Переход в реальность был отрезвляюще жесток. Сторожка сработала колющей болью в левой ступне. Я вскинулся, но на нас, обнаженных, сплетенных в одно целое, успели накинуть грубую пеньковую сеть и крепко стянуть, обездвижив. Лицо Снофрет щекой прижато к моей груди, одно её колено с бедром протиснуто между моих ног, мои руки немного защищают её тело от болезненно вдавливающих узлов, но и только, мы даже пошевелиться не могли. По яркой отдушине видно, что во дворе давно уже день. Заспались. Сам виноват — непростительно расслабился. Но кто бы мог подумать, что Соломон решится на агрессию?!
— Артём, я не хотел лишаться твоего общества, поэтому решил задержать, хотя бы таким образом, — раздался сбоку спокойный, чуть ехидный голос Соломона. — Ты вчера произвел на меня огромное впечатление своим бесстрашием, посмел возражать, настаивать на своём. Видимо, чувствовал за собой непобедимую волшебную силу. И мне пришлось прибегнуть к грубым, но действенным мерам защиты. Надеюсь, сейчас ты не станешь упорствовать в своих заблуждениях и согласишься с моими предложениями?
Преодолевая боль от грубого узла сетки, впивающегося в скулу, я медленно повернул голову и, только скосив глаза, увидел царя с любопытством рассматривающего мой спецкостюм, приподняв его с халата, лежащего на циновке.
— Да ты полон тайн, Артём, как и твоя удивительная одежда. Что это? Короткая рубашка, нижнее шёлковое одеяние. Никогда не видел подобного раскроя и роскоши достойной царя, или царского сына. Какой в этом смысл? Кто ты? Великолепный нож?! Необычайно острый, легко режет волос. В него смотреться можно, отполирован, как зеркало. Он стоит целого состояния, если не бесценен. Кто его сделал? Величайший мастер! Любой царь отдаст за него пять рубинов! Как много у тебя отделений, вшитых сумочек, непонятных предметов. И золота у тебя в достатке. Любого моего чиновника подкупить сможешь. А это что такое? И здесь! Ого! Ты меня не перестаёшь удивлять.
— Соломон, зачем поступаешь столь вызывающе грубо, недостойно царя? Я тебя не обижал, был хорошим гостем, сделал подношение и готов был уйти с миром.
— Артём, ты считаешь свой отказ, вернуть мне Снофрет, правомерным? Ты нанес мне обиду, которую не прощают. Ты многое утаил от меня. Обманул, сказав, что прибыл в Иудею через Яффу, на самом деле — пришел с востока. Это веский довод, чтобы задержать тебя и узнать правду.
— Сделать своим пленником?
— Если не договоримся.
— О чем?
— Ты возвращаешь мне подарок, соглашаешься стать моим советником и рассказываешь всё о своих тайнах. Ты возбудил моё любопытство. Я чувствую себя десятилетним подростком, стоящим перед дверью с сокровищами. Скорее же, дай мне ключ!
— Ты думаешь, в качестве пленника я буду хорошим советником?
— Другого выбора у тебя не будет. Рассказывай.
— Соломон, неужели ты полагаешь, что в столь неприглядном виде, я стану тебе что-то рассказывать, мило беседовать? Мне и Снофрет больно, сеть слишком туго впивается в тело. Освободи нас, дай одеться, а потом уже ставь свои условия. Думаю, я вчера необдуманно себя вёл, ты прав в своей обиде на меня. Нам нужно заново всё обстоятельно обсудить. Давай сядем за стол переговоров.
— Разве есть такой стол? Не принимай меня за глупца. В своей сатанинской коже ты неимоверно смел и независим. В этом я вчера убедился. А сейчас ты ничто. Пыль придорожная. Обглоданная кость в помойной яме.
Я рассмеялся:
— Да ты златоуст, царь Соломон. Умеешь словами унизить человека. Пусть будет по-твоему. Держи обнаженным, если боишься моей одежды.
— Тебя в одежде, — уточнил Соломон. — Это большая разница.
— Хорошо, не давай мне одежду, но только убери сеть, неудобно с тобой разговаривать, лёжа на полу. Тем более Снофрет не заслужила столь печальной участи. Хоть её пожалей. А я, так и быть — постою голым. Я плохо знаю ваши обычаи, предпочтения.
— Снимите с них сеть, — приказал слугам Соломон. — А ему прежде крепко свяжите руки и ноги. Доставленный вчера купец Мусса успел рассказать, как ты изумительно храбр и силён. Пять десятков разбойников бежали от одного твоего вида. Чем ты их так сильно напугал? По внешнему виду не скажешь, что ты обладаешь божественной силой Самсона — короткие волосы, даже рукой не ухватишь, чтобы удержать отрубленную голову. Возможно, ты и без чертовой кожи опасен. Вяжите его ещё в сетях. При малейшей попытке к сопротивлению — снова набрасывайте сеть и стягивайте. В таком виде ты мне нравишься больше, и речи твои, надеюсь, не станут столь обидными. Учти, при дальнейшем непослушании я могу не выдержать и отдать слугам приказ о твоём уничтожении. Зачем мне раб, который не желает повиноваться и подаёт дурной пример моим слугам?
Чуть ослабив сеть, мне туго связали руки и ноги прочной конопляной верёвкой, и только после этого сняли снасть, позволив Снофрет подняться с ложа и надеть платье, а меня грубо толкнули на земляной пол. Я упал на левый бок, испытывая неловкое состояние непривычной беспомощности. Досада на себя, на свой менталитет, свою доверчивость.
— Соломон, я не стану в столь унизительном для меня положении разговаривать с тобой. Освободи хотя бы руки. Ноги крепко связаны. Я не смогу убежать и причинить тебе вред. Твои стражники стоят с мечами. Твой страх должен быть обоснованным. Я один, а вас трое. Не будь пугливей дворовой курицы.
Смущение Снофрет сменилось испугом, смотрела на меня, прижатого небритой щекой к земле, в унизительной позе раба у ног царя, который сандалией небрежно поддел и поправил мою голову, чтобы видеть глаза. Недооценил его. Посчитал заурядной личностью, а он обыкновенный разбойник. Живет по правилам каменного века: Если я не съем тебя сегодня, то ты можешь съесть меня завтра.
Царь медлил, раздумывая, стоит ли давать бОльшую свободу, чем есть сейчас у меня. Приняв моё молчание за покорность и сломленность, разрешил развязать руки и перевернуть на спину, и только тогда заметил:
— Странные браслеты у тебя на запястьях. Красивые. Словно из кожи огромной змеи. Никогда не видел ничего подобного. У нубийцев кольца свободно свисают, а у тебя сидят плотно. Сними, чтобы я вблизи внимательнее осмотрел их.
— Зря, Соломон. Ты проявляешь излишнее любопытство, которое никого не доводит до добра. Постой и подумай над своим неразумным поведением, — произнес я, мысленно переводя излучатель инфразвука в парализующее положение, а правую руку направил на царя и двух слуг, которые моментально застыли возле дверей в положении «замри». Если кто случайно толкнёт, или заденет, свалятся кулем, стоящим без подпорки.
Я подергал тонкую пеньковую веревку, связывающую ноги. Нет, не сдвинуть, крепко и умело связали, туго. Дотянулся до упавшего ножа к ногам царя и, легко, одним движением разрезал путы.
Снофрет, ещё не пришедшая в себя от стресса, с удивлением смотрела на меня, на оцепеневших слуг и замолчавшего царя, который до этого громогласно властвовал в маленькой комнатушке и вдруг почему-то замолчал на полуслове.
Я ободряюще улыбнулся, приобнял её, потом наполнил медную пиалу водой и подал девушке, и сам напился из кувшина, проливая холодную струйку на грудь, потом буднично спросил:
— Ты будешь умываться?
Она отрицательно покачала головой.
— Зря — вода прогоняет остатки сна. Хотя, верно, сон нам успешно и далеко вышвырнули прочь. Ну, тогда я использую всю воду на себя. Полей на шею — сполосну тело. Да не обращай на них внимания, они хоть и соображают, слышат наши слова, но бессильны что-либо сделать. Пройдёт время и они начнут двигаться. Ещё надоедят.
Снофрет в глубокой задумчивости, если не оторопи, взяла двумя руками кувшин и, подняв над собой, полила тонкой струйкой на моё тело. Я растирал жидкость по груди, спине, омыл паховую область.
После ночного бесстыдства трудно держаться и казаться целомудренным юношей. Мои непринуждённые действия вывели её из ступора: взгляд оживился, переместился на мои руки, — губы тронула робкая улыбка, она тоже кое-что вспомнила: взгляд затуманился желанием. Вода стекала на циновку и быстро впитывалась пересохшим земляным полом.
— Жаль, что отказываешься. Хорошо вот так ополоснуться утром. Надо бы снова посетить речную запруду, но царь всё настроение испортил куда-то идти и получать удовольствие. Этой воды вполне достаточно, кожа начала дышать. Снофрет, ты почему всё время молчишь? Даже не возмутилась царской выходкой. Язык проглотила?
— Нет. Я испугалась.
— За себя или за меня?
— За нас обоих. Я представила, что с тобой могут сделать за неповиновение, и мне стало жутко. У нас никто не смеет перечить правителю, сыну Бога. Его желание — закон. Скажет — прыгнуть в пропасть, должен броситься без раздумья.
— Правление хорошего царя заключается в разумном управлении царством, в процветании и благополучии подданных, а не уменьшении и истощении их. Это конечно, в идеале, которого никто не придерживается. Но и к крайним мерам тоже не стоит прибегать. Царская жестокость часто вызывает ответную безжалостность со стороны подданных.
— Ты так сложно выражаешься. Я с трудом понимаю твою мысль, — пожаловалась девушка.
— Но понимаешь же? Было бы желание — понять, а все остальное приложится.
Чтобы тело быстрее высохло без полотенца, я массировал руками кожу на груди, бёдрах, как это часто практикуют йоги, попросил Снофрет:
— Потри пальцами на спине — быстрее высохну. Не хочется надевать костюм на влажное тело. У царя Соломона ни одного полотенца нет, а я не догадался купить подходящее полотно. Твоё присутствие действует на меня расслабляющее, ни о чём кроме тебя не могу думать. Да ещё ночные воспоминания…
Снофрет, подражая мне, послушно начала растирать мою спину. Это её успокоило, даже осмелилась ладонью шутливо шлёпнуть меня по ягодице. Я притянул и страстно поцеловал в губы. Смотрите, мне не жалко, самое интересное вы пропустили. Воткнул нож в чехол костюма, подобрал у ног царя рассыпанные золотые монеты, надел плавки, носки, ботинки. Водрузил поверх костюма халат и подпоясался.
— Ну, я готов. Что будем дальше делать, Снофрет? У тебя аппетит проснулся? Пойдем, поедим, я уже проголодался. Ночью восемь вагонов угля разгрузил. Даже фрукты не удосужились поставить в царские апартаменты. Всё нужно учить, подсказывать.
Снофрет стыдливо замялась, отводя взгляд в сторону.
— Что случилось, милая?
Пальцами повернул её подбородок, но она упрямо смотрела вниз, словно стеснительная Руфь на пшеничном поле Вооза, потом скользнула взглядом на застывших слуг и Соломона, спросила:
— Они долго так будут стоять?
— Тебе что-то нужно? Не стесняйся, говори. Впрочем, догадываюсь. Ты права. Мне тоже кой-куда необходимо. Пойдем, поищем, куда можно отлить ненужное. За истуканов не беспокойся, скоро придут в себя, но нам причинить вред не смогут, поостерегутся, чтобы снова не превратиться в безмолвных болванчиков. А я могу это сделать, если наука не пойдёт им впрок.
Выйдя из нужника, я сплюнул со злости. Экое убожество! Долбаный царёк, не может заставить слуг построить нормальный, удобный туалет. Небось, сам сюда не ходит, оправляется в горшок, слуги выносят. Обычная практика для царей на три последующие тысячелетия.
Подождал выхода Снофрет из соседнего нужника. Вместе прошли на летнюю кухню, слил Снофрет на руки и сам помыл, после этого спросил повара, который завтракал, куском лепёшки подбирая из медной миски ореховую подливу:
— Соломону уже накрыли на стол? В доме? Туда мы и направимся.
Мы прошли в сумрачную трапезную, в которой ещё сохранилась приятная ночная прохлада и слабый запах восточных пряностей. Любой светильник царства не мог бы соперничать с большой отдушиной на южной стене дворца: солнце туда прямо не попадало, но света лилось достаточно, чтобы всё разглядеть: почти полностью уставленный снедью стол, и двоих слуг почтительно стоящих в отдалении у стены.
Они лишь проводили нас удивлённым взглядом, не зная, как реагировать на наше появление без Соломона. Я уселся на его место, в жёсткое кресло, — отсюда обзор лучше. Смогу ли хотя бы на минуту почувствовать себя царём? Снофрет усадил рядом. Входной проём двери на виду, не застанут врасплох, если придумают неожиданно напасть, или начнут метать стрелы.
— Снофрет, наедайся на целый день. Не знаю, где нам придется в следующий раз поесть. Голодными не будем, но такого разнообразия блюд не скоро увидим. Гостеприимные цари не каждый день попадаются. Может быть, ты покинешь меня? Останешься в городе. Возможно, тебе нужно согласиться на статус наложницы царя? Сытая, обеспеченная жизнь. Ничего тяжёлого делать не надо, кроме как ублажать благодетеля. Я вчера не спросил твоего мнения, не до того было. Неприкаянно бродить со мной целыми днями по городам и весям не такое уж большое удовольствие. Пойми, я беспокоюсь и забочусь о тебе. Хочу, чтобы твоя жизнь устроилась как можно лучше. Ты довольно уже настрадалась и натерпелась от этой жизни, пора и пороскошествовать, зажить в своё удовольствие. При умелом поведении станешь царицей. Я к тебе на поклон приду, расскажу о своих скитаниях.
На глазах девушки показались слёзы.
— Я тебе не нравлюсь? Почему ты всё время хочешь от меня избавиться? Ночью говорил иное. Что я самая лучшая. Любишь меня.
— Снофрет, ты действительно мне очень нравишься. В этом ты уже убедилась, из-за тебя готов на любой безрассудный поступок. Ты прелестна, мечта любого мужчины, но Соломон прав, тебе будет утомительно изо дня в день бродить по городам, улицам. Мне тебя жалко, ты такая хрупкая, нежная.
— Я сильная. Ты меня не знаешь. Полагаешь, судьба рабыни была бы для меня легче?
— Нет, не думаю. Никто в мире не должен быть рабом.
— У вас нет рабов?
«Нет», хотел ответить, но задумался, вспомнив андроидов. Можно ли их считать рабами? Да, роботы с искусственным разумом, умеют сочинять вполне сносные стихи, приятную музыку, наблюдать, анализировать, даже экстраполировать, предугадывать наше поведение. Чем не рабы, если исполняют все наши прихоти, интимные желания, порой довольно пакостные? Сказать иначе — это уже расизм. Ответил уклончиво:
— Среди людей рабов у нас нет. В моём государстве.
— Неужели вы сами делаете грязную работу?
— Что ты считаешь грязной?
— Убираетесь по дому, готовите еду, отхожий мусор выбрасываете, на огороде копаетесь?
— Для этого у нас есть сотни тысяч механизмов, миллионы, сделанные из металла и других материалов. Орудия, которые за нас везде работают при помощи определённой научной, волшебной магии. Снофрет, не задумывайся над малым, оно тебе не нужно, морщины от раздумий рано появятся. Хорошо, ты выбор сделала. Пойдёшь со мной. Но потом не плачь, не жалуйся на усталость, неизбежные дорожные неудобства, тяготы. Ну вот и Соломон появился. Рад тебя видеть. Проходи, не робей. Садись за стол, угощайся. Ты же ещё не успел позавтракать, сразу мной занялся. Экий ты, неуёмный. Ну что, легче тебе от спешки стало? Сразу за сеть, допрос, унижения. Как грубо и недостойно царя, столь известной личности! А у тебя отличный повар, вкусно и разнообразно готовит. Снофрет, попробуй перепелов в ореховой подливе, пальчики оближешь. Смотри, язык не проглоти. Обалденный аромат! Специи не перебивают естественный запах. Я всё не могу понять, догадаться, как у вас перепёлок ловят? Они такие маленькие. Стрелой не попадёшь. Сетей не наставишься. Впрочем, и ты можешь этого не знать. Твоё дело их есть. Вкушать.
Соломон настороженно, как бы бочком, присел на скамью напротив. Глухо спросил, сглотнув слюну:
— Артём, теперь ты царем будешь?
— Зачем мне нужно твоё царство, Соломон? Разве я вчера пришел к тебе и сказал: Отдавай мне своё царство? Нет. Я уважительно подарил тебе двух рабынь, был вежлив с тобой. А ты почему-то решил напасть на меня во время сна, когда я был полностью беззащитным. Напугал мою женщину. Меня обидел, унижал, хотел сделать из меня раба, чтобы повелевать. Напрасно ты так поступил.
— Я сожалею, Артём, — хмуро произнёс царь, отводя глаза от гневного взгляда Снофрет, которая не могла забыть недавно перенесённого унижения.
— Надо думать, прежде чем что-либо сделать.
— Ты наделен необычными возможностями. Ты бог, Артём?
— Нет, я не бог. Человек. Бога нет на земле.
— Да. Об этом мне говорил в Египте Энной, верховный жрец храма Амон-Ра.
— Неужели? Вот это дела! Сами знают, что бога нет, а народу мозги впаривают. Ничего, не обращай внимания на мои непонятные слова. Ешь. Правда, мы всё тут переполовинили, но тебе хватит. Всё поставлено с запасом, от голода не умираешь. У тебя есть лошади?
— Две лошади и жеребец стоят на конюшне.
— Снофрет, ты когда-нибудь ездила на лошади?
— Нет, только на осле.
— Значит, навыки есть. Научишься. На лошади лишь немного выше, да ноги шире расставлять придётся. Неудобно, но привыкнуть можно. Так вот, Соломон, в наказание тебе за недомыслие по отношению к нам, прикажи слугам приготовить к выезду: мне — жеребца, Снофрет — смирную лошадь. Пусть постелют мягкие попоны, самые лучшие, на которых сам ездишь. И приготовят нам еды в долгую дорогу. Снофрет, проследи, чтобы еду не попытались отравить. С них станется. Ни перед кем не робей. Пока мы не уехали, ты здесь царица, и можешь всем приказывать. Им выгодней нас быстрей спровадить, чтобы забыть о нас, как о самом страшном сне. Не так ли, Соломон?
— Это был сон?
— Да. Это всего лишь страшный для тебя сон. Забудь обо мне и моей спутнице. Мы тебе случайно приснились. Снофрет, ты наелась? Ну и хорошо. Пойдем собираться в дальнюю дорогу.
Соломон смотрел на меня как на исчадие ада. Поэтому, когда я предложил открыть сокровищницу и поделиться ювелирными изделиями, золотом, которые намеревался оставить Снофрет после расставания, он не особенно возражал, и был рад, что я взял не так уж и много, всего лишь две тяжёлые котомки, в полусотню килограммов, которые перекинул на попону через спину жеребца; галопом не поскачешь, но шагом вполне можно долго ехать, если внимательно следить, чтобы не было потёртостей кожи.
Подлость и коварство всегда нужно наказывать, чтобы не возникало иллюзий о безнаказанности. Впрочем, я его не осуждал. Он жил в своём мире и действовал, сообразуясь современной ему этикой и моралью. Я бы на его месте поступил точно так же. Нечего посторонним шастать по временам и вмешиваться в чужую жизнь, соблазняя прекрасной египтянкой.
Сборы заняли около получаса. Равномерно распределил продуктовые мешки по обеим сторонам крупа лошади, подсадил Снофрет, сам сел, и мы выехали из царского двора без объятий и прощальных слёз, — некому лить. Ворота без охраны. Видимо, стражникам стало известно об утреннем происшествии, попрятались.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/429