За столик в кофейне сели две женщины приятного внешнего вида. На плечики рядом были повешены куртка и пальто (очень простого покроя, что подразумевает недешевое происхождение), на спинки стильных деревянных стульев – сумки (и непременно чтоб входил формат А4!), посреди столика брошена взятая из только что посещенного книжного магазина бесплатная газета. Кофе был хорош. Брюнетка не выносила растворимые суррогаты, поэтому была приятно удивлена его натуральностью, ароматом и горечью. Некоторое время они совещались насчет меню и кто заплатит (брюнетка настаивала, что она, русоволосая мягко отклоняла брюнеткины претензии). Затем уткнулись – русоволосая в газету, брюнетка – в свежекупленные книжки.
Они были знакомы без малого… Господи, неужели уже?.. Да, да – пятнадцать лет. Познакомились на первом курсе института. Теперь были вполне(?) преуспевающие женщины. Брюнетка смеялась, поглаживая бритый затылок, что во времена Достоевского, например, они были бы уже «дамами элегантного возраста». При этом на ней были ботинки Dr. Martens (не супермодно, зато чертовски удобно) и ушастая подростковая шапочка. У русоволосой был необыкновенно свежий, юный, цвет лица. Обе были в джинсах. «Элегантный возраст» в начале двадцать первого века несколько другой, чем во времена Достоевского…
87-й год был настоящим годом любви. Он начался грандиозной Новогодней вечеринкой в общаге, и девочки, и мальчики были с густо накрашенными глазами, как солист группы «The Cure». Все носились дикие, в заячьих ушках из бумаги (наступал год Зайца) и умопомрачительных по смелости нарядах. Подобное разнообразие можно еще увидеть на карнавале в Рио-де-Жанейро, с поправкой на наш климат, понятно, и то, что это все происходило в стране, где «секса нет». Хотя любовь и секс просто сочились в этой яркой толпе, все целовались, обнимались, «солянка» из Queen и Modern Talking добавляла драйва. Общага всегда жила насыщенной светской жизнью. Все знали всех. Все со всеми дружили. У меня и сейчас сжимает сердце при одном слове: «Июльская». Так называется улица, на которой стоял этот пятиэтажный дом нежно-голубого цвета, о котором говорили: «Нет ничего на свете краше голубой общаги нашей» (впрочем, при нашем поступлении перекрашенной в нежный беж, неотличимый от соседних девятиэтажек). Именно на Новогодней вечеринке, в атмосфере всеобщей любви, я осознала свое одиночество. Не в смысле, что я совсем была одна (нас уже было четверо: три Наташки и я), а просто мной совсем никто из молодых людей не интересовался…
А потом была весна, много-много выпитого чая (и мы по-прежнему еще не пробовали спиртного, это в восемнадцать-то лет!). И с Наташкой-Брижит Бардо было нереально ходить по улицам – все мужики сворачивали шеи, а я шла рядом, как неказистый довесок (а у меня, между прочим, уже и тогда была грудь метр в объеме!). Видимо, играло свою роль и то, что у нее были длинные медового цвета волосы по плечам, а я была острижена почти налысо. А в Наташку-худышку были влюблены одновременно два наших близких друга, наиболее часто пьющих с нами чай – Петя и Сашка. А Наташка-умница была такой загадочной, вся в себе, с таким свежим румянцем, который можно иметь только в юности, а потом он улетучивается (интересно куда?).
… Свердловский режиссер снимал кино. Для набора массовки он обратился в alma mater (которая была не киноинститут, кстати), благо студенты народ отзывчивый (и вообще это было одно из любимых хобби – мотаться на киностудию для участия в массовке). Восторг потенциальной массовки усиливало то, что в съемке участвовала любимая и самая здоровская группа Свердловска – «Наутилус Помпилиус», тогда еще не имевшая всесоюзной известности, но носимая свердловской тусовкой на руках. Съемка должна была происходить ночью! Чтоб, значится, никто лишний в раздолбанное ДК, где все и происходило, не проник. А может, и не поэтому.
Мы шли туда с бутербродами и чаем в термосе (сейчас народ шел бы с пивом и чипсами?), предупрежденные (кем? сейчас уже не важно), что мероприятие может затянуться надолго. Сидели и терпеливо ждали, когда же появится «Нау» – по сценарию, главные герои знакомятся на концерте рок-группы. Болтали ни о чем. Петя умял все наши бутерброды. Был он тогда жилист и высок, и, видимо, еще рос. Мы чувствовали себя круто. На мне были новые брюки с рисунком на ткани «куриная лапка» - супермодный тогда узорчик. На Наташке-худышке – какой-то умопомрачительный шифоновый шарф-палантин стиля арт-нуво, три раза обернутый вокруг шеи. Весь зал занимала тусовка из студентов Архитектурного института, куда ни глянь – знакомые все лица. Через ряд сидел мальчик в очках с тонированными коричневым стеклами и читал относительно свежий номер «Юности». Мне было безумно любопытно, потому как он читал сказ про Федота-стрельца Леонида Филатова и мне тоже хотелось (а это была новинка). Петя мальчика знал и позвал к нам. Так я прочитала классные стихи и познакомилась с Бобом. До начала съемки мы успели буйно обменяться мнением по массе вопросов. «Наутилус» пришел через пару часов после назначенного для нас времени (звезды вне критики!), нежно отворачивая накрашенные (опять-таки в стиле «The Cure») лица от света софитов. Еще час чинился аппарат (о, этот вечно ломающийся аппарат рок-групп!), а потом снималась задуманная режиссером пара песен. Времени это заняло совсем немного, даже с несколькими дублями. Но группе, видимо, было жалко толпу людей, неспящих в Свердловске, и они закатили грандиозный концерт, с полной отдачей и совершенно бесплатно. Петя стоял на ногах и отчаянно махал Наташкиным шарфом над головой (неслыханная вольность поведения тогда, но ведь концерт был полуподпольным). «Нау» пели и всем нам известные, и совсем новые песни – и это в два часа ночи! А люди еще удивляются, что я всерьез верю в чудеса – да они со мной постоянно случаются с самой юности!..
Лето было раннее и такое жаркое. Ночами вся общага ходила купаться на озеро Шарташ, находящееся неподалеку. Почему ночью – задаюсь я вопросом сейчас. Тайна сия покрыта мраком, я думаю, все же из особого эстетизма. Ночь, звезды, теплая вода – и полное отсутствие гопоты какой-нибудь поблизости…
А мы с Наташкой-худышкой целыми днями учим теоретическую механику. Учим, лежа на кровати. Наши кровати сдвинуты, образуя с виду одну большую. И второе одеяло мы у кастелянши попросили двуспальное, после чего только ленивый не намекнул нам на нашу сексуальную ориентацию. Въезжаем в термех слабо, к тому же постоянно отвлекаемся на приходящих к нам то чайку попить, то просто поболтать народец. Поэтому мы закрываем внешнюю входную дверь в блок, обкладываемся учебниками и листами бумаги (сразу, как отвечаешь, рисуешь схему и пишешь все, что знаешь – отличный метод заучивания). Отвечаем по очереди. После использования листы кидаются на пол. У нас угловая комната с двумя окнами, поэтому, несмотря на плавящую жару, у нас всегда сквозняк. Утомленные термехом, мы засыпаем. Просыпаемся на закате. Сквозняк носит по полу клубки тополиного пуха и наши листочки с ответами, притормаживая их об трехлитровые банки из-под сока. И Наташка-худышка, смеясь, рассказывает мне сон, который за это время увидела – дескать, мы просыпаемся, идем открывать входную дверь, а под ней по всему коридору сидят те, кто так любит к нам приходить: кто с тортиком, кто с банкой (сахар попросить), кто с новой пластинкой, кто со своими рисунками, а кто-то даже с шахматами! Что характерно – с шахматами к нам, даже в пьяном угаре, никто никогда не вваливался)))…
Настя Полева пела на магнитофоне: «Я жду героя …» Петя и Сашка из кожи вон лезли перед Наташкой-худышкой. Мы закрывали двери на замок и не откликались на стук. Она сидела на подоконнике и смотрела в небо, молча обдумывая свою жизнь. Я рисовала с натуры рисунок – «Худышка ждет героя и засмотрелась на птичку», она серьезно ответствовала: «Если б я ждала героя, никуда б не засматривалась».
Личная жизнь Наташки-Брижит Бардо была самая загадочная – сама она никогда ничего о себе не рассказывала, тщательно красила глаза несколькими слоями туши и уходила в недра общаги в неизвестном направлении. Методом наблюдений можно было выяснить, что ей нравятся высокие молодые люди… Наташка-умница неожиданно пылко призналась в любви нашему однокурснику. Любовь была разлита в воздухе, как в песне Высоцкого, вместе со зноем и запахом цветущих трав и цветов. Наступал вечер и все уходили на Шарташ. Наташка-Брижит Бардо приходила с Шарташа позднее всех и, делая какие-то свои дела, перемещаясь по комнате, улыбаясь, что-то напевала. Ночной воздух был еще более пряным…
Термех упорно не давался. Перспектива получить пару не грела. Мои соседки – Наташка-худышка и Наташка-Брижит Бардо на пару дней уехали домой. Неожиданно выяснилось, что Боб соображает в термехе и я рискнула обратиться к нему за помощью. Все уходили купаться, а мы сидели голова к голове и чертили эпюры. Боб всегда был художник и вперемешку с эпюрами на листочках бумаги появлялись портреты всей нашей компании, покидающей нас на полночи. Так и неизвестно в какой момент вместо рисования схем мы стали обниматься и целоваться. Видать, глотнули все той же, разлитой в воздухе, любви… Впрочем, Боб был несгибаем в своих принципах и на мой вопрос, а не любит ли он случайно меня, ответил, что это назвать любовью нельзя. Но у меня было свое определение для всего на свете. Затуманенная опьяняющим вкусом любви, я совсем не расстраивалась. Очевидно, только одного дыхания в этой атмосфере было достаточно для полного ощущения счастья…
В зное лета ушли в армию Боб и мальчик, которому призналась в любви Умница. В общаге появилась абитура. Мы, после первого курса, проходили обмерочную практику и с рулетками рыскали в самых чудных районах Свердловска, где улицы носили название типа «Февральской революции», но состояли исключительно из деревянных домиков стиля модерн. Наташка-худышка задумчиво записывала данные об этих старых домиках и, видимо, мучительно делала выбор между Петей и Сашкой.
Осень пришла с дождями. За весь сентябрь было лишь два (!) сухих дня. Каждый день мы с Наташкой-умницей пробирались через лужи к музею Архитектуры, где трудились вместо колхоза. Обувь за ночь не успевала высохнуть, но сказать, что мы ощущали себя несчастными, нельзя. Чуть ли не каждый день Наташка-худышка и Петя слали нам из колхоза письма с картинками, конверты были размытые – в колхозе тоже были дожди. Боб присылал в своих письмах с Байконура сухие листья верблюжьей колючки вперемешку с какими-то смешными коллажиками (иногда я достаю эти письма из самого дальнего угла шкафа и, смеясь и плача, читаю дочке)…
В начале учебного года в общаге заселились новые личности. И опять были чай и кофе на полночи, клейка макетов всей компанией. И безумное лицо Сашки, ворвавшегося к нам как-то вечером: «Одевайтесь, во Дворце Молодежи «Поп-механика» выступает!» И мы прорывались абсолютно бесплатно (через три кордона! наглость молодости) на концерт и энергетика Курёхина захватывала нас. После занятий мы бегали в «Космос» на фильмы-победители всяческих мировых фестивалей и в мелкие кинотеатрики, осмелившиеся показать ретроспективу Тарковского. Мы читали «Иностранку» и ходили на концерты рок-групп, проходящие во всяких заштатных ДК. Весь мир вокруг нас был для нас.
87-й был, безусловно, годом любви. Закончился он свадьбой Наташки-худышки и Пети. Но это уже совсем другая история…
Женщины допили кофе, встали из-за стола и направились к выходу. Выйдя на улицу и сощурившись, они одновременно полезли в сумки в поисках солнечных очков. И пошли в сторону Университета, где русоволосая преподавала историю архитектуры, и ей надо было что-то забрать с кафедры. Брюнетка, увлеченно размахивая руками, рассказывала ей, смеясь, что-то из своей казавшейся вечным праздником и чудом, жизни…
2005-2007 г.г.