Каллимах. Гимны

1. Общие сведения.

Каллимах (ок. 310-240 гг. до н.э.) родился в Кирене, торговом городе на побережье Северной Африки. Кирена в незапамятные времена была основана дорийцами, выходцами с острова Феры. Мифическим основателем колонии легенда называла далекого предка Каллимаха - Батта. Это же имя носил и отец поэта. Дед Каллимаха прославился как полководец, защитник родины. Вероятно, первую половину жизни Каллимах провел в Кирене, где получил основательное литературное образование, законченное, по всей вероятности, в Афинах. Творческий расцвет Каллимаха совпадает с его переездом в Александрию (по некоторым сведениям, этот переезд был связан со смертью жены и ухудшившимся материальным положением поэта). В Александрии Каллимах сначала занимал скромную должность школьного учителя, возможно даже не в самой столице, а в пригородной деревне - Элевсине. Уже в этот период Каллимах много пишет и своим литературным талантом, познаниями древней и современной ему литературы обращает на себя внимание. Очевидно, это явилось причиной приглашения поэта Птолемеем Филадельфом для литературной работы в Александрийскую библиотеку. Определить дату этого переломного момента в жизни Каллимаха не представляется возможным. Но, безусловно, это важнейшее событие в биографии поэта. Период правления Птолемея Филадельфа в Египте - время наивысшего процветания Александрии, знаменитых Музея и Библиотеки. При Птолемеях в Александрии создается совершенно особая среда, особая культурная атмосфера со своими традициями и стилем: греко-ионийское общество в египетском окружении. Наиболее знаменито возникшее при дворе Птолемеев литературное объединение, известное под названием александрийской школы поэтов, во главе которого становится Каллимах.

Творческая работоспособность и продуктивность Каллимаха поразительны. Еще в Византии знали около 800 его произведений. До нашего времени уцелела лишь небольшая их часть. Лучше всего до нас дошли гимны и эпиграммы. Остальные сочинения Каллимаха известны во фрагментах: это или краткие цитаты в трудах позднейших риторов и грамматиков, или фрагменты, которые с конца прошлого века по настоящее время встречаются в многочисленных папирусных находках. Большую ценность представляет папирусный текст так называемых "Диегез", дающих пересказ как сохранившихся, так и не дошедших до нас произведений Каллимаха. Хронология сочинений Каллимаха до сих пор окончательно не выяснена. Лишь в немногих случаях произведения Каллимаха имеют предположительную датировку. Поэтому нарисовать полную картину творческого пути Каллимаха в настоящее время едва ли возможно.

2. Произведения Каллимаха.

Художественно-эстетические принципы александрийской поэзии, и Каллимаха в том числе, базируются на следующих фундаментальных принципах, определяющих ее феномен. Все поэты александрийской школы связаны с литературными традициями. Специфика александрийцев в том, что их собственному творчеству предшествовало глубокое воспитание и образование на образцах старой классической литературы. Но теперь, в эпоху эллинизма, меняется самый характер традиционализма. Впервые литература становится предметом научной критики, научного анализа. Достижения новой науки, возникшей среди александрийских поэтов,- филологии во многом объясняют как общую направленность поэтики авторов этой школы, так и многие конкретные вопросы: подражательность в литературном творчестве, особое внимание и любовь к слову, увлеченность чисто теоретическими и методологическими вопросами. В частности, александрийцы расширили и углубили разработку метода по сбору и комментированию источниковедческого материала. В этом направлении Каллимах прославился своими знаменитыми "Таблицами". Его "Таблицы" состояли из 120 книг. Этот каталог Александрийской библиотеки является первой библиографией в истории литературы. Помимо перечня произведений по различным литературным жанрам, помимо биографических справок об авторах Каллимах решает вопросы о подлинности или подложности того или иного сочинения, о хронологической последовательности произведений, о стихометрических данных (сколько в каждом сочинении частей, глав, строчек или стихов) и др. Значение этой историко-литературной энциклопедии трудно переоценить, она явилась основой для исследований как александрийских филологов, так и всех последующих.

Отличительная черта эллинистической литературы по сравнению с предшествующим периодом в том, что человек как индивидуальность, с его внутренним миром личных интересов и вкусов, вне его связей общественных и политических становится объектом художественного изображения. Отказ от старых гомеровских и гесиодовских мифологических циклов, ориентация на редкие варианты мифов, местные легенды и сказания, обращение скорее к "бытовой" мифологии, чем к традиционной "героической", интерес к человеку как таковому, его чувствам и переживаниям - все это постепенно выработало предметно-бытовую, вещественно-зрительную манеру изображения сцен мирной повседневной жизни, столь характерную для александрийских поэтов. Показателен в этом отношении небольшой написанный гекзаметром эпиллий Каллимаха "Г екал а". Каллимах берет мифологический сюжет - сказания о подвигах Тесея. Но описывается не героическая борьба с марафонским быком, а вполне будничная - ночлег Тесея на пути к Марафонской долине у старушки Гекалы. Гекала радушно принимает Тесея, предлагает скромное угощение и заботливо готовит ночлег. На прощание она обещает с возвращением Тесея принести в жертву Зевсу быка. Тесей с победой возвращается, ведя за собой страшное чудовище, но находит старушку уже мертвой. Тесей хоронит Гекалу и сам совершает жертвоприношение Зевсу. Так Каллимах объясняет своим эпиллием ежегодный праздник в Аттике в честь Зевса - Гекалесии.

Как известно, эллинизм - глубоко критическая эпоха. Сбрасывание оков старой поэтики и эстетики сказалось к этому времени в решительном и последовательном отказе от традиционной мифологии и в радикальном преобразовании характера мифологической образности. Пересказ, переработка мифологических преданий, поиски мифов новых и малоизвестных, новая трактовка традиционных мифологических образов - вот что характерно для поэзии Каллимаха и других александрийцев. Зачастую миф утрачивает свои четкие границы, смешиваясь с элементами местной истории и этиологии (объяснение причин происхождения тех или иных явлений). Организованность интеллекта, рационализм, строгая логичность мышления приводят Каллимаха к созданию на базе всех традиций литературы "малых форм". "Изящные выражения", представлявшие собой короткие, ученые, тонко отточенные произведения, прежде всего определяют особенности поэтики Каллимаха. Очевидно, основным произведением поэта был сборник "Причины" в 4 книгах. Каково было содержание отдельных книг, установить точно нельзя. Известно лишь, что первая книга начиналась с пролога, напоминавшего вступление к "Теогонии" Гесиода. Как и Гесиод, Каллимах рассказывает о сновидении на Геликоне, во времена которого Музы вступили с ним в беседу. Из других отрывков "Причин" наиболее известны элегии об Аконтии и Кидиппе и о локоне Береники. История об Аконтии и Кидиппе - традиционный рассказ о любви двух молодых людей, случайно встретившихся на празднике в честь Аполлона. Аконтии подбрасывает Кидиппе яблоко, на котором он вырезал надпись: "Клянусь Артемидой, что я стану женой Аконтия". Кидиппа читает надпись вслух и, таким образом, невольно оказывается связанной клятвой. После нескольких перипетий, когда отец Кидиппы хотел отдать ее замуж за другого, а девушка всякий раз перед свадьбой заболевала, Аконтий и Кидиппа становятся мужем и женой. В основу элегии "Локон Береники" Каллимах взял реальное событие. Царь Птолемей III после свадьбы отправляется в военный поход. Его супруга Береника в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Ареса, но наутро коса исчезла. Придворный астроном объявил царице, что ночью на небе появилось новое созвездие - боги приняли жертву и перенесли косу на небо.

Сохранились фрагменты еще одного, не дошедшего до нас целиком произведения Каллимаха - "Ямбы". Помимо мифологической основы, обязательной почти для всех произведений Каллимаха, в "Ямбах", как и в "Гекале", весьма заметно тяготение поэта к фольклору, подражание оборотам народной речи. Наиболее известный отрывок из "Ямбов" - "Спор лавра и маслины". Лавр и маслина спорят друг с другом, кто из них важнее. Лавр кичится почетом и славой своей изящной зелени, а маслина заявляет о пользе своих плодов. Искусно Каллимах вводит здесь традиционный миф о споре Афины с Посейдоном за обладание Аттикой. Посейдон подарил жителям Аттики коня, а Афина - маслину. Жители Аттики предпочли маслину. Так спор был решен в пользу Афины, и она стала покровительницей города Афин и всей Аттики.

Примером высокого литературного мастерства, изящества, поэтической отточенности Каллимаха может служить сборник его эпиграмм, дошедших до нас в небольшом числе, который поэт, вероятно, писал на протяжении всей жизни. Чаще эпиграммы Каллимаха имеют посвятительный характер, традиционный для этого жанра. Например, киренской царице, ставшей женой Птолемея III, Каллимах посвящает следующую эпиграмму:

Четверо стало харит, ибо к трем сопричислена прежним
Новая; миррой еще каплет она и сейчас.
То - Вереника, всех прочих своих превзошедшая блеском
И без которой теперь сами хариты ничто. (Блуменау.)

В лаконичной форме эпиграммы Каллимах иной раз как бы походя выражает свои литературные взгляды:

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой
Той мне идти, где снует в разные стороны люд;
Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгаю воду
Пить из колодца: претит общедоступное мне. (Блуменау.)

3. Гимны Каллимаха. Их стилистические и жанровые особенности.

В отличие от других сочинений Каллимаха, которые мы знаем по фрагментам, гимны дошли до нас в единой рукописи XI-XII вв. и представляют собой целый цикл произведений одного жанра. Навряд ли Каллимах издавал все свои гимны вместе и именно в том порядке, в каком они сохранились до нас. Очевидно, значительно позже переписчики и издатели установили следующую последовательность гимнов, исходя из их содержания: первый гимн "К Зевсу" - он же и наиболее ранний хронологически, затем идут два гимна - "К Аполлону" и "К Артемиде"; гимн в честь острова Делоса, основного места почитания этих богов,- "К Делосу"; и, наконец, гимны "На омовение Паллады" и "К Деметре". Вопросы хронологии и локализации - наиболее сложные. Давно уже установлено, что гимны Каллимаха не имеют никакого отношения к религии, к культовым празднествам. Одни гимны написаны по чисто политическим мотивам - "К Зевсу", "К Аполлону", "К Делосу", другие носят светский, литературный характер - "К Артемиде", "На омовение Паллады", "К Деметре".

Анализ гимнов Каллимаха имеет первостепенное значение для выяснения художественно-эстетических принципов поэта. Именно на примере целого цикла произведений, очень разных, но объединенных одним жанром, можно не только проследить эволюцию художественной формы жанра гимна у Каллимаха, но и представить художественно-эстетические взгляды поэта в виде определенной системы. Гимническая традиция в греческой литературе огромна и прослеживается на протяжении всей античности. В одной рукописи с гимнами Каллимаха до нас дошли так называемые гомеровские гимны, гимны Псевдо-Орфея, Прокла. Собрание гомеровских гимнов начинается пятью большими эпическими гимнами, которые навряд ли имеют прямое отношение к автору "Илиады" и "Одиссеи", но которые датируются большинством исследователей VII-VI вв. до н.э. Эти эпические гимны, как теперь установлено, были несомненным прототипом, образцом для гимнов Каллимаха. Каллимах строит свои гимны на твердом фундаменте мифологической традиции. При этом, как справедливо пишет немецкий исследователь Г. Гертер, Каллимах "идет по пути Гомера так не по-гомеровски, как только это возможно". Творческая оригинальность Каллимаха в том, что поэт, в совершенстве овладев поэтической техникой старого ионийского эпоса, как бы изнутри выявил несостоятельность традиционной мифологии. Поэт ведет повествование в двух плоскостях: религиозно-мифологической, соответствующей жестким рамкам литературного канона жанра гимна, и реально исторической, когда вопреки гимнической традиции Каллимах широко вводит реальный, исторический материал. Отсюда двойственность поэтической структуры гимнов, определяющая специфику поэтической образности и поэтического языка Каллимаха. Тщательность отделки первого гимна "К Зевсу" позволяет предположить, что этот гимн - нечто вроде официальной кантаты, в которой есть тонкая лесть, рассчитанная на умение образованного правителя и читателя читать между строк. Вместе с тем Каллимах не выходит за рамки условных канонов жанра гимна. В гимне есть обращение и посвящение Зевсу, излагается традиционный миф о рождении Зевса. Поэт не забывает ни одной традиционной мифологической детали, подробности, сопровождающие необыкновенное рождение: здесь и многочисленные нимфы, помогающие Рее при родах, и коза Амальфия, и пчела Панакрида, и Куреты. Но очень скоро становится ясно, что содержание гимна отнюдь не только мифологическое: к 60-му стиху изложение традиционной легенды заканчивается, а с 65-го стиха поэт переходит к восхвалению Зевса земного - Птолемея. Резко меняются стиль и тон гимна. Если в первой половине гимна иронически-насмешливый, отчетливо бытовой, "сниженный" тон рассказа, который подчеркивается конкретностью, предметностью, реальными примерами повествования (здесь и насмешливое сомнение по поводу места рождения Зевса, и ироническая этимология "Пупковой" долины, и придумывание несуществующих города и долины), то во второй половине гимна - афористичность, дидактизм в гесиодов-ском духе. Тон рассказа становится серьезным, возвышенно-торжественным:

...тому подтверждение -
Наш государь: намного других владык превзошел он!
К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,
К вечеру - подвиг великий, а прочее - только подумав! (86-88, Аверинцев.)

Таким образом, в первом гимне налицо внутренняя противоречивость, смешение двух планов: традиционно-мифологического и реально-исторического, желание сделать реальность мифом (Птолемей - Зевс), но мифом нового, неэпического плана, а традиционный миф с высоты александрийского просвещения скептицизма дать почти в бытовом, прозаическом аспекте.

Второй гимн - "К Аполлону" - весь как бы распадается на небольшие эпизоды, которые играют роль этиологии названий или функций бога и, как в калейдоскопе, составляют пеструю ткань содержания гимнов. Поэт не останавливается ни на истории рождения бога, ни на истории основания храма в его честь, ни вообще на каком-нибудь отдельном, законченном эпизоде. В данном случае Аполлон интересен с точки зрения проявления своей божественной сущности, с точки зрения своих функций. Поэтому Каллимах говорит об Аполлоне-стревержце, об Аполлоне - покровителе поэзии, пения, музыки, об Аполлоне - боге предсказаний и оракулов, об Аполлоне - исцелителе, покровителе врачей. Но из всех функций Аполлона более подробно Каллимах останавливается на двух - пастушеской и строительной. Первая - наименее известная в эллинистической литературе, и именно поэтому она заинтересовала поэта. Вторая - строительная функция Аполлона - есть основная тема гимна. Каллимах - киренец, поэтому он особенно чувствителен к отношениям между Киреной и Птолемеями. Отношения же эти складывались довольно сложно. Достаточно сказать, что Птолемей I совершил три военных похода на Кирену, и второй произошел в результате восстания киренян против Птолемея. Вместе с тем из литературных источников мы знаем, что во время власти Фиброна над Киреной многие ее жители бежали под покровительство Птолемея, и третье вторжение ставило своей целью возвращение эмигрантов на родину. Поэтому понятным становится обращение Каллимаха к столь древней истории - истории основания Кирены и покровительства Аполлона. Как полагают многие исследователи, Аполлон и Птолемей здесь идентифицируются.

Помимо того, что Каллимах, как и все александрийские поэты, намеренно выбирает мифы наименее известные и популярные, весь мифологический фон гимнов оказывается чрезвычайно усложненным и перегруженным древнейшими деталями и подробностями. Так, в первом гимне, стараясь подчеркнуть необычайную давность происходящих событий, Каллимах дает удивительный пейзаж безводной Аркадии (I, 19-28), когда здесь не текли еще древнейшие из рек. Рассказ о Делосе поэт начинает от самых истоков - как нимфа Астерия, скрываясь от преследований Зевса, бросилась в море и превратилась в скалу (IV, 35-40). Для поэта, живущего традициями древнего эпоса, естественнее сказать "апиданы" вместо "критяне" (I, 41), "кекропиды" вместо "афиняне" (IV, 315), "пелазгиды" вместо "аргивянки" (V, 4), "потомки ликаонской медведицы" вместо "аркадцы" (I, 41), "кельтский Арес" вместо "войны с кельтами" (IV, 173) и т.д.

Выделяя эпический, мифологический план повествования, Каллимах пишет, что Афина, готовясь к спору с Афродитой и Артемидой о красоте, даже в "медь" не посмотрелась, хотя тут же поэт дает современное употребление слова "зеркало" (VI, 60). Слуги Эрисих-oтона, рубившие по приказу хозяина деревья в роще Деметры, увидев богиню, "медь" побросали на землю и бросились бежать. Рея, когда искала источник для омовения новорожденного Зевса, подняла вверх не руку, а "локоть" и рассекла жезлом железную скалу надвое, и из расщелины брызнул поток (I, 30). И т. д.

Специфика гимнов Каллимаха также в том, что оба плана повествования - религиозно-мифологический и реально-исторический - поэтически переосмысливаются. Эпическая мифология, поданная в традиционном скульптурно-зрительном стиле античного мироощущения, подвергается свойственной эллинизму рационализации, традиционные религиозно-мифологические образы получают сниженное, упрощенное звучание.

Третий гимн "К Артемиде" начинается знаменитой сценой - Артемида-девочка сидит на коленях у Зевса и просит у него спут-ниц-Океанид и охотничье снаряжение. Далее Каллимах последовательно вводит эпизоды, рассказывающие о приобретении богиней лука и стрел, охотничьих собак, ланей для упряжки, пылающего факела, перечисляются любимые богиней города, горы, заливы, храмы, нимфы-подруги и т. д. Каждая тема превращается у Калли-маха в увлекательный, живой рассказ. Например, для того чтобы получить лук, Артемида с нимфами отправляется в кузницу Гефеста (III, 49-86). В это время в кузнице киклопы ковали чашу для лошадей Посейдона. Когда они ударяли по наковальне, такой шум раздавался, что, казалось, "кричала" вся Италия и все соседние острова. Настолько страшны были одноглазые киклопы, что спутницы Артемиды не могли без дрожи смотреть на них. Лишь Артемида не боялась киклопов; еще в первое знакомство с ними, когда ей было всего три года, она вырвала на груди Бронтея клок волос. Следующий визит богиня нанесла "бородачу" - Пану (III, 87-97), который в это время резал мясо меналийской рыси, чтобы накормить своих собак. Пан подарил богине охотничьих собак-всех чистокровных гончих, двух полукровок и семь собак киносурских.

В таком же идиллически-очеловеченном, упрощенном тоне Каллимах передает все эпизоды гимна. "Одушевленным", как бы очеловеченным оказывается у Каллимаха и весь предметный фон гимнов.

В четвертом гимне "К Делосу" подробнейшим образом описываются скитания Латоны, матери Аполлона, которая, собираясь родить, ищет удобное, тихое место. Ей долго не удается найти такую землю, которая бы ее приютила,- ведь все боги и нимфы боялись гнева Геры, преследующей из ревности Латону и не желающей, чтобы кто-то помог богине при родах. Боясь гнева Геры, от Латоны в страхе "бежали" источники Аония, Дирка и Строфония (IV, 75-76), "бежали" река Анавр, великая Лариса и Хироновы вершины (IV, 103), горы Оссы и равнина Кранона "дрожали" (IV, 137), река Пеней "лила слезы" (IV, 121), острова, реки "боялись" (IV, 159), вся Фессалия в страхе "плясала" (IV, 139). Так предметный фон гимнов, вся ученая география, непременный элемент содержания гимнов,- все оживает в "очеловеченном", конкретно-детальном, вещественно-зримом виде. Вся художественная ткань гимнов оказывается как бы заполненной бесчисленным числом живых существ, плавающих, бегающих, боящихся, страдающих, разговаривающих, плачущих и т. д. Умелое сочетание традиционного мифологического олицетворения и авторского намеренного оживления, одушевления обнаруживает не только высокое мастерство поэта, но и специфический подход Каллимаха к поэтике, когда весь окружающий мир поэт видит как бы через человека, дает через человека. Даже при образовании метафор или сравнений Каллимах чаще обращается к антропонимии и соматической (телесной) лексике [ср. "грудь" вместо "гора" (IV, 48), "спина" моря (фрг. 282 , 42), "брови" рыбы (фрг. 378, 1) и т.д.].

Стилистическая упрощенность мифологических эпизодов гимнов оказывается все более очевидной на фоне сложного сюжетного построения, на фоне сложного переплетения мифологического и реального планов повествования, когда автор демонстрирует глубокую, изысканную эрудицию, с одной стороны, и иронию, сарказм - с другой. У Каллимаха знаменитый, воспетый в веках остров Делос, родина Аполлона,- "морская метла" (IV, 225), гора священной Пар-фении - "сосец острова" (IV, 48), мифологический Геликонский лес - "грива" (IV, 81). Традиционные образы мифологии получают у Каллимаха зачастую иронический подтекст. Так, Геракла поэт называет "тиринфской наковальней" (III, 146), Посейдона - "псевдоотцом" (IV, 98), Зевса - "жрецом" (I, 66). Геру Каллимах иронически именует "теща" (III, 149), говорит о ней, что она "рычала, как осел" (IV, 56) и т. д.

Сложность композиционного построения гимнов подтверждается двумя последними гимнами - "На омовение Паллады" и "К Деметре". Здесь прежде всего можно вычленить собственно мифологический рассказ - истории о Тиресии и Эрисихтоне, где Каллимах сохраняет эпическую манеру повествования, и оформляющие эти рассказы ритуальные рамки, где поэт передает подробности ситуации, обстановки, в которой рассказывается миф. При описании ситуаций - в пятом гимне это омовение кумира Афины в водах реки, в шестом - o приготовления к шествию в честь Деметры - Каллимах, как всегда, увлекается бесконечными описаниями и перечислениями мельчайших деталей и подробностей. В обоих гимнах психологически тонко изображается драма матери. В пятом гимне "На омовение Паллады" на глазах у матери слепнет ее юный сын Тиресии, который случайно увидел купающуюся Афину. В шестом гимне "К Деметре" одним из главных персонажей Каллимах делает мать Эрисихтона, страдающую из-за страшной болезни сына, которую наслала на него Деметра. Оба гимна написаны на дорийском диалекте, диалекте родины поэта - Кирены. Пятый гимн написан элегическим стихом, что усиливает лирический тон гимна. В этих гимнах Каллимаху удалось объединить несоединимые, казалось бы, два основных начала - его критически-рациональную ясность и страстную эмоциональную возбужденность.

Таким образом, анализ стилистических жанровых особенностей гимнов Каллимах подтверждает, что гимническая традиция, сохранившая в основном традиционный эпический канон, переосмыслена Каллимахом с позиции утонченного художественного видения, свойственного эллинистической поэзии.

Влияние Каллимаха на александрийскую школу поэзии, на эллинистически-римскую риторику и литературу, ведущая роль в разработке литературы "малых форм" общеизвестны. Уже древними считалось, что имя Каллимаха почти так же популярно, как имя Гомера. Наследие Каллимаха, связанное с основными принципами поэтики александризма, обладает творческими импульсами такой силы, что они действуют далеко за пределами его эпохи. Исследователи находят следы влияния Каллимаха не только в творчестве Катулла, Проперция, Овидия, Луцилия, но даже и у поэтов нового времени - Ронсара, Шелли, Т. Элиота.



1. Перевод Д.С. Недовича.

При возлияниях Зевсу – что следует песней восславить,

Как неизвечного бога, великого всех властелина,

Что укротил землеродных, закон небожителям создал?

 

Как же его воспевать – как Диктейского иль как Ликейца?

5         Сердце в сомненье: расходятся слухи о родине бога.

Зевс, говорят, будто ты был рождён на идейских вершинах;

Зевс, говорят, из Аркадии ты; кто же, отче, ошибся?

Критяне лживы всегда, даже гроб тебе, царь, смастерили

Критяне, – ты же не умер совсем и живёшь бесконечно.

10               Рея тебя родила на Паррасии, там, где вершина

Эта покрыта кустами кругом. С того времени место

Стало святым; и ни зверь ни один, что нуждается в родах,

К месту тому не придёт, ни жена ни одна. Апиданцы

Назвали гору стариннейшим ложем божественной Реи.

15               Там, где тобой разрешились у матери мощные недра,

Стала искать она ключ родниковый, в котором могла бы

Нечистоту свою смыть от родов и обмыть тебе тельце.

Но ведь тогда ещё не протекал ни Ладон величавый,

Ни Эриман, самый чистый из рек: вся Аркадия древле

20               Вовсе безводной была; лишь потом хорошо орошённой

Стала она. Но в то время, как Рея тобой разрешилась,

Много дубов возвышал на теперешнем русле Иаон.

Мелас носил на себе многочисленные колесницы.

Многие звери селились в земле на верху Кариона.

25               Там, где потоки теперь, человек путешествовал пеший

По каменистой Метопе, по Крафисе, жаждой томимый,

Хоть под ногами его и таилась вода в изобилье.

Затруднена неудобством таким, мать-Рея сказала:

“Милая Гея, роди же и ты: легки твои роды!”

30               Молвила так и, поднявши свою величавую руку,

Стукнула гору жезлом – широко расступилась вершина

Надвое и источила великий поток. Тогда Рея

Тельце омыла твоё и, закутав, дала тебя Неде

В критский тайник отнести, потаённое дать воспитанье.

35               Неда – любимая нимфа из всех помогавших при родах,

Возрастом старшая нимф других, кроме Стиксы с Филирой.

Милость немалую ей даровала богиня, назвавши

Именем Неды поток, что всегда протекал недалёко

От городища кавконов, носящего имя Лепрейон:

40               Слился поток тот с Нереем, и эту древнейшую воду

Род Ликаонской медведицы пьёт (и потомки Аркада).

Фены оставив уже, когда нимфа несла тебя, отче

Зевс, в направлении Кносса (до Кносса от Фен недалёко),

Ты потерял свой пупок: отвалился он, демон; отсюда

45               Эту равнину кидонцы назвали “Пуповое поле”.

Зевса тебя понесли на плечах корибантов подруги –

Нимфы Диктеи, Мелеи; тебя в золотую корзину

Спать Адрастея кладёт; ты сосёшь у козы Амалфеи

Тучное вымя, потом ты вкушал и от сладкого мёда:

50               Ибо там вдруг обнаружились соты пчелы Панакриды –

Возле идейских вершин, что Панакрами прозваны были.

Быстро Куреты вокруг тебя в пляске скакали военной

И ударяли оружьем, чтоб слышали Кроновы уши

Звуки щитов, а не крики твои, подраставший младенец.

55               Ты хорошо подрастал и питался, о Зевс-небожитель.

Скоро ты отроком стал, и пушок на щеках появился,

Но уже в возрасте детском ты всё изрекал совершенно, –

Так что и братья твои, хоть и старше тебя они были,

Не помешали тебе воцариться в небесном жилище.

60               Древним аэдам не полная правда известна об этом:

Думали, будто три Кронова сына делились по жребью…

Кто об Олимпе и Аде его бы мечтать согласился, –

Разве безумец какой? Лишь о равном так спорить привычно,

Эти ж уделы богов слишком разнятся собою.

65               Если бы лгал я, то только такое, что нравится слушать:

Вовсе не жребий содеял тебя первенствующим богом, –

Подвиги рук, твоя сила и мощь, что у царского трона.

Ты поручил возвещать свои знаменья самой высокой

Птице, и я бы хотел, чтоб, друзья, они были счастливы.

70               Юношей выбрал ты самых прекрасных: не в плаваньи дальнем

Опытных, или щитов потрясателей, иль песнопевцев, –

Их предоставил ты младшим богам, попечение вверив

Им о другом; а себе ты избрал тех, кто городом правят,

Тех, в коих власти умелой оружье, гребец, земледелец

75               И все другие ремёсла – правителям что не подвластно?

Мы, например, воспеваем кующих металлы Гефеста,

Или в оружьи Арея бойцов, или ловчих Хитоны,

То ж Артемиды; мы к Фебу относим искусников лиры,

К Зевсу же только царей, ибо Зевсу священнее прочих

80               Только вожди, и в уделе твоём ты им быть предназначил.

Вверил ты им охранять города, – а сам восседаешь

Сверх городов, назирая, кто правит народом разумно,

Кто же из них управляет народом посредством насилья.

Всем предоставил ты им и в обилии жить, и в богатстве,

85               Впрочем, не поровну всем: как свидетель, здесь может быть назван

Нынешний царь наш, во всём далеко остальных превзошедший,

Вечером он совершает дела, что поутру замыслил, –

Вечером то, что крупнее, а малое – только помыслив.

Год был бы нужен другим, а иным – не один даже; сам ты

90               Всё достиженье иных отнимал, прекращая их рвенье.

Радость прими же, всевышний Кронид, подающий нам благо,

Цельность дающий нам бог. Кто дела твои может восславить?

Нет и не будет таких, кто бы Зевса деянья восславил.

Радуйся, отче, и радуйся вновь! Дай нам доблесть и блага:

95               Доблести нет – и богатство не даст возрасти человекам,

Блага без доблести то ж. Так дай же и доблесть, и блага!

 

   Комментарий к переводу Д.С. Недовича

укротил землеродных… – Землеродными называли Гигантов, божественных существ, которые, как считалось, были рождены Геей-Землёй, из-за чего и получили такой эпитет. Согласно мифологической традиции, Гиганты восстали против богов-олимпийцев, но боги во главе с Зевсом в схватке одержали верх над Гигантами и истребили их.

Как же его воспевать – как Диктейского иль как Ликейца? – Зевс Диктейский назван так по имени горы Дикты на Крите, где он, по мифам, был рождён. Другая мифологическая традиция утверждала, что Зевс появился на свет на горе Ликей в Аркадии.

расходятся слухи о родине бога – горы Дикта и Ликей являются не единственными, претендовавшими называться родиной бога. Мест, где, по преданиям, Зевс был рождён и воспитан, по свидетельству греческого писателя Павсания (Paus. IV 33, 1), было неисчислимо много, и располагались они не только на Крите или в Аркадии, но и за их пределами (в Мессении, Ахайе, Олимпии, Беотии, некоторых областях Малой Азии и даже в Палестине).

на идейских вершинах – горный массив на Крите с самой высокой горой острова – Идой, куда новорожденный Зевс, как гласят мифы, был перенесён после рождения и тайно воспитывался.

Аркадия – центральная область Пелопоннеса в материковой части Греции, на Балканах.

Критяне лживы всегда – возможно, цитата из Эпименида, которого иногда греки причисляли к семи мудрецам, или начало какой-то пословицы

даже гроб тебе, царь, смастерили… - на Крите существовал миф о смерти Зевса и даже показывалась его могила на горе Юкте (Юктас). Современнной наукой признаётся, что представления о смерти богов не характерны для классической греческой (олимпийской) мифоритуальной системы и восходят к верованиям догреческого населения Крита. Поэтому, возможно, в представлении о смерти Зевса сохранились следы древнейшего религиозного культа, негреческого по происхождению. Можно полагать, именно этим объясняется недоумение и ирония Каллимаха при упоминании этого мифологического мотива. Необходимо также отметить, что на Иде ежегодно проводились религиозные празднества в честь рождения Зевса; там же находился трон, который ежегодно подновляли для юного бога, приход которого ожидали. Такие представления – о смерти и рождении (возрождении) – свойственны мифам об умирающих и воскресающих божествах, культы которых особенно широко были распространены на древнем Ближнем Востоке. Не исключено, что здесь мы имеем указания на реликты таких же представлений в мифологии Зевса, происхождение которых не связано с греками.

Рея – богиня-титанида, мать Зевса.

Паррасия – гора в Аркадии, по имени которой позднее была названа окружающая её область с восемью городами.

место стало святым – по греческим религиозным представлениям место, где произошло какое-либо событие, связанное с присутствием божества, становилось святым. Так, дом, в котором погибла Семела, мать Диониса, когда к ней явился Зевс в образе молнии, или подземное жилище Данаи, куда проник Зевс в виде золотого дождя, почитались как священные и доступ в них был запрещён.

и ни зверь ни один, что нуждается в родах, к месту тому не придёт, ни жена ни одна… - согласно греческим представлениям, священные места нельзя было осквернять, поэтому беременные женщины туда не допускались, так как роды считались оскверняющим актом. Не допускались также старики и больные. Подобный обычай существовал и в других местах. Например, такие “нечистые” люди не допускались на остров Делос, священное место Аполлона, где бог появился на свет.

Апиданцы – это архаизм, специально введённый Каллимахом в гимн для придания ему большего колорита. Полуостров Пелопоннес в древности назывался Апидой, а древнейшие жители его – апиданы (апиданцы).

Стала искать она ключ родниковый, в котором могла бы нечистоту свою смыть от родов и обмыть тебе тельце… - процесс родов у греков связывался с представлениями о ритуальной нечистоте, поэтому после него и мать, и дитя нуждались в избавлении от скверны. Вода же считалась лучшим средством для очищения, причём именно родниковая (ключевая) или пресная вода (а не солёная морская).

Ладон, Эриман (Эриманф), Иаон, Мелас (Меланф), Карион, Метопа, Крафиса – перечисляются реки, ручьи и источники, протекавшие по территории Аркадии. Эта деталь введена Каллимахом для демонстрации широты своих познаний не только в области мифологии, но и других наук, в частности, географии.

поднявши свою величавую руку, стукнула гору жезлом – широко расступилась вершина надвое и источила великий поток… - распространённый мифологический мотив, согласно которому вода добывается путём ударения о скалу жезлом при помощи божества или благодаря владению особыми знаниями или силой (ср., например, Моисей, извлекающий воду из скалы во время странствия по пустыне).

Неда – нимфа одноимённой реки в Аркадии, океанида (дочь титана Океана); почиталась как главная воспитательница Зевса-младенца в аркадском культе бога.

Нимфа – женское божество, олицетворение природных сил (рек, ручьёв, источников, озёр, гор и т.д.).

критский тайник – пещера, в которой был спрятан Зевс-младенец от преследований Крона и тайно воспитывался. Здесь, скорее всего, имеется в виду Идейская пещера.

Стикса с Филирой – нимфы-океаниды. Стикс (Стикса) является нимфой одноимённой реки, протекающей в подземном царстве мёртвых. Филира почиталась как мать мудрого кентавра Хирона.

Кавконы – племя, обитавшее в древности на Пелопоннесе и уже исчезнувшее в историческое время.

Лепрейон – город в области Трифилия на Пелопоннесе.

Слился поток тот с Нереем… - Нерей – морской старец, обитавший в море, отец нереид. Река Неда впадает в Ионическое море.

Род Ликаонской медведицы пьёт (и потомки Аркада)… - по мифам считалось, что аркадяне являются потомками героя Аркада, который родился от союза Зевса и нимфы Каллисто. Зевс, пожелавший скрыть возлюбленную от своей ревнивой супруги Геры, превратил Каллисто в медведицу. По другой версии мифа, Гера это сделала сама или уговорила на это Артемиду.

Фены – город на Крите.

Кносс – город на Крите, был столицей островной державы в минойское время.

Ты потерял свой пупок… - согласно версии, изложенной греческим историком Диодором Сицилийским, когда Куреты уносили новорожденного Зевса в недоступную пещеру на Крите, у божественного ребёнка отпал пупок. Место, где это случилось, получило название Омфала (Пупа), а вся окружающая равнина – Омфалийского (Пупового) поля (Diod. V 70, 4).

Кидонцы – одно из племён, населявшее западную часть Крита, в районе города Кидонии.

корибанты – мифологические существа, служители фригийской богини Кибелы, культ которой носил оргиастический характер. Греки часто путали их с Куретами, причём путаница эта наблюдается уже в ранних текстах. Данное обстоятельство говорит о том, что эти божества являются очень древними, и греки сами не знали, в чём состоит различие между ними.

Нимфы Диктеи – нимфы, обитавшие в Диктейских горах и являвшиеся их олицетворением. Мелеи (Мелии, Мелиады) – дословно “ясеневые” нимфы; считались рождёными Геей из капель крови оскоплённого Урана. Мелийские нимфы являются олицетворением дерева ясеня, из которого греки делали древки копий. Многие мифологические герои, и в частности, Ахилл, имели такие копья. Кроме Каллимаха, кажется, никто из античных авторов не называет их воспитательницами юного Зевса.

Адрастея – нимфа, воспитательница Зевса, сестра Куретов.

в золотую корзину спать… кладёт – существовал миф о том, что Адрастея подвесила корзину-колыбель в младенцем Зевсом на дереве, чтобы его нельзя было найти ни на небе, ни на земле, ни в море.

коза Амалфея – божественная коза, дочь бога Гелиоса, молоком которой питался божественный младенец Зевс. Позднее бог в благодарность за заботу о нём вознёс козу Амалфею в виде созвездия на небо.

пчела Панакрида – пчела с гор Панакров.

Панакры – дословно “самые высокие горы”. Имеются в виду Идейские горы, тка как они считались самыми высокими на Крите.

Куреты – мифологические существа, охранявшие Зевса-младенца на Крите. Позднее куретами назывались жрецы юного бога, обряды которых сопровождались шумом, громкими танцами с оружием в руках, что понималось как воспоминание о тех средствах, которые Куреты употребляли для защиты Зевса.

Крон – бог-титан, отец Зевса.

братья твои – имеются в виду Посейдон и Аид.

аэды – исполнители эпических песен. Их деятельность связана с народным творчеством. Они не только исполняли чужой текст, но и сами являлись авторами, то есть выступали и как поэты. Свои произведения они исполняли под аккомпанемент струнного инструмента – лиры, форминги или кифары. Греческие аэды являются аналогом певцов-сказителей русских былин (например, легендарный Боян). Аэдов следует отличать от рапсодов. Рапсоды лишь исполняли готовые поэмы, но сами не являлись создателями новых произведений, при этом они не пели поэмы, а декламировали их в торжественной обстановке: на праздниках, состязаниях. Сведения о рапсодах появляются только в VI в. до н.э. (аэды известны уже в поэмах Гомера), и начало их деятельности относится к тому времени, когда оригинальное поэтическое творчество аэдов стало приходить в упадок.

три Кронова сына делились по жребью… - указание на известный миф, изложенный Гомером в “Илиаде” (Hom. Il. XV 187-193), о разделении сфер владычества между Зевсом и его братьями.

Олимп – гора в Фессалии, место пребывания олимпийских богов.

Ад – или Аид, подземное царство мёртвых.

твоя сила и мощь, что у царского трона… - сила и мощь почитались не только как достоинства Зевса, но также персонифициривались как олицетворения этих качеств в образах божественных существ, стоявших у трона бога на Олимпе. В трагедии Эсхила “Прометей Прикованный” Сила и Мощь вместе с Гефестом приковывают Прометея к скале, но в целом как в мифологии, так и в религии древних греков они не играют практически никакой роли.

Ты поручил возвещать свои знаменья… - замыслы Зевса хоть и не были известны простым смертным, но они не считались непостижимыми, тайными. Считалось, что бог возвещает о них людям с помощью различных знамений, и людям нужно только увидеть их и правильно истолковать. Существовали оракулы бога, и находившиеся при них жрецы доносили до людей волю бога. Самый известный из таких оракулов Зевса – Додонский, где рос вековой дуб бога, и его служители, селлы, давали прорицания по шелесту листьев этого дерева и по журчанию протекавшего у его корней источника.

самой высокой птице – то есть орлу, священной птице Зевса, возвещавшей волю бога.

себе ты избрал тех, кто городом правят… - Зевс считался покровителем царей и царской власти, законов, государственных обычаев и общественной жизни.

кующих металлы Гефеста – то есть кузнецов, а также тех ремесленников, работа которых связана с огнём и/или металлами (чеканщики, ювелиры и т.п.). Гефест – бог огненной стихии, покровитель кузнечного дела.

Арея бойцов – то есть воинов. Арей (Арес) – бог войны, несущий смерть, которому были приятны кровь и насилие. В отличие от Афины, которая тоже почиталась как богиня-воительница и покровительствовала тем, кто ведёт честный бой, Арес считался богом жестокой, кровожадной войны, ведущейся вероломно, не по правилам.

ловчих Хитоны, то ж Артемиды… - Хитона – культовое прозвище Артемиды, божественной сестры Аполлона, девственной богини, покровительствующей охоте.

к Фебу относим искусников лиры… - то есть поэтов, танцоров и всех занимающихся творчеством. Феб – эпитет Аполлона, считавшегося предводителем Муз (отсюда его культовое имя Мусагет) и покровителем мусических искусств.

нынешний царь наш – имеется в виду египетский царь Птолемей II Филадельф, покровитель Каллимаха.

Кронид – эпитет Зевса, являющегося сыном Крона. Можно сказать, что это – божественное отчество Зевса (формант -ид (для существительных женского рода -ида) соответствует русскому -(в)ич).

 

2. Перевод С.С. Аверинцева.

К Зевсу за чашей воззвав, кого ж воспевать нам пристойней,

Как не его самого – вовеки державного бога,

Что Землеродных смирил и воссел судиёй Уранидов,

Зевса диктейского… так ли? Ликейского, может быть, скажем?

5                Сердце в сомненье: немалая тяжба о родине бога!

Молвят, о Зевс, будто свет увидал ты на Иде высокой.

Молвят, о Зевс, что аркадянин ты: так кто же солгал нам?

“Критяне всё-то солгут”; ещё бы, и гроб сотворили

Критяне, боже, тебе, – а ты пребываешь живущим!

10               Так, решено: на Паррасии был ты рождён! Изобильно

Эта вершина одета густою листвой, и поныне

Свято блюдётся: вовеки для дел Илифии ни самка

Зверя лесного туда не придёт, ни женщина. “Реи

Древней Ложницей” зовёт это место народ апиданов.

 

15                Вот разрешилось тобой роженицы почтенное чрево,

Вот она стала искать проточной воды, пожелавши

Скверну омыть и сама и тебе сотворить омовенье;

Но ведь тогда не струился ещё ни Ладон величавый,

Ни Эриманф не катил чистейшей волны, и безводным

20               Весь был аркадский предел, что теперь многоводным зовётся!

Так: ведь в оное время, как Рея пояс расторгла,

Много лелеял дубов в сухом своём русле Иаон,

Много повозок свой путь совершало по ложу Меланфа,

Много плодилось зверей в той самой лощине, где нынче

25               Сам Карион полноструйный течёт, и шествовал путник

По каменистому дну Крафисы, по руслу Метопы,

Жажда терзала его – а вода под ногами таилась.

 

         Этой нуждой стеснена, изрекла почтенная Рея:

“Матерь-Земля, роди же и ты: легки твои роды!”

30               Молвила так и, высоко воздев многомощную руку,

Камень жезлом поразила; разверзлась скала под ударом,

Брызнул обильный поток, и Рея омыла младенца,

После ж тебя, спеленавши, – о царь! – доверила Неде

Тайно доставить на Крит и воспитывать в месте надёжном –

35               Неде, старейшей из нимф, что служили родильнице-Рее,

Самой почтенной в их сонме святом, кроме Стиксы с Филирой.

Выслужить ей довелось большую награду у Реи:

Именем Неды богиня поток нарекла, что струится

Мимо града кавконов, а имя граду – Лепрейон, –

40               Прямо во сретенье старца Нерея, и древнюю влагу

Черпает всё и досель Ликаонской Медведицы племя.

Вот уж и Фены прошла, на Кносс свой путь направляя,

Неда с тобой на руках (поблизости Фены от Кносса);

Отче Зевес, пупок у тебя отпал в этом месте –

45               Дол и поныне зовут “Пуповым” с той поры кидонийцы.

 

На руки взяли тебя, – о Зевс! – корибантов подруги,

Нимфы диктейских лесов, а потом в колыбельку златую

Спать Адрастея сама уложила. Кормился младенец

Млеком козы Амальфеи, а после и лакомым мёдом,

50               Ибо внезапно открылись творенья пчелы “панакриды”

В тех Идейских горах, что Панакрами мы именуем.

Бурно кружились Куреты окрест твоей колыбели,

Громко бряцая оружьем, для Кронова чуткого уха

Звоном медяных щитов твой детский плач заглушая.

55               Зевс-миродержец, отменно ты рос и кормился отменно,

Быстро мужал, и скоро пушок осенил подбородок.

Даже и в детские лета была твоя мысль совершенна;

То-то и братья твои, пред тобой первородство имея,

Всё же без спора тебе уступили небесные домы.

 

 Речи старинных певцов не во всём доверья достойны:

Можно ль поверить, что жребий уделы Кронидам назначил?

Кто ж это стал бы делить Олимп и Аид жеребьёвкой,

Кто, коль не вздорный глупец? О вещах равноценных пристало

Жребий метать; а здесь велико непомерно различье.

65               Я бы солгал, да никто ведь лжи такой не поверит.

Нет, не жребий владыкой богов тебя сделал, но длани,

Мощь и Сила твои, что держат дозор у престола.

Их ты в стражи избрал, а меж всех наилучшую птицу –

Для благовестий своих, что да будут с нами вовеки!

70               Так и среди человеков ты лучших избрал: не пучины

Влажной браздитель достался тебе, не певец, не копейщик –

Этих доверил ты меньшим богам в собранье блеженных,

Это другим поручил, а себе избрал градодержцев,

Властных царей: ведь у тех под рукой земледел, и воитель,

75               И мореход, и кого ни возьми – все служат владыке!

Медников мы прозывать навыкли Гефестовым родом,

Воины – люди Ареса, охотники – люди Хитоны,

Славной в лесах Артемиды, а лирники – Фебовы люди;

80               Но “от Звса цари”, и нет божественней рода,

Нежели Зевсова часть: ты сам владык избираешь.

Им ты доверил блюсти города, а сам восседаешь

На высотах городских, надзирая, кто правит народом

Дурно, а кто исправляет расправу и суд правосудно.

85               Ты одарил изобильем царей; одарил их достатком,

Всех одарил – да не поровну дал; тому подтвержденье –

Наш государь: намного других владык превзошёл он!

К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,

К вечеру – подвиг великий, а прочее – только подумав!

Год на такое потребен иным, а иным так и года

90               Мало: ты сам сдержал их порыв и отнял победу.

 

Радуйся много, всевышний Кронид, блаженства податель,

Здравья податель! Дела же твои я воспеть не способен.

Кто же Зевса дела воспеть достойно способен?

Радуйся, отче, а нам ниспошли достаток и доблесть.

95               Доблести нет – и достаток не даст возрасти человеку,

Нет достатка – и доблесть не даст. Одари нас двояко!

 Комментарий к переводу С.С. Аверинцева

Поскольку основной комментарий был дан к первому переводу, то здесь рассматриваются только те имена и выражения, которые не встречались ранее.

воссел судиёй Уранидов – Уранидами называются не только дети, но и все потомки Урана, бога неба, который в союзе с богиней земли Геей, согласно “Теогонии” Гесиода, дал начало божественному поколению. Таким образом, Зевс мыслится как судья над всеми богами.

для дел Илифии – Илифия почиталась греками как богиня-родовспомогательница, к её ведению относилось всё, связанное с деторождением. Следовательно, “дела Илифии” иносказательно обозначают беременность и близкие роды.

Рея пояс расторгла – то есть собралась рожать. Гречанки носили платья, перетянутые поясом под грудью. При наступлении момента родов они снимали этот пояс, что было не только прямой необходимостью, но осмысливалось как сакральный акт, предшествующий процессу рождения и имеющий религиозный смысл. Например, в Аттике существовало священное место, называемое Зостер (Пояс), где, по преданию, изложенному Павсанием, беременная богиня Лето, готовясь к родам Аполлона и Артемиды, развязала свой пояс.

 Сравнивая эти два перевода, легко убедиться, что они расходятся во многих деталях. Однако каждый перевод ценен по-своему. Всё зависит от того, какую цель преследовал переводчик: передать мастерство и литературный талант поэта, отразить художественную ценность текста (что важно для филологов, литературоведов) или максимально точно донести содержание оригинала. Последнее наиболее ценно для исследования мифологии и религии греков. И здесь литературный перевод, особенно перевод поэтического текста, как бы красив он ни был, не всегда подходит, поскольку не сохраняет в неизменном виде его культовые и мифологические особенности.

Поэтому предлагаем собственный перевод, максимально (надеемся) приближенный к оригиналу, той части гимна, в которой повествуется о юном Зевсе (памятуя о том, что цель данной серии статей – исследование образа Зевса-младенца). Поскольку при таком подходе чрезвычайно сложно сохранить поэтический строй произведения (к тому же древнегреческое стихосложение принципиально отличается от современного), то перевод гимна изложен в прозаическом виде[vii].

 

Третий перевод гимна Каллимаха “К Зевсу”. Строки 1-59 (изложение мифа о рождении Зевса в Аркадии)[viii].

 (1-3) Что было бы другое за чашей для возлияний Зевсу воспеть лучше, чем самого бога, всегда великого, навеки владыку, гонителя Землерождённых, творящего суд Уранидам? (4) И как воспевать его: Диктейским или Ликейским? (5) В сомнении совсем душа, потому что происхождение спорно. (6-7) Зевс, говорят, что ты в Идейских горах был рождён, Зевс, и ты же – в Аркадии; кто, отец, солгал? (8-9) Критяне всегда способны говорить неправду; ведь и гробницу, о владыка, тебе критяне построили; ты же не умер, ибо ты есть всегда. (10-14) В Паррасии тебя Рея родила, где отовсюду была гора кустарником покрыта; с того времени [это] место – свято; и ни животное какое-нибудь, нуждающееся в [помощи] Илифии, ни женщина не приходят [сюда], и его Реи древнейшим ложем называют апиданы. (15-17) После того как здесь тебя родительница произвела из великого чрева, тотчас же стала она искать поток воды, которым бы нечистоту от родов смыла, в то же время и твоё тело омыв. (18-27) Но Ладон широкий ещё не струился, и не [протекал] Эриманф, самый прозрачный из рек; и ещё безводной была вся сплошь Аркадия; ещё предстояло ей называться изобилующей водой потом, после того как Рея развязала пояс; действительно, много деревьев влажный Иаон поднимал ввысь, много повозок переносил Мелан, много на Карионе, в глубине бывшем очень текучим, илистым, обитало животных, ходил пешим человек поверх и Крафиса, и каменистой Метопы, томимый жаждой, хотя  много воды под ногами находилось. (28-29) И именно в этом затруднительном положении оказавшись, сказала владычица Рея: “Милая Гея, роди и ты: твои родовые боли легки!” (30-33) Сказала богиня и, подняв вверх великую руку, ударила гору скипетром: на две большие части [гора] раскололась, и излился большой поток; там-то тела твоего совершив омовение, о владыка, спеленала [богиня тебя]. (33-36) Неде тебя отдала растить в скрытом критском убежище для того, чтобы тайно тебя воспитывали, [Неде], старейшей из нимф, которые ей тогда помогали при родах, первейшей, по происхождению [следующей] после лишь Стиксы и Филиры. (37-38) И не бесполезную милость оказала взамен богиня, но поток этот именем Неды назвала. (38-41) Он большей частью [протекает] возле города кавконов, который называется Лепрейон, впадает [в море] к Нерею; и древнейшую воду пьют сыновья Ликаонской медведицы. (42-45) Когда Фены оставила позади себя нимфа, из Кносса унося, Зевс-отец, тебя (Фены же находятся вблизи Кносса), тогда у тебя отпал, (о демон!) пупок: от этого Омфалийской потом равнину стали называть кидонцы. (46-51) Зевс, тебя спутницы Корибантов подхватили, Диктейские Мелии, тебя укладывала спать Адрастея в колыбель золотую; ты сосал тучное вымя козы Амалфеи, из сладких медовых сот поев: ибо появились неожиданные дела пчелы Панакриды на Идейских горах, которые прославляют Панакрами – Самыми высокими вершинами. (52-54) Громко Куреты вокруг тебя танцевали военные пляски, ударяя в оружие, чтобы Крон ушами шум битвы слушал, а не тебя, растущего ребёнка. (55-57) Славно ты возрастал и хорошо вскармливался, Зевс Небесный, скоро ты поднялся [на ноги], и быстро у тебя первый пушок появился; но ещё будучи ребёнком, ты размышлял во всём по-взрослому. (58-59) И братья твои, хотя были первее рожденными, не посчитали чрезмерным тебе небо иметь во владении.




ТВОРЧЕСТВО КАЛЛИМАХА

 Наиболее ярким представителем александрийской поэзии «малых форм» был Каллимах, уроженец Кирены, старой греческой колонии в Северной Африке (около 300 — около 240 гг.). Каллимах происходил из древнего рода Баттидов, основателей Кирены. Дед его был полководцем, а сам он школьным учителем в одном из предместий Александрии. Ученость ли его, или первые поэтические опыты привлекли к нему внимание придворных кругов? Во всяком случае, он был приглашен в александрийскую библиотеку, где ему поручили составить полный ее каталог. В результате этого труда возникли знаменитые «Таблицы» в 120 книгах, состоявшие из перечня всех существующих произведений, распределенных по отдельным жанрам, и их авторов с краткой биографической справкой о каждом. Эти «Таблицы», первая научная библиография, явились основой для всех дальнейших исследований. Интересы и работоспособность Каллимаха были поразительными.
[ 210 ]

Еще в Византии знали 800 различных его книг. Но для нас наибольший интерес представляет поэтическая деятельность Каллимаха, сведения о которой в XX столетии чрезвычайно обогатились вследствие многочисленных папирусных находок, позволивших недавно опубликовать двухтомное издание его стихотворений и их фрагментов.
 Поэт не отказывается от классического литературного наследия, но обращается к нему в поисках новых поэтических путей, избегая проторенных и общедоступных дорог:

 ...Скучно дорогой
 Той мне идти, где снует в разные стороны люд;
 Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгую воду
 Пить из колодца, претит общедоступное мне.

 Эра больших произведений уже в прошлом:

 Не ждите, чтоб создал я громкошумящую песню,
 Зевсово дело — греметь, не мое...

 «Большая книга — большое зло»,— говорил Каллимах, сравнивая крупные произведения с «многоводной рекой, собирающей в своем течении всю тину и грязь».
 Из стихотворений Каллимаха полностью сохранились лишь гимны и эпиграммы; элегии, ямбические произведения и другие дошли фрагментарно.
 Обычно гимническая поэзия предназначалась для публичного исполнения в дни общенародных торжеств. Гимны связаны со всем ритуалом праздника и многовековой традицией. Однако Каллимах превратил гимны в изящные жанровые миниатюры, лишив их былой торжественности и религиозного славословия. Для них характерны скрытая ирония и тот своеобразный юмор, который древние называли «терпким медом» Каллимаха. Гимн к Зевсу переносит слушателей не в храм и не к культовому празднеству, а в дом, где собрались пирующие друзья. И хотя гимн далее строится вполне традиционно, спор о предполагаемом месте рождения бога представляет собой шутливое обыгрывание мифологической традиции, а вскользь упомянутая история о том, как старшие братья Зевса добровольно признали его превосходство над собой, напоминала о Птолемее Филадельфе, земном боге своих подданных, который занял престол не по праву первородства и встретил оппозицию со стороны старшего сводного брата. В гимне к Артемиде грозная богиня-охотница изображена ребенком. Она сидит на коленях у Зевса, теребит его пышную бороду и просит подарить ей лук и стрелы. Отец Зевс умиляется ее лепету, любуется ею и высказывает пожелание, чтобы все богини рожали ему подобных детей. Могучий древний Олимп, заоблачная обитель богов, живет повседневной жизнью любого земного городка. Здесь, как на земле, дети не слушаются матерей, и непослушных малышей пугают киклопами, когда же они слишком расшалятся, на
[ 211 ]

помощь приходит Гермес, надевает шкуру мехом наружу, мажет себе лицо сажей и тогда все маленькие боги и богини с криком ищут спасения в материнских объятиях. Далее тут же оказывается Геракл, который даже на Олимпе не утратил своего чудовищного аппетита. Он поджидает Артемиду, возвращающуюся с охоты, чтобы посмотреть, что она несет, и уговаривает ее застрелить коров из-за их отменно вкусного мяса. Ведь ей, богине, ничего не стоит провозгласить их опасными животными, подобными диким кабанам. Во второй части гимна, где перечисляются острова, горы, гавани, города, нимфы и героини особенно любимые богиней, поэт демонстрирует свои уникальные познания. К позднему периоду творчества Каллимаха относится гимн к Аполлону, в котором действие перенесено в храм бога, где собравшиеся ожидают появление божества. Появляются первые предвестники его приближения и начинается праздник. В заключении, следуя древней манере певцов, Каллимах обращается к личной теме, подобно безымянному хиосскому певцу из гомеровского гимна объявляя о своем преимуществе перед другими соперниками: Аполлон, покровитель поэта, пинком ноги отшвыривает Зависть, когда та пробует ему на ухо превозносить достоинства большой поэмы.
 Обычным размером гимнической поэзии является гекзаметр. Но Каллимах часто отходит от этого правила. Гимн к Афине составлен не только в элегических дистихах, но и на дорийском диалекте, а в качестве мифа используется предание о том, как потерял зрение будущий провидец Тиресий, наказанный за то, что подглядывал за купающейся Афиной. Несмотря на присутствие рассказчика, с которым иногда отождествляет себя сам поэт, некоторые гимны по своей драматической окраске напоминают даже мимические сценки. Так, в гимне к Деметре читатель вместе с рассказчиком, проникаясь его нетерпением и непосредственностью, где-то на улице ожидает культовую процессию в честь богини. Поэт описывает, как с ее появлением священный трепет и волнение охватывает всех присутствующих.
 Мастерство поэтического искусства и почти ювелирной художественной техники наглядно представлено в эпиграммах, которые подобно гимнам Каллимах сочинял всю жизнь. Их, вероятно, было значительно больше, чем дошло до нас. Каллимах сохраняет традиционную форму античной эпиграммы — посвятительной надписи, или эпитафия. Темы эпиграмм — любовь, дружба, литературная полемика. В большей или меньшей степени присутствует в них сам поэт, а лучшие его эпиграммы проникнуты глубоким и искренним личным чувством. Так, например, эпитафия одному из старших современников превращается в глубоко личное, лирическое стихотворение:

 Кто-то сказал мне о смерти твоей, Гераклит, и заставил
 Тем меня слезы пролить. Вспомнилось мне, как с тобой
 Часто в беседе мы солнца закат провожали. Теперь же
 Прахом ты стал уж давно, галикарнасский мой друг!
[ 212 ]

Но еще живы твои соловьиные песни; жестокий,
 Все уносящий Аид рук не наложит на них.
 (Пер. Л. Блуменау)

 Основным произведением Каллимаха был сборник «Причины» в 4 книгах. Заглавие сборника, в котором были собраны многочисленные коротенькие элегии, было связано с тем, что в нем давалось объяснение происхождению различных праздников, обрядов, обычаев, культов, географических названий и т. д. и т. п. Наши сведения об этом произведении основаны на папирусных фрагментах (их сохранилось около 40) и на так называемых диагезах, т. е. отрывках из античного пересказа большинства сочинений Каллимаха. «Причины» открывались прологом, в котором поэт гневно распекал своих литературных противников за то, что они сравнивают его стихи с лепетом младенцев и обвиняют в неумении сочинять большие и единые поэмы о богах и героях. Каллимах говорит, что он сознательно предпочитает маленькие и тонкие книжки с четким и изящным изложением. Даже хорошие поэты, когда хотели подражать Гомеру и сочиняли длинные произведения, не создавали великих творений. Он же, следуя своему покровителю Аполлону, предпочитает сладостное стрекотание кузнечиков громоподобному реву осла и хочет измерять достоинство своих стихов искусством, а не длинной веревкой землемера. За прологом шло традиционное по форме обращение к Музам; перекликаясь с Гесиодом, Каллимах излагал содержание своего сна, в котором он юношей перенесся на Геликон и беседовал с Музами. Но в отличие от традиционного обращения к Музам не они обращаются к поэту, а он задает им вопросы, вынуждая богинь отвечать.
 Легкая ирония, шутка, чуть-чуть насмешливое отношение поэта к излагаемым преданиям придают особый колорит разнообразным отдельным эпизодам сборника. В IV книгу «Причин» включил впоследствии Каллимах некогда самостоятельную элегию «Локон Береники», в которой поэтический вкус и мастерство с успехом преодолели ограниченность придворной поэзии. В основу стихотворения положено следующее реальное событие. Юный царь Птолемей III вскоре после свадьбы отправился в далекий военный поход. Его супруга Береника, бывшая киренская принцесса, в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Арея в залог благополучного возвращения мужа. Но наутро коса неожиданно исчезла из храма. Придворный астроном заявил перепуганной царице, что ночью на небе появилось новое созвездие: боги приняли жертву и перенесли косу на небо. В стихотворении Каллимаха, которое через 200 лет перевел на латинский язык Катулл, повествование ведется от имени нового созвездия, названного «Локоном Береники». В элегии об Аконтии и Кидиппе рассказывается о том, как на празднике в честь Аполлона и Артемиды на острове Делосе при огромном стечении народа юноша Акон-
[ 213 ]

тий увидел красавицу Кидиппу и влюбился в нее. Он вырезал надпись на яблоке и бросил его Кидиппе. Девушка подняла яблоко и прочла вслух: «Клянусь Артемидой, я стану женой Аконтия». Так, сама того не подозревая, она связала себя клятвой. Праздник окончился, все разъехались по домам. Отец решил выдать Кидиппу замуж, но трижды он находил для нее жениха, трижды объявлялся день свадьбы и трижды Кидиппу постигала тяжкая болезнь. Обеспокоенный отец отправился к оракулу Аполлона в Дельфы, и оракул открыл, что Кидиппа волей Артемиды обещана Аконтию. Богобоязненный отец исполнил волю богов, и Кидиппа стала женой Аконтия, родоначальника знатного семейства с острова Кеоса.
 Отказываясь от героической эпической поэзии, Каллимах противопоставляет эпосу эпиллий 1. Таким эпиллием оказывается «Гекала», сюжет которой заимствован из аттических мифов о подвигах Тесея. Но не богатырь Тесей и его подвиги оказываются в центре повествования, а одинокая и нищая старушка Гекала. Поэт прекрасно знает аттические героические предания, подбирает среди них самые редкие, но его интересы принадлежат той области, которая никогда не могла интересовать древних эпических певцов. Юный Тесей направляется на борьбу с чудовищным марафонским быком. Застигнутый непогодой, он находит приют в хижине старой Гекалы. Старушка отдает ему свой скудный ужин, рассказывает историю своей жизни, а затем, уложив гостя на свое жесткое ложе, сама бодрствует всю ночь. Утром Тесей уходит. Одолев чудовище, он возвращается, чтобы поблагодарить Гекалу, но находит ее мертвой. В ее честь Тесей учреждает праздник и дает ее имя селению, в котором она жила. Этот эпиллий объясняет происхождение названия аттического села и праздника Зевса Гекалийского.
 Сохранились отдельные фрагменты из сборника «Ямбы», куда входили 13 стихотворений, разнообразных по содержанию, языку и метрике. Темы их очень пестры. Подобного рода поэзия во многом предвосхищает римскую сатиру. В одном из стихотворений перед современниками Каллимаха появляется древний ямбограф Гиппонакт и рассказывает поучительную историю о скромности семерых мудрецов. В басне об оливе и лавре деревья спорят о том, кто из них полезнее людям. Тут же имеется послание к другу в честь праздника, связанного с рождением у него дочери.
 В поэзии Каллимаха наглядным становится тот процесс, который происходит в ранней эллинистической литературе, объединяющей древнюю традицию с новыми стремлениями и запросами своей эпохи. Ученые раздумья и поиски сочетаются у Каллимаха с подлинной поэзией. Его творчество оказало большое влияние на римских поэтов-неотериков, в частности на Катулла.
1 Эпиллий означает «эпосик», «малый эпос». Термин был введен поздней античной критикой для обозначения маленького произведения на героико-эпическую тему с бытовым акцентом.







  Каллимах

Гимн к Деметре

 Вот и кошницу несут! О жены, промолвите звонко:
 "Радуйся, матерь Деметра, обильная кормом и хлебом!"
 Вот и кошницу несут! С земли взирайте на тайну,
 Кто посвящению чужд; не смейте подглядывать с кровель,
 Ни жена, и ни дева, ни та, что власы распустила,
 Все мы покуда должны голодную сплевывать влагу.
 Геспер сквозь дымку сверкнул - когда же ты выйдешь, о Геспер?
 Это ведь ты убедил испить Деметру впервые
 В оное время, как Деву она безуспешно искала.
 10 Ах, Владычица наша, и как тебя ноги носили
 В странствии к черным мужам и к плодам Гесперидина сада?
 Сколько же маялась ты, не омывшись, не пивши, не евши!
 Трижды ты перешла серебряный ток Ахелоя,
 Каждую реку ты столько же раз пересечь потрудилась,
 Трижды у струй Каллихора ты наземь садилась уныло,
 Солнцем палима, пылью покрыта, терзаема гладом!
 Нет, о нет! О том промолчим, как Део горевала.
 Лучше припомним, как градам она даровала законы,
 Лучше припомним, как жатву она совершала впервые
 20 Свято и как подложила быкам под ноги колосья
 В те времена, как был Триптолем в искусстве наставлен;
 Лучше припомним, дабы научиться бежать преступлений
 И своеволья, о том, как был Эрисихтон наказан.
 В давнее время не Книда предел, но Дотий священный
 Племя пеласгов еще населяло; они посвятили
 Рощу богине густую - сквозь листья стреле не пробиться,
 Там и сосна возрастала, и статные вязы, и груши,
 Там и сладчайшие яблоки зрели; электра яснее,
 Там струилась вода из протоков. Не меньше ту рощу,
 30 Чем Элевсин, иль Триоп, иль Энну, любила богиня.
 Демон благой отошел меж тем от Триопова рода.
 И через то Эрисихтон был злым подвигнут советом:
 Двадцать служителей он повел с собою, могучих,
 Словно Гиганты, способных хоть целый град ниспровергнуть,
 Их секирами всех ополчил, ополчил топорами -
 И предерзких толпа к Деметриной кинулась роще.
 Был там тополь огромный, до неба росшее древо,
 Тень в полуденный час для игры дарившее нимфам;
 Первый приявши удар, печально оно восстенало.
 40 Вот Деметра вняла, как тополь страждет священный,
 И промолвила в гневе: "Кто дивные рубит деревья?"
 Тотчас она уподобилась видом Никиппе, что жрицей
 От народа была богине назначена, в руки
 Взявши мак и повязки, ключами же препоясавшись.
 Кроткие речи она обратила к негодному мужу:
 "О дитя, что стволы, богам посвященные, рубишь,
 О дитя, отступись! О дитя, ведь мил ты родившим!
 Труд прекрати и слуг отошли, да не будешь постигнут
 Гневом властной Деметры, чью ты бесчестишь святыню!"
 50 Он же воззрился в ответ страшней, чем дикая львица
 На зверобоя глядит, в горах его встретив Тмарийских,
 Только что родшая чад (говорят, страшны у них очи):
 "Прочь! - он вскричал, - иль моим топором тебя поражу я!
 Что до этих дерев, то они пойдут на укрытье
 Для чертога, где радостный пир сотворю я с друзьями!"
 Юноша кончил; была записана речь Немесидой.
 Гневом вскипев, свое божество Деметра явила, -
 Праха касались стопы, глава же касалась Олимпа.
 Слуги, от страха мертвея, узрели богиню и тотчас
 60 Прочь пустились бежать, в лесу топоры покидавши.
 Их Госпожа отпустила, людей подневольных, не доброй
 Волей пришедших сюда; но владыке молвила гневно:
 "Так, хорошо, хорошо, о, пес, о, пес! О веселых
 Ныне пекися пирах! Предстоит тебе трапез немало".
 Так провещала она, Эрисихтону горе готовя;
 В тот же миг он был обуян неистовым гладом,
 Жгучим, ярости полным, и злой в нем недуг поселился.
 О, злосчастный! Чем больше он ел, тем больше алкал он.
 Двадцать слуг подносили еду, а вина - двенадцать,
 70 Ибо гневом пылал Дионис с Деметрой согласно:
 Что ненавидит Деметра, всегда Дионис ненавидит.
 Срама такого стыдясь, своего родители сына
 В гости не смели уже отпускать, отговорки слагая.
 Как-то на игры Афины итонской его Ормениды
 Призывали - но им ответила матерь отказом:
 "Нет его дома сейчас; вчера в Краннон поспешил он,
 Во сто быков ценой востребовать долг". Посетила
 Их Поликсо, Акториона мать, на сыновнюю свадьбу
 Звать вознамерясь Триопа, а с ним и Триопова сына.
 80 Скорбь держа на душе, в слезах ей молвила матерь:
 "Будет с тобою Трип; Эрисихтон же, вепрем на склонах
 Пинда ранен, лежит на одре уж девятые сутки".
 Бедная, нежная матерь, какой ты лжи не сплетала!
 Коль устрояется пир - так "нет Эрисихтона дома";
 Свадьбу справляет сосед -"Эрисихтон диском ушиблен",
 Или "упал с колесницы", иль "числит офрийское стадо".
 Дома меж тем запершись, целодневно, с утра и до ночи
 Ел он и ел без конца, но вотще - свирепый желудок
 Только ярился сильней; как будто в пучину морскую
 90 Все погружались бесплодно, нимало не пользуя, яства.
 Словно снег на Миманте иль воск в сиянии солнца,
 Так он таял, и таял сильней, пока не остались
 Только жилы одни у страдальца, да кожа, да кости.
 Горько плакала матерь, и сестры тяжко скорбели,
 И сосцы, что вскормили его, и десять служанок.
 Сам Триоп, седую главу поражая руками,
 Громко воззвал к Посейдону, ему не внимавшему вовсе:
 "О лжеродитель! Воззри на внука, если и вправду
 Твой я сын от Канаки, Эоловой дщери; мое же
 100 Семя - этот злосчастный. Когда бы стрелой Аполлона
 Был он сражен и его схоронил я своими руками!
 Ныне же мерзостный голод в его очах поселился.
 Или недуг отврати, иль его под свое попеченье
 Сам прими и питай; мои же иссякли запасы.
 Пусты конюшни мои, на дворе моем больше не видно
 Четвероногих; меж тем повара, из сил выбиваясь,
 Уж и месков моих отпрягли от большой колесницы.
 Он и корову пожрал, что готовила мать для Гестии,
 И боевого коня с ристалищным вместе, и даже
 110 Самое белохвостку, страшившую малых зверюшек!"
 Всё же, покуда в Триоповом доме столы накрывались,
 Только родимый покой об этом ведал злосчастье.
 Но когда от зубов ненасытных все опустело,
 На перекрестке дорог уселся царственный отпрыск,
 Клянча сухие куски и стола чужого отбросы.
 Другом моим да не будет, Деметра, твой оскорбитель,
 Ни соседом моим! Не терплю соседей злонравных.
 Молвите звонко, о девы, и вы подхватите, о жены:
 "Радуйся, матерь Деметра, обильная кормом и хлебом!"
 120 Как четыре коня провозят святую кошницу,
 Белые мастью, так нам царящая мощно богиня
 Белую пусть ниспошлет весну и белое лето,
 Также и осень, и зиму, блюдя обращение года!
 Как мы, ноги не обув и волос не связав, выступаем,
 Так да пребудут у нас и ноги и головы здравы!
 Полную злата несут кошниценосные жены
 Ныне кошницу; таков да будет злата избыток!
 Те, кто таинствам чужд, идите до пританея;
 Вы ж, посвященные жены, до самого храма богини,
 130 Если шести не достигли десятков. А вы, кто во чреве
 Носите плод, Илифию моля, или мучимы болью, -
 Сколько ноги пройдут; и вас Део в изобилье
 Всем одарит, а когда-нибудь вы и до храма дойдете.
 Радуйся много, богиня, и граду даруй удачу
 Ты и согласье, в полях возрасти плоды нам и злаки,
 Скот возрасти, дай яблокам сок, дай колосу зрелость,
 Сладостный мир возрасти, чтоб жатву пожал, кто посеял.
 Милость яви мне, молю, меж богинями дивная силой!





Гекала

 ...приладил вторую, а вот уже меч прикрепляет -
 Как увидали они, так все задрожали от страха:
 Ужас внушил им и муж превеликий, и зверь исполинский,
 Жались, покуда Тесей им издали громко не крикнул:
 "Стойте, не бойтесь меня! Пускай между вами быстрейший
 В город к Эгею, отцу моему, понесется как вестник,
 Пусть успокоит его и от сильной тревоги избавит,
 Скажет: "Тесей недалече, ведет с Марафонского поля,
 Влагой богатого, зверя-быка"". И они, услыхавши,
 10 Разом воскликнули: "Иэ, Пеан!" - И на месте остались.
 Столько листвы дуновеньем ни Нот, ни Борей не вздымают,
 Столько не гонит сам месяц, что все обнажает деревья,
 Сколько тогда на Тесея посыпалось веток и листьев -
 Жители сел их кидали, его окружив, а селянки
 Славным венком увенчали...
 (Пропущены примерно 22 стиха )
 ...я своим бы крылом защитила - однако Паллада
 Семя Гефеста надолго сокрыла...
 20 И до поры, пока Кекропиды...
 Камень тот потайной, запретный...
 Только откуда он родом - не ведаю я и не знаю,
 Птицы же древние встарь говорили, что якобы был он
 Сыном Земли, и она родила его будто Гефесту.
 После Афина в Пеллену ахейскую путь направляет.
 Ей укрепленье хотелось поставить, прикрыть свою землю,
 Что получила недавно она по воле Зевеса,
 Равно двенадцати прочих богов, змея же свидетель.
 Девы, ларца сторожа, на отвратное дело решились,
 30 Скрепы замков отомкнули...
 (Пропущены примерно еще 22 стиха )
 Вот и отвергла Афина наш род. - О, если бы только
 Не попадать нам в немилость - ведь гнев у Паллады тяжелый.
 Правда, тогда я малюткой была - поколенье восьмое
 Смертных я ныне живу, что родителям стало десятым.
 (Пропущены 8 стихов )
 35 Только одно и спасало меня от голода злого...
 (испорченные 3 стиха )
 36 От кикеона ячмень, что на землю просыпался...
 ..................
 38 Вестница злых новостей. А живи ты в то время, узнала б,
 Как вдохновляли вещать ворону старую Фрии!
 40 Я клянусь - только чем? - клянусь я сморщенной кожей
 Старой моей, и клянусь я деревом этим засохшим,
 Солнцем клянусь, что оно не сломало колеса и дышло
 И не исчезло на Западе, - будет поистине время,
 Будет и утро, и полдень, и вечер, и ночь, когда ворон,
 Ныне способный и с лебедем спорить своей белизною,
 В перьях, чей цвет - молоко или пена морского прибоя,
 Черное, словно смола, носить оперение станет.
 Вот какова будет Фебова плата за вести
 В пору, когда он узнает о мерзости, что сотворила
 50 Флегия дочь, Коронида, с Исхйем, наездником смелым.
 Смолкла, и сон ее взял, и внимавшая тоже уснула,
 Только поспать не пришлось хорошенько - приблизился скоро
 Хлад предрассветный - и вот уже воры не ищут поживы -
 Их освещает светильник зари, что выходит на небо.
 Вот уж и песни свои завели водоносы по граду,
 Вот уж и грохот колес разбудил и того, кто укрылся
 В доме, что смотрит на улицу; вот загремели несносно
 Медной посудой рабы - да так, что можно оглохнуть.