Полночный ветер полоскал пустыни Марса, перебирал свои кварцевые богатства. Подолгу задерживался он над ледяными россыпями и гранитными выступами, вырвавшимися из глубин сквозь рыжий песок, шлифовал их и любовался достигнутым блеском.
Натыкаясь на свинцовые двери поселка землян, марсианский ветер останавливался на секунду, словно в недоумении, разбегался и неожиданно забывал о препятствии. Улетал дальше, к полюсам, играть в древних каналах и неизвестных городах, которые построил он сам в своей далекой молодости, построил да и счастливо забыл об этом.
Люди, жившие в поселке, сторонились громких звуков. К этому вело все: суровая природа измученных веками плоскогорий и долин и жестокий монашеский устав сравнительно нового с исторической точки зрения Культа Ветра, где любое дуновение становилось Волею Божества, а Красная планета – лишь местом для битвы Добра и Зла. В поселке почти не было женщин и совсем не было детей. Именно поэтому прибытие новых послушников не доставило радости Командору.
-Дети, зачем они? – думал он, спеша полутемными, тесными коридорами своего монастыря на сеанс молчания, – Суета, болтовня и пеленки. Какой тут ветер и познание? Тут детсадом пахнет.
В жертву бы их, - подумал неожиданно Командор и сказал сам себе. – Давненько мы никого не отдавали Ветру. Заждался старик…
Молодая женщина лет тридцати находилась в послушницком притворе (так назывался сектор поселка для вновь прибывших в Братство людей). На коленях у нее сидел и плакал ребенок, девочка лет трех от роду.
-Анечка, не плачь, - просила шепотом женщина, - а то придет Тетя Кошка и возьмет тебя в коготки…
-Ты же меня не отдашь, - плакала Анечка еще громче. – Не отда-а-ашь?
-Тише! – шикала мать, видя, как застывает в недовольной гримасе лицо прошедшего мимо монаха.
Жизнь в городах старой Земли к началу ХХI-го века стабилизировалась: одни проиграли в «холодной войне», другие решили, что выиграли, хотя победителей в таких столкновениях не бывает. Одна из сторон потерпела поражение, а вроде бы выигравшие стали считать свой образ жизни единственно правильным и попытались навязать его остальным, на их взгляд, отсталым. Личное пространство отдельного человека, провозглашенное «победителями» священным, на самом деле сузилось до минимума... Эта теснота и навязчиво рекламируемое отрицание традиционных ценностей, созданных за века своей истории земными цивилизациями всех уголков мира, не давали людям покоя и заставляли их браться за оружие и рукоятки транспарантов, выходить на площади европейских и северо-африканских городов, сражаясь с повседневностью, зачастую себе же во вред. Так всегда и везде бывает с революциями и с теми, кто их делает. Все это растило в душах протест и недовольство, сперва смутное, но… Преступления, еще совсем недавно считавшиеся уголовными, объявлялись террористическими, пьянство – угрозой обществу, употребление наркотиков – модным для новых поколений. У одних это было от пресыщенности, у других – от бедности и безысходности, у третьих – от ума, в сумме же – по недомыслию и глупости.
Люди бежали. Уходили в заповедники и в горы, библиотеки и кабаки, в космос и в науку, распутство, секты и Братство Ветра. Уход делал их либо счастливыми, либо мертвыми…
Молодой послушник Павел появился в Братстве недавно, но с первых шагов своих прославился умением молчать. Ему даже дали прозвище Немой, что было высшей похвалой у Молчаливых.
Немой Павел проходил через послушницкий притвор, торопясь к сеансу молчания. Женщина и ребенок сидели на полу. По стенам комнаты прыгали страшные тени, отсветы пламени в камине, и ребенок бился в истерике.
Немой включил свет, улыбнулся и побежал дальше. Ребенок затих…
-Братья, – сказал Командор, открывая Совет Молчаливых. – Два события выпали нам сегодня. – Братья зашевелились. События у них в монастыре происходили редко. – Среди нас появился ребенок, – Командор выдержал паузу, – и еретик! Устав нашего Братства гласит, что внимающий Ветру должен иметь разум. Развитый разум. А какой разум может быть у ребенка?
Внимающий Ветру не может отвлечься на свет. Немой Павел зажег свет и отвлекся на ребенка. И это не все. Мы внимаем Ветру. Ребенок плачет и теперь Ветер слушает его. Это святотатство!
-Принести в жертву, - проскрипел один из Молчаливых. Остальные кивнули.
-Да будет так, - согласился Командор, помолчав. Он был немного даже огорчен тем, что не пришлось долго спорить и уговаривать. Словесные баталии были любимым развлечением Командора Молчаливых в бытность его в миру, но для них в этом Братстве почти не находилось повода.
Павел и Анечка сидели на песчаном полу в подвальной камере монастыря, хотя что такое подвалы в здании, полностью размещенном ниже уровня поверхности планеты? Которое от фундамента до крыши представляет собою подземелье, – большое и пыльное. Где-то вверху выл и бросался песком на двери и микрофоны Ветер. Его вопли и свист служили Братству чем-то вроде колокольного звона: фоном познания, призывом к молению. Ветер олицетворял собою Хаос, основу природы и энергию развития; его нужно было умилостивить, внимательно слушая, внимая ему, и откупаясь время от времени жертвами. Здесь, на Марсе он был главным и самым ненасытным божеством.
С первого шага по этой планете он пытался добраться до Анечки, ей было страшно, и она плакала без передышки. Уже начинало щипать глаза и чесаться на переносице. И эти злые дяди увели куда-то маму, а ее бросили в страшную комнату к паукам, ветру и этому дяде, который тоже молчит. Почему он молчит, уж не Ветер ли это пробрался сюда, притворившись дядей, чтобы забрать ее… Девочка заплакала еще сильнее.
Павел посмотрел на маленькую, скорчившуюся в углу пыльной комнаты фигурку ребенка, покачал головой, подобрал с пола щепку, обмакнул ее в глину, мокрая куча которой лежала у стены, и принялся рисовать.
Скрип щепки привлек внимание Анечки. Она подняла голову и от неожиданности забыла о своем горе. Дядя стоял у стены. Под его быстрой и легкой рукой сидели кошка и собака и как будто пели веселую песню, до того у них были радостные мордочки…
-Вы дядечка Мойоз? – спросила Анечка. – А маме вы тоже пъинесли подайок?
Павел рассмеялся и начал новый рисунок.
-А куклу вы найисуете? – подошла к нему Анечка. Павел протянул ей щепку. – Мне тоже можно? – не поверила девочка. Павел кивнул.
Увлекшись рисованием, они не заметили, как в открытый Молчаливыми люк хищно ворвались песок и ветер…
Полуденный ветер играл красновато-синими травами Марса. Степь под мягкими пальцами ветра цвела. Ветер загадывал: «Любит – не любит», – и обрывал широкие лепестки марсианской ромашки.
Получалось: «Любит!» – и, счастливый, он мчался к небу и танцевал с облаками. А потом, вспомнив, что не все решено и не все заботы исполнены, ветер спешил посмотреть, что еще сделали люди, и поиграть в развалинах монастыря, который они когда-то построили, но уже счастливо забыли об этом…
Дети стояли в подвале марсианского монастыря, недавно раскопанном археологами. На потрескавшейся от ветра и времени стене, нарисованные красной глиной, обнявшись, как будто дружно пели веселую песню собака и кошка. А рядом с ними маленькая девочка держала за руку плюшевого мишку. И лукавое детское солнце словно выглядывало из-за угла.
-Мы почти ничего не знаем о монахах из Братства Ветра, - тихо рассказывала учительница, - но судя по этим рисункам, это были мудрые, добрые люди…