Бытует устоявшееся мнение, что свекровь всегда зла, жестока и несправедлива, и что редкая сноха уживается с ней. Поэтому почти все молодые женщины, выйдя замуж, настороженно и с недоверием присматриваются к матери мужа и порой даже её доброе отношение рассматривают как желание ограничить их самостоятельность и унизить их достоинство. В моей жизни было немало подобных примеров, но об одном из них стоит рассказать. Печальную историю поведала мне одна моя знакомая.
После восьмилетней разлуки к ней приехала свекровь, тихая, деликатная старушка семидесяти лет, одиноко жившая в другом городе. Это совсем не обрадовало молодую сноху: «И зачем только Любовь Андреевна приезжает к нам? Мы ведь её особенно и не зовем, так как совершенно о ней не скучаем. Да и какой, по сути дела, от неё прок? Старая, неловкая, вечно с больными ногами, с негнущимися, искореженными полиартритом пальцами рук. И все пытается что-то сделать. А зачем? Ведь не может же так, как надо! Кто её просит?».
Семья молодой женщины проживала в центре города, в многоквартирном доме. Хозяйства большого не было, И свекровь, проводив сына и сноху на работу, а внуков на учёбу, мыла посуду, убирала в комнатах, а затем садилась возле окна и наблюдала за тем, что происходит во дворе. Она, конечно, с удовольствием бы приготовила обед, но это ей не разрешалось: «Любовь Андреевна, извините, но вы неважно стряпаете», — говорила сноха. И свекровь внимала её словам, хотя они казались ей несправедливыми. Так в одиночестве она проводила день и лишь с нетерпением ждала возвращения с работы снохи и сына. Правда, приходили внуки, но они, наскоро перекусив бутербродами с колбасой и стаканом чая, либо уходили заниматься спортом или в библиотеку, либо закрывались в своей комнате, где читали, слушали магнитофонные записи или беседовали с пришедшими к ним товарищами. Общения с ними не было: в бабушке они не нуждались.
У сына была работа, связанная с частыми командировками, и он редко бывал дома. Оставалась сноха. Но та приходила домой вечно усталая, недовольная и раздраженная. Увидев сидящую у окна свекровь, она резюмировала: «Не знает своих обязанностей! Сидит!».
Свекровь же, завидев идущую домой сноху, бросалась ей навстречу, спеша открыть дверь, поприветствовать её, справиться о здоровье, а затем быстро, как только она могла, поставить на плиту чайник и собрать на стол. Но это лишь раздражало молодую женщину. Ни слова не говоря, она проходила на кухню и демонстративно выключала под чайником газ, потом торопливо убирала в буфет нарезанный негнущимися руками свекрови хлеб и удалялась в зал, громко хлопнув дверью.
Пораженная недовольством снохи, старая женщина пыталась все же оправдать её: «Устала!» И через некоторое время тихонько входила в зал. «Ну, чего еще?» — металлическим голосом спрашивала сноха. И свекровь, робея под её колючим взглядом, справлялась, не надо ли ей чего-нибудь. - Ничего не нужно! — отрезала та. — Вы ведь всё делаете не так! Я сама!» И старая женщина, обескураженная её словами, в замешательстве брела на кухню и снова садилась возле окна.
Проходил час, и свекровь, движимая заботой появлялась снова в зале, где на ковровом диване разбросав руки на плюшевых подушках, возлежала сноха. Приход свекрови окончательно выводил её из себя: «Опять вы! И здесь от вас нет покоя! Дадите вы мне, наконец, когда - нибудь отдохнуть? Неужели не понимаете, что я устала, и всякое вмешательство в моё состояние вызывает у меня бурю протеста и острое желание нагрубить вам, так как вы не понимаете по-хорошему!».
Но та, подойдя к ней и комкая в руках носовой платок, говорила: «Настя! Я прошу, выслушай меня! Мне ничего не нужно! Я приехала помочь тебе, да и просто поговорить с тобой по-доброму. Ты ведь знаешь, как я одинока и как я скучаю по вас. Мне хочется видеть тебя, сына, внуков, общаться с вами хоть изредка, если уж нельзя часто. А ты даже в таком малом отказываешь мне».
Жгучая краска стыда залила щёки снохи. Слова свекрови тронули её. Она вспомнила, как, ещё будучи студенткой, она родила двоих сыновей, которых, по сути дела, до поступления в школу воспитывала свекровь. Воспитывала одна, не обращаясь за помощью ни к ней, ни к сыну, хотя ей было материально и физически трудно. Вспомнилось и то, как приезжали они с мужем на каникулы, и свекровь тратила на них все свои скудные сбережения, обязательно сделав снохе дорогой подарок в виде отреза на платье или модных туфель. Тогда она была ей благодарна... И под влиянием нахлынувших чувств молодая женщина как можно мягче попыталась оправдаться: «Извините меня, Любовь Андреевна! Я очень устала. И сама не знаю, что делаю и говорю». Это делало свекровь счастливой, и она, поцеловав сноху в голову, торопилась на кухню, чтобы вновь поставить чайник.
Однако на следующий день всё повторялось снова. Добрые чувства куда-то испарялись, оставались лишь раздражение в ненависть к старому человеку, который не был ни в чём виноват, а только страдал за содеянное добро, как ни парадоксально! Стараясь подавить в себе это неприятное чувство, молодая женщина успокаивала себя: «Слава богу, что Любовь Андреевна живёт не с нами! Иначе не знаю, как бы я могла её выносить». И снова недовольная и злая, она не торопилась домой в надежде отсрочить свидание со свекровью, которая весь день провела одна.
Через несколько дней тихая свекровь уехала и уже больше не приезжала, а спустя какое-то время умерла. Сноха не поехала на её похороны, сославшись на занятость, и сын похоронил её сам. Возвратившись, он, еле сдерживая слезы, сказал: «А все-таки очень жаль маму...» У снохи что-то шевельнулось в душе: «В принципе, Любовь Андреевна была не такая уж плохая: ни во что не вмешивалась, а лишь старалась помочь, ободрить, подсказать, как можно поступить в трудной ситуации, и жила-то, бедная, одна, в другом городе, не желая обременять нас, быть навязчивой...»
Сыновья же, воспитанные в равнодушии к бабушке, безразлично отнеслись к её смерти.
Прошли годы. Молодая женщина состарилась.
Муж умер, а дети обзавелись семьями и разъехались по другим городам. И она осталась совершенно одна. Сначала было терпимо, затем переносить одиночество стало невмоготу, и она начала ездить в гости то к одному, то к другому, то к третьему сыну. Теперь она сама была свекровь. У неё были снохи и внуки. Но ей везде было неуютно...
Случилось так, что своенравная старшая сноха ударила при ней её сына. Старая женщина не сдержалась и бросилась его защищать. Сноха же, схватив ее за руку, рывком открыла дверь и, втолкнув туда растерявшуюся свекровь, гневно произнесла: «А вы, мамаша, знайте своё место на кухне. Лучше бы постирали или бы огород пропололи. И предупреждаю впредь: не вмешивайтесь в наши отношения. Мы разберёмся сами. А не нравится — скатертью дорожка, поезжайте-ка лучше к себе домой!» Её сын молчал... Вторая сноха, как она говорила, поступала культурно. Она не угрожала свекрови, а просто предупреждала: «Вы, мама, ничего не делайте. Ведь, если честно, то вы и посуду помыть нормально не можете. После вас все переделывать надо. Так что не старайтесь, не утруждайте себя понапрасну. А если у нас устали, то я могу взять вам билет на поезд и отправить вас домой. Там вам будет спокойнее: хоть нормально отдохнёте». И улыбалась при этом одними губами. Глаза же оставались жёсткими и колючими.
Третья сноха просто её не замечала. Она даже не разговаривала с ней. А если требовалось что-то спросить, то обращалась к ней через сына, и тот, несколько смущаясь, передавал матери просьбу жены.
Всеми отвергнутая, не находя поддержки у сыновей, старая женщина собирала свой чемоданчик и уезжала домой, в свое одиночество, где часто вспоминала свою свекровь Любовь Андреевну. «Да, пожалуй, тогда я была неправа. И гнев мой, и негодование были несправедливы, — отмечала она с горечью. — Неужели для того, чтоб осознать все это, нужно испытать самой?» И вывод ее был правильным, потому что долг всегда платежом красен.
Апрель 1995 г., Нукус, Каракалпакстан