Опубликовано на сайте rusdeutsch.ru (30.09.2011)
Ирина Гендлер: "Я органично ощущаю себя по отношению ко многим культурам, мультикультурный человек"
На днях в Литературно-краеведческом центре города Тюмени состоялся музыкальный вечер замечательного, творческого человека, российской немки Ирины Гендлер. Тема вечера – «Любимые романсы». И как поясняла сама исполнительница, анонсируя мероприятие, «название вечера говорит само за себя: прозвучат старинные и современные, известные и забытые, но главное – любимые романсы». Любителям этого замечательного жанра уже давно полюбились вечера Ирины, которые она регулярно проводит для тюменцев. Ирина Гендлер – очень разносторонний, увлекающийся человек. Кандидат филологических наук, преподает в тюменском университете, владеет несколькими иностранными языками, а также латынью и древнегреческим, и что восхищает – обладает прекрасным голосом. Ирина любезно согласилась дать интервью для сайта РусДойч и рассказать о себе и своих творческих планах.
- Ирина Васильевна, для начала хотелось бы узнать, какой культуры Вы дитя?
- Какой культуры я дитя… Я думаю, что я дитя многих культур, потому что, во-первых, я родилась в интернациональной семье: мой папа – немец, а мама – еврейка. Причем мама – блестящий преподаватель немецкого языка, очень хорошо владеет немецким языком и уж она себя точно считает человеком немецкой культуры. И так случилось, что моим родным языком был немецкий, но как это часто бывает – как только я попала в первый коллектив, в детский сад, то немецкий язык забылся постепенно и на его месте встал русский. Кроме того, поскольку я профессионально занимаюсь многими языками – древнегреческим, латинским, испанским, увлекаюсь академвокалом, занялась итальянским языком – я органично ощущаю себя по отношению ко многим культурам. Мультикультурный человек.
- Значит, уже в детстве Ваши родители старались привить любовь к немецкому языку?
- Да. Любовь к немецкому у меня осталась на всю жизнь, конечно. И к немецкой культуре. Но на языковом уровне, может быть, это немного стерлось. Но немецкая культура мне близка.
- Выражение «две культуры – два духа» близко Вам?
- Да. Более чем.
- Многим российским немцам, к сожалению, не удается сохранить свою культуру, язык, традиции – семейные, национальные. Вы придерживаетесь их хоть в какой-то степени? Либо Ваша семья?
- Ну, если говорить именно о культуре, а не о языке – у нас семья все-таки ассимилированная. Не могу сказать, что мы отмечали какие-то праздники, допустим, или что-то в этом роде. Но я очень много помню по рассказам папы. Папа – он родом из Оренбургской области и вот его семья была абсолютно немецкоязычная, они праздновали Рождество, праздновали католическую Пасху и так далее. И вот об особенностях этих праздников я, например, узнавала от папы. Но скорее по рассказам.
- Но тем не менее он все же старался рассказывать об этом?
- Да. И когда мы, наконец, приехали в Германию к нашим родственникам – впервые это произошло спустя двадцать лет после их отъезда, потому что по политическим причинам, вполне понятно, это все было сложно раньше сделать – я ощущала себя очень органично в этой среде. Мои-то родственники – они, конечно, все это сохраняли, и мне всегда очень легко было понять мою бабушку, которая всю жизнь с акцентом говорила по-русски, ее какие-то предпочтения в поведении, то, что она не смотрит телевизор, не слушает радио.
- Она бала очень религиозна?
- Да, это религиозный подход, семья была очень религиозная. Это все мне было очень понятно, потому что все это я знала от папы.
- В начале Вашего творческого пути увлечение музыкой, пением началось как-то само собой или родители Вас как-то сподвигли на это?
- Да, конечно сподвигли. Опять-таки, наверное, корни именно папиной семьи. Возможно, того уклада, к которому папа привык. Потому что мои бабушка и дедушка – непрофессиональные музыканты, но прекрасные певцы. Бабушка играла на гитаре, дедушка на балалайке и мандолине. И все семейные праздники обязательно справлялись с музыкой. И до сих пор вся моя семья в Германии – все они традицию семейного музицирования очень поддерживают.
- Значит это все – традиции?
- Да. Именно традиции.
- Ваше первое выступление было только для семейного круга, для близких?
- Да. Я пытаюсь припомнить, когда же были первые. Даже не помню, потому что они начались чуть ли не в детстве на каких-то, понятно, семейных праздниках, детсад со школой и так далее. Но, наверно, это было больше для себя. И это было дуэтом с папой.
- Ваш папа тоже поет?
- Да, папа у меня очень хорошо поет и читает стихи. Но больше всегда его деятельность была в артистическом плане, он очень много лет был чтецом, ведущим разнообразных мероприятий. Пение было его второй страстью. Но вот моя склонность к пению, видимо, вдохновила его на то, чтобы петь вместе. Очень долго мы пели вместе.
- А в осознанный период жизни, когда вы уже занимались музыкой, вокалом - это уже было Ваше личное желание?
- Я начала, но закончила. То есть это было около полутора лет. И просто так случилось, что педагоги музыкальной школы посчитали, что со мной не стоит заниматься. Бывает такое достаточно часто. Ну, главным образом посчитали, что на музыкальном инструменте я не смогу хорошо играть. Поэтому я, наверное, могу сказать, что моим музыкальным педагогом был папа и мама тоже в плане воспитания музыкального вкуса. Я с самого детства очень люблю музыкальные театры, оперу, оперетту. Музыка всегда звучала в нашем доме, мы ходили в театр.
- Какому жанру Вы отдаете предпочтение?
- Наверно, вне конкуренции для меня итальянская опера. Ну и естественно, я очень люблю Моцарта. И прежде всего «Волшебную флейту».
- Значит все-таки Моцарт?
- Возможно, да. Просто очень трудно назвать что-то одно. Потому что музыка настолько многопланова. Если говорить об ощущениях, то ощущения радости бытия возникают, когда я слушаю Моцарта. Так, наверно, можно сказать. Потому что разные композиторы - разные чувства в душе.
- И любовь к ним разная?
- Да, и любовь разная к ним. Естественно, очень люблю Бетховена. Но Бетховена, скорее, как личность. Если жанр в оперетте, это то, что любят все – это Имре Кальман. И поскольку сейчас я существую в жанре романса, очень глубоко уже на данный момент, то на данный момент композитор, который мне наиболее интересен – это Борис Фомин.
- Из чего складывалась Ваша любовь к романсу?
- Опять-таки из семьи. Но с романсом у меня отношения очень долго складывались. Романсы я любила с самого детства. И с самого детства начала его петь. Но вот его я петь очень стеснялась. Если даже какую-нибудь арию из оперетты я могла спеть где угодно, хотя это тоже не для маленькой девочки, то в романсе меня смущало то, что, как правило, романс – это такое драматическое повествование о любви и, как правило, – о любви несчастной, безответной или просто о глубоком переживании. И я интуитивно чувствовала, что когда десятилетняя девочка поет «Отцвели уж давно хризантемы в саду» - это несколько смешно. Петь хотелось, но я понимала, что это не совсем уместно.
- То есть, еще не доросли?
- Да, еще не доросла. Даже в плане возраста, да и исполнения тоже. Вот потому романс, любовь к романсу во мне очень долго жила просто глубоко внутри. Его место надолго заняла бардовскя песня. И только последние лет, может быть, пять-восемь я уже решилась исполнять песни этого жанра.
- Но ведь гитара – это все-таки не совсем женский музыкальный инструмент?
- Вы считаете?
- Я думаю – да. Увидеть женщину, которая играет на гитаре – это необычно.
- Вы знаете, я сначала удивилась, что вы так сказали. Потом вспомнила, что мой папа был того же мнения. Когда я заявила о своем желании учиться играть, он сказал – ну что ты, ну возьми мандолину, возьми что-нибудь более женственное, не гитару. Он сказал, что это мужской инструмент. Но на гитаре, наверное, появилось желание научиться играть для того, чтобы ощущать произведение в его полной гармонии. То есть, чтобы быть в состоянии создавать произведение самой полностью – и аккомпанемент и вокал. Вот если так посмотреть исполнительскую традицию, то редко, наверное, можно увидеть вокалиста, который бы себе аккомпанировал. Хотя в салонах да, это нормально. В салоне, в домашнем музицировании. Но фортепьяно – это очень концертно, это очень официально. И фортепьяно – это инструмент именно классического романса. Есть романсы Чайковского, Рахманинова – романсы профессионального. Того, который, скорее, в концертном зале можно услышать, нежели где-то дома. А гитара, наверное, очень… Интересный вопрос, Саша! Я сама сейчас задумываюсь и рассуждаю одновременно с мыслительным процессом. Гитара, видимо, привлекла меня своей камерностью.
- Значит, все же камерность?
- Да, вот эта камерность. Вот эта домашность. Эта близость, отсутствие сцены, которая на полтора метра выше, чем зрительный зал. Может, вот эта вот интимность, возможность посмотреть в глаза тому, кто тебя слушает. А еще был, наверно, и прагматический момент.
- Неужели и прагматический?
- Да. Представьте себе, я на гитаре начала учиться играть, когда мне было девятнадцать лет, то есть это третий курс, это студенчество, это какие-то походы, какие-то лагеря. И естественно – посиделки под гитару у студентов моего поколения. Наверно и сейчас это тоже актуально.
- Да, мне кажется, и сейчас тоже.
- Это все-таки такой традиционный, хороший был способ общения. И я столкнулась с тем, что очень трудно запеть, если у тебя нет в руках гитары. Когда компания сидит, слушают того, у кого в руках гитара. Гитара – это еще способ быть услышанным. Как только ты берешь в руки гитару и играешь первый аккорд, народ начинает прислушиваться. Какие бы рулады ты не выводил без гитары, в такой вот камерной компании тебя не всегда могут услышать. Вот, был еще такой момент. А еще я помню, был такой детский журнал «Пионер», не знаю, помните ли вы такой журнал?
- К сожалению, его я уже не помню.
- Значит, в вашем детстве уже не было. Дак вот. Там была такая шутка – в нашем классе есть два талантливых мальчика: один играет на гитаре, другой на фортепиано. Но больше нравится тот, который играет на гитаре, потому что фортепиано очень трудно затащить на сцену.
- Это чистый прагматизм, что гитару можно взять с собой?
- Да. Гитару можно взять с собой куда угодно. Естественно, на посиделки у костра – вот эти все вещи. И поскольку это был период увлечения бардовской песней, а бардовская песня интересней все-таки с гитарой.
- Ирина Васильевна, Вы человек очень разносторонний. Но ведь бардовская песня и романс, как мне кажется, не совсем близки?
- Они близки, но не совсем соотносятся. Собственно да, хотя все-таки считается, что бардовская песня все равно вышла из романса, но она, скажем так, ближе к народу. Все эти палаточно-костровые темы. Хотя, опять-таки, поскольку сейчас я занимаюсь романсом, то там тоже полным полно можно найти таких вариантов.
- А сами Вы пишете?
- Сейчас нет. Был у меня такой период, когда я писала песни, но у меня романс только один и то – это попытка стилизации романса девятнадцатого века.
- Значит, Вы написали и музыку и стихи?
- И музыку и слова. Причем получилось все это очень по-филологически. В каком смысле. Я взяла сборник романсов, выписала классические образы и лексику и поняла, что именно эти слова я должна как-то сложить в каком-то размере. И сделала фактически лингвистический анализ. Получилась такая стилизация. В общем-то, очень удачный опыт, потому что сейчас на концертах меня нередко просят его исполнить.
- Многие авторы и исполнители стремятся к большим аудиториям, большим залам. Как вы относитесь к такому желанию увеличивать аудиторию?
- Ну, вы знаете, это наверно очень закономерное, правильное желание исполнителя – привлечь как можно больше людей. И конечно, с одной стороны мне было бы интересно выступить в большом зале. Такой опыт был у меня только один раз, когда тюменский университет праздновал свой юбилей, в филармонии я исполнила романс. Но с другой – очарование старинного особняка, очарование небольшого зала. Мне кажется, оно неповторимо. Большой зал – это прекрасно тем, что больше людей дарят тебе свою добрую энергию, и ты с ними обмениваешься положительными эмоциями, которые создает романс. И меня восхищает, например, Олег Погудин, который умудряется в зале филармонии создавать вот эту атмосферу камерности. Изумительно совершенно. Абсолютно теряется ощущение сцены, ощущение огромного зала. Но себя я пока в этом контексте не могу представить. Но хотя это, конечно, интересно, и благодаря Олегу Погудину и Дмитрию Ряхину, например, я понимаю, что камерность – это не особенность помещения, а особенность исполнения и атмосферы.
- Ирина Васильевна, Вы считаете себя сибирячкой?
- Да. Вполне. Хотя в Сибирь мы попали тоже очень смешно. Я не коренная сибирячка. Родители мои долгое время жили в Прибалтике, затем прибыли сюда. Такая очередная семейная история. Но мне, например, очень близка сибирская зима. Я ее просто обожаю. Когда я приезжаю в Москву или в Петербург зимой, не дай бог, – терпеть не могу приезжать зимой куда-то, по крайней мере, в такое место, где зима не такая холодная – я очень страдаю. Как-то так случилось, что в Питере я была на стажировке полгода и как раз зимой. Это было темное время года, когда мне каждую ночь снилось солнце. Я это очень тяжело пережила и когда приехала в Тюмень, в эти сверкающие под солнцем снега, я поняла, что живу в солнечном городе. Вполне органично ощущаю себя. Климат, по крайней мере, близок.
- Как вы считаете, романс в настоящее время популярен? Хотелось бы услышать, так сказать, из первых рук.
- Я с удивлением узнаю, что у него есть все шансы на вышивание. Причем, еще какие. Объясню, почему. Потому, что когда я начинала еще только организовывать сольные вечера романса, я думала, какая будет аудитория. Скорее всего, люди старшего поколения, им это ближе. И я с удивлением с самых первых вечеров стала замечать, что приходили молодые люди. И чем дальше, тем больше этих молодых лиц. Кроме того, когда я прихожу на концерты русского романса, я вижу очень много молодежи на таких концертах. И именно молодежь нередко ко мне подходит и задает вопрос, касающийся истории того или иного романса, автора и так далее. То есть, молодежь еще интересует информация.
- Даже не столько исполнение?
- Да, даже не столько исполнение, сколько вообще история бытования, жизнь этого жанра. И вот это, мне кажется, внушает определенную надежду.
- Как вы определяете тематику Ваших вечеров? Это Ваше личное пожелание или Вы соотносите их с какими-либо событиями?
- Знаете, вот тематика их получилась тоже благодаря сотрудникам Музея Машарова, где я всегда выступаю, потому что они просили меня назвать им однажды то они сами называли тему, но они определяли общее. Например, была тема «Ваш образ сладостный и нежный». Собственно, любой романс можно там исполнить. А однажды они меня спрашивали, а как будет называться ваш вечер, ваша программа? А до того я просто пела романсы, которые мне нравились. А тут вопрос, как будет называться. Я поняла, что логичнее обозначить какую-то тему. И просто я стала думать, что было бы интересно. Я вообще нацелена на неизвестность, на не изученность жанра. То есть, романс – это жанр, который нужно открывать, открывать и открывать.
- Вы – искатель?
- Да, я искатель. Естественно, и в интернете и в сборниках и где угодно я пытаюсь найти что-то новое. Например, была у меня программы «Романс двадцатого века». Я поняла, что вот огромный, целый пласт романсов, написанных в двадцатом веке, был как-то за гранью, за приделами широкой публики. Критерий – это неизвестность романса. Была программа «Женский романс». Опять-таки, я начинала искать авторов-женщин, написавших те или иные романсы. Да, наверное, то, из чего я исхожу – это не изученность.
- Вам необходимо, как исполнителю, перед выступлением время побыть наедине с собой, подумать, подготовиться?
- Да, обязательно, обязательно. Это особое состояние, действительно. Были случаи, когда мне в этот момент звонили, а я должна через две минуты выходить. И я не сразу понимаю, что мне говорят. Как говорится, улетаешь. Да, это есть и это не волнение, не то, что принято называть мандражем. Самое верное слово – это настраивание. Как мы настраиваем инструмент, как настраиваем голос, так мы, наверное, и настраиваем собственную душу, прежде чем петь.
- Вы хотите, чтобы Ваш сын в будущем связал свою жизнь с музыкой?
- Это сложный вопрос, потому что я очень четко понимаю, что профессионально заниматься музыкой, то есть заниматься музыкой, как основным способом зарабатывания денег, это очень тяжело и это не та судьба, которую я хотела бы себе и сыну. Я бы очень хотела, чтобы в нем действительно была развита чувствительность к музыке. Вот это обязательное качество, мне кажется, для любого человека. Профессия – это, конечно, его выбор, но чувствительность к музыке, способность ее слышать, осознавать, воспринимать – это очень важные вещи. Когда я выбирала профессию, мои родители были очень-очень сильно против того, чтобы я сделала музыку своей профессией. Собственно, в том числе и поэтому я сейчас все-таки преподаватель поющий, а не преподающий певец. Это сложно прежде всего потому, что когда ты начинаешь музыкой зарабатывать, все равно теряется какая-то духовная составляющая. Все равно прагматика, она может не на первое место выходит, но тем не менее ты задумываешься о том, чего хочет публика, какой спрос, какие предложения, о каких-то коммерческих вещах. А это не каждому под силу. Мне кажется, музыканту, человеку, как принято говорить, с тонкой душевной организацией, музыканту, который существует немного в другом мире, очень тяжело переключаться на эти вещи. Поэтому я, собственно, рада, что это не является моей профессией, а является больше – ну, хобби я тоже бы уже не стала это называть, но это просто один из видов моей деятельности.
- Все же деятельности или творчества?
- А, вот как? Просто вы знаете, я очень боюсь слова «творчество», я боюсь говорить «мое творчество». Это очень важное слово, очень глубокое слово и к себе я боюсь его применять. Я предпочитаю слово «деятельность», то, что я делаю. Я делаю, я не творю. Если мои слушатели считают возможным отнести ко мне это слово, я, разумеется, счастлива. Но я сама к себе не рискну его относить.
- Как, на Ваш взгляд, приживается на сибирской земле итальянский, испанский романсы? Ведь существует мнение, что у сибиряков холодная душа.
- Вы знаете, я как-то услышала такую точку зрения, что в Сибири, да и вообще в России девушки одеваются особенно ярко и гораздо ярче, чем в Европе и в той же Испании именно из-за тоски по теплу, по ярким краскам. У испанцев яркость вокруг и они могут как-то забыть про собственную яркость. А нам этого не хватает и испанский романс, как мне кажется, у сибиряков вызывает просто колоссальный интерес. И именно вот этот вот момент страсти, момент эмоций. Причем это даже стереотип в большей степени, чем на самом деле, потому что на самом деле испанский, итальянский, немецкий, французский романс – это прежде всего именно романс. И русский романс – он такой же яркий, такой же эмоциональный, такой же страстный и живой, как и романс, пришедший из более теплых краев, скажем так.
- Ирина Васильевна, каковы Ваши ближайшие творческие планы?
- Ну, во-первых, у меня огромное количество, к счастью, накопилось русских романсов, неизвестных, которые хотелось бы исполнить, показать зрителю. Думаю, что это будет очень интересное открытие и для меня и для слушателей. Во-вторых, сейчас я только начинаю изучать испанский романс более глубоко, исследовать тексты. Вообще, в планах у меня программа по испанскому романсу, которую хотелось бы подготовить. Надеюсь, что все это получится. Я вот как раз в Испании, откуда недавно приехала, обнаружила сборник романсов Лопе де Веги. Совершенно изумительные тексты. И в ближайших планах у меня изучение этих текстов и надеюсь, что когда-нибудь их покажу. Есть еще немецкие романсы в плане. Я очень люблю балладу «Лесной царь» Георгия Шуберта, но у нее такой классический вариант исполнения. Если я найду, как бы я могла исполнить ее в более камерном варианте. Немецкие романсы – это безумно интересная вещь. На данный момент я пою только «Лорелай». И опять-таки в моей коллекции очень много немецких романсов, очень красивых.
- Значит, в ближайшее время планов много?
- Планов безумное количество.
- Вы нас будете очень много радовать?
- Надеюсь!
- Это будет здорово. Благодарю Вас за интервью, желаю вам всего самого-самого хорошего, чтобы все Ваши творческие планы были осуществлены.
- Спасибо большое, Саша.
25.09.11