Глава 8. Закулисные тайны царя Соломона

Вячеслав Вячеславов
       Я с любопытством посмотрел на мужчину, которого Соломон назвал Завуфом. Так вот ты какой, о котором в Библии упомянуто: «друг царя», сын священника Нафана. Приятной внешности, аккуратный нос, чуть полноватые губы, каштановая бородка; более представителен и харизматичен, чем царь. Им бы поменяться местами, положениями.

— Для того дороги и протоптаны, чтобы по ним ходили караваны, бездомные и бездельники. Часто они не знают, где их родина. Им везде хорошо, если подадут кусок лепёшки, — индифферентно пожал плечами Завуф. — Не обольщайся, Соломон.

— Ты излишне суров. Никогда ничему не удивляешься, словно столетний мудрец, — усмехнулся царь. И мне: — Артём, останься после приёма. Хочу с тобой говорить обстоятельнее. А ты кто? — он взглянул на Муссу. — Кажется, мы уже виделись, напомни, когда? О чём тогда беседовали?

Мусса начал подобострастно отвечать. Соломон скучающе слушал. Поняв, о чём идёт речь, перебил:

— Фараон Суссаким, бывший вождь ливийских наёмников, достаточно выделяет золота на охрану караванных путей воинскими заставами, содержании фортов, колодцев. Я не в состоянии с ним соперничать.

— Заставы Суссакима на дорогах в Египет, а твои дороги на север и в Месопотамию беззащитны, словно юная девственница перед насильником! — в сердцах вскричал Мусса. — Мой караван подвёргся нападению уже в твоих землях, перед рекой Иордан.

— Я тебя понимаю, обидно терять драгоценный груз и людей. Но и ты должен сознавать мою правду, если фараон узнает, что я набрал дополнительных воинов для охраны дорог, то может сократить свои караулы, заставы, посчитав, что я взял на себя столь обременительную обязанность, и всё останется без изменения. Я допускаю, может быть, ты и прав: разбойники обнаглели, не испытывают страха при нападении на караваны. Но сейчас ты выбрал неподходящее время: почти всё золото, поступаемое от налогов, уходит на строительство нового храма, содержание наёмников, моего двора.

— Государь, ты больше теряешь от разграбленных караванов! Купцы не рискуют отправляться в путь без внушительной охраны воинов, а их услуги дорого стоят, едва ли не четверть стоимости перемещаемого товара. Вчера мы едва отбились от разбойников. Если бы не Артём, не смогли бы вернуть караван. Его уже увели…

— Я сказал — ты услышал.

         Соломон с досадой отвернулся и махнул рукой, завершая бестолковый разговор.

Странно, красота рядом стоящей Снофрет оставила его равнодушным, на смазливых еврейских девчонок даже не взглянул. Закончив расспрашивать других, впервые пришедших, он больше никому не предложил остаться.

Чем же я его привлёк? Светлое лицо. Четырехдневная колючая щетина. Решил не бриться. Отпущу бороду, чтобы не выделяться среди бородачей, а то меня принимают за молодого, не достойного уважения. Дома сбрею, через три месяца. Машинально провёл по колючей щеке ладонью и заметил пытливый взгляд Снофрет. Пытается понять, кто я, какой? И я тебя не знаю. Нам не понять друг друга, мы из разных миров. Можно лишь догадываться.

Вздохнул. Что же мне с вами делать? Антуан де-Сент Экзюпери давно уже сказал:
«Мы в ответе за тех, кого приручили».

И уж  тем более, кого купили. Не надо было связываться, выкупать из рабства. Хреновый из меня разведчик, не могу совладать с жалостью. Я тогда лишь на миг представил этого скота Харнама насилующего Снофрет, и вмешался, не думая о последствиях. Благоразумие заблокировало яростью. Тест на пригодность к профессии хронавта я не прошёл. Последствия будут весьма печальными.

Непростительно расслабился в этой ветхозаветной глуши, позволяю эмоциям брать верх над разумом. Что если пожаловать девчонок царю? Правители любят подарки, подношения, грубую лесть. И девчонки пристроятся.

Всё же при царском дворе им будет лучше, чем в рабстве у кого бы то ни было. Чем меньше чиновник, тем на большую пакость он может сподобиться. И мне на будущее будет наука — не вмешиваться в местечковые дела. Я не Бог, всем не смогу помочь. Не только благими намерениями вымощена дорога в ад, как сказал Сэмюель Джонсон, но и, как правило, бездумными поступками. Лень поразмыслить.

Нам не дано предугадать, какие последствия вызовут наши слова и деяния. Но это не означает, что надо смирно сидеть сложа руки и бесстрастно наблюдать за действующими на арене жизни. Сам себе противоречу. Не для того меня отправили в прошлое, затратив уйму энергии, чтобы я спасал от насилия смазливых девиц. Нужна беспристрастность ро;бота и некоторая отстраненность от творимого беспредела. Но человек не бездушная машина, любит лить слёзы даже над вымыслом.

Наконец Соломон поднялся с трона и небрежным жестом отпустил всех. Жёны направились в одну сторону, сыновья, не оглядываясь, — в другую, а мне он дал знак следовать за ним.

Рука об руку царь с Завуфом, Иософатом направился в каменный дом, который в моём представлении совершенно не походил на царскую резиденцию — серая невзрачная коробка без окон с парадного входа, лишь узкие вертикальные отдушины, в которые солнцу трудно пробиться. О многообразии архитектуры здесь ни малейшего понятия. На первом месте скупая рациональная целесообразность. Составители Библии сильно преувеличили богатство и возможности Соломона.

— Государь, — с напором окликнул я, чтобы наверняка приостановить продвижение Соломона, пока он не скрылся в здании, — разреши сделать подарок. Я сегодня купил трех рабынь и хочу подарить тебе, — показал рукой на девчонок, испуганно застывших слева от меня.

Царь замедлил шаг и оглянулся, чуть развернувшись корпусом, милостиво кивнул, губы чуть тронула довольная улыбка, приказал вельможе:

— Ахисар, займись рабынями. Покажи место.

Чиновник махнул девчонкам рукой и, не оглядываясь, направился к левому зданию, уверенный, что за ним последуют без промедления.

— Артём, соверши ещё одну милость: если можно, я хочу принадлежать тебе, а не царю, — вдруг громко и решительно произнесла Сноферт.

Соломон окинул удивленным взглядом девушку, словно вдруг заговорившую валаамову ослицу.

— Рабыня успела проникнуться к тебе любовью и осмеливается возражать твоим словам? — с ехидцей спросил он.

Я смутился, мельком взглянул на девушку, которая умоляюще и разочарованно смотрела на меня, мол, не ожидала от тебя столь быстрого предательства. Я виновато развёл руками, кивнул, мол, сам знаю, грешен, не надо было с вами связываться, тогда и претензии не к кому было бы предъявлять.

— Государь, я временный и случайный гость в твоем царстве. Снофрет не понимает: мне здесь ничто не может принадлежать, поэтому и делаю тебе подарок. Я их случайно купил сегодня утром, чтобы не достались плохому хозяину. Он был чрезмерно груб с ними. Так добропорядочные евреи не поступают. Думаю, у тебя им будет намного лучше, чем со мной или с ним.

— Ты их пожалел, поэтому и купил? Странный способ соучастия и помощи рабам. Впервые о таком слышу. Ты же их до этого не знал, не видел. И, как я понял, в моём царстве недавно, не успел обзавестись слугами. Согласен, пусть Снофрет временно, пока гостишь в моём царстве, останется твоей рабыней. Я не возражаю. Кто-то же должен тебе прислуживать, мыть ноги, подавать еду, воду? Перед тем как уйти из моего царства, вернешь в мой двор. Ахисар пристроит рабынь. Не волнуйся за них. У меня редко наказывают плетьми. За серьёзные проступки: воровство, клевету, распри и козни, драки между собой — продаю другим хозяевам, более строгим. Но такое бывает не часто. Мои рабы предпочитают послушание.

Ахисар увел понурившихся Элаа и Амину в двухэтажный дом, стоящий слева. Они даже не оглянулись на меня, их так быстро предавшего, а Снофрет, смущенная своей смелостью, поспешила за мной в большую сумрачную приёмную, уставленную вдоль стен черными и белыми статуями языческих богов.

Не хватало яркой подсветки, чтобы почувствовать себя в музее египетского отдела. На подставке из эбенового дерева, гордо подняв голову, важно шествовал круторогий нефритовый Апис высотой в 30 сантиметров. Старые еврейские божества не забываются.

Соломон уселся на трон, который слуги занесли с улицы и поставили на земляной пол, а мне указал на место перед собой.

— Рассказывай. Что привело тебя в моё царство?

— Простое любопытство, Государь. Желание увидеть тебя, твоё царство, ибо с детства наслышан о твоей мудрости.

Черт! Прокололся! Прикусил болтливый язык. С какого детства? Он лишь на десять лет старше меня. Но Соломон и ухом не повёл, счёл оговорку обычной восточной цветистой вежливостью.

— Кто ещё с тобой пришел? Где они? Почему не явились на приём? Что спешат высмотреть?

— Я один. Некому высматривать. По пути примкнул к каравану, идущему из Ниневии, помог отбиться от разбойников. Скажи, Соломон, есть ли в твоём царстве нечто такое, чего нет в других царствах и для этого нужно заслать специального разведчика, чтобы узнать тайну?

Царь усмехнулся, презрительно сжав губы.

— У тебя дурная привычка — считать другого глупее себя. Ты прекрасно знаешь, для чего засылают лазутчиков в соседнее или другое царство. Вовсе не для того, чтобы высмотреть доселе невиданное. Важен состав населения, количество воинов, их вооружение, и даже настроение.

— Ты полагаешь, твои соседи-цари до сих пор не знают о твоих возможностях?
Томительную минуту Соломон неотрывно смотрел в мои глаза. Я спокойно выдержал его тяжёлый взгляд.

— Хорошо, я тебе верю. Тебе незачем обманывать. Я всегда замечаю, когда человек хочет меня обмануть. Ты столь состоятелен, что можешь позволить себе в одиночестве беззаботно и свободно путешествовать по царствам? Покупаешь рабынь, чтобы тут же подарить их мне.

— Не богат, но и не беден. Ты прав, я пожалел девчонок, не заслуживших участи быть рабынями у плохого хозяина. Родители были вынуждены их продать, чтобы других детей спасти от голода. Да и потом — хотел сделать подарок за твою любезность ко мне, обратил внимание, разговариваешь приветливо.

— Милосердие твоё и доброта — похвальны. Но мне сдаётся — ты многое недоговариваешь. Не может один человек безнаказанно путешествовать по царствам ойкумены. Слишком много встречных начнут спрашивать об истинной цели твоих странствий, захотят отнять кошелек, одежду. Ты похож на лазутчика, не терпящего посторонних взглядов. Кто тебя послал и зачем? Что хочешь выведать? Какому царю ты служишь?

— Соломон, поверь, у меня нет дурных мыслей и намерений. Единственное, что мною движет — это неутоленное любопытство. Некоторые люди рождаются с таким, неопасным для других, пороком. Люблю свободно бродить по царствам, наблюдать, сравнивать уровень местной жизни, говорить с мудрецами.

— И в каких ты царствах уже побывал?

— Твоё первое.

— Как же такое случилось? Пришел ты из севера, но моё царство посетил первым? Минуя Сирию и хеттов? Пушинкой по воздуху перелетел?

— Я приплыл на финикийском корабле в Яффу. Оттуда в Иерусалим. Я всего лишь четвертый день в твоём царстве. Мало чего успел увидеть. Я не лазутчик. Иначе нет смысла подставляться под твои расспросы. Я бы тихо стоял в толпе и молчал, и ты бы не узнал о моём существовании. Мой царь слишком далеко от твоего царства и не может представлять для тебя угрозу. Не меньше месяца нужно добираться до моей родины.

— Почему-то я тебе верю. У тебя открытый взгляд, говоришь смело. Куда направишься из Иерусалима?

— В Иерихон, Хеврон. Потом в Египет. Хочется увидеть величественные пирамиды, подружиться с тамошними жрецами, чтобы разрешили читать священные папирусы. Говорят, у них довольно много редких папирусов.

— Много. Да, они не всем разрешают проникать в святилище. Даже меня не сразу допустили в хранилище папирусов. Долго проверяли. Пока не сочли достойным многовековой мудрости.

— Ты был в Египте?

— В молодости. С 12 до 19 лет. Прекрасные воспоминания остались об этой стране. Может быть, потому что ничего не знал о жизни и других царствах.

— Молодость хорошая пора, — согласился я.
— Тебе ещё рано говорить об этом.
— Всё познаётся в сравнении.

Соломон удивленно приподнял бровь, задумался, а я обрадовался, как хорошо, что он не слышал этой затасканной фразы, может удивляться её точности, а меня принять за мудрого гения словесности.

— У меня тоже есть несколько десятков манускриптов, — похвастался царь.
— Государь, нельзя ли показать их мне? Я получу представление о твоих интересах, пристрастиях. Буду тебе очень признателен.
— Почему бы и нет? Ты мой гость, уважил меня подарками. Далеко идти не нужно, наверх, в соседнюю комнату. Мне любопытно, какой манускрипт тебя заинтересует? Следуй за мной.

Через зашторенную полотном дверь в углу миновали лестницу с крутыми неудобными, высокими ступеньками и поднялись на второй этаж в сумрачный коридор. Прошли в небольшое, более светлое помещение с широким окном, свободно можно выбраться наружу с украденными папирусами, но царь, видимо, знает, как защитить свои драгоценности.

У окна тяжёлый дубовый стол с письменными принадлежностями, рядом широкий стеллаж со статуэтками богов из алебастра, дерева всех цветов. В шкафу лежали свёрнутые и связанные папирусы в кожаных мешках, около трех десятков, некоторые, видимо, наиболее ценные, на деревянных держателях. У противоположной стены вместительный сундук, окованный медными полосами с выгравированной сценами охоты.

— И это всё? У тебя нет шумерских табличек? — слабо удивился я, чтобы скрыть разочарование убогостью царской коллекцией.

— Ты хотел сказать — ассирийских? Шумеры давно вымерли. От них остались устные предания сказителей, что ходят по царствам и предлагают всем желающим послушать их за малую плату. Ассирийские же таблицы очень тяжелы и неудобны, сырые — часто крошатся, ломаются, обожжённые — слишком дорогие. Купцы не желают их перевозить, затраты порой не окупаются из-за вторичного текста, редкий купец владеет грамотой — легко обмануть, соблазнить таинственным, неведомым, папирусы удобнее. У меня половина манускриптов на аккадском языке — это распространенный язык послов в ойкумене.

— Тора у тебя есть?
— Что это такое?
— Записанные еврейские предания о сотворении мира, об Аврааме, Исааке, Иакове, исходе из Египта Моисея и его брата Аарона с племенами.
— Ты об этом читал?!
— Нет. Только слышал от жрецов. Я подумал, может быть, левиты уже успели что-то записать? Любопытно посмотреть.

— Левиты и читать-то не умеют. Об Исходе рассказывают.
— Соломон, разреши мне ознакомиться с твоими рукописями.
— Ты мой гость. В папирусах нет особой тайны. Читай.

Завуф, прислонившийся плечом к стеллажу, скучающе, и в то же время с непонятной хитрецой, на губах едва заметная улыбка, смотрел на меня и Снофрет, на вошедшего писца Иософата с Барухом, миловидных служанок, стоящих в коридоре в ожидании приказов царя, папирусы его не привлекали.

Умеет ли он вообще читать? Зазнавшийся царский прихвостень. В любом обществе находятся этакие непризнанные гении, свысока смотрящие на всех и вся, Печорины своего времени.

Я вытянул самый дальний свиток, лежащий под грудой других. В глубине часто можно найти нечто интересное, припрятанное. Но не на этот раз. Непременные египетские иероглифы. Ещё не забылись. Когда-то в детстве, едва увидев, они у меня вызвали неудержимое любопытство своей необычностью и древностью, похожие на примитивные петроглифы, но с более высоким уровнем развития.

Я не успокоился, пока не научился их разбирать и читать. И надолго потерял интерес. Там не было тайны, которую жаждали все мальчишки. Глупая вера в тотемных богов, описания разнообразных хирургических операций с применением обезболивающих наркотиков, настоек, и неуёмное желание получить эликсир бессмертия. Я-то уже знал, что человечество уже получило желаемое, а они искали не там, и не так, как нужно.

Как же неудобно, держать и одновременно сворачивать. Переводчик уже выдал первые фразы текста. Я узнал его, — всем известная «Книга мертвых». Сборник заупокойных текстов, правила поведения мертвецов в загробном мире, чтобы воскреснуть к новой жизни. Я прокрутил до конца папирус и отдал его Снофрет, приказал:

—  Сверни в первоначальное положение и положи отдельно, чтобы не спутать с прочитанными.

А сам принялся за второй, ближний папирус. Соломон удивился:

— Почему ты не стал читать первый папирус, а взял новый?
— Я его уже прочитал, — ответил я, прокручивая свиток.
— Как же ты мог его прочитать, если не произнес ни одного слова?!
— Читать можно и молча. Это «Книга мертвых». Я ранее уже читал её. Просто сравнил с первоначальным текстом, есть ли расхождения?

— Ты же просто просмотрел папирус! Ты не успел и не мог прочитать! Даже для меня понадобится целый световой день, чтобы прочитать один папирус. Нужно понять, каким языком он написан, священным, символическим или же простым? Почти каждый иероглиф читается по-разному, в зависимости от рядом стоящего, слогом или словом! Знак рыбы хвостом вниз означает живую особь, хвостом вверх — мёртвую. Две противоположности: «сильный»  и «слабый» обозначаются одним словом. И таких особенностей в тексте очень много. Нужно понять, прочувствовать каждую фразу. Один и тот же текст можно прочитать и так и этак. Смысл меняется по мере погружения в текст.

— Снофрет, подай мне следующий папирус. Этот я уже прочитал.
— Не может быть! О чем говорится в отложенном папирусе?

— Аккадская рукопись. Сказание о шумерском Гильгамеше. Текст сообщает о парусных кораблях из Дилмуна — «стране жизни». Вероятно, подразумевается Китай. «Из страны восходящего солнца в Лагаш и Аккад привозили золото, лазурит, малахит, нефрит, порфир, драгоценные сорта деревьев, редчайшие благовония, специи». Это всё мне известно. Но разночтения есть. В моей рукописи изначально не хватало несколько табличек, потерялись. У тебя полнее. Я доволен находкой.

— Ты хочешь сказать… Нет, я не верю своим глазам. Невозможно так быстро читать. Кто ты, Артём?

— Государь, я обыкновенный человек. Правда, не без способностей. Умею быстро воспринимать и запоминать большие тексты. Дай мне немного времени, и я прочитаю все твои рукописи. А вот и то, что до сих пор не встречалось. Затерянный эпос хеттского Килласа. Его у нас часто сравнивают с Гомером. Я давно мечтал увидеть его текст. У нас нет ни одной его рукописи, лишь отрывочные цитаты в чужих текстах. У тебя ещё есть где-либо рукописи этого же сочинителя?

— Нет. Это единственный текст хеттов. Достался случайно, от задолжавшего мне купца. Не смог вовремя расплатиться за партию нефрита. Я даже не знал, что это сочинил Киллас. Там нет его имени.

— Ты прав. И всё же, это его сочинение. Знакомые обороты речи, сочетания слов, своя стилистика. Для меня это большая удача — найти целую рукопись Килласа. Его у нас очень ценят. Даже больше, чем Гомера. Это всегда так, преимущественно ценят то, чего нет, и что вдруг потеряли.

— Кто этот — Гомер? Ты второй раз называешь его имя.
— Греческий сочинитель. Ты о нем не слышал? Тогда забудь.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/380