София Аркадьевна тогда проснулась сама не зная почему. Села на кровати и в ладони лицо уткнула, будто ждала чего. Сколько так она сидела - не знаю, врать не буду, но потом телефон зазвонил. И тогда встрепенулась тетя Соня и пошла отвечать, а сердце-то замерло. Подняла трубку и услышала нечто такое противоестественное и ужасное, что поняла - из ада звонят. Она тогда пошла и Сережу разбудила, а Сережа же не знает, что произошло. А мать ему говорит: "Мне из ада звонили, собираться надо". И они собираться начали, только Сережа не понимает, что происходит. Ему тогда 16 лет было, а мне только 7 и мне он казался совсем взрослым. Сережа только и понял, что творится что-то не то. Он тогда Таиру Анбаеву позвонил с третьего корпуса, борец, хороший парень, одноклассник евоный. Таир тоже не понял сперва, но потом говорит: "Сережа, сейчас прийду, не волнуйся".
А София Аркадьевна тогда на голову платок повязала и платье простое одела, и колготки шерстяные, коричневые и легла на кровать: "Надо умирать", - говорит. У Сереги тогда совсем паника началась, подумал, что мать крышей поехала. Чиканулась, короче. И слова сам сказать не может, как с чиканутыми говорить, может только хуже будет. А тут и Таир пришел, в дверь звонит. Пошел Сережа открывать ему, а потом уже в месте в комнату матери пришли, смотрят - а она медленно так в кровать уходит: "Ныряю в ад!", - говорит. Сережа тогда первый побежал, за ноги схватил, а Таир уже за ним подбёг и за руки тянет. И чувствует Серега, что у тети Сони, то есть у мамы его ноги холодные, как сухой лёд, аж жжется. А Таир чувствует, что руки у тети Сони прям огнем горят, не удержать, но держит.
Тянут они вместе, но чувствуют, не вытягивается. А тетя Соня тогда закричала: "Маску мне принеси, Сережа!". Сережа не понял, сперва, что за маску мать просит, но она ему сказала ту, что в коридоре висит - ну, знаешь, такая деревянная маска, да у многих тогда такая висела. И он тогда побежал в коридор и маску со стенки снял, прибегает обратно к маме, а у той ноги уже в кровать ушли. Он ей маску дал, а тетя Соня взяла и вверх к потолку ее подняла. Тут и перестала в кровать уходить: "Не ныряю уже, пол-часа пролежу еще".
Сережа уже такого натерпелся, да и Таир - у того на виске волосы поседели - и хотели пойти соседей звать, а тетя Соня говорит, что пусть как 7 часов будет, так пусть идут, еще время есть. А в 7 уже светать начало, какой там ад. Тогда Сережа с Таиром пошли по квартирам звонить. Я тогда в школу собирался и мама такая пришла и говорит: "Тетю Соню наполовину в ад утянуло". А я совсем мелкий был и не понял ничего. Мы тогда пошли смотреть и отец пошел. И дядя Юра пошел, наш сосед.
Мы пришли, а в квартире у Макаровых, ну у тети Сони то есть, уже почти все собрались, мы последние пришли. А, еще бабка тетя Маша Самотаева потом пришла, потому, что жила ниже нас, у почтовых ящиков. Сережа все рассказал как было, папа думал, может она, ну София Аркадьевна, сквозь кровать провалилась, не поверил короче. Мы тогда проверять пошли все вместе. Папа под кровать заглянул, а там пусто - кровать простая, с сеткой. И половина тети Сони торчит сверху, а нижняя в аду, наверное. И тетя Соня еще сказала, что чувствует рыб скользких или что-то вроде того. А руки-то у нее так и были горячие, папа взял и беломорину даже от ее руки прикурил. А дядя Антон, это который выше ихней квартиры жил, он сказал, что надо попа позвать. Только никто не знает где попа найти. А бабка тетя Маша Самотаева сказала, что знает.
Дядя Юра, ну сосед наш, он тогда пошел в церковь попа звать. Поп пришел и пахло так от него - я никогда не забуду - приторно. У него крест такой огромный висел и на шапке крест был. И, значит, поп говорит, что надо тете Соне 2 дня не пить, не есть, а потом, как ад отпустит идти в паспортный стол и имя менять и себе и Сереже, чтоб задом наперед было. То есть Яифос Анаеьдакра Аворакам и Йегрес Чивосироб Воракам. Побрызгал их водой и ушел. А мы тогда сели на кухне, а я к тете Соне пойти хотел. А мне мама говорит, не ходи, она там отдыхает. Мы когда в Белоруссию ездили к дяде Мареку, там прапрабабушка моя лежала, мне тоже сказали, что отдыхает, а потом она умерла. И я так запомнил, и мне страшно стало. Вдруг по радио-точке что-то передавать начали, а тетя Соня из комнаты кричит: "Это ад передают!". Мы тогда побежали к ней. А папа в уши вставил по беломорине, и лицо рукой прикрыл, а другой махает, и пошел так на кухню, радио выключать. Он когда в Карелии служил в пограничных войсках, они так на стрельбище делали - папиросы в уши вставляли, а то глушило.
Папа радио, значит, выключил, а пока суть да дело - стемнело. Ну зима была, уже в 4 темнело. И я понял, что школу прогулял и маме скалал, а она говорит - не волнуйся, напишу записку Анне Андреевне, что ты отравился и весь день лежал. Я тогда обрадовался, а маму спросил - можно я домой пойду. Вообще испугался, конечно. Тетя Соня уже не ныряла, просто стояла по пояс в кровати. Два дня так стояла, короче. А потом ее как пробку - бах! и вытолкнуло. Значит отпустил ее ад. А мы еще когда на кухне были, я смотрю в окошко, а там белый броневик ползет медленно и музыка такая тихо-тихо играет. И человек на кОзлах стоит в белой хим-защите и белом противогазе. Это в советское время такие броневики часто ездили, помню, но когда дома не страшно. А так мы прятались всегда, а то забрать могли. Но все равно страшно было.
Это все произошло на Гаванской улице в коммуналках в 1987, мы оттуда съехали уже через год в Автово, а тетя Соня еще до сих пор там живет, так что, хочешь мы сходим, сам у нее спросишь, что я не вру.