Мы подошли к огню, над которым на вертеле жарилась половина туши антилопы, распространяя аппетитнейший аромат, перебивающий пыльный запах остывающей пустыни. Другая половина сочилась жиром над вторым костром, поодаль.
Сидевшие бородачи, привычно подогнув под себя ноги, разом подвинулись, освобождая место мне и Муссе, которого видимо, уважали. Я, не раздумывая, сел на параплан, что мне привычнее, чем на корточках.
— Боишься, украдут мешок? — насмешливо поддел Исмаил.
— Ты же, хотел его взять?
— Но ты не дал. С твоей силой и ловкостью никто больше не рискнёт отобрать его у тебя. Мы уже убедились, что ты храбрый и опытный воин. Брось его в сторону. Сядь нормально, как подобает мужчине. Странный у тебя мешок, весь опутан гладкими веревками, и одежда диковинная. У египтян, и даже хеттов не видел такой. Купил у финикийцев? Кто ты? Откуда? — допытывался Исмаил.
Мусса помалкивал. Отрезал кинжалом внушительный кусок прожаренного мяса антилопы, положил на лепешку и протянул мне темными, догадываюсь, грязными руками. Но, когда в животе урчит голодный зверь, на условности не обращаешь внимания. Да и запах жаркого от костра, возможно, генетической памятью сводил с ума, я истекал слюной.
Я поблагодарил. Взял обеими руками, одной — нельзя, сочтут за оскорбление. Традиции идут, считай, от каменного века. Возможно, одной рукой можно случайно уронить на землю, тем самым, как бы, унизить дарителя. Мясо сочное и горячее, но пресное. Непривычно есть без соли. Достать солонку из кармашка? Нельзя. Последуют излишние вопросы, надоело врать.
Через полчаса от антилопы осталась груда раздробленных бронзовыми мечами костей с высосанной мозговой жидкостью, и угасающий, в уже посвежевшем воздухе, аромат приятной сытости. Жирные руки вытирались о полы халата, уже стоящие торчком.
Я, как ни старался уберечься, тоже перепачкался жиром, и растерянно смотрел на свои руки, как выйти из затруднительного положения? Вода на вес золота, меня не поймут. Обезжирить песком? Не выход. Покажу дурной и ненужный пример. Потом, всё же, решился — достал из кармана белоснежный платок и, с облегчением, тщательно протёр пальцы и вытер губы.
Мусса удивлённо приподнял брови, но ничего не произнес, не разворачиваясь корпусом, протянул за спину правую руку, притянул и развязал мешочек, и достал мне горсть крупного изюма. По жмене получили и другие, отправляя в рот по одной штучке, растягивая удовольствие. Да и то, конфеты им неизвестны, но зато, есть финики двухсот разновидностей, сушеный инжир, менее сладкие сикиморы, мёд — редкое и ценное лакомство. Пчёлам в пустыне негде развернуться.
— Рассказывай, Артём. Странное, непривычное имя. Откуда оно? С севера мало кто к нам приходит, тем более в одиночку, — сказал Исмаил. — На это решаются лишь пророки. Но ты не похож на слабоумного.
— Какая связь между пророком и слабоумным?
— Только пророки решаются на неразумные поступки, пытаются предсказывать будущее, наставляют, учат людей праведной жизни. Разве не от малого ума всё это идёт — перевоспитать людей по своему подобию?
— А если от большого ума? Человек годами рассуждал и узнал, как изменить мир к лучшему.
— Ты веришь, что это возможно?
— Увы. Человек не любит нравоучений. У каждого своя правда. Почему ты решил, что я с севера?
— Ты же белый, чужеземец! — оскорбился Исмаил. — Не считай меня глупцом. Те, кто приходит с других сторон света, все темнее тебя. Есть чёрные, будто вырезаны из чёрного дерева, или вымазаны асфальтом. Зачем такие нужны Богу? Не понять нам его замыслы.
— Загар ко мне не пристает, поэтому и белый. Загар — это следствие длительного пребывания под южным солнцем. Да, я с севера. Тут ты прав. Иду в Иерусалим. Много слышал об этом городе.
— Продать шёлк? — осторожно спросил Мусса.
— И это тоже. На что-то надо жить.
— И где ты его приобрел?
— А вам кто дал шёлк?
— Получили у китайских купцов в обмен на благовония Сабы. Я не слышал, чтобы на севере водился шёлк. Там нет деревьев, на которых растет шёлк, а эти деревья, кроме бдительных стражников с мечами и луками, охраняет огнедышащий дракон.
— Враки. Драконов нет.
Сказал и тут же замолчал. Я не вправе развенчивать местные мифы. Рассказать ли про шелковичных червей, которые, действительно, питаются листьями тутовника, превращаясь в отвратительно пахнущие коконы? Отсюда, наверное, и предание, что шёлк собирают с дерева.
Да и зачем им преждевременное знание? Пройдет ещё две с половиной тысячи лет, прежде чем предприимчивые дельцы Европы смогут выкрасть грены из Китая и заняться разведением червей. По легенде это сделает женщина высокого положения, спрячет грены в пышной причёске.
— Я своими глазами видел дракона, — сказал Исмаил.
— Где? — удивился я. — И как же он выглядит?
Может быть, он принимает за дракона какое-нибудь животное: крокодила, варана? В ночи любой зверь может показаться огромным чудовищем. Хотя всё может быть, ещё в начале ХХ века наблюдали снежного человека, игуанодонов, парящих птеродактилей, заблудившихся то ли во времени, то ли в пространстве.
— Ты что, никогда не видел дракона?! — недоумевал Исмаил.
— Кто-нибудь ещё из вас видел? Какой он?
— Я видел дракона, — сказал тщедушный Алим, подбрасывая в костёр невесомый ком высушенной колючки, который ярко вспыхнул, на секунду осветив заинтересованные разговором бородатые лица. — Намного выше слона. В десять локтей. Голова — смесь льва с гиеной. Зимой он утащил рыжего быка из стада пастуха Шарара. Потом обглоданный скелет нашли в одной из пещер Кумрана.
Я посмотрел ему в глаза, на рот — тонкие губы из-под усов чуть насмешливо дрогнули, язык быстро облизал жирные губы. Врёт. Ничего он не видел. Но, моё ли это дело, кого-то уличать во лжи? Все любят прихвастнуть, приврать. Остальные бородачи уважительно слушали. Не умели или не хотели врать?
— Артём, ты ему не поверил, но промолчал. Почему? — проницательно заметил Мусса. — По себе знаю, как приятно кого-то уличить во лжи, показать, что ты лучше, и больше знаешь.
— И сделать из него своего врага? — я усмехнулся, что в темноте никто не заметил, но поняли по моему голосу.
— Ты умный. Совсем как Соломон.
— Какой Соломон? — вскинулся я.
— Царь Соломон, с которым я снова собираюсь встретиться в Иерусалиме.
Я раскрыл рот. Вот это да! Куда меня забросило!
— Тот самый Соломон? Сын Давида из племени Иуды?
— Ты знаешь другого Соломона, о котором все говорят? — спросил Мусса.
— Я никого не знаю. Но слышал о нем от сказителей, читал манускрипты. Сколько ему сейчас лет?
Мусса задумался. Зашевелил губами, подсчитывая.
— В 36 лет он стал правителем объединённого царства. Через два года Давид умер от старости и болезней. Соломон уже пять лет успешно властвует. Значит, ему уже сорок три года. На пять лет моложе меня. Со всеми соседними царями старается поддерживать хорошие отношения, и это идёт на благо народу. С каждым годом всё больше караванов стремятся попасть в Иерусалим.
Теперь я примерно знал время, куда меня занесло. 958 год до новой эры. Но это знание ничего не даёт, кроме общего представления. Меня вырвут в конец XXI века в любом случае, как только совпадет настраиваемый коридор времени с частотным резонансом моего модуля, который через девяносто суток начнёт регулярно на миллисекунды пробовать временной пробой.
И когда произойдет стыковка сигналов, никто не знает. Может случиться в любой момент, но не раньше трех месяцев пребывания в прошлом. На такой срок меня и настраивали. Гришечкин пробыл в Мадриде XV века шесть месяцев, пока совпал коридор. Такой же срок проходит и в реальном времени.
— Меня возьмешь с собой во дворец? — спросил я Муссу.
— К царю все могут свободно прийти, но без оружия. Ворота широко раскрыты, проходят даже юродивые, но только не прокаженные, уже отмеченные и отверженные Богом, — удивился Мусса моему вопросу. — Соломон редко кому отказывает в беседе. А уж ты его заинтересуешь, это я знаю. Ты необычный, не такой как мы. Ты не ангел?
Я улыбнулся.
— Исмаил назвал меня шайтаном.
— Исмаил глуп, если сразу не увидел твою силу. Иаков тоже не сразу понял, что борется с Богом у переправы Иавок.
— Мусса, успокойся, я не Бог, а Исмаил не Иаков, чтобы мне с ним бороться на берегу реки, да и незачем. Я очень добрый человек.
— Нам не дано знать намерения Непроизносимого.
— Это так, но у меня простые желания: встретиться с царем Соломоном и, при возможности, побеседовать.
— О чем?
— Сейчас пока не знаю. Всё зависит от обстоятельств. Ты о чем хочешь с ним говорить?
— О многом.
— Вот и я тоже. Может быть, я просто постою в стороне и послушаю, о чем вещают два умных человека. Так можно?
Мусса кивнул.
— Всё можно. Уже поздно. Все устали. Ложись спать. Мы рано встаём. Нужно успеть отдохнуть. Дорога предстоит дальняя.
Уговаривать никого не пришлось. Все расположились вокруг затухающего костра, ногами к едва заметному дымку, лениво вьющемуся к ярким звёздам, и скоро отовсюду послышался устрашающий храп, который, впрочем, действовал успокаивающе, значит, никто не угрожает.
Я отошел подальше, в сторону бархана, расстелил параплан и прилёг головой на возвышение. Сверху никто не сможет напасть, песок сразу осыплется и разбудит, да и при необходимости можно будет легко вскочить на ноги.
Холод уже начал пробирать, и я запахнулся в ткань параплана, закрыл глаза, расслабляясь. И водяной матрас не нужен, песок удобно подстраивается под контуры тела, стоит лишь легонько пошевелиться. Благодать. Больше не успел ни о чем подумать, как провалился в глубокий сон.
Проснулся от резкого удара током в левую стопу — сработала охранная сторожка на приближение большой органической массы. На фоне звездного неба возвышалась чёрная фигура, узнал контуры Исмаила, больше некому. Он почувствовал мой взгляд и замер с поднятой ногой, пытаясь разглядеть, открыты у меня глаза или ему показалось.
— Тебя Мусса послал меня убить или сам решился? — спокойно и негромко спросил я, распахивая ткань параплана, чтобы не служила помехой в случае нападения. — Если я сейчас случайно сломаю тебе ногу, ты не сможешь идти дальше, верблюды загружены, товар никто не оставит. Долго ли один протянешь в пустыне?
Исмаил пробормотал что-то неразборчивое, неохотно развернулся и ушел к прогоревшему костру, белая струйка которого всё ещё извилисто дымилась на фоне ярких звёзд — пряный аромат сгоревших веток, казалось, разносился по всей округе, отгоняя зверей. Я снова запахнулся, закрыл режущие веки и сразу же провалился в безвременье. Мало ещё кто захочет проверить мою чуткость.
Пробудился от яркого солнца и громких голосов. Караванщики уже поднялись, проверяли груз на верблюдах, подтягивали крепления, кто-то спешно и жадно ел на ходу. Увидев, что я распутываюсь из красно-жёлтой ткани и с опаской вытряхиваю пригревшихся на теле юрких скорпионов, Исмаил громко рассмеялся:
— Я уж думал, ты не встанешь. Крепко спишь. И чутко. Хороший воин. Но ты не купец.
— Почему так решил?
— Купец не станет столь безжалостно обращаться с нежнейшим шёлком. Это же золото, которое ещё нужно получить от покупателя, соблазнить его красотой и нежностью ткани! А ты в него завернулся, словно в овечью шкуру.
— С ним ничего не случится, — равнодушно бросил я, и сладко потянулся на цыпочках, растягивая мышцы.
Несколько раз энергично развел руками, разогнулся назад, вперёд, ладонями до холодного песка, разворот в стороны, и остановился, увидев заинтересованные взгляды бородачей. Здесь о зарядке не имеют представления, ненужная трата энергии — лишний раз зря махнуть рукой, и даже не ради развлечения.
Свернул и связал стропами параплан, и подошел к уже остывшему костру, где сидел жующий Мусса. Он, молча, протянул мне тонкую пресную лепешку, явно заготовленную впрок перед отправкой каравана, и небольшой ломоть вяленого мяса. Я с сомнением посмотрел на жесткое мясо, не доводилось такое есть, похоже на сублимированное.
Мусса с любопытством наблюдал. Хочет взглянуть, как скривится моё лицо? Отложу на потом, когда проголодаюсь, сунул в карман. Лепешка оказалась съедобной, но всухомятку едва жевалась. Мусса достал из мешка горсть блестящих крупных фиников. Их я съел с удовольствием. Очень вкусные. Ровно пять штук. По калориям вполне хватит продержаться до обеда. Старик подал деревянную чашу и, показав взглядом, сказал:
— Иди к пятому верблюду. Там бурдюк с водой.
Лаконично. Можно бы обойтись и своей, уже собравшейся за ночь водой, но мои телекамеры должны запечатлеть все подробности быта неторопливой ветхозаветной жизни. Верблюд стоял с брезгливо поджатыми губами и высокомерно посматривал на суетящихся возле него три силуэта в тёмно-серых тяжёлых покрывалах. Один из них необычно тонкий — женский!
Девчонка! Довольно миленькая. Овальное лицо с чёрными глазищами, соблазнительно припухшие розовые губы в капризном изломе. Чем-то похожа на мисс Вселенную 2095 года арабку Лейлу Химкат, только эта ростом не вышла, не более полутора метров, возможно, из-за скудного питания в детстве, или же из-за малых годов. Остро зыркнула на меня любопытным, пленяющим взглядом, и медленно, от уха натянула на нос пёстрый и тонкий платок. Остались видны только внимательные глаза, по которым ничего не прочитаешь, всё говорят губы.
Больно надо на тебя глазеть. Нашел привязанный бурдюк и налил полную чашу. Вода жесткая, кальцинированная, неприятно пить, но надо, за мной, как за чужаком, следят не меньше десятка пар глаз. Остатки воды три раза выплеснул в жменю и с наслаждением омыл лицо от осевшей ночной пыли, иссушающей кожу.
Выпитая холодная вода тяжело опустилась в желудок, заставив его работать, избавляться от ненужного балласта. Я растерянно оглянулся, куда бы уединиться, в какую сторону поспешить?
Некоторые барбудос беззастенчивыми орлами уже восседали по краям лагеря, прикрывшись полами халата. Удивительная непосредственность нынешних нравов. Впрочем, и в последующие века люди не особенно церемонились: Людовик XIV прилюдно, за обеденным столом опорожнялся под внимательными взглядами подобострастных вельмож, фрейлин. Они же и вытирали ему зад. Всё это было вполне естественным и для черни.
И такое непотребство будет длиться до конца XVIII века, пока однажды Мария-Антуанетта не соизволит приказать подданным, чтобы те смастерили дверь на её нужник. Мода, как и красота — страшная сила, все подхватили и даже почувствовали в интимном уединении особую привлекательность.
Не нестись же мне козлом за возвышающийся бархан? Подумают, что хочу сбежать, про стеснительность представления не имеют. Пережиток будущего.
Отошел и я подальше, за последнего лежащего верблюда с привязанными на нём большими тюками, которые хоть как-то прикрывали от неизбежных взоров. Девчонка за это время уже раза три, как бы случайно, повернула в мою сторону голову, и тут же отводила, заметив мой взгляд. Начинается знакомая школьная игра «в гляделки», проверяющая, насколько избранный объект заинтересован тобой, — избалована вниманием мужчин.
Улучил момент, когда она заговорила с сопровождающим её стариком, и быстро присел задумчивым орлом. У меня-то нет халата, прикрыться нечем, сверкаю белым задом к возвышающемуся бархану, и заинтересованно разглядываю внизу букашек. Бородачи, за неимением воды, подтирались песком. Вставали, смахивая пыль с рук, заново подпоясывались.
Я подождал, когда, по-моему, на меня никто не обращал внимания, достал из кармана костюма жёлтую туалетную бумагу. Потом ногой присыпал всё песком. На такой жаре всё быстро закаменеет: захочешь — не сможешь вляпаться, если даже кто-то начнет раскапывать.
Девчонка снова проводила меня долгим, пытливым взглядом. О чём думает? В какой-то мере её понимал, новое лицо всегда вызывает любопытство, кто он, какой? Невольно от скуки начинаешь мечтать, экстраполировать возможные ситуации. Но не подойдёшь, не поговоришь. Нельзя, не поймут, — нарушение здешней этики, обставленной тысячами запретов и условностей. Интересно, какой у неё голос? Может быть, будущая невостребованная Мария Калласс, Анна Герман, Нетребко, Лебединская, Ермилова?
Сколько изумительно сильных и красивых голосов бесследно исчезло во тьме трёх тысячелетий! Некому их отыскать и возродить к жизни. Наш знаменитый фантаст Александр Чернов в середине века написал на эту тему бестселлер, и он же переработал его в сценарий на 365 серий. В детстве телесериал «Сирены Одиссея» я заворожено просмотрел два раза, и знал почти наизусть. Может быть, поэтому охотно пошёл в хронавты, самую романтичную сейчас профессию избранных. С улицы никого не брали.
Под крики погонщиков и другие верблюды неохотно, и тяжело поднялись с песка, а я подхватил свой параплан, оплетённый разноцветными стропами, и караван в сопровождении рассредоточившихся воинов с раскачивающимися копьями размеренно двинулся в путь. Классическая картинка из многочисленных фильмов о Великом шёлковом пути.
Всё началось с книги рассказов венецианского купца Марко Поло семнадцать лет прожившем в Китае, об удивительном Востоке и его чудесах. Неизвестные европейцам удивительные сведения перемежались фантастическими вымыслами в духе Синдбада-морехода. Долгое время даже считалось, что безграмотный Марко Поло не совершал этого опасного путешествия, и с его слов Рустичиано в тюрьме Генуи записывал компиляции рассказов многих путешественников.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/08/1111