Я неудачно шутил со смертью.
Банально звучит, да?
Вот только легче от этого не становится. Как и обидно. И сердце молчит, не бьется в такт мыслям. И чувства замерли… Есть только возможность думать. Зависнув в непонятном черном пространстве думать, напряженно думать, потому что ничего другого не остается. Вспоминать прошлое, не создавая приливов крови к голове. Не делая ничего, что поддерживает жизнь, размышлять. Это называется умереть, зависнуть на другом свете, который далек от того, чтобы называться адом или раем, чистилищем или чем- то еще, что было тысячелетиями придумано разными сумасшедшими мыслителями. От смерти ожидалось что то другое, побег от жуткой действительности в «ничто», в конце концов. И тут такое разочарование – черная бездонная глухая пустота, которая давит своей мощью, поглощает размышления и даёт вечность на осмысление действий при жизни. Вот такое наказание, за побег от проблем, за несостоятельность характера, за трусость. Вечность на размышления, и никуда не исчезнуть, не раствориться, желанный конечный этап наступил. Вот только легче то от этого не стало!
1
Человечество бесперспективно. Это ещё сказал деревенский учитель биологии, когда наклюканный до состояния свиньи, пытался учить жизни нас, выпускников 11 класса. Учеников было немного, всем хватало места возле костра, остальные вместе с родителями и учителями отмечали выпускной, недалеко за наспех сколоченными столами на берегу реки. Матерясь, отплевываясь после каждой затяжки сигареты, лысый биолог пытался втолковать, что даже если люди смогут повелевать стихиями, запретить войны, и менять все органы на чужие или механические, то смогут добиться только небольшой отсрочки гибели человечества. Мы слушали, кивали, запивали каждое предложение невкусным вином и многие, никого не стесняясь, курили. Слова преподавателя стали фоном к размышлениям о будущем, и без биолога перспектив было катастрофически мало. Или служить бестолковой родине, или идти работать в местную ферму, или вырваться в город, областной центр в двухстах километрах. Куда-то поступать и учиться не хотелось, финансы не позволяли, да и в голове после 11 лет остались только опилки после уроков труда с традиционно пьяным физруком-математиком. Наиболее реальным казалось уехать в город и искать работу. Даже грузчиком в паршивом супермаркете можно было заработать больше, чем передовиком-трактористом в деревне.
- И вы понимаете, нет, вы должны понимать, вашу хренову маму, что еще пару-тройку поколений и все!!! Все, блять!!! – биолог настолько резко рубанул рукой воздух, что из положения сидя чуть не улегся в костер. – Никого не будет, ваши правнуки уже подохнут как собаки, потому что…
Слушать этот бред не хотелось, от паленого вина воротило, деревенская самогонка уже колом вставала в горле. Покачиваясь в поиске равновесия, я встал, но паршивый алкоголь сделал свое дело – пришлось схватиться за чье-то плечо, чтобы не упасть. Танька, а это была она, неправильно истолковала этот жест и пошла за мной. В лес, где сегодня гадили и будут гадить пьяные веселящиеся люди. Не успел расстегнуть ширинку, чтобы слить переработанное вино, как подхватив под руку, Танька повела меня вглубь леса. Она была сегодня красивой, прыщи тщательно замазаны слоем штукатурки, волосы подняты вверх в виде какой-то непонятной прически, декольте исхитрилось подчеркнуть несуществующую грудь, а глаза горели пламенным, но пьяным огнём. Девочка хотела приключений, а мне как настоящему джентльмену, было непозволительно оставить даму неудовлетворенной. Перетягивая инициативу в свою сторону, шлепнув девушку по задней выпуклости, я остановился и кинул пиджак на землю. Рассвет уже освящал лес, редкие деревья не были препятствием для потоков пока еще мрачноватого света.
- Ложись, – спокойно произнес я.
- Ну я так не могу! – пьяно возмутилась Танька.
- Может тебя ещё поцеловать? – меня начинала душить злоба на эту стервозную дуру. Ещё с девятого класса она включила жесткое динамо. Принимала мои подарки, но дарила себя другим, более наглым и беспардонным. Легенды о её шаловливой душонке облетали школу раз за разом, пока всем не надоело это обсуждать. Но мне она так ни разу и не отдалась, ссылаясь на плохие дни или излишнюю занятость. Многие посмеивались над моей несчастной любовью, но никто не рисковал говорить в открытую, разве что советовали переключиться на нормальную девчонку.
- А я и не против! Давно хотела с тобой, ну, это... – Девушка приблизилась ко мне и, положив руку на плечо, скользнула своими губами по моей щеке. Но по телу даже мурашки не пробежали, как это было раньше, когда мы оставались всего лишь наедине.
- А ху-ху не хо-хо? – сильно резко сказал я, вспоминая случай, когда в начале десятого класса универсальный физрук-трудовик-математик посмеялся над моими чувствами и назвал «маменькой дочкой» за то, что как сопля бегаю за местной проституткой. Избить его не получилось, после двух неточных ударов в лицо он ответил ногой в пах, а затем добил головой об учительской стол. Инцидент замяли, а злоба осталась. В гараже соорудил качалку, повесил грушу, из библиотеки принес книги по боевым искусствам. Вместе с единственным другом мы воспитывали из себя мужиков, жестких, сильных и уверенных в себе. Но за два года проявить себя так и не получилось, перед Танькой я расклеивался и превращался в сопливого романтика, а физрук вместе с преподавателями устроил тотальный игнор. Последние полтора года превратились в мучение, уроки проходили безрезультатно, отношения с Танькой ухудшились до невозможности. И вот мы с ней в лесу. Обстановка настраивает на почти романтический лад, пришло время взять своё. Вот только желания нет. Алкоголь притупил ощущение реальности, а вместе с ним и чувства. Хотелось просто закончить начатое - сходить в туалет и отправиться домой, рассвет вроде бы встретил.
- Какой ты грубый! – лицо Таньки было совсем недалеко от моего, стоило только покрепче прижать её к себе и наши губы соприкоснутся. – Таким ты мне и нравишься.
- А чего сразу не сказала? – сколько было потрачено времени и нервов на то, чтобы узнать о пристрастиях этой шалавы. Неужели физрук – грубый самец? А потный биолог? Ведь и ему она стелила, для всей школы это не было секретом. А старшеклассники, а студенты, а просто мужики-работяги? Народная молва могла много кого ей приписать, но я знал, что по большой части служители деревенского сарафанного радио были правы. Обида сковала губы – ну зачем более двух лет убивался по какой-то шаловливой нимфоманке?
- Я хотела тебя подразнить, мой мальчик, - Танька попыталась поцеловать, но я увернулся, зная, что эти губы целовали десятки других мужчин. И не только целовали.
- Сними платье и ляг, - мне хотелось уйти, но если представилась возможность получить награду за годы мучений, то надо её получить. Даже если это окажется не так, как фантазировалось вечерами под одеялом.
- Уууу… Какой ты грозный! Но мне не страшно, - Танька пыталась изобразить страстную кошечку, но получалось что-то отвратное и неприятное. Я отвернулся и начал расстегивать рубашку.
- Давай скорее. А то прохладно, - кинув рубашку на землю, я толкнул её на пиджак. Снимать платье девушка не стала, а, разместившись на пиджаке, подтянула платье к бедрам и стянула трусики. Я лег на нее и нежно стал покусывать пахнущую вином шею, избегая её попытки поцеловаться в губы. Извернувшись, девушка немного стянула мои брюки и позволила в себя войти. Никаких ожидаемых ощущений не последовало, только ещё сильнее захотелось в туалет. Дернувшись пару раз я почувствовал толчок и некое облегчение.
- Ты что наделал? – истерично заорала Танька и, скинув меня, резко подскочила. – Ты что, в меня? Идиот? Да я же залечу теперь, ты понимаешь это?
- Усохни, - сконфуженно промолвил я застегивая брюки.
Девушка оправила платье и не нашла ничего лучше, чем наброситься с кулаками. После тренировок и жестких спаррингов с другом в гараже удары оказались как слону дробина. Пощёчиной я хотел привести Таньку в чувство, но от удара она отлетела на землю и, шмякнувшись на задницу, несколько секунд смотрела остекленевшим взглядом куда то в сторону.
- Урод… Скотина. Сволочь! – взгляд сфокусировался на мне, лицо скривила гримаса ненависти. Она вскочила на ноги и снова попыталась меня атаковать, только теперь ногтями в лицо. Отмахнувшись от её рук снова влепил пощёчину. И снова она упала на землю, впав в ступор на несколько секунд. Я поднял рубашку, одел, но застегнуть не успел. Танька снова попыталась вцепиться в глаза, только в этот раз добавила коленом в пах. Это было уже слишком, злость и разочарование от самого себя взяли верх и…
Схватив левой рукой девушку за волосы, резко подтянул к себе и без размаха ударил кулаком в нос. Что то хрустнуло, хлюпнуло и она безжизненно повисла на руке. Отпуская волосы ударил крюком справа и добавил ногой в живот. Девушка отлетела на несколько метров, лицо заливала кровь, тело тряслось. Наверное, в агонии. Я застегнул рубашку, накинул пиджак и приблизился к телу. Ни жалости, ни сожаления, только отвращение к красному месиву на лице. И это любил? Этой суке мысленно клялся в вечной любви и верности? Хотелось пинать тело, терзать его, рвать на части. Но вместо этого я схватил девушку за ногу и оттащил в канаву, что образовалась сточными водами и послужила хорошим укрытием. А сверху сделал то, ради чего пошел в лес, облегчился на коченеющий труп. И плюнул сверху, словно поставив точку на мерзкой истории любви к шалаве. Не заслужила она в свою сторону трепетных чувств. И это убийство в пьяном угаре казалось актом восстановления справедливости, так должно было быть. Не могут ходить по одной земле хороший человек с правильными моральными принципами и шалава, что добилась только удовлетворения чужой похоти.
Я вернулся к веселящимся одноклассникам и прочему народу, что отмечали конец наших учебных мучений. Всё было спокойно; у костра в окружении нескольких человек спал биолог, где то на берегу раздавались счастливые пьяные крики, взрослые пили и разговаривали возле столов, кто то собирался домой и искал свою выпускную ленту. Ничего из ряда вон выходящего, как будто и нет в двухстах метрах отсюда свежеприготовленного трупа. Я старательно оглядел одежду, но ни одного красного пятнышка не выдали во мне убийцу, только пиджак немного извалялся в земле, и краснели костяшки на кулаках.
Пора было убираться отсюда и трезветь, чтобы рационально решить возникшую проблему.
2
Обособленность жизни, недостаток друзей и постоянные тренировки держали тело в тонусе, и утреннее пробуждение нельзя было назвать похмельным. Просто навалилась лень. Хотелось лежать до самого вечера и наслаждаться покоем под мерное гудение единственного работающего в деревне телеканала. Мать с пяти утра на ферме, отец с девяти налаживает древние советские трактора для предстоящей работы в поле, а часы показывали без пяти два, самое время для послеобеденного сна, если такой, конечно, был бы приемлемым в деревне. Вчерашние события не вызывали ужаса, просто было маленько не по себе. Садиться в тюрьму за убийство шлюхи – совершенно не радужная перспектива. Надо было спрятать труп, точнее закопать его. Да так, чтобы никто не нашел. Но идти посреди дня с лопатой в сторону леса даже в деревне выглядело бы несколько подозрительно. А если его уже обнаружили?
Выпив холодного молока, я натянул шорты, впрыгнул в тапки и, пощелкивая семечки, внешне беспечно отправился к месту пьяного убийства. Но сердце бешено колотилось, а в голове билась мысль с надеждой, что все произошедшее плод воспаленного алкоголем воображения. Наверное, не зря говорят, что преступника тянет на место преступления, ведь надо еще замести следы или убедиться в полученном результате. Но чем ближе приближался к месту выпускной пьянки, тем сильнее хотелось вернуться домой и лечь на кровать перед телевизором.
Танька лежала в той же канаве, где оказалась вчера. И искривленное положение тела не изменилось, было очень заметно, что её сюда притащили. Точнее, притащил. Никто иной как я сам. Я. Убил и притащил. Убил.
Ну и хрен с ним. Вернусь ночью с лопатой и закопаю тело.
Казалось, что нет ничего проще выкопать яму метра на полтора в глубину, скинуть туда труп, и закопать, постоянно притопывая землю, чтобы она в итоге не провалилась. Было не по себе, но угрызения совести не мучили, только страх крутил желудок и не давал покою самообладанию. Каким же надо быть злым и жестоким, чтобы с нескольких ударов убить девушку… Но так случилось, наверное, виной тому алкоголь, от которого за годы физических тренировок отвык организм. Снесло башню, отказали тормоза и… И вот он труп. С обезображенным, в сгустках засохшей крови лицом. То лицо, которое хотелось нежно гладить и целовать. Та ****ская физиономия, на которую слетались любители быстрого секса. По оголенному плечику полз паук, по ноге муравей. Наверное, они раздумывали о том, как делить такой большой кусок проспиртованного и протраханного мяса.
Страх улегся, вернулась ненависть. Ведь мог же вырвать Таньку из ****ского мира, подчинить себе, жениться и растить детей. Но вместо этого распускал слюни, пытался показать хорошего пай-мальчика, готового сдувать все пылинки и каждую просьбу выполнять как важнейшую миссию. Мог, но не стал. А усиленные тренировки всего лишь зацементировали мышцы, но никак не характер.
Настойчиво хотелось уйти, но я держался и смотрел на труп, пока не понял, что пора что то делать. Ведь Таньку могут пойти искать и искать именно тут, недалеко от места выпускной пьянки. Сунув руку в карман сгрёб остатки семечек и пошел домой. Надо было очень срочно возвращаться с лопатой. Как можно быстрее закопать тело и ловить деревенские слухи, что могли сделать меня подозреваемым в пропаже девушки.
3
Магия города, очарование открывшихся перспектив, толпы людей и тысячи иностранных машин. Почти каждая девчонка из нашего класса мечтала оказаться в городе, получить хорошее образование и рвануть в Москву, скинув деревенскую простоту облачиться в столичную мажорную негу. Об удачном замужестве никто не грезил, наверное, потому что в деревне с нормальными, работящими парнями была настоящая беда.
Большая часть выпускников рванула в город, многие поступили в институты, одна из одноклассниц решила получить высшее образование в госуниверситете, а я… А я оказался в начале сентября на городском вокзале с одной целью – найти работу и отмазаться от армии. Отменное здоровье и физическая выносливость обрекала на службу в каких-нибудь элитных военных частях, но жить по уставу и слушаться старших – ну уж нет, это не для меня. Бегать по больницам, чтобы выбить липовые справки - нет ничего позорнее. Купить отсрочку от армии - нет денег. Потому и решил я просто потеряться, тем более что отец это решение поддержал. Что-то не самое хорошее случилось в его годы службы, он не говорил. Лишь по ночам пугал дом истошными криками.
Идти было некуда, пара тысяч в кармане было плохим подспорьем для начала успешной жизни в городе. Только в голове пульсировала мысль, что больше никто не заставит прогнуться под себя, никаких привязанностей и тем более слепых влюбленностей. Только реальная жизнь в свое благо, ведь надо брать от жизни все, так, кажется, гласила какая то реклама. С тяжелыми мыслями я стоял на крыльце вокзала, смотрел на забитую людскими потоками привокзальную площадь и прозевал момент, когда взрослый мужик гоповатой внешности махнув перед глазами красными корочками, попросил документы.
- Что делаем в городе? Учиться приехал? – вчитываясь в страницу с пропиской, спросил мужик.
- А почему вы в гражданке? – вырвалось у меня.
- Агент под прикрытием. – Хохотнул мент и, вернув паспорт, добавил. – Едь по своим делам, нечего тут отсвечивать.
Ничего не оставалось делать, как уйти с привокзальной площади, но внимание привлекла яркая вывеска какого то кафе. Остро захотелось выпить холодного, свежего пива. Не бутылочного, а именно того пива, которое на розлив, и, судя по рекламе, божественно вкусное. Никогда не доводилось пробовать сиё чудо, а тут такая возможность... Да и вообще, в последнее время начались проблемы с алкоголем. При любом воспоминании о совершенном убийстве становилось тошно от самого себя, хотелось напиться и забыться. С особым отвращением помнил, но старался забыть, как закапывал труп. Мерзкое и противное это занятие, которое в течение нескольких дней заливалось отвратным деревенским пойлом. В начале июля в пьяном состоянии оказался на деревенской дискотеке и в кровь избил какого то залетного малолетку. Даже не помню за что… Его друзей добили другие пацаны нашей деревни. Незамедлительно прибыло подкрепление. Намечалась конкретная свара, толпа наших пацанов собралась на пустыре за кладбищем. Пьяный боевой дух хлестал через край, но все бахвальство в доли секунд сбила вереница машин и солидная толпа ребят с железяками в руках. Пришлось спасаться бегством, а затем пару дней отсиживаться в лесу, пока озверелые мстители пробивали адреса всех наших лихих пацанов. Весь июль прошел словно на пороховой бочке. Искали зачинщиков драки менты, наезжали карательные бригады. Много кого из наших замесили в мясо, одному из особо борзых, Даниле Дровосеку прописали несколько месяцев в больнице, а его девушку изнасиловали по очереди и толпой, отрезали волосы и отправили мерзнуть в подвал. Много дел натворили мстители, но до меня так и не добрались, спасибо понятливым родителям и гаражу с секретным спальным чердаком. Беспредел, так сказать, прошел мимо. Деревенский участковый как обычно бездействовал, районные менты наезжали все реже и реже, а после истории с Дровосеком и его невестой каратели совсем пропали. Видимо, поняли, что перестарались. Конкретно так перестарались, на несколько суровых статей уголовного кодекса.
Пиво в кафешке оказалось невообразимо вкусным. Все то пойло из больших баллонов было жалким подобием того, что сейчас пенилось у меня в стакане. Разглядывая людей в кафе и привокзальную площадь в окне, снова задумался о жизни, точнее о том, что было и что дальше делать.
Август пролетел в каком то пьяном забытьи, но в последнюю неделю перед осенью отец провентилировал мозги, объяснил, что в деревне делать нечего и надо хоть как то пробиваться в хорошую жизнь. По его понятиям такую жизнь можно было найти только в городе. Да и к тому же на горизонте маячил осенний призыв, а армия уже давно не входила в список интересных и, что самое главное, перспективных занятий. Отец считал, что в город нужно приехать ни с чем, только тогда будет мотивация на активный поиск работы, жилья. Прямо как он более двадцати лет назад. Только его кривая послеармейская тропка вывела в бандитскую группировку, криминальную войну и последующий побег в деревню. На что он надеялся в отношении меня непонятно, но так или иначе, я оказался в городе. Без знакомых, кроме поступивших одноклассников, без связей и целей на жизнь. Но зато ополовиненный стакан вкусного пива радостно переливался на пока еще теплом осеннем солнце.
Мысль наслаивалась на мысль, пиво постепенно исчезало, а на тело наползала приятная истома. Хотелось взять ещё бокальчик и, откинувшись в кресле, смотреть на городской вокзал, сканировать поведение людей, помечтать о чем то хорошем.
- Вкусное пиво, да? – на свободный стул подсел странный тип. Неприятное лицо, старый, побитый временем спортивный костюм, косые шрамы на шее, татуированные руки. Уголовник чистой воды, тот самый, который не авторитетный, но разговорчивый, наглый и стремительный на расправу. Хорошее настроение как рукой сняло, захотелось скорее свалить отсюда и как можно скорее забыть эту мерзкую рожу. Но рожа скалила зубы в улыбке и своим благодушием пыталась добиться моего расположения.
- Да.
- А я смотрю, парень нормальный сидит, пиво потягивает, ну, думаю, подойду, глядишь и старого бродягу угостит.
Старого?! Он тянул на 35 лет, хотя природа и невольные тюремные ветра добились своего и состарили зэка лет эдак на пятнадцать. Да и глаза выдавали в нем ловца за наживой, живые, задорные, но с долей превосходства. Конечно, такого рода карикатурными преступниками только детей пугать.
- Денег нет.
- Все так говорят, а на самом то деле.... – Лицо растянулось в мерзопакостное подобие улыбки. Обнажились коричневые зубы, далеко не в полном комплекте. - Учиться приехал, родители по любому подогрели финансами, да?
- Работать я приехал.
Уголовник перестал улыбаться, но подлыми глазками-буравчиками пытался пробить брешь в моей психологической обороне. По идее я уже должен быть сгонять за пивом и вложить в его руку сдачу от тысячной купюры, а также всю оставшуюся наличность в качестве штрафа за двухминутное ожидание. Но, к его зэковскому сожалению, увы. Деревенские дурачки только в сказках бывают глупыми и слабыми, а в жизни… Да, в принципе, и в жизни таких хватает.
- Работать? Это правильно. Не работая денег не поднять, а они ой как нужны. Правда?
Интересно, а этот тип хоть один час в своей жизни отработал? Хотя бы даже в зоне, на промке. А лес валить в сибирской тайге приходилось? Или он настолько крут, что забивал на работу и пил чифирь целыми днями? Коричневые зубы эту мысль только подтверждали, но вот болтливость и лисья морда выдавали в нем не самого авторитетного сидельца. Наверное, в его понимании, работа – это разговорами и устрашающим внешним видом разводить молодежь на деньги. Ну, или просто воровать, по старинке, как говорится.
- Да.
Здравый смысл подсказывал такой вариант – резко встать, подхватить сумку и стремительно уйти, оставив уголовника в одиночестве за столом. Если он попытается догнать, то просто убежать. Но трусость удел слабаков, а таковым я себя уж точно не считал.
- Ты прямо как неживой, как робот. Или тебе не нравится со мной разговаривать?
- Девушки должны нравиться, а не разговоры. – Меня явно пытались развести на словах, чтобы затем навесить косяк и предложить откупиться деньгами от расправы за неправильные слова. Здравый смысл уже бился в истерике пытаясь убедить в правильности неожиданного побега.
- Верно говоришь, - одними губами улыбнулся зэк. – А у тебя девушка есть?
- Нет.
- А парень?
- Вы этого не говорили, а я этого не слышал. – Наконец-то мне хватило духу и ненависти заглянуть ему в глаза. А там ледышки, ни злости, ни каких-либо других эмоций.
- А ты рассудительный, не трус и не наглый. Работать то хочешь?
- Сам найду.
- Горбатиться за две-три сотни рваных в сутки? Ага, лохи так работают. И работяги, которые по жизни в дерьме. Я могу тебя людям порекомендовать, те уже давно в городе, они найдут подходящую работу.
- Нет, спасибо, не надо.
- Ты спасибо больше не говори, в нашем мире это не принято. Так говорят петухи после траха. И спрашивай поменьше.
Буря прогремела мимо, видимо, увидел зэк кремень в моей душе и решил не испытывать нервы и кулаки на прочность. Или у самого духу не хватило.
- Учту. Но работу найду сам. В крайнем случае найду вас тут.
С чувством собственного достоинства я одним глотком допил пиво, встал и ушел. А у самого душа в пятках, и боевая реакция в ожидании плохого слова или удара. Но ничего не случилось, шум вокзала и отвратная рожа уголовника остались далеко позади. А впереди, хм, впереди оставалась неизвестность…
4.
- Нет, молодой человек, вы нам не подходите.
Этот слащавый тип явно напрашивался на порцию несладких трендюлей. За гомосексуальный внешний вид, придурковатые манеры и розовые кеды. Этакий пидомэн на страже подбора качественных промоутеров. Чем больше я находился в городе, тем больше набирался новых, ранее неведомых слов. Вай-фай в закусочных, оптоволокно в офисах, хипстеры в дурацких очках, да промоутеры – юнцы с горящими глазами, кипой листовок и языком без костей. Наша деревня оказалась настолько заброшенной и позабытой, что мобильная связь туда просочилась чисто случайно, но так никому и не стала нужна. Дивное слово «интернет» слышалось только с экрана телевизора, а сам ящик транслировал политизированный и неинтересный центральный канал. Такое понятие как «неформалы» тоже было неведомо среднестатистической деревенщине. Оказалось, что парням носить очень длинные волосы не знак пидоболизма, а показатель специфического музыкального вкуса. Чудеса.
Первые три дня мне приходилось с газетой городских объявлений носиться по адресам работодателей. Но закон подлости жестко пошутил и не уставал измываться. Адреса фирм указывались только в том случае, если предприятие было раскручено и требовались качественные, опытные работники. Львиная доля напечатанных в газете предложений располагала только номером телефона. Мобильника то у меня и не было. Точно так же как и умения хоть в какой-нибудь производственной сфере. А для сферы услуг не хватало располагающей внешности и вежливости в голосе. С вежливостью вообще были проблемы, ни с кем даже заговорить не получалось. Молодежь тактично сруливала, люди постарше настороженно, но старательно не замечали.
Порывы злости срывали все допустимые пределы вежливости. Кулаки чесались с неимоверной силой. На остатках благоразумия я догадался спросить:
- А в какой сфере вы посоветовали бы мне поработать?
Опираясь локтем о стол, парень манерно приложил ладонь к щеке. Потом потер висок, почесал щеку и, наконец, выдавил из себя, сдерживая смех:
- Нууу, грузчик. Или стриптиз для геев. Там брутальных молодых парней обожают просто.
Это уже было чересчур. Даже принимая слова за шутку, необходимо было прописать несколько болезненных ударов этому самодовольному баловню. Для профилактики несвоевременного речевого поноса. Резко подскочив, я перегнулся через стол и схватил пидомэна за челку. Вытягивая волосы вверх добился того, чтобы парень приподнялся и потерял равновесие. Вот только тогда второй рукой ударил его в солнечное сплетение. Мои сильные руки и его крепкая челка не позволили скрючившемуся телу упасть. Второй удар пришелся в то же самое место, и, разжав ладонь, я с интересом наблюдал, как болтун грохнулся на пол, куда-то под стол. Пора было уходить. Несдержанность могла быть серьезно наказана, все таки хватка городских ментов не сравнится с ленью и трусостью нашего деревенского участкового.
5.
- У нас своих носильщиков хватает. Так что, парень, не светит тебе пока поработать. Но ты на рынок сходи, там, наверное, рабочая сила требуется.
Этот парень в синей робе вокзального носильщика чем-то походил на меня. Не сильно высокий, но статный, широкоплечий. И только лицо выдавало в нем городского работягу. Скорее всего, он был с окраины, в детстве жил небогато, начал рано работать и вовремя попал в состав вокзальных носильщиков. Труд нелегкий, но, как оказалось, неплохо оплачиваемый. Деньги, да и вообще перспектива работать, опять проходила мимо. В это трудно было поверить, но многотысячному городу не требовалась моя сила и выносливость, желание работать и добросовестность. А мои сбережения таяли как снег в микроволновке. Хотелось есть, удобно ночевать в недорогой гостинице и требовалось ездить по большому городу, нередко ошибаясь в маршрутах.
И на городском рынке мне приходилось бывать. Это такой муравейник, где приезжих нерусских торговцев и просто рабочих во много раз больше, чем людей нормальной, нашей национальности. Там хватало своей рабсилы, которая была рада переночевать в переполненном контейнере, съесть мяукающий беляш и получить за ежедневный труд символическую зарплату.
Ну что ж. Возвращаться в деревню я не собирался. Буду искать способы выживания дальше.
6.
В кармане оставалась последняя сотня. Я сидел в зале ожидания вокзала и тупо смотрел в расписание поездов дальнего следования. Как никогда хотелось сесть в какой-нибудь поезд и укатить далеко-далеко, туда где у людей нет синдрома модного дебилизма, гомосексуализма и рассудительного, осторожного цинизма. Где то должен был быть такой город, где работа сама находит человека, а общественность настроена на дружественность и взаимопомощь. Где то в другой галактике, скорее всего.
- Привет. Ты, наверное, электричку ждешь?
На соседнее кресло села ярко накрашенная мадам в потрепанных джинсах и затасканной кофточке. Навеяло отвратным запахом апельсинового алкогольного коктейля.
- Да. Жду, - никакого желания разговаривать не было, мне нужна была тишина и свежие идеи о работе.
- Развлечься не желаешь? Тут укромное местечко есть неподалеку.
- И что ты можешь предложить? – вяло спросил я. Никаких положительно-возбудительных ассоциаций эта женщина не вызывала, а становиться извращенцем не хотелось. Хотя бы потому, что женщина имела затасканно-проституточную внешность. Даже если и встанет, то рвотный рефлекс выдаст пренебрежение и отвращение. И откуда только такие мысли?
- Ну, это в зависимости от того, сколько сможешь заплатить…. – Она облизнула губы и положила свою руку мне на колено. Я отодвинулся, скинув руку, и закрыл глаза, а мозг словно издеваясь, раз за разом повторял путешествие её язычка по накрашенным губам.
- Шла бы ты отсюда! – открыв глаза, я недовольно и озлобленно посмотрел на проститутку. Она даже не удивилась, видимо, не впервой отправляют.
- Ты, наверное, девственник. И девочек то ни разу голыми не видел… - презрительно усмехнулась женщина. – Вот и стесняешься как маленький мальчик. А ты и есть мальчик. Мальчик-колокольчик.
Это уже переходило все пределы. Сносить оскорбления я не намеревался, но наказать вокзальную шалаву требовалось во что бы то ни стало. Удар в переносицу и два обалденных синяка дадут её затасканной, ну вы сами понимаете о чем я, отпуск на пару неделек. Но бить женщину неприлично, по крайней мере, на виду у других людей.
- Девственник, говоришь? Ошибаешься. И где твоё укромное местечко? Ну, чтобы по-быстрому…
- Вот так сразу и надо! – оживилась проститутка. – А то постоянно приходится ваше внимание распалять.
- Пошли уже. А то невтерпеж, – ударить хотелось прямо здесь и прямо сейчас, пока пыл обиды не сошел на нет. Но надо было продержаться, хотя бы до первого глухого переулка.
Идти пришлось недолго. Женщина, манерно виляя костлявыми бедрами, пересекла привокзальную площадь, обогнула кафешку, где когда то мне довелось испить вкуснейшего пива, и завернула в проход между какими то складскими помещениями.
- Ещё недолго, милый. – Проворковала она, чем вызвала новый приступ удесятеренного гнева. Милым меня называла Танька, первая, да и последняя сильная любовь, перед тем как скопытиться и отправиться к проституткам в ад.
- Постой! – резко окликнул я шалаву.
Она удивленно обернулась, а я, уже размахнувшись, проверил на прочность её череп. Она как подкошенная рухнула на землю, ударилась головой об асфальт и истерично заревела, зажимая рукой ушибленное ухо. А вторую руку выставила перед собой, словно пытаясь защититься от нового удара. Удержаться я уже не смог и с силой пнул её руку. А затем припечатал кроссовком её голову к земле и, нажимая, спросил:
- Ты до сих пор считаешь меня милым, сука?
Но она затравленно молчала, закрыв глаза. Или притворилась, что без сознания. Это было разумным ходом с её стороны, лежать словно мертвая. Я мгновенно усмирил свой гнев и вернулся на вокзал. Хотя понимал, что эту тварь надо было или добить, или мне самому свалить в другое место. Но где переночевать я не знал, оставался только этот зал ожидания под хмурыми взглядами не выспавшихся железнодорожных охранников и простых ментов.
Сон все не хотел идти. Гнетущие мысли наваливались одну на другую, картинки из безумного прошлого вставали перед глазами, выстраиваясь с нынешними событиями в логичный ряд. Что то перевернулось во мне той выпускной ночью, почему то я стал агрессивным сверх меры. Усиленные тренировки дали мне силу, закалили характер, но ожесточили, изменили понимание жизни. Озлобленность постоянно вертелась в мозгу, не давая рационально решить сложную ситуацию. Ну вот зачем ударил парнишку менеджера? Он сам напыщенный, пидорастичный болван. Это его проблемы. А проститутку зачем? Она же зарабатывает деньги, быть может эта последняя возможность прокормить детей? А зачем ударил мальчонку на деревенской дискотеке? Он всего лишь хотел выделиться, козырнуть перед девчонками, чтобы хоть в танце подержаться за чью-нибудь задницу. А зачем убил Таньку? Она же легла со мной, хоть это и случилось по пьяни, но она была согласна на секс. Я сам облажался, так почему она теперь гниет в земле, а я калечу людей, здесь в городе?
Хотя в принципе, чего это я? Пофиг. Каждый за себя и против всех.
С этой мыслью и под привычный гул прибывающего поезда я, наконец-то, уснул, чтобы увидеть во сне заснеженное зимнее поле, деревья в белом покрывале, оленя, который неторопливо то приближался, то пропадал в снегопаде…
7.
- Ну ты, поц, и начудил. – Какой то пацан лет семнадцати смотрел на меня непоколебимо-уверенно, с уже осточертевшей городской долей превосходства. Все, с кем приходилось общаться, безошибочно во мне определяли приезжего. Словно это было татуировано на лбу. И каждый считал своим долгом указать на место деревенщины, где то между бомжом и дворником.
- Ты кто? – спросил я, хотя хотелось бить и убивать за то, что какой-то хрен с бугра разбудил и нервировал своим присутствием.
- Я то? Я Чиж. А ты что за залетный такой? – от него так и веяло гоповским пафосом. У нас в деревне каждый второй пытался строить из себя крутого, хотя реальной силы и авторитета, конечно же, не имел.
- Залетают, если без гандона, - вырвалось вдруг у меня. – А ты птица, я смотрю, невысокого полёта.
И вот кто тянул за язык? Хотелось же найти в этом городе друзей, построить карьеру, найти девушку и… Просто спокойно пожить счастливой жизнью. Но вместо этого постоянно всем огрызаюсь да наношу увечья.
- Высокий-невысокий, но полёт. А ты в дерьме и по самые уши.
Оно и понятно, этот паренек из вокзальной криминальной шушеры. Ни для кого не секрет, что за определенными местами «следят» авторитетные личности, которые сгребают навар от работы бомжей, проституток, карманников и прочих страждущих до людских денег мошенников. Этот тип, что передо мной в силу возраста мог быть шестеркой, отрабатывать деньги и по возможности телефоны. Зэк, который не дал спокойно допить пиво, вероятно, карточный катала или обыкновенный разводила. Про проститутку все понятно. И менты, которые закрывали глаза на очевидную криминальность вокзальных воротил. Все это – единая система, которая заточена под выкачивание денег с народа отдельно взятого вокзала. И таких точек по городу как минимум несколько. Автовокзал, центральный рынок, парк развлечений, сквер… Везде своя специфика работы. Но суть, точнее цель, одна. Деньги.
Я не сразу заметил, что недалеко от меня сидят ещё двое. Не амбалы, но крепкие парни, в кожанках и кепочках на лысые головы. Рожы хмурые, злые. Оно и понятно – по всем правилам и человеческим нормам в пять утра спать надо, а не заниматься всякой мудистикой.
- А твоё какое дело? – скидывая остатки дрёмы я настраивался на боевой лад, боковым зрением прикидывался к пареньку и его группе поддержки, рассчитывал как бить и куда затем бежать. По любому эти люди-гопари пришли по мою душу, чтобы спросить за проститутку по всей строгости своего криминального братства. А вот хрен им. Сейчас сами ответят за то, что разбудили в столь ранний час. И прервали сон с оленями…. Хотя в реальности оленей, конечно, хватает с избытком.
- Моё? Да никакое по сути. С тобой очень авторитетный человек хочет поговорить. Нехорошо ведь женщин бить, да? Косяк это, – во взгляде самодовольного мальца отчетливо читались превосходство и презрение. Ну да, конечно, он косяков не творил, ему перед каким-то авторитетом отвечать не надо, а только выслуживаться и шестерить, чтобы расти по своей карьерно-криминальной лестнице. Ничего плохого, аж тошнит.
- За проститутку подписываться разве не косяк, малой? – с нажимом во взгляде я подался из кресла вперед, но остался сидеть, поставив ноги в такое положение, чтобы в случае чего резво вскочить.
- Неа, не косяк. Это наша проститутка и мы с неё имеем.
- Её сначала иметь научись. А потом понты колоти, малец. – Мой железобетонный взгляд никак не мог пробить брешь в уверенности шестерки. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел куда то за меня, как будто искал там поддержку. И ведь нашел, мерзавец.
Кто-то сзади накинул на шею веревку и резко затянул. Дышать стало неимоверно сложно. И стоило мне начать брыкаться, как веревка затягивалась сильнее. В конце концов, я откинулся на спинку кресла и затих, экономя и наслаждаясь остатками воздуха. Петлю тут же ослабили и над ухом прозвучал мерзкий голос.
- У меня волына, пацан, так что не суети.
Повинуясь указам и тычкам сзади, я пошел вслед за шестеркой-пацанчиком. Веревка давила на горло, по бокам шли те самые мужики в кожанках, словно оберегая от излишнего внимания, сзади непонятно кто чем-то твердым упирался в спину. Людей в зале ожидания было очень мало, да и те старательно делали вид, что все нормально, как будто мы покурить вышли. А ментами совсем не пахло, они, наверное, где то отсыпались. Служба то идет…
Путь следовал через пустынную привокзальную площадь, мимо кафешки и складских помещений, где последний раз пришлось избить человека… Теперь, вероятно, будут бить меня. И никакой возможности вырваться и убежать. Или выстрел в спину, или подножка, или удавка на шее смертельно туго затянется. Идти пришлось недолго, незнакомыми дворами, через частный сектор, мы дошли до какого то деревянного домика. Страх сковал горло, ноги подкашивались, а в голове пульсировала мысль: «Неужели убьют?» Повязку на глаза мне не одевали, дорогу запомнить проще простого, а значит… А значит не возвращаться мне по этой дороге, не испить вкусного пива и не переночевать в зале ожидания вокзала.
В тесном дворике перед домом было захламлено, поломанные доски кучковались вместе с опустошенными бутылками. Сам дом производил жалкое впечатление. Покосившиеся окна, облупленная краска, разломанное крыльцо. Собаки не наблюдалось, как и хозяев этого участка. Малец открыл двери в дом и посторонился пропуская вперед меня и мужика, что сопел сзади. В доме тоже никого не было.
- Сейчас в подвале посидишь. Скоро за тобой придут, – прогундел один из группы сопровождения. Он же поднял крышку подвала, снял с меня петлю и подтолкнул к дырке в полу. В спину снова ткнулось что то холодное. Ничего не оставалось делать, как спуститься в подвал. Хотя вариант вступить в драку, как мне тогда казалось, был намного перспективнее.
8.
Из подвала меня вытащили с пыльным мешком на голове. Хоть какой-то намек на продолжение жизни. Не хотят присутствующие светить свои лица. Посадили на стул, в спину опять ткнулась железяка, будь то алюминиевая трубка, или, более вероятно, пистолет.
- Ты, пацан, косяк серьезный упорол, - послышался скрипучий, чуть ли не старческий голос. Его обладатель очень любил курить, говорить и, вероятно, пить чифирь. – Разбирать по понятиям не вижу смысла, приговор исполнят без меня.
- Ну, а как же воровская постанова? – лениво растягивая слова, проговорил кто то сбоку.
- Ты в каком веке живешь? С каких буев мне, авторитетному человеку, решать судьбу какого то малолетнего пацана? Вы сами тут разобраться не можете? Может мне сменить людей здесь? Со свежими мозгами народ тут не помешает. Делай своё дело, решай сам свои глупые проблемы. А не зови меня по всякой ерунде. Деньги – дело полезное, но моё время таких мелких проблем не стоит. Уяснил?
А в ответ молчание. Видимо, собеседник кивнул, или просто промолчал, сглотнув обиду. Послышался скрип половиц и шаги мимо меня. Несколько человек уходили, но те, кто остались, казалось, источали ядерные лучи ненависти. Страх вернулся, и надежда на спасение померкла. Ожидая петлю на шею я зажмурился и… И получил чем то тяжелым по затылку. Дальше воспоминания обрывались каждый раз, когда разум безуспешно пытался вернуться в раскалывающуюся от боли голову.
9.
Новое пробуждение стало самым мучительным в моей недолгой и скучной жизни. Балансируя на грани сознания и обморока, я устроился как можно удобнее на кулях с полупрогнившей прошлогодней картошкой. Тело трясло от холода, голова болела после удара, безнадежность крепко овладела мыслями… Хорошо, что хоть мешок сняли, дышать стало легче. А сверху орала музыка, слышались пьяные выкрики и смех. Кто-то неумело танцевал, заставляя пол противно скрипеть и содрогаться. Под эту какофонию звуков кое-как удалось уснуть, чтобы проснуться от резкого окрика. Чья-то рука ухватила меня за одежду и грубо поволокла наверх. Пришлось подчиниться, чтобы не отхватить новых ударов на свою больную голову.
А наверху творилось нечто… Трое мужиков криминальной внешности сидели за столом и пафосно играли в карты, какие то расфуфыренные непонятного возраста девицы танцевали и смеялись по-лошадиному задорно. В воздухе противно пахло анашой, носками и потом. Стоило мне появиться из подвала, как стих смех, а жулики забыли про карты. Куча взглядов замерла на мне в ожидании шоу. Но я молчал, и смотрел в потолок, даже когда сзади пнули в спину и заставили встать на колени. Не хотелось встречаться взглядом ни с кем из этих упырей. Из-за стола поднялся особо страшный тип из всей этой криминальной компании. Изрытая какой то болезнью кожа, странный цвет лица и ужасные остатки зубов, это все что удалось увидеть перед тем, как я опустил глаза в пол. Закатывая рукава водолазки, нетвердой походкой зэк подошел ко мне и прохрипел на ухо негромко, но так, чтобы все слышали:
- Ну вот, лох, ты и тут. Всем глубоко поровну за что и почему, но правилку поставить – это без вопросов.
Все молчали и ждали продолжения, даже музыку догадалась выключить одна из разукрашенных лахудр.
- Ну, а так как всем пофиг, то…
Дальше слушать не имело смысла, надо было вырываться из этого плена, на кону жизнь. Но сделать этого не дали, из-за стола поднялась вся криминальная братия и, связав руки за спиной, веревкой положили животом на стол. На карты, вилки и тарелки. Я брыкался как мог, но получалось очень плохо. Держали очень крепко и уверенно, за попытки вырваться били кулаком в голову. В конце концов, я ослаб и уткнулся в стол, проклиная свою неосторожность. Голова гудела, от боли слезились глаза, казалось, что хуже и позорнее быть уже не может. Но…
- Я об этого говнюка мараться не буду.
- Да и на кой он нам вообще?
- Касьян сказал, надо сделать.
- Ну, бутылкой попробуй. Суть не изменится.
- Верно, братуха, - просипел один из быдлоганов, и уже громче, видимо всей толпе. - Скинь ему портки, девственности лишать будем.
Чьи-то руки начали стягивать с меня штаны, и, пользуясь моментом, я пытался хоть кого-нибудь пнуть, вырваться из тисков. Но ничего не получалось. Мерзко ругающиеся уроды крепко держали, не давая даже шанса на спасение. В задний проход что то ткнулось, и под радостные возгласы, продирая кожу, двинулось вглубь. Мой новый обморок должен был быть спасением, но чудовищная боль не отправила в забытье, а выворачивала наизнанку, хотелось зубами рвать стол и вгрызаться в глотку всем, кто заставлял мучиться. Спасительный обморок пришел, когда чья-то умная голова додумалась пинать ногами по бутылке…
Сознание колыхалось в непонятном мареве, боль то отступала, то наваливалась с новой силой, шум веселящейся толпы доносился откуда то издалека, хотя все эти ужасные люди нависали надо мной. Теперь я лежал на полу, а ноги крепко были стянуты ремнем. Зэки и лохудры о чем то спорили, орали, плевались, матерились и… Чиркнула спичка и по волосам на ноге проскочило пламя. Раздался дружный смех, кто то демонстративно закрыл нос.
- Да тут больше нигде не поджечь, в крови все.
- Яйца жги, ячницу, мля, готовь.
С садистским удовольствием мне выжигали волосы в паху. Все силы были потрачены на сопротивление, но уголовники справлялись со мной с такой легкостью, как будто я был не спортивного телосложения, а тощий дистрофичный малолетка. К тому же связанный и беспомощный. Боль выворачивала наизнанку, хотелось рвать зубами глотки мучителей, но кроме как мычать и безуспешно пытаться выплюнуть невкусный носок ничего не получалось. Один из ублюдков ржавыми садовыми ножницами отрезал кончик уха, а потом, глумясь, тушил сигарету о кровоточащую рану.
Шумела музыка, упыри накуривались и продолжали развлекаться. Страшнее всего оказались женские извращения. С садистской упертостью выщипывали ресницы и сжигали брови, пихали иголки под ногти и точечными ожогами вырисовывали сердечко на животе, прямо вокруг пупка. Я постоянно проваливался в спасительный обморок, но ужасная реальность с новыми болезненными испытаниями возвращала на залитый моей кровью пол. Прямо в руки фашистов, чьи укуренные мозги не знали про жалость и человечность.
Со временем криминальная компания придумала новую забаву. С высоты человеческого роста отпускали в полет вилку, причем центром приземления назначили пупок и центр груди, так называемое солнышко. Места, где уже были выжжены сигаретами сердечки. Под радостное улюлюканье, вилки болезненно утыкались в тело, хотя после того, что было, казалось, больнее быть не может. Пошли в ход ножи. На мое счастье, хотя страдая, я этого и не понимал, они оказались тупыми и не могли воткнуться.
Затем кто-то пытался вырвать мне ногти старинными плоскогубцами, но быстро бросил эту затею, не справившись с моими сжатыми в кулак пальцами. Женщины тыкали в живот каблуками, мужики просто били. Со временем вся боль притупилась, чувство реальности куда то пропало… Я просто лежал, вяло реагируя на удары и даже не нуждался в том, чтобы меня держали.
По комнате витали облака конопляного дыма, водка мешалась с дурной наркотой и в результате безбашенная жестокость выплескивалась на меня. Беспомощное, почти не сопротивляющееся тело. И почему то ещё живое, хотя по всем законам физиологии уже пора было скончаться от боли.
Раз за разом я проваливался в обморок, но ужасная действительность заставляла возвращаться в сознание и переживать ужасную боль раз за разом. Ужратые до состояния полной невменяемости зэки сожгли брови, часть волос на голове, нацарапали на спине какие-то символы и голым бросили обратно в подвал, где в тишине и вони от сгнившей картошки я надеялся наконец-то умереть. Нужно было срочно сбежать от озверевшей действительности, и смерть казалась идеальным избавлением от боли.
Очередной обморок.
(продожение следует)