- Гребешки! Гребешки шторм сорвал!
Саньку разбудил звонкий радостный голос малолетки из Второго отряда. Он быстро вскочил, привычно хлопнул по доскам второго яруса нар, чтобы поторопить соню Володьку, и вымелся из барака. Переступая по выцветшим доскам, прошел на угол дома, привычно набрал воды из бочки и ухнул ее, проливая себе на ноги, в нутро мойдодыра. Отфыркиваясь, то и дело терзая язычок умывальника, не давая ему установится на дне, быстро вымылся.
Над бухтой вставал рассвет. В тонкую прослойку между океаном и облаками заглядывало желтое сияние. Как-то внезапно он начал осознавать звук и сотрясение земли под ногами от набегающих волн. Чувства включились полностью, по мокрому телу пробежал холодок, и он почувствовал, как тонкая струйка воды затекла по спине под трусы. Привычно чертыхнулся от того, что в очередной раз забыл полотенце.
Скрипнула дверь, появился Володька с двумя полотенцами на плечах, одетый, как и он, в черные длинные трусы и гусиную кожу. Подошел, худой, невысокого роста (Санька был выше и шире в плечах) снял полотенце с плеча и протянул другу:
- Держи, простудишься. Не май месяц.
И усмехнулся.
- Угу, приходи за маем послезавтра.
Было двадцать девятое апреля тысяча девятьсот девяносто первого года.
Пока они не пришли, гребешка собирали кто во что горазд. Володька с Сашкой притащили большой кусок брезента, бросили его недалеко от воды и начали таскать на него пригоршни ракушек. Гребешок был большой: с легким изгибом одной створки по отношению к другой, плоской крышке двустворчатого моллюска. Тянуло плоскую часть назвать дном, но Сашка знал, что это не так. Водоросли были только на ней, а водоросли в дно расти не могут.
- Водоросли обрывай! Не кидай с водорослями! - покрикивал он на мелкотню пацанов и девчонок, с веселым визгом бегающих от волн и вытаскивающих из набитого вала нанесенных водорослей раковины гребешков.
Потом бросил Володьке:
- Следи, чтоб в воде подолгу не торчали. Вода еще очень холодная – ноги стынут.
И пошел еще собирать весенний икряной деликатес, попутно выгоняя малышей на берег.
Подошел Евгений Борисович, начальник дружины, с рулоном брезента на плече, и Марта с кожаным саквояжем. Евгению Борисовичу было уже двадцать восемь, и пятнадцатилетняя пропасть между ним и Мартой, стройной немкой с заячьей губой, была заметна любому внимательному человеку в каждом движении влюбленной девушки: как он шагал прямо, и как она наклонялась к нему, стараясь поймать взгляд.
Санька подошел к ним, помог расстелить полотнище вдоль берега. Володька достал нож и быстро принялся подрезать раковины, раскрывая их и выкладывая на импровизированном столе в несколько рядов. Малышня успела натаскать такую гору моллюсков, что она начала расползаться за пределы брезентового полотнища. Увидев приготовления взрослых, малыши прекратили броуновское движение на границе водной среды и суши, достали собственные ножи и, высунув языки от усердия, стали вскрывать раковины, подражая уверенным движениям старшего.
Марта извлекла из саквояжа пузырек и начала пипеткой капать в раскрытое нутро ракушек прозрачные капли универсального определителя. Ни мантия, ни алый мешок икры не изменили своего цвета, только лишь пятак мышечной ткани слегка порозовел. То и дело, поглядывая на песок пятиминутной колбы часов, она шла вдоль рядов раковин и все капала и капала в самые красивые блюдца на свете.
Володька возился со счетчиком радиации и хотел было подойти к ребятам, но вожатый остановил его, забрал щуп и подошел к горе еще не распечатанных моллюсков.
- Подожди, так вернее.
Евгений Борисович с хрустом сунул щуп в пахнувшую морем кучу, удовлетворенно кивнул, затем протер его широкой ламинарией и спрятал в чехол. Выпрямился, широко улыбнулся:
- Можно!
- Ура, - закричали все. И накинулись на угощение, хрустя песком и отплевывая водоросли.
Дождавшись, пока Володя с Сашей удовлетворят первый голод, Евгений Борисович отвел их в сторону и приказал:
- Все почистить, раковины собрать. Почистить: пятаки, икру, мантии – отдельно. Ну, вы знаете. Маринуйте в сое, я скажу Петровичу, чтобы открыл склад.
- Марта, - сказал он подошедшей девочке, - ты отвечаешь за рецепт и проверку.
Потом немного пожевал губами и добавил.
- Саня - старший.
Детский лагерь «Океан», флагман всероссийских детских строек, потихоньку вырастал из склонов бухты Емар, в тридцати километрах от территории бывшего Владивостока. В старые, довоенные еще времена, Шамара и Емар славились проточной водой и отсутствием маленькой медузы-крестовика, которая по причине холодной воды редко подходила к берегу и жалила купающихся граждан.
Владивосток был отравлен в августе сорок девятого вместе с Находкой. До него докатились боевые действия на западе Китая. Но к тому времени это был уже не прежний Владивосток: угроза радиационного заражения от близкой Японии и гибель флотов сильно проредили население края. Надобность в обеспечении военных баз отпала, так же, как и отпала необходимость в грузовой и пассажирской перевалке – немногая часть уцелевшей Азии и Америки не могли себе позволить регулярный флот. А изредка заносимые штормами суденышки рыбаков-азиатов старались не подходить близко к берегу, опасаясь болезней и ненависти россиян. После Малой Маньчжурской войны Китай и Япония вымерли вовсе, присоединившись к перечню абстрактных понятий, таких, как Европа, Америка, Африка…
Отрава выкосила и Сибирь, оставив маленькую полоску жизни с центром по гребню Сихотэ-алинского хребта.
После окончания войны, в семьдесят шестом, Сахалинская Свободная Республика, потеряв всего одну букву от аббревиатуры погибшей империи, начала промышленный вылов трески, наглядно продемонстрировав оставшейся России, что океан стал очищаться от ядовитой дряни минувшей войны на сто лет раньше от пессимистических прогнозов ученых. По всему побережью развернулись детские стройки, в основном - вблизи старых военных или рыбацких баз, которые служили источником металла и технологий.
Спускаясь от северного полюса, зона чистого моря расширилась на юг, пока не достигла Владивостока, и русские подобрались к самому крупному из старых городов Приморья – богатому источнику цветных металлов и железа.
По странной прихоти природы иммунная система человека начинала сдавать к тридцати годам, и, как ни старались уберечься от простуд и кожных болезней «пожилые» люди, дожить до сорока лет не удавалась никому. Взрослых было так мало, что они стали «общими». А может, детей было так много, что невозможно было любить только кого-то одного.
А может, дети просто не знали, как должны себя вести родители, поэтому и жили образуя коммуны и детские лагеря.
Нет, сейчас, к девяностому году, можно было часто встретить и тридцатипятилетнего мужчину или женщину, средний возраст россиян потихоньку повышался, особенно за полярным кругом, но седые волосы оставались все той же редкостью и признаком скорой смерти. Появилось даже некое подобие порядка: дети росли, учились, строили и рожали других таких же детей.
Владимир и Александр с их неизменным помощником Жоркой из младшей группы были звездами Электрической смены «Океана». Из полуторатысячного заезда они разбирались в тонкостях прикладной электрофизики лучше всех. В отличие от других тринадцатилетних ребят, они не уехали после обучения поднимать поселки и поселочки вдоль побережья, а остались здесь, в «Океане», основав первую в новой истории электротехническую лабораторию. Володька, сын военного инженера, и Саша, сын электрика, занимались телефонной связью. В низких бараках-лабораториях они тянули проволоку, производили угольные микрофоны и наушники – в общем, мотали катушки генераторов, отвечали за связь на вверенной им территории.
Организовав поточное производство проволоки и сборку телефонных аппаратов, они приступили к более амбициозному проекту – разделенной многоканальной телефонной связи, которая бы позволила разговаривать нескольким абонентам телефонной сети одновременно, пользуясь одним телефонным проводом.
Конечно, если бы в их распоряжении имелось производство радиодеталей, хотя бы ламп-усилителей, дела бы продвигались куда успешней! Но это производство в те годы было недоступно и в масштабах небольшой детской колонии – невыгодным. Поэтому они работали с тем, что было, и мечтали, как на каком-нибудь из заброшенных владивостокских складов найдут целый контейнер с радиодеталями и вот тогда - заживут!
- Саша, мы сегодня ночью хотим на рыбалку пойти. Пойдешь с нами? – спросил Жорик, просительно сложив ладошки на груди.
- Отстань, я выспаться сегодня хочу!
- Евгений Борисович сказал, что без взрослых нас не отпустит! А рыбки хочется. Штормило целый месяц – на рыбалку никто не ходил.
Санька, умаявшийся после консервации гребешков, мотнул головой, продолжая накручивать на вощеную бумагу катушки высокого напряжения тонкий провод. Володя сидел рядом, что-то паяя на небольшом верстаке. Сильно пахло канифолью – он любил тонкую пайку.
- Ну, Санечка, ну, пожалуйста!
Володя отложил острое жало паяльника на спиртовую горелку и повернулся к просителю.
- А чего девчонок не позовешь?
- А, они все не хотят – с малышами заняты!
- А Марта?
- У нее какие-то дела с Евгением Борисовичем.
Володька взъерошил тонкие светлые волосы и сказал:
- Пойдем, командир. Выбора нет – детки по рыбке соскучились.
Санька вздохнул, потер воспаленные глаза и сказал:
- Пойдем. Мне и самому жареной рыбы хочется.
За полтора года они настолько привыкли к бухте, что ноги сами находили тропу, а руки привычно отводили ветви. Саша шел впереди колонны рыбаков, Володя замыкал. Ребятишки возбужденно щебетали, постоянно отвлекая Володю от его невеселых дум вопросами, находясь в золотом возрасте почемучек.
Перед спуском на пляж, они выстроили малышню в шеренгу и заставили рассчитаться по одному. «Первый, второй, третий…» - раздались детские голоса. После спуска ребята заставили их снова рассчитаться, чтобы они лучше запомнили свои номера.
Выйдя к пляжу с удобными для рыбалки камнями недалеко от берега, ребята разнесли по ним малышню, проверили, чтобы каждый не забыл застелить маленькую дощечку-сидение и стали готовить кострище. Передвигались медленно, устало, неловко переступая по мелким камням заледеневшими ногами.
Разожгли костер и уселись перед ним, ловя долгожданное тепло. Не то чтобы было холодно, просто они уже соскучились за долгую штормовую зиму по весеннему теплу.
- Скажи, Саня, - вдруг сказал Володька, - кем бы ты хотел стать?
- Я? – Саша задумался. - Ты знаешь, даже и не думал об этом. Малым был – хотел стать пилотом дирижабля, чтобы найти маму и папу. Представлял, как буду летать над Сибирью и кричать в мегафон.
Он засмеялся:
- «Мама, папа! Это я – ваш Саша! Вы меня слышите?»
Он помолчал, потом криво улыбнулся:
- Кстати, посмотри завтра, что случилось с громкоговорителем на штабе – хрипит!
Володя кивнул.
- А я хотел стать полководцем, чтобы быть умнее всех, чтобы найти и наказать тех, кто затеял войну. Я был маленький, а мама рассказывала, что Суворов тоже таким был – маленьким, лопоухим и болезненным. Когда погиб отец, уже после Второй Маньчжурской, я решил, что стану грозным полководцем и накажу их всех!
- Ну, брат! Они себя уже наказали!
Они замолчали, как молчат друзья. Костер трещал, сыпал искрами, отбрасывал оранжевые блики на их лица, и ощущение бесконечности, которое может быть только под звездами, у костра на берегу океана, охватило их. Как часто охватывает тех людей, которые приходят на окраину Земли, зная по выцветшим глобусам, что дальше только мертвая пустота изгаженных химией материков и океанов.
Над горизонтом появилось сияние восходящей Луны. Костер прогорел и стало прохладно.
- Пойду за дровами, - сказал Володя, и двинулся вдоль берега, выискивая плавник, который шторм забросил невысоко на склон.
Взошедшая половинка Луны хорошо серебрила очищенные от коры ветви плавника. Было тепло, прибой практически стих. Он не спешил, возбуждения малышей хватит часа на три, поэтому можно было не бояться, что они заснут и свалятся в воду. Он успел дойти до самого края бухты, оставляя по дороге небольшие охапки дров, чтобы собрать их на обратном пути.
Он не сразу понял, что услышал. А когда понял, горячая волна прокатилась у него по коже. Поворачивая за большой камень, он точно знал, что; увидит.
Володя аккуратно положил ветви на песок и медленно стал обходить группу валунов в конце пляжа. Стоны донеслись четче. Их ритм говорил о скорой концовке, Владимир как во сне сделал еще шаг. Еще один.
Высоко подняв подбородок, так, что Луна выбелила ее высокую красивую шею, Марта приподнималась над лежащим на спине Евгением Борисовичем. Маленькие груди с остриями сосков слегка вздрагивали, когда она насаживала себя на его бедра. Протяжный хрип вырвался у нее, в момент экстаза она распахнула закрытые глаза и встретилась взглядом с Володей.
Он в ужасе отпрянул и, не чувствуя ног, побежал обратно.
Уже показался огонек костра с фигурой Сашки, ломающего тонкие жерди, когда он смог остановиться. Сердце колотилось неимоверно, норовя выпрыгнуть из груди.
- Ты чего? - спросил Сашка, глядя на заплаканного и взмыленного Володю.
Но тот молча зашел в воду по колено и стал умываться.
Сашка подошел к берегу и стал позади него.
- Я забыл тебе сказать, что в ту сторону Борисыч с Мартой вечером пошли.
Володя с остервенением хлюпал руками и растирал себе шею. Короткая волна шевелила штаны на ногах. Рубашка была совсем мокрая.
- Пусть потешится мужик… на старости лет.
- По порядку!... рассчитайсь! – заорал Володя, чтобы не слышать его.
- Первый…Второй…Третий… Четвертый… – донеслось с океана. Вдруг возникла заминка.
- По порядку – рассчитайсь! – снова крикнул он.
- Пятый! Маринка - ты пятая!
- Я, - раздался испуганный голосок. Взрыв детского смеха пронесся над водой, и эхом отразился от склонов бухты.
***
- Вот черт, - выругался Володька, отводя трубку телефонного аппарата от головы. Из динамиков раздался пронзительный писк и повалил легкий дымок.
- Я тебе говорю, частота слишком высокая!
Саня раздраженно, бросил трубку.
Жорик хихикал, держа у головы две телефонные трубки.
- Чё ржешь? – накинулся на него Сашка. – Разложи все по местам и марш отсюда.
- А можно я ребят на экскурсию приведу?
- Нет! Здесь тебе лаборатория, производство, а не музейный зал. Еще током шарахнет.
Сашка тоже засобирался на выход.
- Ты остаешься? А то девчонки нас двоих приглашали, – привычно спросил он, перекладывая лабораторные журналы с поверхности стола в ящики.
- Иди, я еще проиграюсь с настройками.
Саша внимательно посмотрел на него. Володькины глаза ввалились от недосыпания, уши торчали по сторонам от худого скуластого лица, что он часто забывал поесть.
- Слышь, Воха, а может, ты с ней поговоришь?
- Иди давай.
- Хоть поспи, пойди поешь и поспи тогда!
Володя еще раз покрутил реостат, измерил линейкой шкалу. Потом раздраженно кинул ее на стол.
- Хорошо! Я иду спать.
Саша взял с полки приготовленный заранее термос и отправился на берег, твердо решив никогда не влюбляться и менять девочек каждую неделю. Верный плану, он сегодня расстался с Ленкой и пошел ночевать к Светке.
Утром его разбудил Володя, немилосердно тряся за плечо.
- Саша, вставай!
Заснувший только под утро Саня ошалело посмотрел на него:
- Ты чего, сегодня воскресенье?!
- Беда, Саша! Малышня поубивалась в лаборатории.
Целый день писали объяснительные. Девочки рыдали в три ручья, то и дело вожатые других отрядов подходили к бледному Евгению Борисовичу, выражали ему свои соболезнования. Трое дошколят из Хабаровска под предводительством Жорика заявились в лабораторию и решили заняться опытами. Из них – уцелел только Жорик, получивший легкий ожег виска. А на телах двух других детей электричество не оставило ни следа.
На воскресном вечернем костре, когда начальник подводил итоги рабочей недели, этих двоих дошколят, почтили минутой молчания, вместе с тремя не вернувшимися с охоты взрослыми
Через два дня умер Евгений Борисович. Прямо в кабинете. Один. Марта сказала, что не выдержало сердце.
***
Прошло двадцать лет. Боже мой! Мог ли я тогда, в далеком девяносто первом подумать, что проживу целых тридцать три года. Но прожил. И хорошо прожил – не как-нибудь!
О нас: Жорик вымахал в двухметрового летчика, исполнил мою мечту – стал пилотом грузового дирижабля. Я часто вижусь с ним.
Я возглавил Чрезвычайный отдел Приморья в двадцать шесть. Это были сложные годы становления. Всякая нечисть стала вылезать из-под всех кустов, и моя инженерная смекалка была востребована гораздо меньше, чем уменее хорошо стрелять и быстро бегать.
Володька – тот шагнул еще круче. Сейчас он первый заместитель Начальника Дальневосточных Территорий и никто не сомневается, что это маленький и верткий малый станет Начальником через пару лет, и дело даже будет не в том, что начальнику сорок – сейчас и поболе живут, особенно потомки смешанных браков. Просто парень круто берет.
В один из приятных весенних деньков судьба занесла меня во Владик, да еще на Борькином грузовом дирижабле! Недолго думая, я оторвал его от летающей трехсотметровой махины и потащил в город. Узнав, что я собираюсь отвлечь Володьку от важных политических дел, а вдобавок еще и поехать в «Океан», он не особо сопротивлялся. Все-таки мы редко собираемся.
Володька сразу все смекнул, успокоил одним взглядом скрытое бешенство референтов, позволил утащить его прямо посреди приемных часов, попросив по дороге через зал машинисток выгнать внедорожник из гаража.
Воспользовавшись его высоким положением, мы с ветерком миновали все КПП и через полчаса уже были в Океане.
Побродив между новых корпусов и отбившись от ватаги мальчишек и грозного натиска Этерии Вахтанговны, которая руководит этим педагогическим чудом на протяжении последних нескольких десятилетий, мы перешли через правую стенку бухты к Шамаре.
Людей, по буднему времени и по раннему для плавания сезону, было совсем мало.
Мы побрели по берегу, выискивая удобное для костра место и собирая ветви выброшенного на берег плавника.
- Ребята! - закричал Борька. – Гребешки!
И начал бегать в линии прибоя, уворачиваясь от наступающих волн. Я бросился к нему, и мы принялись выбрасывать на берег раковины с прикрепленными к ним длинными лентами водорослей. Володька усмехнулся и стал готовить место для пикника, отбрасывая крупные камни и выставляя из рюкзаков банки и склянки.
Когда мы натешились, насобирав штук сто моллюсков и вымочив туфли напрочь, он уже разжег костер и утвердил посреди скатерти бутылку вискаря.
Борька ловко очистил целый котелок гребешков, промыл их морской водой от песка, для чего ему пришлось раздеться и зайти в воду по пояс.
Он уже хотел налить в котелок соевый соус, но Володя сказал:
- Погоди, - отвел его руку в сторону и достал пузырек с универсальным определителем из внутреннего кармана куртки.
- Ничего себе, - сказал я. – Ты что, его постоянно носишь?
- Так борьба, Саша! Враг не дремлет.
- Ну, хоть в виски лить не будешь?
- Нет, вискарик мой, Марта сама делает!
- Ну, слава яйцам!
Выпили, закусили.
Борька заскучал, и все чаще стал поглядывать в сторону расположившейся в нескольких сотнях метров от нас компании.
- Кобелина ты, Борька! Все никак не угомонишься!
- Летчикам у нас – везде дорога! Летчикам – зарплата и почет!
Мы засмеялись.
- Иди уже, герой! Только к нам наведываться не забывай, а то напьемся.
И этот здоровенный лось побежал вдоль берега, радуясь, как маленький.
Мы выпили еще по одной, закусили сладкой икрой гребешков, разделись до трусов и замолчали, глядя на море и греясь на солнце, которое просвечивало через своеобычную азиатскую дымку.
- Помнишь ту весну, Володя?
- Какую?
- Ту, Володя, ту самую! Там, - я махнул рукой за стенку холма, - в Океане.
Володя прищурился и взглянул на меня исподлобья. Серые глаза под светлыми ресницами потемнели.
- Какую из них, Саша?
- Когда ты убил Евгения Борисовича.
Он продолжал смотреть на меня.
Я протянул руку к бутылке и снова разлил по стаканам.
- Не пугайся, Вовка. - Я отпил из стакана. - Я догадывался обо всем с самого начала. Ты зачем его убил, кстати? Ему чуть-чуть жить оставалось.
Володя видимо что-то решил для себя, протянул руку к стакану и махнул, не закусывая.
- Она могла забеременеть от него. И тогда – все!
- Ясно... – протянул я.
- Когда ты догадался?
- О, догадывался я давно, а вот понял всего пару лет назад!
Мне стало неудобно лежать на боку, и я перевернулся на спину, подставив грудь весеннему солнцу.
- Мы, в разведке, не только Сахалином занимаемся, мы еще и за безопасностью внутренней следим. А ты у нас – в первых рядах! Мы тебя знаешь как охраняем?
- Как?
- Хорошо охраняем! Только толку в том!
Володя встал надо мной, крепкий, сбитый, легкий. Встал, чтобы видеть мои глаза.
- В смысле?
- В смысле того, что только появится на твоем горизонте настоящий враг, как вдруг – бац! – и помер! Сердце прихватило на старости лет!.. Солнце мне не загораживай!
Володя обошел меня с другой стороны.
- И что?
- Ну, для других – ничего! Для тех кто не знает, как однажды умерли детки при испытании многоканальной связи! Ты ведь сохранил настройки, правда? Живет-живет себе человек, вынашивает политические планы, а тут вдруг - звонок! От самого что ни на есть ненавистного конкурента. Соединит его секретарша, а потом – два, еще звонок, только во время разговора и по другой линии! Заходят люди в кабинет, а начальник уже тепленький. Лежит грудью на столе, а рядом с ним две телефонные трубки!..
Тебе эта картина ничего не напоминает?
Пока я говорил, Володя уселся рядом со мной, разлил по стаканам, выпил свою порцию и задумчиво захрустел ламинарией.
- Почему ты молчал?
Я пожал плечами:
- А мне-то что? Твои враги – мои враги. Был, правда, один разок, когда я думал к тебе за помощью обратиться, - и я почесал шрам под левым соском. – Но сам разобрался.
- Понятно.
Больше мы до возвращения Борьки не разговаривали. Да и о чем долго разговаривать старым друзьям, которые хоть и редко, но видятся?
Стемнело. Борька явился хмельной, под руку с двумя красавицами – и где он их только находит? Те, увидев Володю, затрепетали. Но мы с ними не поехали. Володин водитель ждал нас у проходной «Океана». Ближе всего было до Володиного дома, десять минут тряски, и мы вышли попрощаться у ворот.
- Зайдете? Марта обрадуется!
Но Борька хотел кутить дальше, а у меня были дела во Владике.
Мы обнялись, и я шепнул ему:
- Не звони мне.
Он отстранился от меня и покраснел.
- Я заболел, Володя, так что сегодня - последний день на работе. Прощай. Я тебя прощаю, пусть тебя и Бог простит.
Развернулся и пошел к машине.