Таким был наш Аркашка...

Ефим Шаулов
      На фото А.М.Левин ( 1/5/1924 - 11/8/1999 ) и  А.М.Левина (прож. в США, Канзас-Сити,  штат Канзас.)

 
Прошло  уже  почти  70  лет,  как  одна  из  самых кровопролитных  войн  в  истории  человечества  закончилась  полным  рагромом  фашистской  Германии  развязавшей  эту страшную  войну.
Об  этой   войне,  о  смертельной  схватке  наших отцов и дедов  с  коричневой  чумой  гитлеризма,  грозящей  поработить  весь  мир,  написаны   десятки  тысяч  книг  в  стихах  и  прозе,  но  с  каждым  новым  рассказом  появляется  ещё  один,  неведомый  ранее,  штрих  (эпизод),  который  дополняет  общую  картину  того  героического времени,  картину,  написанную  кровью  тех,  кто  ценой  своих  жизней  спасли  человечество  от  нацистов  и  подарили  нам,   потомкам,   жизнь  и  свободу.

Автор  предлагаемого  читателю  рассказа  двоюродный  брат  моей  жены,  ныне покойный,  светлой  памяти,  Анатолий  Михайлович  Левин,  который   семнадцатилетним  пареньком  начал  свой  путь  по  фронтовым  дорогам  войны,  воевал  в полковой  разведке  81-ой  гвардейской  Морозовской  дивизии  второго Украинского  фронта... Сталинград,  Курская  дуга,  форсирование Днепра... Три  ранения... Шестнадцать боевых наград...
Победа!  Долгожданный мир...
В 1945-ом  году  Анатолий возвращается в  Рыбинск, куда были  эвакуированы  его родители.  Он  решает  ехать  в  Москву  и  поступать на  юридический.  Но судьба  распорядилась  иначе.
Случайная  встреча,  незадолго  до  отъезда  в Москву,  с  режиссёром  местного драматического театра  В.Оглоблиным  определила  дальнейшую  судьбы  Анатолия,  прошедшего  путь  от  дебюта  молодого актёра  в  местном  драматическом  театре  до заслуженного артиста  Грузии  и  актёра  русского  драматического  театра  им.  А.С.Грибоедова  в  Тбилиси.
Тбилисцы хорошо помнят заслуженного артиста республики Анатолия Левина, сыгравшего на сцене этого театра более  трёхсот прекрасных ролей, а воины окрестных гарнизонов – своего бесменного шефа, увенчанного боевыми наградами разведчика.   

Умер  Анатолий   Левин  11 авг. 1999г.  в   США,  куда  эмигриривал в августе 1993 г.  Похоронен  в  Канзас-Сити,  штат Канзас.

Рукопись  предлагаемого  читателю  рассказа  была передана  мне,  уже  после  смерти  Анатолия  Левина,  его  родной  сестрой,   Анной  Левиной,  заслуженной  артисткой  России,   служившей  актрисой  драматических театров  в   г.г. Орёл,  Кемерово,  Мичуринск  и  по  её  просьбе  напечатан.          

Рассказ  передан  мной  по  оригиналу  автора  с  минимальной стилистической и грамматической  корректировкой.
*  *  *


        ТАКИМ  БЫЛ  НАШ  АРКАШКА
                рассказ

                Сестре,  Анне  Левиной,  посвящается.

Был  у  нас  в  полковой разведке лихой разведчик, отчаянный  парень,  сорви голова – Аркаша Долгов. Тощий, с плутоватыми глазами,  весельчак и балагур.
Несмотря на молодой возраст, у Аркашки была довольно буйная и богатая всевозможными приключениями биография. Будучи ещё совсем мальчишкой,  он успел уже побывать  в  местах " не столь отдалённых", скажем,  за серию неблаговидных поступков. Милиция  знала  его хорошо  и  даже,  по-своему,  любила за исключительно весёлый  и  бесшабашный характер,  за удаль,  за какую-то озорную  смелость и дерзость.  На фронт он пошёл добровольцем,  твёрдо уверовав, что без него, конечно, мы не победим. 
Как правило,  разведчики,  днём  отсыпались. И, скажем честно,  не очень-то любили ходить пешком.  Либо на повозке  походно-фуражного  снабжения, либо на артиллерийском передке или  в кузове грузовой автомашины можно было нередко видеть  сладко спавших или оживлённо беседующих  ребят нашей  разведроты.  Аркашка не  был  исключением  и  на сей раз,  на марше,  он устроился весьма комфортабельно на  76-миллиметровом  орудии и с аппетитом  уплетал что-то трофейное.  Ну, чего греха таить,  охоч был стервец, иногда,  полакомиться.  Нам  частенько перепадало  кое-что из немецких трофеев:  то галеты  раздобудешь, а они в кипятке,  подслащённом сахарином,  значительно  разбухали   и  были довольно приемлемы на вкус; то  шоколад  удавалось  раздобыть в круглых металлических баночках,  смахивающих  на  коробки  с  гуталином;  то  масло сливочное в пластмассовых круглых коробках с навинчивающимися  крышками. 
Надо  отдать должное фашистам:  готовились они к войне с нами  весьма основательно, начиная  от вооружения и кончая снабжением.  Чего только стоил  один немецкий кованый сапог на  толстенной подмётке,   с шипами  и широкими голенищами,  куда можно было засунуть всё: от автоматных обойм (рожков)  до  награбленных кур, которых  они  называли  " курками".  Такой сапог был рассчитан  на блиц-марш  через Европу до восточной границы России.  Не успели они  износить свой сапог:  побросали  на  наших  полях во время блиц-бега... Но,  как  я  уже сказал,  к войне они готовились тщательно.
Обо всём этом часто думали мы с Аркашкой. Сидим  этак,  в минуты отдыха,   рядком   и  жуём   сухой паёк: сухарик  чёрный,  кусок американской колбасы  или  бекона  и  всё это всухомятку,   терпеливо  дожидаясь,  когда  приедет кухня с чем-нибудь горячим,   а  он  гад, фашист,  прикроет  свой ровик-окоп  камуфлированной палаткой,  достанет  из ранца  этакую плитку,  вроде  спиртовки  на  сухом  спирту,  какие  сейчас  продаются  у нас  везде   в  магазинах  спорттоваров,  отвинтит  от  фляги  металлическую  крышку,  нальёт  водички,  добавит  сахаринчику и начинает упиваться  горячим сладким  чаем,  размачивая  в нём галеты. 
Что и говорить:  трудно   приходилось  нам  иногда...
Но  вернёмся к нашему  Аркашке.  Так значит,  катит Аркашка  верхом  на 76-миллиметровой пушке,  а мы , в отдалении,  еле плетёмся  на повозках. Надо сказать, что  орудийный  тягач  у  артиллеристов то ли вышел из строя, то ли  подбили его где-то  и артиллеристы вместо него  прихватили старый трактор  типа  "Фордзон" с огромными задними  колёсами, густо  усаженными  длинными  шипами.  Любил  Аркаша  отколоть  шутку. И  на  сей  раз  он  не случайно  выбрал  себе  этот  вид  транспорта  и, сидя верхом  на  пушке,  самодовольно оглядывался  по  сторонам.
До того, как  попасть в   нашу  разведроту,  находился он у  какого-то полковника  в  ординарцах. А было  это  под Белгородом.  Город  разделяла  река  Северский  Донец.  На правом  берегу,  занятом  немцами,  возвышалась  большая  меловая  гора, а  чуть  правее  чернела заводская  труба,  на  которой  засел  и  замаскировался  немецкий  снайпер.  Мы  бы  так  и  не  обнаружили  его,  если  бы  не  случайный  отблеск  линзы  оптического  прицела. А  ведь  многих  неосторожных бойцов  он  лишил  жизни.  Днём  этот  гад  окончательно  нас  терроризировал.  Невозможно  было  поднять  головы  из  окопа.  И  только  короткой  ночью,  в  период  затишья,  мы  могли  себе  позволить  небольшие  вольности":  мы  выползали из  своих  сырых  окопов,  землянок  и  щелей,  с  наслаждением  вдыхали  ночной  воздух,  сладко  пахнущий  уснувшими  травами  и  цветами  вперемежку  с  пороховой  гарью  и  чем-то  горелым,  иногда  тошнотворно  терпким,  иногда  с  лёгким  ароматом  дымка  напоминающим чем-то  потухающий  костёр  и  мирное время  у  реки  на  рыбалке. 
С  хрустом  разминая  затекшие суставы,  обращаешь взор  в  ночное  звёздное  небо и,  невольно,  наплывают  воспоминания:  и  отчий  дом, и  вкусно  пахнущая  жареная  картошка  с  солёными  огурцами,  и уютная  постель,  и  мамины  заботливые  руки,  и  лёгкий  аромат  табака  от  отцовской  папиросы. А  сейчас   мы  валимся  на  тёплую,  не  успевшую  остыть   землю  и  молчим...
Не  сговариваясь... Молчим...  Каждый  о  своём,  а  в общем  об одном  и  том  же:  как-будто  нет  войны и не было её,  и  всё  это  померещилось,  приснилось в кошмарном  и  страшном  сне... И  только  случайный разрыв  снаряда  дальнобойного  орудия  или  пущенная  в  небо  ракета-свечка  возвращала  нас  к  суровой  действительности,  опуская на обожжённую  землю  наши  воспоминания о далёком и розовом детстве... И  тогда: "До  чего же надоело!  Скорей  бы  закончилась  эта  проклятая  война!  Домой...  Домой...  Домой..."
Снайпер!  Проклятый  снайпер!  Даже  ночью  подкарауливает  неосторожного  бойца,  который в  такую   тихую  мирную  звёздную  ночь,  так  далеко  уведшую  нас  от  войны,  сворачивает  самокрутку,  прикуривает  от  кресала  и,  не  успев  глубоко  затянуться,  получает  с  трубы  прямо  в  огонёк  девять  граммов  свинца  и... уже  бездыханным  телом  беззвучно  валится  наземь  с  открытой  челюстью  и  удивлёнными,  так  ничего  и  не  понявшими  глазами.
И  такая  лютая  ненависть  к  врагу  поднималась  из  глубины... Гад!  Гад!  Гад!
Есть  такой  цветок  желтого  цвета.  Донником  зовётся.  Его  мы  собирали  по  ночам,  а  днём  сушили  на  солнце  и  добавляли  в  махорку.  Вроде  бы  получалась смесь      напоминающая  табак  высшего  сорта... Как-то  ароматнее.
Многие  положили  головы  из-за  этого  донника.
А  вот  Аркашка  не  верил  что  погибнет  от  пули  снайпера  или  подорвётся  на  мине,  или  вообще  погибнет  на  фронте.  Весело  осклабливаясь  во  весь  рот,  он  шутил: "Да  не  возьмёт  меня  ни  пуля,  и ни  мина,  и  ничего  не  возьмёт!  Мне  гадалка  наворожила,  что  я загнусь  где-нибудь  в  тюрьме. Ох,  и  скучает  же  милиция  по мне!"  И,  как бы  в  доказательство  справедливости  своих  убеждений,  он,  от  всей  души  заржав,  как  жеребёнок,  бесстрашно вылез  на  бруствер  окопа,  удобно  уселся,  достал  трофейную  сигарету  и  с наслаждением  стал  курить,  лукаво  поглядывая  в  нашу  сторону.
Засвистели пули...  И  это  днём,  при  солнечном  свете!  Одна  справа,  потом  слева... Видно  снайпер  решил  позабавиться...  С  юмором  подонок!
Мы  орём  во  сто  глоток: "Слезай,  дурак!  Убьёт!"  Кулаками  размахиваем,  грозимся  измордовать,  а  он  смеётся,  сукин  сын: "Говорю  же  вам,  что  я  заворожённый!"
И  надо  же  было  случиться,  что  полковник,  у  которого  Аркашка  был  ординарцем,  явился  на  шум.  Увидев  такую  картину,  полковник  пришёл  в  полнейшую  ярость.  Не  говоря  ни  слова,  сволок  он  его  с  бруствера  и,  надо  отдать  должное,  разделал,  как  говорится,  под  орех.  И  у  нас,  признаться,  как  ещё  кулаки  чесались!
(  Даже  сейчас,  по  прошестствии  почти  полвека,  когда  я  пишу  эти  строки,  то  не  могу,  без  волнения,  вспоминать  этот  эпизод... Даже  сейчас  у  меня  зачесались  кулаки.)
А  у  Аркашки  всё  лицо  в  кровище,  одни  зубы  и  сверкают  в  ослепительной  улыбке: "Да  вы  что,  товарищ  полковник,  да  я  ж  ничего,  я  ж  заворожённый!"
Вот  таким  и  был  наш  Аркашка.
.... Да,  так  значит  едет  он  на  76-миллиметровке,  что-то  щебечет  себе,  жуёт...  А  мы,  в отдалении,  на  повозках  развалились.
И  вдруг!  Как  в  мультфильме:  полетели  в  небо  руки,  ноги,  головы,  человеческие  туловища,  как  в  детских  игрушках  завертелись  колёса  и  пушечные  стволы... И,  спустя  секунды,  раздался  оглушительный  взрыв, обдав  наши  повозки  взрывной  волной.
Аркашку  я  нашёл  вблизи  дороги  лежащим  на  спине  с  открытыми  глазами...  Как-то  странно,  под  большим  углом,  ноги  его  были  откинуты  в  сторону,  как-будто  кто-то  подломил  их  в  бёдрах  и  кровь  хлестала  из  обеих  ног,  как  из  фонтана...
Рванул  я  свою  гимнастёрку,  затем  нижнюю  рубаху  и  давай  перевязывать.  А перевязывать-то  нечего...  Обе  ноги,  в  бёдрах,  перебиты  начисто:  на  одних  тряпочках  да  лоскутках  кожи  висят...
Заорал я,  что  было  сил,  благим  матом: "Фельдшера!  Фельдшера!",  а  сам  затыкаю  пробоины...  Аркашка  держит  меня  за  руку  и  хрипит: "Толик,  подними  голову,  ноги  горят.  Что  там?"
"Ничего,  Аркаша,  это  тебя  в  ноги  ранило.  Сейчас  фельдшер  придёт,  перевяжет..."
"Фельдшера!  Фельдшера!", –  ору  я  во  всю  глотку.
Прибежал  запыхавшийся  фельдшер  Алёша,  рванул  свою  сумку,  глянул  на  Аркашкины  ноги  и  как-то  сразу  сник,  ослабел  что-ли...  И торопиться  не  стал...
Затем,  нарочито  спокойно,  стал  что-то  бинтовать... Глянули  мы  друг  на друга...  А  Алёша-то  шепчет: "Ничего,  Аркашка,  выходим...  В  ноги  тебя...  Правда,  тяжело... Ничего,  потерпи!"
И  стал  Аркашка  отходить,  как  уходит  вода  из  ванны...  Он  пытался  ещё  что-то  спросить,  но  уже  шёпотом...  И  лицо  у  него  стало  такое  белое-белое,  и  нос  как-будто  заострился,  и  веки  как-то  устало  сомкнулись...
Алёша  пощупал  пульс,  приложил  ухо  к  груди   и... гланул  на  меня...  И  я  понял: "Всё!"
А  Аркашка  держал  меня  за  руку,  не  выпускал,  как-будто  не  мог  расстаться  с  жизнью  и  с  этим  светом  без  меня...  Потянул  я  руку,  пытаясь  разжать  пальцы... И  вдруг,  раз!  Рука  его  сжалась!  Сжал!!!
Похолодел  я...  Как  же это?  И  пульса  нет,  и  сердце  не  бьётся,  и  Алёша  давно  фуражку  снял...
Не  знаю  сколько  времени  прошло.  Может полчаса,  а  может  час...  Не  раз  я  пытался  освободить  руку.  И  всякий  раз  безуспешно,  всё  то  же  самое:  раз... раз... раз!  Только  всё  слабее  и  слабее...
Алёша  уже  давно  ушёл,  а  я  сижу,  звон  какой-то  в  голове...  Мистика.
Не  говорили  мы  с  Алёшей  вслух,  что  Аркашка  умер... Всё  чудилось  мне,  что  услышит  он  нас...

....Вот  сижу  я  сейчас  и  пишу  эти  строки,  а  как  дошёл  до  этого  места,  встал,  закурил  "Приму"  моршанскую,  чем-то  напоминающую  мне  моршанскую  махорку  с  донником,  глянул  в  зеркало  на  свою  голову  и подумал: "А  ведь,  наверно,  тогда  я  и  поседел  впервые..."

Схоронили  мы  Аркашку   тут  же,  возле  дороги.  Возложили  на  могилу  его  пилотку  со  звёздочкой,  воткнули  колышек  с  дощечкой,  на  которой  корявым  почерком  было  написано: "Здесь  погиб  смертью  храбрых  отважный  разведчик  рядовой  Аркашка  Долгов".
Обманула  гадалка!

                Анатолий  Левин  (нап. прибл. 1987- 90 г.)

*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  * 


Вместе с рукописью  рассказа полученного мной (как я уже указал выше) от Анны Левиной, были  также  получены  два, очень неплохих, на мой взгляд, стихотворения: "На древнем идиш девочка поёт" и  "Чечётка"  и  небольшое, по тексту, интересное философское размышление. В память о таком замечательном человеке, считаю необходимым ознакомить читателя и с этим материалом.
Следует отметить, что авторство публикуемых стихотворений не установлено.

P.S. Стихотворение "На древнем идиш девочка поёт", уже было опубликованно, ранее, на Стихи.ру и получило несколько неплохих  рецензий, которые приведу здесь вместе со стихотворением.
*

НА ДРЕВНЕМ ИДИШ ДЕВОЧКА ПОЁТ

Нет больше сил. Мне горестно и тесно
В небытие обрушившись с высот.
Мне душу разрывающую песню
На древнем идиш* девочка поёт.

Она из Авраамова колена,
Гибка, как виноградная лоза.
О, как горят спасённые из тлена
Её невероятные глаза.

Поёт девчонка, даль веков придвинув,
И вспыхивают звуки, словно трут,
Подставив ветру согбенные спины,
Из Вавилона в дебри Палестины
Евреи обречённые идут.

Нет, им ничто надежды не рассеет.
Пылят века, жестокие века,
Они не сломят воли Моисея,
Библейского худого старика.

Он мудр, старик, он знает пытки немцев,
Постиг он горе будущих невзгод,
Он видел и Майданек и Освенцим
С Синайских обетованных высот.

Всё это ты, народ, ещё увидишь,
Пройдя сквозь боль, сквозь тысячи смертей...
О, как мне душу разрывает идиш
Напевом современницы моей.

И я горю в глазах её библейских,
Плыву в созвучий медленной реке,
И я тоскую с нею на еврейском,
Но плохо мне понятном, грустном языке.

Я с песней этой, как на крест воздетый,
Подавленный усталостью своей,
Бреду по мрачным лабиринтам гетто,
Отверженный и мудрый. Я - еврей.

А песня мчится сквозь века седые,
Как пистолет, нацеленный в упор,
И я кляну тебя, моя Россия,
За давний несмываемый позор.

О, защити, развей веков обиду,
Не разразись проклятою бедой...
И я подъемлю молча щит Давида
Негаснущей страдальческой звездой.

Пылай прожекторАми сквозь туманы,
Вонзайся в наши души без конца,
Гудят во мне вселенским ураганом
Спалённые еврейские сердца.

Нарезан мрак лучами на полоски,
И рвётся в сердце тоненькая нить.
Я знаю, где-то живы подголоски,
Готовые Освенцим повторить.

Сокрыты тьмой - их не всегда увидишь,
До времени таятся в уголке...
Ох, я б им врезал на чистейшем идиш,
На плохо мне понятном, грустном языке.

Поёт девчонка, душу разрывая,
В окне рассвет невидимый погас.
К нам Моисей идёт с высот Синая,
Он видит всё, он понимает нас...
***

* - древний идиш - подразумевается "иврит"

Дело в том, что в те времена, когда писалось это, на мой взгляд, очень эмоциональное стихотворение, такое понятие, как "иврит", ещё не было знакомо  так, как в настоящее время, поэтому, как я  догадываюсь, иврит  отождествлялся с  расхожим  еврейским языком "идиш" (прим. Е.Ш.)
***
 
РЕЦЕНЗИИ на произведение «На древнем идиш девочка поёт...» (Анатолий Левин)

Мне нравится та нить что держит мирозданье.
Непобедимый Дух - он жив во все века, во все страданья.
Дух к дню сему силен как никогда.
Поэтому гори Давидова звезда.

Почтальон.

Андрей Почтальон   11.03.2010 07:59   •
* * *
 
Стихотворение берет за душу. Спасибо огромное Вам и Ефиму Шаулову за наводку. Жаль только, что под древним идиш подразумевается иврит.

С глубочайшим уважением,

Ревекка Левитант   11.01.2009 17:02   
* * *

Анатолий, стих, безусловно, сильный и не может спокойно читаться ни одним еврейским сердцем.
Но, на мой взгляд, есть пара-тройка недочетов. Иврит - это иврит, а идиш - идиш. У них разная история и объединять их в один - нельзя.

В строчке: "Но плохо мне понятном, грустном языке" - слово "грустном" нужно убрать, оно выбивается из ритма. В каждой последней строчке каждого катрена должно быть только 10 слогов, потому - это слово - лишнее.
В строчке: "спаленные жидовские сердца" - "жидовские" я бы заменила на "еврейские" - зачем использовать подлое словечко юдофобов? - стих ведь не от их имени написан.

И слово "кляну" - слишком громко сказано. Нациствующие отморозки - это не Россия, а ее пена, позор, которого нормальные, вменяемые люди стыдятся и чураются, как чумы.

Простите за замечания.
Стих понравился ОЧЕНЬ.

С уважением,

Ваша Лена   12.12.2007 11:39   
* * *

Анатолий, Ваш стих понравился силой эмоций без выспренности и религиозных причитаний, гражданской позицией и лиричностью.
Творческих находок! Ба-ацлаха! (Удачи!- иврит)
Татьяна.

Татьяна Хожан   04.12.2007 01:32   
* * *
 
К нам Моисей идёт с высот Синая,
И облако свидетелей за ним...
Они УЖЕ живут под Кущей Рая,
А здесь народ ПОКА за Господа гонИм!

Здесь боль и слёзы, и непониманье,
Но силой Божьей ВСЁ приЕмлем,
Творить ЕГО лишь Волю есть желанье,
Чтоб Царство Божие спустить на Землю!

И пусть печаль нам душу разрывает,
Что многие родные далеки от Бога,
Он - сердцевидец, и, конечно, понимает,
Как съедает нас за них тревога.

Потому сверх силы не допустит,
И, когда наполнится Молитвы Чаша,
Он грехи родных наших отпустит,
Беспредельной будет Радость наша!

И от песен детких восторгаться будем,
В Хороводы станут стар и млад.
И так в Вечности мы ВСЕ пребудем,
Всех вместит Эдемский Райский Сад!...

Очень сильно!!!

С теплом и Светом - Лара

Лариса Горбачук   07.11.2007 00:35
*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *


ЧЕЧЁТКА  /А.Левин/

Рукой – движение... к виску,
Ногой – щелчок... носка к носку, –
И тут же возникает чётко
Та знаменитая чечётка,
Которою он, с детских лет,
Всё поражает белый свет!

Она сразила, знаю сам,
Немало неприступных дам,
Была одною из причин
Свирепой зависти мужчин...

И вот опять на сцене чётко
Наш доктор вмазал нам чечётку!
Гудит партер, вопит галёрка:
"Великолепная чечётка!"
* * *

"Человек должен хоть раз в жизни перенести тяжёлую болезнь. Это позволит ему трезво, спокойно проанализировать и переоценить весь пройденный путь.  Суть этого закона в том, что душа человека во сто крат тяжелее его тела. Она настолько тяжела, что один человек не в силах нести её. И потому мы, люди,  пока живы, должны стараться помогать друг другу, стараться обессмертить души друг друга, чтобы уход человека из жизни не обрекал нас на одиночество."    /А.Левин/