Отец Джон
Зима в Шотландии – это не сугробы снега и не замерзшее море. Зима в Шотландии – это опустевшие пастбища, на которых не пасутся овцы, пожухлая, но все еще зеленеющая трава на газонах, обнаженные деревья, бурное море, постоянный проливной дождь, и – ветер, ветер, ветер. Он непрестанно гонит воду в море и тучи на небе, и порой тучи разрываются и являются радуги.
Именно так – радуги. Не одна, не две – а много, в разных местах, огромные, красочные – удивительный контраст с «вечным ноябрем» бесснежной шотландской дождливой зимы.
Ветер настолько силен, что поздним вечером приходится идти, придерживаясь за ограды домов, а машины не могут проехать по прибрежной трассе – от ветра море наступает на берег.
В тот день, когда мы решили поехать в Эдинбург, на литургию в греческую церковь св. Апостола Андрея Первозванного, погода была именно такой. Мы направились с западного побережья на побережье восточное, от Ирландского моря до Атлантического океана. Всего за два часа на машине можно пересечь узкий перешеек и попасть из Глазго, второй столицы Шотландии, в столицу первую, Эдинбург. Отчего-то вспоминались дети капитана Гранта, которые тоже начинали свое путешествие в поисках отца, отчаливая из этого знаменитого порта.
Но радуги, сияющие над зимней Каледонией – так поэтически зовется эта земля – заставляли забыть о капитане Гранте, и вспомнить о знаменитом святом Мунго или Кентигерне, кельтском святом Николае, который без устали заботился о своей пастве без малого полтора тысячелетия тому назад.
…Греческая церковь святого Андрея приютила все этнические группы эмигрантов, исповедывающих православие. Здесь не только греки – здесь много сербов, есть грузины, и, конечно, наши соотечественники. Есть эфиопы, бежавшие с родины, от огня гражданской войны, которым, ввиду вынужденных обстоятельств, Константинопольский патриархат разрешил посещать богослужения в своих приходах. Есть и копты. Греческие церкви в Великобритании в основном относятся к Константинополю – епархия, или диоцез, называется «Фиатирской».
И еще здесь есть британцы – шотландцы, ирландцы, англичане. Кто-то перешел в Православие, кто-то присматривается к этой традиции восточного христианства.
Из-за того, что место стоянки в центре Эдинбурга найти практически невозможно, нам пришлось припарковаться в часе ходьбы от греческой церкви, и, несмотря на то, что нам удалось вскочить в знаменитый двухэтажный автобус, плывущий по улицам старого города, как древний кельтский корабль, мы опоздали на утреню. Греки служат утреню перед Литургией, и пришли только к Великому славословию.
Великое славословие пелось на греческом и английском, а Трисвятое – на церковнославянском. Собственно, вся служба и была такой – многоязычной. Символ веры читали на языках всех присутствующих – даже на гэльском – кельтском шотландском, языке святого Мунго, на котором мало кто говорит сейчас.
Сегодня служил отец Джон – отец Иоанн. Он – давний знакомый нашей семьи, в прошлом англиканский священник. Отец Джон выглядит очень пожилым – как будто ему далеко за восемьдесят, но это не так. Ему около семидесяти. Он живет один в маленькой социальной квартирке на окраине Эдинбурга, порой, перед праздничной Литургией, ночует в особом помещении при храме.
Отец Джон из ирландско-английской семьи, и у него английское, а не шотландское произношение. Он рано выбрал для себя духовную карьеру, получил богословское образование в Оксфорде, и был рукоположен в англиканского священника, или, как правильнее говорить, «служителя». Словом «priest» называют католических и православных священников, протестанские же нося имя «minister». Англикан трудно назвать протестантами в полном смысле слова – в англиканских церквях есть часовни Святой Марии (то есть Богоматери), если же храм посвящен Богоматери (да-да, есть такие храмы!), то часовня будет посвящена Иоанну Крестителю. Богослужение, одежды, сам строй англиканской «высокой церкви» заставляет вспомнить скорее католиков, чем протестантов, знакомых нам, увы, в основном, по американским приезжим баптистам…
Англикане всегда ощущают эту свою «промежуточность» и неслучайно в теперь уже прошлом веке шли перспективные переговоры о воссоединении англикан с Русской православной церковью. Первым переводом дневника о.Иоанна Кронштадского «Моя жизнь во Христе» был перевод на английский язык, который пользовался большой популярностью, как духовное чтение. Даже революция в России не смогла окончательно угасить интерес англикан к христианскому востоку.
В такой атмосфере прожил свою жизнь отец Джон. Вернее, решение о том, что должен перейти в Православие, он принял давно. Но… у него была старушка-мать, которая очень любила его, и он ее очень любил. Она открыла для него, еще мальчика, лик Христов – и это было совершено в англиканской церкви. Мать отца Джона никогда не сменила бы конфессию, более того, огромным ударом для нее был бы уход сына-священника в другую церковь.
И отец Джон принял решение. Он решил не присоединяться к Православию, пока жива его мать. Годы шли. Он вышел на пенсию – англиканский священник получает пенсию от государства. Казалось, что его стремление в ту церковь, где «литургия совершается во всей полноте» - как он говорил – никогда не осуществится.
Мама отца Джона умерла на сотом году жизни, тихо уснув в один из ветреных зимних шотландских вечеров.
После этого отец Джон принял православие и стал иеромонахом. Он уже служил около года, посетил Афон, куда не раз ездил до этого, как встретил на улице Эдинбурга своего знакомого.
«Как? Ты ушел из англиканской церкви?» - удивился тот. Отец Джон долго рассказывал ему о своей радости обретенного Православия, о полноте литургии, о монашестве – «ведь у англикан тоже есть монашество и даже монастыри, так что ты непременно должен съездит со мной в один из монастырей, например, в Эссекс, Питер!»
Питер, тоже англиканский священник, кивал головой и вежливо улыбался, но очень быстро распрощался.
Через несколько недель отец Джон получил письмо от своего бывшего англиканского епископа, в котором сверх-коррректно объяснялось, что, так как он более не принадлежит к англиканской церкви, то пенсия ему более выплачиваться не будет.
Отец Джон получил квартиру от социальной службы и остался с нищенской социальной пенсией – всю жизнь он отдал служению Христу в англиканской церкви и не скопил себе средств.
«Знаете, сейчас так холодно – говорит он нам после службой за чашкой чая, - что я вас к себе не приглашаю переночевать. Я сплю с грелками, в шапке и в перчатках – подумайте только, в перчатках!»
Дело в том, что отопление в Британии – удовольствие дорогое, и на социальную пенсию его позволить себе нельзя. Прихожане же отца Джона – бедные эмигранты, да и не знают они о том, как он живет – только нам он рассказывает по старой дружбе. «Сколько здесь беженцев», - вздыхает отец Джон, - «и с детьми… как жаль их! Как-то они живут этой холодной зимой?»
Он снова наливает себе чашку чая без молока и сахара и говорит нам: «В нашей церкви хорошо, тепло. Надо бы донести это тепло до дома…»
А снаружи – ветер, дождь, и две огромные радуги над морем…
+++
Цинтия, мать миссионера.
«Она совсем старенькая, хочу тебя предупредить», - говорит мне моя старшая подруга, католичка, Мэри. – «Она порой даже заговаривается… Как на это больно смотреть! Если бы видела ее в молодости, когда она танцевала ирландские танцы – никто не мог с ней сравниться!»
Цинтия вежливо расспрашивает меня о России, о том, есть ли у нас миссионеры. Я отвечаю, что есть, и она радостно улыбается. Потом приходит ее муж, и они вместе идут на вечер при католическом приходе «Девы Марии – Путеводной звезды моря». Цинтия любит петь…
Прежде
нежели Я образовал тебя во чреве,
Я познал тебя,
и прежде нежели ты вышел из утробы,
Я освятил тебя (Иер.1, 5) (*)
____
(*)Гимн «Юный пророк» написан на стихи первой главы книги Иеремии, автор переложения и музыки – известный католический и общественный деятель Британии Дамиан Ланди (1944 - 1996)
_______
Это – переложенные в гимн слова Бога к юному пророку Иеремии. Иеремия по-английски звучит странно – «Джеремайа» - сразу не понять, о ком речь.
Она протягивает руку вперед и привстает – лицо ее молодеет, она светится счастьем. Казалось, она словно птица, которая хочет улететь, но земля удерживает ее.
«Вы из России?» - слышу я речь с испанским акцентом. Рядом со мной – смуглый человек, лет тридцати.
«Вы знали Алана?» - спрашивает он меня. Увы, нет. Его знал Роберт.
« Мы были с ним в миссии в Африке, потом в Мексике… а потом он снова был послан в Африку, и там заболел».
Алан, единственный сын Цинтии и ее мужа, стал католическим священником – по собственному выбору. Семья его не была религиозной, родители поначалу противились выбору сына. Еще большим ударом для них было его бесповоротное желание стать миссионером. Но потом отец смирился с судьбой, а мать – поняла, что для Алана это смысл и цель жизни.
Он служил недолго. Тяжелое инфекционное заболевание, которое настигло его в Африке, привело к серьезным поражениям печени и почек. Он вернулся домой – тридцатитрехлетний и совсем больной. Он не мог даже служить, ему не хватало сил держаться на ногах менее часа во время мессы.
Вскоре он умер – на руках у матери.
Цинтия отрывается от руки мужа и подходит ко мне:
«Роберт наверняка рассказывал тебе об Алане? Они знали друг друга…» - она берет меня за руку: «Послушай, дорогая моя – как нам не хватает Алана… как не хватает!»
Она плачет, я теряюсь, мексиканец отец Хуан, как младший сын обнимает ее и уводит.
Все друзья Алана из миссии приезжают погостить у его матери – она никогда не бывает одна. А портрет ее сына – молодого, едва рукоположенного – украшенный цветами – на западной стене католического храма, рядом с фигурами Христа и Богоматери, встретившихся на Крестном пути, Via Dolorosa…
+++
Джейн с книгой
Ей разрешают выходить из дома престарелых – но только в сопровождении сиделки. Полная двадцатилетняя девушка-шотландка, сиделка по имени Клэр машет мне рукой:
«Ольга! Как твои дела? А у нас новая гостья!» (жильцов в доме престарелых часто называют гостями).
Я подхожу к Клэр, рядом с которой – высокая, еще вовсе не старая англичанка. Она, несомненно, англичанка – сухопарая, с острым носом, как большая птица.
«Клэр!» - просит она – но просит с достоинством – «позволь мне пройти еще немного!»
«Нет, Джейн», - сурово отвечает Клэр, - «дальше нельзя».
«Хотя бы до ручья! До того ручья, который впадает в море!» - настаивает Джейн.
«Тебе нельзя!» - с Клэр не поспоришь. – «Вот, это Ольга. Она из России».
«О, из России?» - оживляется птица-Джейн и указывает на книгу – только теперь я замечаю, что она вышла гулять с книгой. – «Добрый день! Это моя книга», - говорит она по-русски, почти без акцента. - «Я читаю моя… нет, неправильно – я читаю мою книгу!»
«Она, что, правда, по-русски говорит?» - простовато удивляется Клэр. – «Мы с девчонками думали – это Альцгеймер у нее».
«Это ваш, русский священник», - говорит Джейн, указывая на книгу.
Я не верю своим глазам – это проповеди митрополита Антония Сурожского на английском языке.
«Я знала его», - коротко говорит Джейн. – «Ты не позволишь мне пройти к ручью, Клэр? Мне необходимо…»
Клэр объясняет мне, что Джейн вырастила осиротевшего племянника, поэтому не вышла замуж, потом переехала из Англии в Шотландию, вместе с семьей племянника – что встречается в Британии редко. «Она из леди», - говорит Клэр, но неясно, что она хочет этим сказать. Джейн высокообразованна, изучала русский, французский, немецкий языки, рисовала, пока могла, писала стихи…
Когда она заболела, то стала уходить из дома – на долгие прогулки. Ее искали с полицией. Наконец, утомленный поведением тети племянник решил отдать ее «погостить» в дом престарелых.
«Как ты думаешь, Клэр, Артур приедет в эти выходные?», спрашивает Джейн, когда мы идем назад, - «Артур – это мой племянник, Ольга. Он уже большой, совсем большой!» - радостно сообщает она.
Артур не появлялся с тех пор, как привез сюда тетю. «Он из тех, кто приезжает только, когда их родственники уходят на тот свет», - со знанием жизни говорит Клэр.
Мы поворачиваем к дому престарелых, и Клэр вместе со своей подопечной скрываются за дверью. Джейн выглядывает из-за двери и машет мне своей рукой-крылом:
«Приходи снова, Ольга, я буду ждать!»
Дверь захлопывается. Я поднимаю глаза и вижу адрес: Anthony Road, 12.
Дорога Антония.