубы – белые и блестящие, ноги ровные – никаких сосудистых звездочек даже, а цвет кожи такой свежий и юный, что это не отмечает только ленивый… И тем не менее, бросила – и даже не тянет. Но она еще помнит, как в минуты стресса первая же затяжка ставит мозги на место и останавливает судорожный танец истрепанных нервов… ощутить бы это мгновенное успокоение сейчас…

Звонок!
- Лен! – голос первого мужа, отца дочери, всегда бесстрастный, глухой, с явным уральским акцентом. Кляча сама родилась и выросла на Урале, однако акцент этот не-на-ви-дит! Как все простонародное, посконное, кондовое…
- Ну что? – вопрошает чужой ей человек, раздражающий ее всегда и всем с тех пор, как променял ее на случайную бабу. Но с дочерью она им никогда не мешала общаться, хотя бы в память о том, что рожали вместе. Это Кляче он – чужой дядька, про которого удивительно даже думать, что когда-то лежали в одной постели, а дочке он – любимый папа.
- Ничего пока. Позвоню же! Не занимай линию, пока, давай-давай! – она раздраженно нажимает отбой.
Кляча начинает копаться в сумке в поиске бутылки с водой – надо хотя бы попить. В сумке документы, портмоне, косметичка с лекарствами, кефир, купленный на вечер, банан на сейчас – ведь не знала, сколько сидеть и вода где-то зарыта, бумаги в нескольких папках, книжка, журнал… Кляча пьет воду и осознает, что раздражение на первого мужа немного сбило ее истеричную панику.

Звонок!
- Ксюша, Лена, Ксюша! Чего? Как Ксюшенька? – это Клячин отец, дочкин дед. Он и в нормальном возрасте не отличался слаженной речью, а в старости вообще начал путаться с кем говорит, изъясняться настолько косноязычно, что только Кляча и может его понять.
- Папа! Я позвоню тебе потом! – Кляча орет, четко артикулируя слова, потому что отец еще и глуховат стал…
- Дак не родила Ксюшенька?
- Конечно, не родила! – Кляча изо всех сил давит раздражение от никчемного разговора – воду в ступе толчем, блин, а там может зять прорывается уже!
- Потом, пап, потом перезвоню, как все ясно будет!
- Ну хорошо, - спокойно соглашается тот и сам вешает трубку.

Кляча невольно начинает думать, что если б мама была жива, царствие ей небесное, она бы уже прибежала и села тут же на лавочке – для нее дети и внуки были главнейшее на свете, она б свою Леночку одну не оставила психовать… Мысль о том, как с маминым уходом часть души навсегда выморозило холодом отчаяния и одиночества, и ничем это нельзя заполнить, – эту мысль Кляча задавила волевым решением – подумаю позже… Не сейчас… И так силы оставляют. Господи, ну отчего ж ты дал нам эту муку – ожидание?! Помоги, Господи, дай силы пережить это… Спаси, Господи, мою девочку и ее сыночка! На глаза наворачиваются слезы и Кляча смахивает их с детства выученным движением – так глаза только слегка покраснеют, никто и не догадается… День, никто Клячу не видит, и так никого особо нет во дворике, дети носятся вдалеке, около горок и качелей, орут как оглашенные. Но детские крики – суть сама жизнь, они Клячу не раздражают.

Звонок! Второй муж! Ну, все в сборе, холера!
- Паша! Некогда мне, я звонка жду!
- Ну как Ксения?
- Ну, понятно же, не родила еще! Позвоню, сразу позвоню, давай! – она жмет отбой.
Павел Ксюшку вырастил… Любил, как родную. По ночам к ней вставал, когда болела, в садик водил, в первый класс за руку отвел… Других детей у него нет, хоть бы сейчас завел, что ли?  Рожают же бабы от пятидесятилетних мужиков. Кляча такие глупости не одобряет, но перед этим мужем у нее вечное чувство вины – что так у них общий ребенок и не случился. И ведь никто не виноват, а вот, поди ж ты – вина нет-нет да и проснется в Клячиной душе… Он, может, поэтому и пить начал? И сразу стал запойным, так Клячино семейное счастье и сошло на нет. Последние годы перед разводом ну и хлебнула же она лиха – и с работы его выгоняли, и чтоб пить не убежал, Кляча из дома уносила его брюки и ботинки, и все ключи, запирала его и все равно – по всем углам дома еще и после развода выгребала недопитые и запрятанные от нее заначки-бутылки… И дрались, и деньги он у Клячи воровал, а свои от нее прятал, и она научилась обшаривать карманы – Боже ты мой, какие это были унижающие годы! Ее, Елену Андреевну, унижающие. С него-то, пьяни, что взять? Сам выбрал себе такую жизнь. А вот она как быстро начала превращаться даже слова невозможно подобрать – во что! Нет, об этом думать тоже не сейчас! Было – и прошло, за все хорошее – спасибо, за все плохое – извини, дорогой! Самое странное – что Павел после развода от своих запоев избавился, и с работой хорошо, и машину купил, правда, так ни с кем вроде и не живет… Может,  просто их совместная жизнь должна была кончиться именно так? «Но меня это все больше не касается, баста!» – думает Кляча.

Звонок!
- Малыша, как у тебя? – это любимый. Кляча для него – милая маленькая девочка, хоть он и младше ее. Но он такой высокий и плечистый, и добрый, и светлый, местами даже рыжеватый, что светится как солнце. Он и есть ее Солнышко (а до него как же ее раздражало это интимное прозвище, не произносила никому и применительно к себе не допускала, но вот чудо случилось и ее Солнце взошло над ней). Кляча ему едва по плечо, а кисти рук у нее маленькие и стопы ног, и внизу всё такое миниатюрное и изящное, что вот и зовет он ее Малышкой. А серьезная Елена Андреевна тает от одного голоса милого и забывает все тревоги и обиды…
- Не родила еще. Скоро. Дорогуша, не занимай телефон, а? я позвоню тебе, как будет известно.
- Хорошо. Держись. Целую.
- И я – салую, обымаю. До связи, – Кляча жмет отбой. В душе разливается нежность. Ни один мужчина до него в ее жизни не пробудил такой нежности…

Звонок!
- Елена Андреевна! Лена! – зять орет так радостно, что Кляча сразу понимает всё, слезы брызжут из глаз:
- Что? Что?
- Мальчик! 3200! 48 см!
- А Ксюня как? – стараясь не рыдать, кричит тоже Кляча.
- Нормально! Ей сначала ребенка на грудь, а потом лед на живот положили, во дела, прикинь?!
- Да знаю я, что так надо! Как она вообще?
- Да хорошо, хорошо! Мне разрешили у нее посидеть рядом, я только позвонить вышел тут в коридорчик.
- Хорошо, хорошо! Своим звони, тоже ведь волнуются.
- Ага! Ксюха вам машет! Улыбается и машет! Она вам позже позвонит.
- Хорошо, я ей тоже машу! Давайте, люди! А я всем своим начинаю звонить.
- Ага! – опять радостно выдыхает зять–новоиспеченный папаша и отключается…

Кляча еще смотрит на небо, украшенное «крыльями» многочисленных ангелов и мысленно горячо благодарит Господа, и просит, чтоб и дальше все было хорошо, и слезы застилают глаза, и Кляча их не стесняется… Она пьет воду из бутылки, делает глубокий вдох и начинает жать кнопки телефона – ближайшее время она будет занята разносом своей счастливой новости всем-всем-всем. И не только позвонившим ей в этот полдень мужчинам….
2011 г.