День был удачный – в силок попался крупный беляк, и он успел снять его раньше волков и лисиц, так что на обед был наваристый фасолевый суп с зайчатиной.
От сытной еды Писатель разомлел и даже позволил себе часок вздремнуть в кресле, рядом с теплой буржуйкой.
Проснувшись, он подошел к столу, по-стариковски кряхтя уселся на табуретку и начал готовиться к своей ежедневной, привычной работе.
Подвинул плошку с чернилами, бережно достал старые очки с треснувшим левым стеклышком, раскрыл толстую общую тетрадь, исписанную более чем на половину, и задумался.
Утром, обходя поселок и проверяя силки, он обратил внимание на то, сколько изгородей повалилось за эту зиму.
Все ветшает, - подумал Писатель. - Десять лет, как в поселке нет людей. Десять лет поселок без человеческих рук и человеческого глаза. А зима в этом году ветреная и снежная…Я назову этот год Годом Падающих Изгородей, это красивое название, - решил он.
Он задумчиво чистил перо, глядя в мутноватое зеркало напротив.
- И что в этом красивого? – спросило его изображение в зеркале.
- Что ты понимаешь в писательском ремесле? – слегка раздраженно ответил зеркалу Писатель.
- Тоже мне ремесло. Ремесло должно кормить.
- Не придирайся к словам. Это так говорят – ремесло. Дело, призвание, служение.
- Сильно сказано.
- Лучше сказать сильно, чем слабо.
- Хорошая сентенция. Не забудь записать.
- И запишу, запишу…- раздражаясь, с вызовом ответил Писатель.
- Ну ладно, давай, служи, - после паузы сказало зеркало. - Все равно делать больше нечего. Поел, поспал…А может лучше снег пойдешь отгребешь, а?
- Снег завтра нападает снова. И вообще, Писатель не должен отвлекаться на сиюминутное, он должен творить для будущих поколений.
- Ха! писатель… Ты что, «Войну и мир» пишешь? «Сагу о Форсайтах»? Ты же просто ведешь дневник… Ну ладно, ладно, не злись - летопись. Значит ты в лучшем случае – Летописец.
- Летописец тоже писатель. Я не просто излагаю события, я даю им оценку. Я рассуждаю о вечных ценностях – жизни, смерти, судьбе.
- А кому они нужны, твои рассуждения? Может их никто и не прочтет. Где они, твои читатели? Что-то я еще ни одного не видел.
- Молчи, старик! – выкрикнул Писатель. – Они будут, они придут, обязательно!
- А если все же не будут? Ну никогда не будут? – не унималось зеркало. – А ты все пишешь, пишешь, каждый день пишешь…
- Вот если я не буду писать, - твердо сказал Писатель, - то их точно не будет никогда.
Зеркало хмыкнуло и промолчало.
- А смотри, что получается, - задумчиво сказал Писатель после паузы. – Мне это только что в голову пришло. Писатель создает не только произведения, он создает и своих Читателей. Вот их сейчас нет. То есть где-то есть, конечно, всякие люди, но Моих Читателей среди них пока нет. Может быть они чьи-то Читатели, но не мои. Моих нет, - повторил он. – Но они прочтут меня, и сразу станут Моими Читателями. Даже если им не понравится, то что я написал, они все равно станут Моими Читателями. Я их вызову из небытия.
Писатель почувствовал волнение, так что даже вскочил с табуретки и зашагал по комнате.
- Это надо записать, - бормотал он. – Художник, создает не только свои произведения, но и своих Читателей, Зрителей, Слушателей. Значит, любой Художник немного Бог?
- Ну да, целые толпы богов и богинь, - сказало зеркало. – Творцы, гении, богема. Копошатся, сбиваются в кучки, ревнуют, завидуют, хвалят друг друга в глаза и поливают помоями за. Забыл, что ли? Да ты ведь и сам считал себя непризнанным…
- Я нет, - торопливо ответил Писатель, чувствуя, что краснеет.
- Считал, считал… Да еще и кокетничал при этом. Как ты там растопыривал пальцы и распускал хвост? Настоящий писатель должен писать в стол, не думая…э-э-э…о славе. Писатель, тратящий силы на продвижение своих творений, это…э-э-э… баран, мечтающий поскорее попасть в плов…
- Ладно, перестань – устало сказал Писатель. - Ну, во-первых, когда это было… Было да сплыло…
- А во-вторых?
- А во-вторых, Достоевский, Микеланджело, Бах – они что, тоже копошились?
- Нет, - ехидно прогнусавило зеркало. – Они порхали над грешной землей, аки ангелы, и испражнялись хризантемами.
- Ты, ты… - от негодования у Писателя даже запершило в горле. – Мелкий, гадкий, завистливый старикашка! Да! они тоже люди, но они настоящие гении! Может быть, благодаря тому, что они были, цивилизация и не погибла окончательно! Да! Их окружала тьма посредственностей, и что? Да если хочешь знать, гений на пустом месте не появится, почва должна быть подготовлена, должны быть с десяток талантливых и сотни мелочи, да, да - мелочи!
- Так я про то и говорю, - покладисто согласилось зеркало. – Что бы дерево хорошо росло, почва должна быть унавожена. Вопрос в том, кем считает себя сам навоз. Вот ты, к примеру, кто?
- Заткнись, старикашка, или сейчас запущу кочергой, - прошипел Писатель.
- Ну и пожалуйста, сам начал, - обижено пробормотал седой неопрятный старик в зеркале и отвернулся.
Писатель некоторое время пыхтел, шагая по комнате, потом решительно сел за стол, напялил очки и взял перо.
Есть в моем труде смысл, есть, - подумал он. Не может все это пропасть втуне. Врет, старикашка. И откуда он взялся на мою голову? Год назад его еще не было.
Он макнул ручку в плошку с самодельными чернилами, глубоко вздохнул и старательно записал на новой странице, вверху:
«Сегодня первый день Года Падающих Изгородей».
Потом подумал и продолжил:
«Ночью выли волки, задрав морды к холодной Луне».
- Избито и не свежо, - сказало зеркало. – Ты пишешь эту фразу практически каждый день.
- Зато правда, - огрызнулся Писатель.
- Твои Читатели не станут читать эту муру, им будет скучно.
- Почему это?
- Потому что жизнь это сплошная несвежая правда. Она скучна, она надоедает. Поэтому Читатели не любят пресной правды, а любят острые и оригинальные враки.
- Писатель не должен потакать низким вкусам.
- Ты еще скажи, писатель должен воспитывать…
- Да! – с вызовом ответил Писатель.
- Ну и дурак. Ты то сам хочешь, чтоб тебя воспитывали?
- Я - это другое…
- Ну да, ну да… У нас моральное право, долг перед человечеством… Ты то сам веришь в этот бред? – зеркало замолчало, но после паузы вкрадчиво добавило. - А кто тебе сказал что воспитывают правдой? Сладкая ложь воспитывает куда эффективней.
Писатель задумался, покусывая перо, и нерешительно сказал:
- Хорошо, я напишу свежо и оригинально: по ночам выли мыши, задрав мордочки к пылающему ночному солнцу.
Повисла тягостная пауза.
- Бред, - сказало зеркало.
- Бред, - как эхо откликнулся Писатель и закрыл глаза.
Вот сейчас я их открою, и окажусь в чистой белой комнате, рядом с другими людьми, - подумал он. Пусть даже в смирительной рубашке.
Он открыл глаза и вздохнул.
Работа, работа, и еще раз работа…
Через год, или два они все-таки появились, его Читатели. Но он их видеть уже не мог.
Трое рослых, бородатых, в валенках, волчьих полушубках и рыжих лисьих шапках вошли в комнату, оставив лыжи на улице, и остановились на пороге, настороженно оглядывая помещение и брезгливо принюхиваясь.
Самый старший подошел к лежанке, снял с плеча ружье и стволом откинул ветхое, полуистлевшее одеяло.
- Да-а-а, - протянул он, глядя на скрюченный мумифицированный труп, почти скелет.
Самый младший подошел к окну и с усилием открыл форточку. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Остатки длинных седых волос на голове мумии зашевелились.
- Закрой дверь, сквозняк, - сказал третий Читатель.
- Пусть проветрится, а то дышать нечем.
Старший смахнул рукавицей пыль с табуретки и сел.
- Бедное поселение, - сказал он. – Вряд ли мы здесь чем-то поживимся. Похоже, только этот бедолага здесь и жил.
- Угу, - ответил третий. – Нужно двигать назад. Зимой темнеет рано.
- Ладно. Передохнем, согреемся, попьем чаю и пойдем. Затопи-ка печку, вон и дрова в углу. А ты, - обратился он к младшему, - сгоняй к реке, набери воды.
Младший ушел. Третий выгреб из печки золу и начал запихивать в ее нутро дрова.
- Что-то я здесь нужное видел, - задумчиво сказал он. – А, бумага!
Он подошел к столу, взял в руки Дневник, постучал торцом об столешницу, стряхивая пыль и паутину, и принялся деловито выдирать листы, запихивая их под дрова.