Начало войны я не помню. Мне было тогда четыре года. Отец с 1937 года был военным, служил в Забайкалье. Помню дом, где мы жили в военном городке вблизи станции Дарасун Читинской области. Помню, как я после долгой болезни (лихорадка), выйдя на двор с мамой, думал: почему крыши домов покатые, а не плоские. Почему у человека два глаза, два уха и всего один нос?
Запомнил двух соседей – друзей моего отца – командиров с петлицами, Чирцева и Акулова. Невысокий и подвижный Чирцев, а Акулов был могучий и медлительный.
Знаю, что когда началась война, многих отправили на Западный фронт. Отец, как специалист по Японии (радиоразведка, японский язык и т.п.), был отправлен на восточную границу. Мы остались с мамой и сестренкой жить в поселке Песчанка около города Читы.
Время было тяжелое, но я был мал и считал, что так и должно быть.
Про детей того времени могу сказать, что если бы война продолжалась дольше, то из них бы выросли умелые и безжалостные бойцы. Как потом случилось во Въетнаме.
Уже в шесть-семь лет мы знали почти всё стрелковое оружие и умели стрелять. Знали гранаты и запалы. У меня был спрятан найденный наган, был немецкий автомат «шмайссер» и ещё кое-что. Людей делили на «наших» и врагов. В моём детском саду мы во время прогулки под руководством воспитательницы рыли окопы и щели на случай нападения Японии. Конечно, толку от нас было мало, но какое это имело воспитательное значение!
Дети объединялись в дворовые группы стихийно. Во главе группы становился наиболее старший и опытный. Ему все подчинялись. Разборки между группами (даже драки) велись только «главарями» в присутствии групп.
Когда дрались двое, то никто не имел права вмешиваться, это было делом чести.
И когда я приехал на Урал, для меня оказалось дикостью, когда всей кодлой били одного.