В одно прекрасное весеннее утро Ремезов проснулся с твердым ощущением, что ему все надоело… Что все – он конкретно еще не осознал, но ощущение было пакостное, из кровати вылезать не хотелось… Где-то в доме были слышны капризный голосок дочки, не желающей собираться в детсад и жены, строго уговаривающей дочь все-таки собраться и выходить… «Сейчас меня пойдет будить», – обреченно и неприязненно одновременно подумал Ремезов про жену…
– Гошка, подъем! – жена заглянула в щель приоткрытой двери, почти не глядя на Ремезова… несмотря на раннее утро она была уже с уложенными гладкими блестящими волосами и накрашенная, одетая в верхнюю одежду, – мы с Олесей уезжаем, Тубса покорми, не забудь, мне некогда было… и она уходит легким шагом, оставив запах дорогих духов…
Ремезов нехотя встал, начал спускаться по лестнице в душ на первом этаже (рядом со спальней ванная почему-то считалась собственностью жены, впрочем, Ремезова угнетало количество пузырьков и баночек там), почесываясь и давя раздражение… Вот что раздражаться? Все хорошо, дом – полная чаша, есть хорошие друзья, дети растут и хорошеют, жена-красавица, одна-единственная ненаглядная его любовь с седьмого класса… Business is good…
Загружая кофе-машину, Ремезов пытался разложить свое недовольство на составляющие. Дома чисто, одна дочь в институте учится в областном центре, живет в купленной Ремезовым двухкомнатной квартире, другая (радость Ремезова) – в детском саду. Жена работает, хотя может этого не делать, Ремезов зарабатывает и на этот трехэтажный особняк, и на две машины, и на поездки за границу… Хозяйка жена замечательная, выглядит на все сто, умная… Все хорошо – родители живы, даже пес вон красавчег, куплен породистый… Ремезов потрепал Тубса по загривку, подкладывая ему в миску собачьи консервы… Что не так-то?!
В офисе было прохладно, у окна стояла, закрывая фортку, главный бухгалтер Татьяна, она обернулась:
– Здравствуйте, Игорь Тимофеевич, – она улыбнулась одними губами.
Ремезов немного потерялся – Татьяна все несколько месяцев, что работала у них, приходила на работу в неизменно отглаженном синем брючном костюме, только блузки и водолазки менялись. Сейчас она была в платье! Легком, каком-то удивительно женственном… Весна, только что раздражающая Ремезова по дороге на работу неприглядным оттаиванием всякой нечисти, накопившейся за зиму, показалась ему другой… многообещающей… За ней – лето. Отпуск, море, солнце, хоть на 2 недели…
Татьяна на бухгалтера не походила – уж насмотрелся Ремезов на них! Не было у нее ни нарочитой многозначительности во взоре, ни вампирских наращенных ногтей, ни ярких побрякушек. Походила она скорее на медсестричку – невысокая, чисто и однообразно одетая, тихая, с ласковой улыбкой одними губами. Никогда Ремезов не видел ее хохочущей, раздраженной, эмоциональной. Максимальная ее реакция на сложную ситуацию (чего-то случилось с отчетом в преддверии новогодья) – она держалась за горящие щеки ладошками и тихо что-то бормотала под нос… Ремезов тогда заметил, какие у нее прозрачные недлинные розовые ноготки, настоящие, живые… Ему показалось, что он уже сто лет не видел живых ногтей на женщинах – только у мамы и младшей дочки, все остальные дамы вокруг щеголяли с гелево-акриловым великолепием разной степени длины и расцветки… Почему-то тогда на его душе на момент потеплело и эта теплота позволила ему подписать приказ на премию Татьяне чуть больше чем он планировал…
Что он знал о ней? Хороший специалист, аккуратная, замужем, скромная… улыбается нерешительно, без глаз… два сына, родители живы вроде… к ним попала по протекции предыдущей бухгалтерши, уехавшей вообще из города.
Ремезов наблюдал за Татьяной через стеклянную стену между своим кабинетом и ее… Она, склонив голову, писала что-то, отрываясь на монитор, печатала (опять посмотрел на ее ладони, ноготки все также прозрачные и розовые)… «Что-то со мной не то…» – Ремезов сам изумился неожиданно откуда-то возникшему резкому желанию – «Еще чего?! Что это я?!» – он даже растерялся… Жизнь, суета так закруживали, что он уж не помнил, когда испытывал что-то подобное… Редкий семейный секс – это что-то из разряда личной гигиены, а не желания… Сжав зубы, он начал смотреть тупо в стол, стараясь изгнать картину ее склоненной головы, завитка волос у уха, кажется, даже не проколотого, без сережек… Ухо тоже было розовенькое и какое-то…девичье… «Тьфу ты! Надо отвлечься! Этого еще не хватало! Это все ее платье… весна…» – Ремезов резко развернулся на кресле, откатился к столу, за которым принимал посетителей, там лежали какие-то бумаги, рекламные проспекты, свежие газеты (зачем они? Все в инете прочесть можно. Сила привычки). Развернул «Российскую газету», стал читать, постепенно вникая в суть… Картина изящной бухгалтерши таяла…
– Здравствуйте! – на пороге возникла бодрая ярко-рыжая офис-менеджер (как только секретарш сейчас не называют!) Вика. В руках дымящаяся кружка с кофе шефу, в другой – тарелочка с какими-то плюшками. Запахло так аппетитно, как в Вене, Новым годом… Ремезов в Вене просто с ума сошел – потреблял десерты и выпечку в огромном количестве – было так вкусно… Жена ругалась на его растущий живот… Сама она с 7го класса не поправилась ни на килограмм…
– Вик! Ну, просил – ничего мучного, разносит, – Ремезов брюзгливо посмотрел на нее.
– Да у Татьяны день рождения, она принесла, сама пекла, говорит.
– Вик! Ну что такое? – Ремезову стало так маятно на душе, будто он только что лично обидел Татьяну, – чего заранее не предупредила, ну что, работников вагон? – было у него производство, салон и пара магазинов.
– Ну, забыла… – Вика надула яркие блестящие губки. Вика – дочь старых друзей, очень просили Ремезова взять ее на работу. Неплохая девочка, косячит иногда, но несерьезно, вроде как сегодня – забыла предупредить его про день рождения главбуха…
Вечером Ремезов оторвался от телефонных переговоров (это у них вечер, в Москве еще в разгаре рабочий день), посмотрел на оставшуюся одну в офисе Татьяну. Чего домой не идет? Еще в обед Ремезов ее отпустил, сказав несколько дежурных фраз, еще ей подарили затейливый букет (водитель Николай съездил в лучший цветочный) и конверт с денежкой.
– Татьяна! Чего домой не идешь? – он возник на пороге между их помещениями, встал в створе двери…
– Квартальный отчет же… – немного растерянно посмотрела она на Ремезова.
– Горит?
– Нет еще, но все-таки…
– А день рождения? Семья?
– Мальчики в оздоровительном лагере, муж на смене, родители придут в выходные, – она уже не смотрела на Ремезова, опустив глаза в свои записи, задумчиво погрызивая кончик ручки. Невольно Ремезов заметил какие у нее ровные белые зубы, явно не знаюший вкуса сигарет рот… Губы такие пухлые и нежные, как раньше–то он не заметил?… В вороте платья у основания шеи бьется жилка… Это осязаемое подтверждение рядом другого живого человека, женщины, поразило Ремезова, буквально ослепило, он почувствовал как воздух вокруг точно сгущается. Уже ничего не соображая, он сделал два широких шага и положил руку на эту ее бьющуюся жилку… Она, все также не поднимая головы, тихо нагнула шею, коснувшись его руки прохладным ухом… Все тело Ремезова пронзило таким острым желанием, что он невольно заскрипел зубами и резко взяв ее за локти, поднял на ноги… За секунду до того как их губы соединились, он увидел в ее зрачках будто испуг и свое отражение… Дальше все слилось в невыносимо сладкую муку… Он не помнил когда целовался. Жена подставляла щеку при расставании, семейный секс поцелуев не предусматривал, редкие интрижки где-то в командировках были… утилитарными… Давно ему никого не хотелось целовать так… Он будто провалился во времени и опять был тем подростком, который, с трудом преодолев свою застенчивость, пригласил таки понравившуюся девочку в гости, притянул ее к себе и начал неумело целовать… его будущая жена от растерянности держалась руками не за него, а за оборки внизу школьного фартука… Эта картинка ярко зажглась в мозгу, потому что Татьяна тоже пассивно держала руки внизу, его ладони разжались, он осознал что это не она бездейственна, а он, вероятно, жестко и грубо держит ее за локти…
– Прости, – он отстранился, глядя ей в глаза, поглаживая руками ее спину… в ее зрачках не было испуга, но выражение лица было непонятным… Ее лицо было таким свежим, румяным от пережитого только что, как-будто ей не под 40, а 25… А она ведь отвечала ему, на его поцелуи…
– Что-то не так, Таня? – больше всего он боялся, что она сейчас… что? Он сам не мог сосредоточиться и осознать, чего боится…
– Все хорошо, Игорь Тимофеевич, – он не успел осознать, что она привычно называет его по имени-отчеству, он только слышал, что голос ее стал глухим, а соски через тонкую ткань платья прожгли и его через тонкий свитер и футболку…
– Ох, Таня, все, все, надо расходиться срочно… Поехали, подвезу тебя, – Ремезов уже в своем кабинете, ощущая неудобство всем своим существом, стараясь не смотреть на нее, запихивал что-то в сумку, надевал полупальто, перекидывал ремень сумки через плечо…
Ехали молча. Он чувствовал – она хочет что-то сказать, но совершенно не желал помочь ей. Всем нутром он осознавал, насколько же глупо выглядит в этом странном происшествии… Вылезая из машины у своего дома, она тихо говорит «До свиданья» и смотрит Ремезову прямо в глаза, серьезно, без тени улыбки, – и он опять не может понять что в них, в этих глазах…
Практически в ночи, когда дочь набесилась с Тубсом на улице, нахохоталась с моющей ее в пенной ванне матерью, и уснула под его чтение какой-то скучной сказки про очередную принцессу, Ремезов взял телефон и ушел в зимний сад. Редко курящий, он нашел в стоящем тут столе пачку сигарилл и с удовольствием затянулся, глядя через стекло двери выхода во внутренний двор на звезды… Дверь он слегка приоткрыл, чтоб дым уходил… Жена в спальне общалась по скайпу со старшей – Игорь только слышал ровно тараторящую дочь. Ремезов позвонил одному из друзей, позвал к трубе его жену, у которой, он знал, стояла свободная квартира умерших родителей (пока ее сестра не приехала, и вопросы наследства зависли, пускать туда жильцов она не хотела) – и, преодолевая неудобство, максимально индифферентно попросил ключ. Жена друга была понятливая и тактичная женщина, не задающая лишних вопросов, повидавшая в жизни всякое (когда-то с мужем и малыми детьми они бежали из пылающего междоусобицей Баку) – ей ничего не надо было объяснять… Ремезов знал, что она не «сдаст» его жене, живет по принципу «Это ваше дело – не мое», но все равно с этой просьбой будто какие-то нити обрывались… Досадливо подергивая плечом, Ремезов уходит в ванную и долго стоит под почти обжигающим душем. Когда он добирается до спальни, там темно и жена уже ровно дышит. Ремезов ложится рядом и сразу проваливается в сон…
На следующее утро он заезжает за ключом и появляется на работе позднее всех. Но он шеф – ему можно. Татьяна кивает ему из-за монитора, и он не видит ее глаз… Игорь переговаривает с Викой, зазывает ее в свой кабинет, они пьют вместе кофе. Ремезов – демократичный руководитель, а чего не испить кофе, обсуждая насущные вопросы, время еще экономится? Татьяна пьет на своем месте, Ремезов знает – какао… Она опять в синем брючном костюме, голубая блузка оттеняет лицо. Уставшее? Грустное? Ремезов не может разобрать, сжав зубы, старается полностью отключиться от произошедшего вчера и погрузиться в работу… Иногда в течение дня он поднимает голову и смотрит через стекло. Татьяна периодически встает, уходит к Викиному столу, он слышит их голоса, иногда – тихий смех… Она ни разу не смотрит в его сторону, впрочем, как обычно. Отчего ему это почти больно?
В конце дня они опять остаются одни. Ремезов одевается, выходит, спрашивает, глядя исподлобья, почти грубо:
– Ты идешь?
Татьяна молча одевается, блокирует компьютер, берет сумочку. В машине они молчат. Она не удивляется, ни о чем не спрашивает, когда они входят в чужую квартиру… Не сняв пальто и обуви, они сразу начинают целоваться… Как-то, снимая по дороге вещи, оказываются в комнате. Остановиться уже не представляется возможным.
– Милая?! Да? Да? – Ремезов совсем теряет голову, его руки уже жадно трогают ее везде…
И ее глухой и тихий голос:
– Да… – и ее руки на его затылке, потом на его голой груди, потом на его спине…
Ремезов смотрит в чужой потолок, Татьяна лежит на его плече лицом вниз, его рука бездумно трогает завитки ее волос на затылке… Она такая нежная, что Ремезов не может опомниться. Он чувствует себя одновременно пустым и гулким, как медный таз, в котором мать варит варенье и переполненным, как ваза с клубникой летом… Господи, что за странные аналогии? В комнате свет только от уличного фонаря…
– Тебя не потеряют? – спрашивает он.
– Потеряют, – тихо говорит она…
Она поворачивает голову и смотрит ему прямо в душу… Ремезов неожиданно начинает чувствовать какое-то глубинное неудобство, будто несправедливо поступил с ребенком. И одновременно – что-то похожее на любовь. Последнее что он знал о любви – это голосок младшей и ее ручонки, обнимающие его за шею…
Но здесь было другое, забытое, что это за ощущение, что происходит с душой в такой момент? И нарастающее желание. Он впивается в ее губы и она жарко отвечает ему… Выходят они из этой квартиры только через час…
Последующие несколько месяцев сливаются для Ремезова в одни сплошные счастье и муку… Он не в силах с ней расстаться, он не в состоянии ни о ком, кроме нее, думать, он не видит ничего, что происходит вокруг… Если бы не постоянное напряжение, что надо быть начеку, чтоб ничего не раскрылось, он бы совсем потерял голову… Все разлетается вдребезги в первую июньскую пятницу. С утра Татьяне кто-то звонит, и она отпрашивается домой. Ремезов не вникает в ее аргументацию, переданную Викой, потому что едет по делам в администрацию. По пятницам он традиционно обедает у родителей. Отец на работе, мама стоит у плиты, Ремезов рассказывает ей что-то про младшую… Мать не перебивает его, дослушивает историю, смотрит ему прямо в глаза (Ремезов хлебает суп), присаживается напротив.
– Игорь, нам надо серьезно поговорить…
Ремезов давится, кашляет, прокашлявшись, спрашивает:
– У вас что-то со здоровьем? Папа?
– Нет, Игорь, ты, – мать смотрит ему в глаза каким-то странным взглядом. Ремезов не в состоянии его выдержать. Он опускает глаза в тарелку, понимая, о чем будет разговор, и уже осознавая весь ужас своего положения. Машинально начинает опять есть.
– Ты все понял, мой хороший?
– Да…
– Надо прекращать, Игорь… у тебя семья… Оле знаешь как тяжело?
– Откуда она знает? – Ремезову будто в лицо плещут кипятком, а на душе становится совсем погано…
– Знает… заканчивай, сын… думаешь, я не понимаю каково тебе?
– Я ее люблю, мам…
– И что? Уйдешь из семьи? 25 лет жизни оставишь просто ради любви? Того, что и руками потрогать нельзя? Есть же долг, в конце концов…
– Не знаю я, что мне делать, как жить, – напряжение последних месяцев сказывается и Ремезов к своему ужасу осознает, что у него в глазах встают слезы. Он вообще не помнит когда плакал последний раз…
– Вот и послушай меня, милый, – мама подходит к нему и гладит его по затылку.
Ремезов давит комок в горле, пытаясь сглотнуть, а все не сглатывается…
– Мам… меня Ольга за все годы ни разу так по затылку не погладила… а она…
– Ох, милый… ну все разные…
– Но она просто меня погладит – и я жить хочу… понимаешь, ЖИТЬ?! Впервые за последнее время. Ей ничего от меня не надо, я предлагал, вообще ничего, ни подарков, ни развода… – Ремезова пронимает, он наконец-то может с матерью поговорить об этом всем. У них всегда были доверительные отношения, и он мучился кроме прочего эти месяцы, что не мог с ней поговорить…
– Но у вас же дети… как вы можете?
– Можем, мам… что дети? Мы же не бросаем никого… Мы в семьях. Все нормально, – Ремезов приосаняется, настолько ему этот аргумент кажется здравым… Мать смотрит на него с сожалением…
– Мы сегодня Олесю заберем из садика на выходные, а ты переговоришь с женой. И с ней…
– Я не хочу.
– Надо.
Ремезов вскипает:
– Да что такое?! Я – взрослый уже! Мне 40 лет! Какого черта?! – возмущенно он бежит в прихожую и начинает шнуровать ботинки. Резко начинает колоть в левом боку…
– Спасибо за обед, – буркает он, выбегая за двери… На работу ехать нет никаких моральных сил… Он едет домой. К его изумлению жена оказывается дома. Она не смотрит на него, возится в холле, выволакивает свой чемоданчик на колесиках:
– Гошка! Я взяла 2 недели отпуска и еду к Гале погостить, у нее сессия, ей нужна моя помощь в хозяйстве, кормить ее буду…
– Оля, – только и может произнести Ремезов…
– Машину в техсервисе проверили, я ее заправила, не волнуйся, доеду – позвоню…
– Оля!
Она поднимает глаза, смотрит ему прямо в лицо и он видит, как у нее в глазах стоят слезы:
– Гошка! Я не могу больше… Реши уже что-нибудь… Я не могу так жить дальше… делать вид, что я ничего не вижу, не знаю…
Он молча сторонится, давая ей выход, и она уезжает. Ремезов бездумно идет на кухню и достает из холодильника литровую бутылку виски… Он пьет в спальне, тупо глядя в потолок, телевизор включен на Россия 24, но он ничего не видит и не слышит… Засыпает. Из сна его выдергивает настойчивый звонок, он берет трубу, не глядя, чей звонок. За окном темно.
– Ты козел! – возмущенный визгливый голос старшей дочери выводит его на минуту из опьянения.
– Да ты как с отцом…
– Какой ты мне отец, нах?! Козлина! – дочь орет, захлебываясь гневом, сзади слышен возмущенный (кем? дочкой? им?) голос жены. Ремезов отбрасывает телефон, не вникая в ее вопли… Пусть себе орет… Внизу слышен звонок от ворот и лай Тубса… Ремезов скатывается вниз, идет к воротам, за ними – чей-то силуэт! Какой-то мужик бьет Ремезова в нос, как только он открывает ворота. Удивительно, но Ремезов остается держаться на ногах, только растет недоумение, что творится-то?! Кровь капает в пыль. Тубс прыгает вокруг них, лает…
– А суку эту вообще убью, – зло говорит мужик и Ремезов осознает, что это муж Татьяны.
– За суку ответишь, – Ремезов бьет мужика тоже прямо в лицо… Они начинают неуклюже драться прямо в воротах. Тубс захлебывается кашлем от лая, в соседнем особняке загорается свет и голос соседа – Игорь! У тебя все в порядке? У Ремезова все плывет перед глазами и сливается в единый ком – соседи их разнимают, муж Татьяны орет какие-то угрозы, потом пропадает куда-то, Ремезов один пьет на своей кухне обжигающий чай, ночь, луна светит как сумасшедшая, на пороге возникает опухшая от слез и ударов Татьяна, Ремезов бежит убивать ее мужа, Татьяна бежит рядом и, сдавленно рыдая, уговаривает его этого не делать, и он ненавидит ее мужа и за эти рыдания тоже, они оказываются на той квартире и засыпают, обнявшись – и этот бесконечный день заканчивается….
Все лето Ремезов разрывается на части, пытаясь решить неразрешимое. Одно успокаивает – родители на все лето увозят младшую на свою родину, они всегда на лето уезжают туда с внуками… и хотя бы ребенок оказывается далеко ото всего. Старшая приезжает на каникулы, разговаривает с ним по-хамски, не становится вежливее даже когда он покупает ей сережки с бриллиантами… Жена так и не возвращается, на работе выясняется что она уводилась, общие друзья говорят – ищет работу в областном центре… Он покупает ей и дочери тур в Доминикану… Они живут с Татьяной на той квартире, в особняк Ремезов приезжает только сменить одежду, накормить Тубса и полить цветы… Он не может понять на каком он свете и все чаще пьет… Муж и родители Татьяны не дают ей встречаться с сыновьями, она иногда тихонько плачет, думая что Ремезов этого не видит… В конце августа Игорь и Татьяна наконец уезжают в Крым… Там, в отрыве от повседневности, только вдвоем, они проводят дни и ночи… Татьяна наконец рассказывает ему, что муж ее ревновал и до этого, распускал руки, а уж когда появилась реальная причина для ревности – совсем сорвался… В душе Ремезова чувство вины (в первую очередь перед этой хрупкой женщиной) растет все сильнее… Не в состоянии справится с этим один, он все чаще прибегает к помощи неизменного друга – виски. И курит как сумасшедший… Татьяна не умеет упрекать и ругаться, но с каждым днем становится грустнее и по утрам ее выдают заплаканные глаза… Последние три дня Ремезов пьет не переставая, последнее, что он помнит, – это глаза Татьяны, ее руки, пытающиеся тянуть его куда-то и его собственные, – отталкивающие ее… Ее слова, что она кому-то звонит… Ненадолго он приходит в себя у какой-то бетонной стены, весь в грязи, что за день, сколько он здесь – неизвестно, напротив стоит его жена и один из его друзей. Ремезов трясет башкой – это какой-то глюк… Он позволяет им увести себя, жена моет его в какой-то ванной какого-то отельного номера, он пьет из ее рук какие-то таблетки, голова раскалывается, потом они оказываются в самолете и летят домой. Ремезов все не может понять – правда это все происходит или нет… Он то проваливается в сон, то выныривает, но реальность его не устраивает и он опять засыпает… Они прилетают в холодный уральский сентябрь, Ремезов наконец засыпает в родном доме…
Следующие годы идут, будто не было этих странных замороченных месяцев… Дом, младшая пошла в школу, старшая, изредка приезжая, всегда говорит с ним по-хамски, зимой – лыжные склоны, летом – жаркие южные пляжи. Жена ни полусловом не напоминает ему что что-то было, только резко ставит условия, если шуба – то ни менее трех тысяч евро, ну и все в таком духе… На работе новая главбух – с ногтями и побрякушками, с псевдозначительным взглядом. О Татьяне он только знает, что она уехала с детьми в другой город, он даже не знает куда… Муж ее тоже вроде уехал… Иногда Ремезову кажется, что у него вынули душу и тогда спасает стакан с виски… Он все чаще пьет, почти каждый вечер уже…
март 2011 г.