Вечером я способен с легкость утонуть - и этому не станут противиться мысли. Друзья мои остаются, памятные и помутненные то ли от легкомысленных разговоров, то ли от алкоголя. Девушки: желал ли славы я, чтобы остаться одиноким? Разве они нами не любимы, пытаясь и терзая сердце; разве они не очаровательны, лишая нас всякого выбора. Гости собирались к семи: друзья родителей, щеголи, именитые Ловеласы, галстук которых повязан особым образом для того, чтобы нужную минуту словчиться снять его одним движением (я же считаю, что так проще закатить им глаза, оставив болтаться на эшафоте), пришли и несколько друзей из детства, уже разодетые и не ради печенья, а лишь деловитой болтовни, что поставит их самолюбие на ступень повыше; пришла и Этель. Я никуда не мог пойти в столь поздний час не потому, что виновата трусость, скорее одиночество - мне было легче остаться одиноким в толпе, чем на безлюдной улице.
Этель - сладострастный плод фантазий - все то, на что было способно мое воображение. После общения с ней, после дружбы у меня оставалось лишь что-то большее, похожее на влюбленность, о чем я с радостью поведал ей, и которая меня же и погубила. Теперь, после ее немногословности, избеганий и презрительных взглядов, мне оставалось лишь наблюдать за ней издалека, изучать и лелеять, ловить настроения и угадывать желания. Будьте уверены в том, что я не терял времени даром: я узнал ее с другой стороны - со стороны ненависти и любви, всего гадкого и порочного, чего я ранее не мог или не хотел замечать. Я понял, что у нее никогда не было того, за что бы в дальнейшем в жизни она смогла зацепиться, даже малейшей цели; ее легкомысленность меня убивала; казалось, что для всех у нее было одно настроение: с надменной и фальшивой улыбкой, которую каждый тщеславный фат воспринимал как жест симпатии.
- Дайте мне время, - кричал один из них - И я смогу влюбить в себя эту девушку.
- Ах, - безмятежно вздыхала она. - Не для того ли я вас так хорошо знаю, чтобы понять, что сказанное вами - полнейшая глупость.