Ульяна в девках долго не задержалась. Приметил ее черноглазый веселый Матвей, и вскоре отселили молодую семью на хутор, в семи километрах от родительского дома. Было в том хуторе всего около десятка дворов, но жаловаться на скуку было некогда. Крестьянский труд требовал силушки, а она у молодой жены была. Высокая, статная, с ранних лет привыкшая работать, Ульяна на своем подворье старалась вовсю: вспахали с Матвеем с полгектара под огород, засадили его картошкой, буряком, часть засеяли викой и всякой всячиной, завели хозяйство: телушку, поросенка и с десяток кур. Все это содержала в порядке. Ни соринки на огороде, в хлеву чистота, во всем ощущался тот порядок, который сразу бросается в глаза и рассказывает о человеке немало. И если б только домашними делами ограничивался круг ее обязанностей. С раннего утра и до вечера работала в колхозе. Двенадцать соток ежедневно попробуй прополоть! И косить приходилось, и жать, и молотить, и за скотиной ухаживать.
Труд был ей, как говорят, не в тягость, а в радость. С Матвеем жизнь заладилась сразу, хоть по характеру они были разные: она немногословная, рассудительная, покладистая, он веселый, упрямый, но справедливый. Богатства не нажили, в колхозе тогда работали больше «за палочки», зато к началу войны в семье было трое сыновей, все как один - в отца.
Матвея забрали сразу же, как объявили войну. Сборы были недолгие. Построили всех около сельсовета и в райцентр.
--- Ну, до скорого! - стараясь бодриться, - сказал он. – Пойдем, постреляем немного. Ты тут детей береги!». Иван уже большой, а Василя меньше нагружай пока, пусть подправится немного (у него на глазах среднего сынишку два года назад ударила лошадь и покалечила). Младшего, трехлетнего Николку , до самого сельсовета нес отец на руках, о чем-то напряженно думал.
Замерло село без мужиков. Всю работу, которую делили раньше на двоих, пришлось выполнять самим бабам. В колхозе ее невпроворот. Техники почти никакой, две лошади на всю бригаду.. С ребятишками и стариками убрали урожай, сложили в колхозные закрома. Если до весны война не закончится, страшно подумать, что будет. Кто будет пахать, сеять?
Война только набирала обороты. Весна тоже в свое время пришла. Стране, армии нужен хлеб, а вырастить его ох как трудно! Пахали со слезами. Узнала Ульяна и нечеловеческий труд. Впрягалась вместо лошади или вола в плуг. Не случайно, вовсе не случайно родилась частушка:
Ох , война, война, война!
Я одна, кругом одна.
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.
Тянет плуг, как двужильная, ноги подкашиваются, в глазах темно и какие-то красные круги. За плугом такая же бедолага из последних силенок держит рычаги, старается ровно держать; тут сила нужна, а где ее взять, силенку? Ну, слава Богу, отсеялись. Так и стали жить от сева до уборки. До самых морозов в поле свеклу убирали, увозили и на себе таскали. Все ждали: вот кончится война, мужики домой вернутся, станет полегче
.
Вместо мужиков пришли похоронки. Ульяна получила первая. Задавила в себе крик, только ниже, почти на самые глаза надвинула платок, опустила голову и снова за мотыгу.
Потом вдовьего полку прибыло. Одна за другой еще пять похоронок пришли. Однако дело не стоит. И не убавляется его, а еще больше становится. Почернели бабы, осунулись: кожа да кости.
Проводила Ульяна и старшего сынка. Долго о нем ничего не слыхала, а потом пришла весточка: в Конотопе, в госпитале лежит. И хоть сын писал, что ранение нетяжелое, не поверила, решила проведать, пешком прошла больше сотни километров и назад столько же.
Долгожданная победа порадовала – сынок вернулся. А в остальном мало что изменилось. Беспросветный труд, изнурительный. Тяжело было и с питанием. С голоду не пухли, но хлебушка не хватало.
Горе пришло, откуда не ждали. Однажды вечером возвращались бабы домой, уставшие, голодные. Откуда ни возьмись, бригадир, а с ним еще какой-то мужик, рябой, с кожаной сумкой через плечо и в хромовых сапогах.
-- А ну, бабоньки, выворачивайте карманы! – потребовал незнакомец. – Вы часом с поля колхозное добро домой не несете?
Бабы переглянулись. У каждой из них было немного колосков, что подобрали на земле .
-- Так это ж колоски. Подумали, что им на земле валяться, а дома дети хлебушка просят.
-- Поговорите еще! Сказано отдавайте, значит отдавайте! – поддержал бригадир незнакомца.
-- И ты туда же? А ты расскажи ему, как мы это поле слезой поливали, всю силушку здесь оставили, детей не видели.
-- Вы что, бунтовать надумали? Так я вас живо укорочу,- пригрозил рябой.
Делать нечего, отдали. Домой шли, глотая слезы обиды и унижения.
Дело, однако, на этом не закончилось. Уже через несколько дней состоялся суд. И пятерых баб, в том числе и Ульяну, за рабский труд и горстку зерен наградили семью годами лишения свободы. Не посчитались с тем, что дети остаются круглыми сиротами.
Увозили матерей под вечер.. Не плач, а вой несся над селом. Пепельно - сизые, с чернотой, рваные тучи обложили все небо, готовое вот-вот прорваться страшным ливнем, ветер поднимал столбы пыли и снова укладывал их на дорогу. Но бедные арестантки ничего не видели. Их взоры были прикованы к детям, которые бежали за телегой, падали в эту пыль, стирали ее со щек вместе со слезами, снова поднимались и бежали, бежали...