Ведь в горечи её сокрыта
Крупинка соли тех морей,
Из коих вышла Афродита
В жестокой наготе своей…
Теофиль Готье. Кармен.
Не будь заносчивым ханжой, ответь мне честно на вопрос, который задаю я в несколько возвышенно-ироничном тоне, пользуясь по привычке чужими словами, заменив лишь некоторые из них, дабы было ещё веселье:
— Ах-ах-ах, любите ли Вы порнографию? Я спрашиваю, любите ли Вы порнографию, как люблю её я?! То есть всеми силами души и тела, со всем энтузиазмом, со всем ослеплением, к которому только и способна яростная молодость, живая и страстная до впечатлений? Можете ли вы не любить порно больше всего на свете, кроме денег и власти? Разве не в нём сосредоточены все чары, все обаяния, все обольщения? Не есть ли порнография исключительно самовластная властительница чувств, готовая во всякое время и при всяких обстоятельствах побуждать и пьянить их, как воздымает в небо сосиску воздушного шарика кислород, высвобождаясь из баллона?!
Если судьба в своих капризах даёт мне возможность подглядеть нечто интимное, оставляя меня безнаказанным или только обещая безнаказанность, я пользуюсь моментом и без стыда и совести подглядываю, ведь это так интересно! Это так волшебно, это так возбуждает, это создаёт некую иллюзию власти, иллюзию страсти! Если бы я был волшебником и умел становиться невидимкой, то сколько бы спален посетил я в момент совокупления не подозревающих о своём непристойном гостеприимстве хозяев! Я попивал бы их вино, сидя в согретых ими креслах рядом с их постелью… А сцен раздевания, одевания и переодевания — сколько бы предстало их очам моим! В самый неподходящий момент я спрятал бы самый интимнейший предмет их игры, их туалета… Ах, сколько человек, наивно полагая, что они в одиночестве, занялись бы при мне… сублимацией, релаксацией и медитацией! Не ручаюсь, что и я, глядя на такое очарование, не составил бы им компанию… Если кто-то думает, что я быстро пресытился бы всем этим, то он в корне ошибается: ведь сколько людей на этом свете, и все — ой, кто бы мог подумать! — разные. Я чувствителен к импровизациям, вариациям, тембрам, нюансам и обладаю чувством контрапункта в предостаточно превосходной мере, чтобы ощутить, угадать и пережить идиомоторикой даже минимальные отличия в физиологии, психологизме и эстетике представших, казалось бы, совершенно идентичными процессов.
Ах, эта коварная «бы», после вожделенного вожделеющего «если»!!! Стоит ли доказывать, что юноша бледный со взором горящим и многоопытный ветеран сексуальных баталий будут совершенно разными? Или инфантильный супербой, даже во время полового акта занимающийся ничем иным, как отстаиванием своей продажно-драгоценной свободы?! Или этот вот пациент смешанной команды гастроэтерологов и проктологов, что болен метеористически осложнённым геморроем и вынужден страдать одновременно с наслаждением, борясь с газами, неутомимо настойчивыми не менее, чем он сам?!!
Не знаю, есть ли в психоанализе термин, означающий патологическую жажду подглядывания, но знаю точно, что это диагноз каждому отдельно взятому человеку и всему человечеству в целом. Не в обиду это будь вами воспринято, но, оставшись наедине с собою самим честен, ты, безусловно, согласишься со мною. Современный человек, в отличие от дикого — полуобезьяны, свободного звериной свободой, и античного, свободного эгосозерцательной свободой первооткрывателя, не отягощённого ещё излишним до подавления генетическим опытом, воспринимает наготу как слабость. Хуже того — как незащищённость. Естественность, бывшая некогда силой человека, ныне забитая искусственностью (то есть неестественостию) умозрительных систем мировосприятия и жизнедеятельности, объявлена постыдностью, крамолой, преступлением против так называемой цивилизованности. И вот тогда возникает порнография вслед за проституцией, хотя, конечно, проституция и порнография — близнецы-сёстры. Кто более матери-истории ценен? Мы говорим «проституция», подразумеваем «порнография». И наоборот. Именно потому, что они — не только спутники цивилизации, не только плоды её ханжества, но и — составные части, изначально регулируемые всеми теми же законами, что и вся наружная — непостыдная, так сказать — часть жизни цивилизации. Законы собственности, законы купли-продажи, законы философские, массового сознания и индивидуального — психологические и психиатрические, политические — всё это действует в интимной сфере человеческой жизни так же, как и в общественной, тем более, в выставляемой напоказ.
Начав с подглядывания, описывая явление порнографии, не могу не остановиться на второй стороне участников этого веселейшего процесса — на тех, кто сознательно, будучи стриптизёрами и стриптизёршами, проститутками и проститутами, актёрами и актрисами, порнозвёздами и порностарами, предоставляет нам такую возможность для чувственных наслаждений. Совершенно не важно, какими побудительными причинами объясняется их участие. Зарабатыванием денег на хлеб насущный, реабилитацией нереализованного тщеславия, поиском острых наслаждений (неужто счастья?) — имеет ли значение фактор-стимул, приводящий к результату самоценному и самодостаточному — не требующему, таким образом, объяснений происходящего ни от объекта, ни от субъекта, нарушивших чьи-то лицемерные рубежи, не соблюдаемые, кстати сказать, самими установителями этих… п-и-и-и-и-и-и-ппп …морально-этических рубежей.
Когда-то я ещё не был мужчиной и домогался любви своей ровесницы, зная, что она — уже не девочка; любил ли я? — меня вряд ли интересовал сей романтический вопрос. Я буду честен, и поэтому мне не стыдно сейчас, как не было стыдно и тогда, когда я просто добивался того, чего требовал от меня созревший организм, и это было естественной силой; хотелось соответствовать представлениям о мужественности: пить курить, матом крыть, бить морды и трахать девочек — соответствуя критериям самооценки своим и моих ровесников, соответствовавших или творивших видимость соответствия, и это была неестественная умозрительно-рациональная сила. Они, эти силы, действовали наравне, но — совпадая нечасто: доминировало то естество, то искусство. В-третьих, существует программа, которую никто не отменял: ни Бог, потому что сам обеспечил функцию размножения, простимулировав экстазами и оргазмами, ни Цивилизация, потому что, как ни будь она глупа, а догадалась, болезная, что сдохнет, не позволив детишкам, придумавшим её, размножаться.
Когда-то я ещё не был мужчиной и домогался любви сверстниц, девиц помладше и женщин поопытнее в надежде, что где-нибудь и на старуху найдётся проруха, подарив честно заработанный кусок физиологического счастья. Именно в этой честности и состоит парадокс: я заслуживал счастья хотя бы потому, что дожил до того времени, не утратив ни гениталий, ни секреции, ни нормальной ориентации, ни остального здоровья. Подружка М. сказала, с печалью разочаровашки возраста дозревшего организма и недозревшего ума глядя в мои порядком отупевшие от несоответствий и возбуждения глаза своими — сырыми:
— Зачем тебе это? Ты даже не представляешь… не можешь и представить себе, какая это грязь!
Мне бы плюнуть ей в харю и уйти домой, раз она сама себя так не уважает, не любит, не ценит, не понимает, а я спросил пылко с благородством откармливаемого для стола, а не для продолжения рода, поросёнка:
— Почему грязь-то? Это разве может быть грязью, раз так надо самой природой предусмотрено?!!
Возможно, это звучало ещё беспомощнее, ещё глупее и грамматически неправильней, но тогда — и по-настоящему искреннее.
— Звериной природе, а не человеческой. — грустно настаивала она на своём весь вечер, а я начал уже злиться, что мы не в древней Спарте какой-нибудь, где порочных, в смысле «непригодных для жизни», детишек в пропасти выкидывали. Я бы эту мою любимую М. настоятельно и многократно…
Как уже говорил, я люблю порнографию, потому что я — эстет, и как только однажды, не дай-то Бог, она вызовет во мне недовольство или неприятие, я пойму, что деградировал окончательно, и пойду, подобрав верёвку покрепче, выбрать сук потолще и попрочнее, такой, чтобы он напомнил кое-что моё в лучшие годы состояния здоровья моего. Стоит ли продолжать жить, лишившись предпоследней из отнимаемых свобод? Начиная эту неуравноВзвешенную главу, я намеревался посмеяться, но с опозданием вдруг поймал себя на том, что печален, как подруга М. (в смысле степени огорчения, но не по смыслу и глупости), и злобен подобно Прометею прикованному… Предупреждал меня мой Мастер по актёрскому мастерству, что я не в ладах с чувством юмора. Клянусь кровью, наполняющей кровеносные сосуды моего тела.
"Великим писателям-алкоголикам присущ свой особенный стиль, отличающийся холодным эротизмом, обилием резкостей и неровностью тона, ведь разнузданная их фантазия слишком быстро бросается из самой мрачной меланхолии в самую неприличную весёлость." Чезаре Ломброзо