Глава 22. Конное турне

Вячеслав Вячеславов
Мы начали прощаться. На глазах сестёр слёзы. Сельма протянула дочери узелок с испеченными накануне медовыми пирогами с инжиром. На сей раз наши котомки намного легче, от тяжёлого золота избавились. Лошадь и жеребец застоялись, нетерпеливо переступают копытами, играют друг с другом, легонько покусывают. Нубийцы едва сдерживают за повод вскидывающиеся головы, и умудряются, как бы ненароком облизывать взглядом раскрасневшуюся Снофрет, стоящую в обнимку с матерью. Да и я не перестаю любоваться своей возлюбленной.

Сказал ребятам строгие напутственные слова, чтобы не думали отлынивать от работ и охраны семьи, мол, я и наказывать умею, не только миловать. Вроде бы поняли. Заверили, что ночное происшествие больше не повторится. Парням от 18 до 25 лет. И уже шесть лет как находятся в плену, успели поменять четырёх хозяев. Не успел расспросить, по какой причине их часто продавали? Нерадивость или что-то иное?

Ещё раз дружно обнялись. Маху и Нубнофрет схватили меня за талию, уткнулись лицом в мою куртку, не желая отпускать. Я растерянно гладил их худые плечи, приговаривал утешающие слова, сам не ожидал, что они так быстро привяжутся. Много ли внимания нужно ребятам, которые почти не видели ласки даже от родителей постоянно занятых работой? Тихо сказал:
— Снофрет тоже хочет с вами проститься. Обнимите и её. Она вас любит.

Нехотя разомкнули руки, подошли к сестре, едва сдерживая слёзы. Быстрые уговоры, обещания невозможного. Чтобы не затягивать прощание, подсадил Снофрет на подвязанную попону, сам лихо вскочил на жеребца, неистребимо мальчишеское желание покрасоваться перед зрителями, и мы поскакали на восток, к Нилу, обгоняя пеших с котомками, медными кувшинами на голове, мулов и ослов с поклажей.

На большом, кое-где взлохмаченном тростниковом плоту переправились на восточный берег Нила и лёгким аллюром устремились на юг, в Фивы. На этот раз я не хотел быть привязанным к реке, откуда не много увидишь, а со мной и мои современники.

Снофрет держалась на лошади уже вполне уверенно и даже пыталась скакать галопом, думаю, когда звучащая музыка вызывала особый восторг, и не терпелось как-то выразить его. Я даже позавидовал ей, представлял, каково это — впервые услышать «Ave Maria» Шуберта, рондо капричиозо Сен-Санса, классические итальянские арии в исполнении лучших певцов мира за последние двести лет. Ей нравилось почти всё, кроме усложнённых симфоний и органной музыки, которая слишком сильно действовала на впечатлительную, девственную натуру.

Порой брало сомнение, имею ли право столь весомо вмешиваться в воспитание прежде девственного музыкального вкуса девушки, и какой след останется после моего ухода? Недостижимый идеал, который может искалечить психику. Но я исходил из собственных предпочтений: лучше знать, чем находиться в неведении.

Я всегда с интересом читал прогнозы экстраполированного будущего, пытался его представить. Если Снофрет удалось хоть каким-то боком прикоснуться, услышать музыку небесных сфер, то почему нужно лишать этого удовольствия? Музыка не сможет сильно повлиять на техническое и философское развитие Позднего Египта. Всё останется на своих местах.

Мы опережали медлительные караваны верблюдов, мулов, ослов. Многие путники несли поклажу на себе — это самые беднейшие, в силу каких-то причин сорвавшиеся с места; неизведанное всегда манит своей предпочтительностью, особенно, когда терять нечего. Останавливаясь на привале на обед, мы старались их подкармливать, с горечью понимая, что всем не поможешь: раздать можно всё, но нас потом никто не защитить от голода, за продукты нужно будет унижаться и долго работать.

По дороге ни к кому не присоединялись, всадники почти не встречались. Пеших они высокомерно не замечали, на нас заинтересованно поглядывали, окликали, расспрашивали, но мой уверенный и независимый вид не давал им повода для поиска причины к конфликту. Да и нам не нужно было прикрытие; разбойники, приметив нас в городе или в пути, потом не могли догнать, а на привалах были не в силах преодолеть наведённый страх.

Мы эгоистически наслаждались своей обособленностью, уединением, старались не замечать дорожных неудобств, пригревшихся скорпионов, многочисленных змей, заносчивого хамства случайно проезжающих мимо нас вельмож, богатеев. Их чванство и глупость во все времена неистребимы и часто их же и наказывает ответной мерой. К сожалению, не все это понимают.

Всякий раз Снофрет выжидающе и требовательно смотрела на меня, ожидая, что поставлю на место обидчика, но я отворачивался, спокойно поправлял котомки на крупе жеребца, делая вид, что ничего страшного не случилось. Подумаешь, всего-навсего, уязвили наше драгоценное самолюбие. Зато, какой всплеск эмоций последует у будущих зрителей!

Впрочем, Николай Русланович одобрит проявленную сдержанность, которой мне явно не хватает в этот выброс. Я нарушил всё, что можно было нарушить, и не было оправдания, с точки зрения моих современников. Любовь к пятнадцатилетней египтянке лишь усугубляла вину. Я не имел права на любовь в прошлом. И никому нет дела, что у меня нет её и в настоящем.

Какая насмешка судьбы: в современном мире, где тысячи, миллионы свободных девушек, я не смог найти себе пару. Нашёл в прошлом, где девушки не избалованы эмансипацией, не курят, не пьют, смотрят на мужчину с уважением и не наставляют ежедневные рога. Впрочем, я не прав. Всё зависит от окружающей среды.

И здесь, в высшем, жреческом, придворном, чиновничьем, купеческом, воинском обществе, царят свободные нравы безнаказанности и полнейшее отсутствие какой-либо морали, каждый руководствуется своими шкурными интересами и страстями.

День за днём мимо густонаселённых городов, селений, храмов, бесчисленных каналов со шлюзами и без, но с непременными водяными черпалками, шадуфами с полотняным или глиняным ведром. Все стремились напоить быстро пересыхающую землю, чтобы вырастить урожай, на который уже нацелены те, кто к нему совершенно не причастен и даже руки не приложил.

Мы не успели доехать до Ахетатона, багровый закат застал в маленьком пригородном посёлке камнетёсов. Не стали спешить к городу, выбрали на окраине дом пообширнее и попросили пристанища на ночь. Большая семья кузнеца при храме Хатхор радушно приняла. В серых скучных буднях любой гость — подарок. Пытались зарезать барана. Я не позволил. Незачем на ночь перегружать желудок. Обошлись жареной рыбой, горькими травами, сыром и фруктами.

 Кузнец угостил местным пивом, весьма своеобразным на вкус, привыкнуть надо. Вспомнилось, что в прошлом, ХХ веке, некоторые любители пытались изготовить египетское пиво по древним рецептам, но вышло слишком накладно, пятьсот долларов за литр. Толстосумы заказывали, выставляясь друг перед другом, и не желали признавать, что овчинка выделки не стоила: король в очередной раз оказался голым.

Я не смог одолеть и чашку, привыкнуть нужно к своеобразному вкусу, но Снофрет пила с удовольствием, была бы не прочь выпить ещё, но хозяин не предложил, незачем женщине зря переводить ценный напиток.

В благодарность за гостеприимство рассказал многодетной семье о похождениях вельможи Синухе, классическую историю, записанную на многих папирусах Египта. Часто жрецы заставляли своих учеников ради практики в десятый раз переписывать папирус. Но вся беда в поголовной безграмотности, бродячих рассказчиков недостаточно, чтобы весь народ знал свою классику.

Рассказ с комментариями занял полтора часа. К концу истории передо мной сидело сорок три человека, набежали соседи, и все жадно внимали моим словам. Они были готовы слушать всю ночь. Пришлось сослаться на усталость от долгой дневной поездки. Хозяин уговаривал остаться ещё хотя бы на один день, обещал собрать с соседей четверть мины золотом за мои новые рассказы, мол, они ещё не слышали столь искусного рассказчика.

Я с горечью вспомнил Гомера, которому придётся декламировать Илиаду за скромный ужин. Ценят независимых, но не тех, кто предлагает оказать услугу. Даже сварливая жена Гомера не дорожила им, оставила с детьми и ушла к другому, более богатому.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/512