Беглец поневоле

Леонид Иванов Тюмень
 «Главному врачу областной больницы №… от фельдшера Емичева Перфилия  Ивановича.
Прошу Вас перевести меня на работу в любое другое медицинское учреждение в связи с тем, что по нынешнему месту работы мне грозит неотвратимая смерть».
Петя долго сидел, обдумывая, что бы ещё веское добавить к написанному тексту, в котором каждое слово было выстрадано болью и страхом за свою едва начавшуюся и уже висящую на волоске жизнь.  Да и что это была за жизнь? Ничего хорошего в ней Петька пока так и не видел. Началось с того, что отец в честь деда – своего безмерно почитаемого им тестя -  решил  обязательно назвать сына Перфилием. Вот скажите мне, что это за имя для современного человека? Посмотрел в словаре, оказывается, древнегреческое, произошло от Порфирия, то есть Порфириоса, что значит багряный. Ну, да! Не зря говорят, как корабль назовёшь… Петька, чуть чего, сразу до кончиков ушей краской заливается. Ой, сколько из-за имени своего да этой патологической стеснительности, от которой моментально пунцовым становился, перетерпеть от ребят  в школе  пришлось! Он и в медколледж-то подался, потому что там одни девчонки учились, чтобы от ребячьих насмешек избавиться, а не потому, что потом с дипломом на  девок голых можно смотреть да безнаказанно трогать.
Но и там, когда узнали, что настоящее Петькино имя Перфилий, от греческого происходящее, постоянно подшучивали и называли Аполлоном, златокудрым богом-врачевателем. И вот тут они не ошибались - из Петьки действительно, как постоянно говорили преподаватели, мог  получиться врач от бога. И убедили поработать годик самостоятельно фельдшером на селе, а потом уже на льготных условиях в медакадемию поступать.
Девчонки его за успехи в учёбе уважали, а Аполлоном называли беззлобно, кокетничая. Петька же воспринимал это, как издевательство. Ну, какой из него Аполлон? Полная противоположность.  Правда, кудрявый и рыжий, но росточком не вышел и с самого раннего детства, как себя помнит, на удивление хилым рос. А однокурсницы ему на восемнадцатилетие выкрашенный под серебро декоративный лук с будто бы золотыми стрелами подарили. И гравировку сделали: «Нашему любимому Аполлончику от ласковых овечек из его дружного стада». Вот разве не издевательство? И всему виной имя греческое.
 Ох уж эти родители! Тоже   мне, греки хреновы!  Из всех предков кроме дедов да прадедов,  воевавших на разных  войнах, начиная с первой мировой, никто нигде дальше райцентра в лесной российской глухомани и не бывал ни разу. А туда же – в греки. Нашли, где корни родословной  своей искать. Скорее всего, виноваты  попы местные, что предков крестили. Из-за имени своего несуразного и обиды на священников православных с их именинным календарём  Петька  теперь и церковь-то  в городе за квартал стороной обходил.
Ну, ладно, ближе к делу. Петька, он же по паспорту Перфилий Иванович,  снял очки, в который уже раз за вечер тщательно протёр стёкла, как будто от этого яснее могли стать клубком роящиеся мысли, и снова стал обдумывать каждое слово своего заявления. А ведь только оно может спасти его молодую, хоть и никчёмную пока жизнь. Здесь ему – верная смерть! Этот Фёдор его точно пристрелит! Вот и сегодня Петька его с ружьём в руках на деревне видел. Хорошо, что издали заметил  да по за огородами к себе на ФАП – фельдшерско-акушерский пункт – пробрался, дверь на все запоры закрыл, окно  плотными шторами занавесил.
Нет, если так-то разобраться, ведь не вечно же этот Фёдор пьянствовать будет. Когда-нибудь и протрезвеет, только ждать того дня уже никакой мочи! Можно было бы, конечно, и заявление в милицию написать, да ведь посадят дурака.  Детей жалко, да и деревенские не поймут. Как пить дать, осудят, что ребятёнков не пожалел. А ведь последнего-то неделю назад сам и принимал.  А  роды были очень тяжёлые.
Петька понимает, что тогда и роженицу, и ребёнка от смерти спас. Это же и приехавшие врачи ему принародно сказали, а ведь случись наоборот, сидеть бы в тюрьме. Не имел он права операцию делать, только опытный хирург при разрыве матки может вмешиваться. Но не фельдшер! Тем более вне медицинского учреждения. А где тут опытного хирурга возьмёшь, когда после продолжительных ливней дорога так раскисла, что и на тракторе-то не везде проедешь. Вот «скорая» и застряла. Пока дозвонились в больницу, пока там решали, что делать, поскольку в непогодь да под вечер никакой вертолёт из области не полетит, пока потом  уже успевшего на радостях напиться, что сын на свет появляется,  Фёдора в чувство привели, да пока он  по глинистой хляби два десятка километров до застрявшей машины ехал и на буксире в деревню тащил,  смерть уже свою ржавую косу над роженицей занесла.
Вот тут, когда счёт её жизни шёл уже на минуты,  главный врач и  начала Петьку инструктировать. Сама она тридцать лет практиковала и на такие операции в безвыходной ситуации решалась, что потом в областной больнице только ахали, как это ей удалось. Но одно дело самой оперировать, а другое – начинающего фельдшера по телефону инструктировать.
- Миленький, - кричала она в трубку, когда Петька во всех подробностях описал сложившуюся ситуацию,   - Ты же у меня умничка! Петенька, вспомни, мы же  это проходили. Ты же у меня на операции был, всё видел. Я ответственность на себя беру, начинай. Ведь в случае чего, у тебя же в должностной инструкции написано, что ты обязан оказывать первую доврачебную, срочную и неотложную помощь больным и пострадавшим. Это как раз тот самый случай неотложной помощи.  Пожалуйста, не медли. А там, даст бог, и «скорая» с бригадой подъедет. Сегодня как раз Владимир Иванович дежурит.  Давай, мой хороший! Судя по твоим заключениям, имеет место разрыв матки. Родненький мой! Я понимаю, что ты не имеешь права делать лапаротомию, но ведь в противном случае летальный исход неизбежен. Петенька, соберись, мой хороший!  Давай мы с тобой всё вместе делать будем.  Поставь телефон на громкую связь и все-всё мне рассказывай, а я тебе подсказывать стану.
Когда вмиг протрезвевший ещё перед поездкой Фёдор притащил  «скорую» в деревню, Петька уже заканчивал операцию.  Владимиру Ивановичу  оставалось только подтвердить, что парень выполнил всё не хуже опытного хирурга.
- Поздравляю, коллега! – сказал он Петьке и крепко пожал руку. – Боюсь, правда,  этот случай из твоей медицинской практики останется тайной за семью замками. Потому что в противном случае нам  кучу бумаг извести придётся на разные там отписки и оправдания,  и то потом не один год на разных совещаниях склонять по всем падежам будут,  но ты сделал невозможное.  В твоём активе – уже две спасённых жизни.
Наутро Фёдор утащил «скорую» на буксире до хорошей дороги,  Владимир Иванович по распоряжению главного врача  остался наблюдать за оперированной роженицей, а вернувшийся домой Фёдор напился. Теперь уже с горя.
- Я этому чинарику, - говорил он мужикам у магазина, - в жись не прощу. Мне в районе парня обещали, а этот недомерок хренов девку на свет вытащил. Убью недоделанного!  Честно слово, мужики, не жить ему тут. Он мне вместо парня  опять девку подсунул. Я уже спал и видел, как мы с сыном на рыбалку вместе ходить будем, на охоту, как я его на тракторе научу, а тут … Срамота одна! А более того,  он, падина  разэтакая, у моей бабы в п…е  ковырялся.  Вот скажи, Степан,  что бы то со мной сделал,  если я у твоей Дарьи ковырялся? Вот то-то и оно! Сразу бы порешил. А я этому шкалику простить должон?
- Дак это, он же врач, - робко пытался заступиться за парня Степан. – Им эть можно.
- Да какой он на хрен врач?! Фершал. Фер – шал! - по слогам выговорил Фёдор. – А ежели фершал, дак что можно каждой бабе между ног лазить? Нет, убью гадёныша!
А потом ходил по деревне с ружьём и искал Петьку. Искал и на другой день, и на третий. Может, чтобы спасибо за спасённых  жену и дочку сказать, но Петька ему на глаза попадаться не торопился. Вот и сегодня, как только завидел, так сразу в проулок свернул и задами домой пробирался.
Посидел, обдумал ситуацию и теперь вот сочинял заявление, чтобы отправить его с Владимиром Ивановичем своему начальству.
Петька долго сидел над листком бумаги, ещё раз протёр стёкла очков и стал выводить своим почти неразборчивым для нормального человека,  зато легко доступным людям с медицинским образованием, почерком:
« В просьбе моей прошу не отказать! Я готов продолжить работу на любом другом фельдшерско-акушерском пункте,  самом удалённом от центра».
Петька поставил точку, аккуратно расписался и вывел дату. Вроде бы, всё правильно, хотя его ФАП считался в районе самым удалённым, и дальше ссылать было некуда.
Едва Петька закончил писать, отодвинул лист на край стола и начал искать конверт, пришёл Владимир Иванович.
- Сейчас я Вам чайник поставлю, - засуетился Петька.
- Да не нужно ничего, Пётр. Меня там и накормили, и напоили. А тебе я ещё раз комплимент должен сказать: молодец! Ну, честное слово, талант! Золотые руки! – Сел за Петькин стол, вытянул ноги, прислонился спиной к стене. -  Хорошо тут у вас. Благодать! А народ какой милый! Сердечный! А что ты тут пишешь?
Владимир Иванович подтянул к себе заявление, достал очки.
- Ты это чего?
- Да жить мне тут, Владимир Иванович, в этой благодати среди сердечных людей день-два осталось. Пока Фёдору под пьяную руку не попадусь. Застрелить он меня грозится.
И Петька  кисло усмехнулся.
- Давай рассказывай по порядку.
- Да Фёдор, ну,  муж роженицы, у магазина мужикам говорил, что меня обязательно пристрелит, потому что в районе ему гинеколог сына обещала, а получилась дочь.
- Владимир Иванович расхохотался:
- Ну, а ты-то тут причём?
- Так вот как ему пьяному объяснишь?  А ещё, - Петька сразу же залился краской, - за то, что я у его жены там, как он говорит, ковырялся.
- Ой, ну ты меня насмешил! Ой, насмешил! – хохотал Владимир Иванович. – Это что, у тебя шутка такая?
- Да какая шутка, когда я вот уже три дня ему на глаза боюсь попадаться. Мне как продавец о том разговоре сразу же сказала, мол, надо Вам, Пётр Иваныч, поостеречься, Федька в пьяном-то виде дурак дураком становится. Как бы и вправду чего не вышло. Вот я и прячусь, как партизан  в глубоком тылу. А Вам ничего не говорил, чтобы и Вас не расстраивать.
- Нет, ну, насмешил ты меня. Давно я так не смеялся. Это же прямо, как в анекдоте.  Нет, если ты и впрямь отсюда бежать хочешь, я тебя к себе с удовольствием возьму. У меня Марина Павловна давно на пенсию просится, да всё заменить некем. Но какая тут благодать! И какие сердечные люди! А с мужиком этим, с Фёдором, я завтра утром поговорю. Он же меня до большой дороги повезёт. Вот я ему по пути и объясню всё. Так что не переживай, будешь ты жить. А заявление твоё отвезу. Отчего же не отвезти? Поговорю, может, и ко мне переведут.

Рисунок: Евгений КРАН (Тюмень)