Светлой памяти дорогого учителя, выдающегося российского киноведа Владимира Александровича Утилова посвящается.
***
В наше время чтобы встретить благородного человека, нужно нанять детективов, не иначе. Благословенны небеса, если вы такового повстречали. Воистину жизнь не прошла впустую!
Мне повезло. Он был профессором зарубежного кино во Всероссийском институте кинематографии. И я весьма запоздало поняла, что именно он и был моим учителем с большой буквы, которого я искала, как иные ищут себе духовника в церкви.
Он был смешон на вид. Готовый комик. Маленькие глаза-пуговки, пухлый нос и толстые губы в пол-лица, всегда готовые расплыться в добродушной или ядовито-насмешливой улыбке. Невысокого роста, с непропорционально крупной, вытянутой головой, он походил на пупса из диснеевских мультфильмов, на миловидного пупса. Ходил в не по росту длинных пиджаках, которые, впрочем, ладно сидели на его худощавой фигуре. Движения его казались несколько разболтанными, но он всегда словно внутренне собирался, двигаясь к цели, ступал мягко и в то же время напористо. Походка была ровной и плавной, точно он вёл корабль своего тела в океанских водах. Прямой, с несколько вбок откинутой головой (осанке можно позавидовать), он и в поведении отличался редкостным прямодушием.
На студентов он поглядывал с лукавым любопытством. Многих почему-то бросало в дрожь от его пристального внимания. Гуляла по ВГИКу легенда о небывалой строгости Утилова. Он и сам был мастер пустить пыль в глаза: «Я строгий, но справедливый… Но строгий, въедливый. Злой я» Но я, обладая некоторым чутьём, однажды безо всяких на то оснований возразила своим коллегам-студентам: «Да вы что. Добрейший он человек! Не верьте вы ему, и никому не верьте».
К счастью, мне скоро представился случай убедиться в моей правоте. Будучи на первом курсе, по легкомыслию и неопытности, я вдруг решила… не сдавать летнюю сессию. Захотелось мне на другой факультет сбежать. Уж и к Марлену Хуциеву стала похаживать в мастерскую. И только Владимир Александрович вернул меня на землю, рассказав на лестнице, каких трудов ему стоило убедить руководство не отчислить, а оставить меня на осень. Я так опешила тогда от новости, что забыла его поблагодарить.
Владимир Александрович относился к студентам внимательно-снисходительно, с чувством юмора. Поддразнивал насчёт любимых героев и тем, частенько вступал в шутливые диалоги с нашими студентками-пересмешницами. Одна из таких девушек однажды в кулуарах веселилась рассказом о том, как Утилов, «этот безумный старик», принял её пейджер за томагочи и «в страхе» отпрыгнул. Я молча внимала. «А ты знаешь, - повернулась она вдруг ко мне, - Владимир Александрович был влюблён в Вивьен Ли и ездил к ней свататься с огромным букетом!» Я была потрясена.
...Все мы знали о его страсти к великой актрисе. Некоторые зачитывались написанной им биографией, которая была ничем иным как пламенным сонетом, в котором он живописал свою любовь, свои страдания, свой гнев... Большинство об отношении его к Вивьен Ли говорило как о чудачестве. Что поделать, многие из нас грешили непонятливостью. Кого-то раздражала его религиозность последних лет. Одного студента он попросил не делать диплом по Бунюэлю, так как великий испанец, якобы, богохульник, что верующего Владимира Александровича оскорбляло. Другого попросил исключить из диплома по Гринуэю анализ фильма "Дитя Макона" - по той же причине. Студенты воспринимали эти выпады как милые причуды. «Увы, у немалого числа людей, включая творческих, и особенно с возрастом, постепенно съезжает крыша» - вздыхали они, возводя глаза к потолку.
Он был недооценён, не понят. Не избалованные вниманием других педагогов, мы и к его радению и хлопотам за наши души зачастую относились нечувствительно, ровно. Он был скромен до кротости. В начале двухтысячных он написал книгу о мировом кинематографе, исполненную тревожных предостережений и пророчеств, под названием «Сумерки цивилизации». Будучи завкафедрой киноведения, он никогда не просил её опубликовать во ВГИКе. Мало вообще кто знал об этой книге. Её не было в институтском книжном киоске. И потому никто из студентов не подозревал, с личностью какого масштаба имеет счастье общаться.
Однако профессор не унывал. Казалось, он находил отраду в молодой поросли. Иногда фотографировал на память и по-отечески опекал ребят. В работе каждого он стремился выделить сильную сторону, даже если слабая сторона перевешивала. Если не получался настоящий киноведческий анализ, Владимир Александрович говорил это прямо. Он даже мог быть ворчливым и колким. Но всегда в завершении своего «разноса» отмечал или интересный стиль, или выбор новой, ещё неисследованной темы.
Беспокоясь о судьбах будущих выпускников, он видел перспективную для киноведов возможность работы на телевидении и организовал своим вгиковцам кинопрактикум на кафедре телевидения в МГУ. Студентам он показывал документальные фильмы о кино как образцы жанра, в котором им надлежало работать.
Он никогда не жалел слов, чтобы подбодрить кого-нибудь. Помню, как однажды во ВГИК в рамках тогдашних встреч по пятницам пришёл известный критик А. Как-то быстро свернув заявленную тему для разговора, он перешёл к тому, что его в то время сильно волновало, – к историческим трактовкам Льва Гумилёва. Аудитория, видно, была не слишком подготовлена, так как явно скучала. Но я была знакома с темой и у меня было своё мнение. Потому по окончании лекции я сразу подняла руку. «Не кажется ли Вам, что рассматривать татаро-монгольское иго как благо безнравственно?» - спросила я его в лоб. Критик смешался, стал уверять, что я неправильно поняла концепцию Гумилёва… Никогда не забуду, как Владимир Александрович, когда студенты выходили из зала, чуть задержался в дверях, чтобы сказать мне: «Я с вами полностью согласен».
Кто бы мог подумать, что этот специалист по западному кинематографу был глубоко патриотичен! В последнее десятилетие он примкнул к славянофилам в лице своего бывшего студента, актёра и режиссёра Николая Бурляева. Тот пригласил учителя в свой кинофорум «Золотой витязь», в члены жюри. Кинофестиваль был призван к пропаганде славянского кинематографа…
Его красноречие стало притчей во языцех. Студенты жаловались, что в пересказе Утилова фильмы были много интереснее, чем на экране. Ах, какой же рассказчик был этот Утилов! Будто собственными глазами видишь то, что он рассказывает. В нашем маленьком кабинете словно толпились тени прошлого. Он расписывал такими яркими красками, что тебе начинало казаться, будто ты и впрямь всё видишь наяву. Всегда стоя, в своей королевской осанке с чуть откинутой назад головой, он устремлял свой взор в даль, куда-то в окно позади нас. Кто знает, о чём думал этот старик, какие видения таились под его полуприкрытыми веками. Магическую силу имели слова, идущие от сердца. Он извлекал из сокровищницы слов одно, точное и меткое, жестом руки как бы подкидывал его в воздух, и оно сразу пленяло нас и околдовывало.
К сожалению, хлопоты учителя не помогли удержать меня в институте, я ушла через пару лет. Книгу его о Вивьен Ли я прочла позднее. Признаться, мне было немного неловко его читать: ведь она была написана пристрастно, ревниво, откровенно выдавала его любовь. Утилов нещадно бичевал супруга актрисы, не менее знаменитого Лоренса Оливье, за малейшие проявления слабости, эгоизма и малодушия. Вивьен Ли, напротив, защищал и оправдывал во всём, даже в таких неприятных качествах, как сквернословие или язвительность. Своим словом он ограждал любимую актрису от любых нападок. Мне подумалось тогда, что предо мной совершенный образец того, как мужчина должен преданно любить женщину.
Я стала вынашивать сюжет о его встрече с Вивьен Ли. Будучи уже студенткой Литинститута, я зашла как-то раз по своим делам во ВГИК… Я увидела спину дорогого профессора, поднимающегося по лестнице. Меня охватило волнение, но я не могла сдвинуться с места. Я молча смотрела на старика, боясь затронуть то сокровенное, чего не знала. Кто знает, какую боль, какую тайну он нёс в себе? Я смотрела вслед, и душа моя пела благоговейные песни, как раньше, при виде его седовласой головы, плывущей по коридорам ВГИКа. «Не сейчас» - сказала я себе. Не готова я была задавать щекотливые вопросы и тут же садиться писать. Знала бы, что вижу его в последний раз…
Недавно я наконец решила приступить к сюжету. Открыла интернет и с ужасом прочла, что учителя уже почти год, как нет в живых. Не прошло и года, как я опоздала!
Было жаль сюжета, тайну которого он унёс с собой. Да и… краски мира поблекли. На меня вдруг дохнуло могильным холодом, и я с печалью думала и о своём смертном часе. Казалось, в моей жизни уже не произойдёт ничего более значимого, чем встреча с этим святым человеком. Когда я читала заупокойную молитву, его имя застряло в горле... Имя последнего князя Мышкина ушедшего смутного века.
Когда я узнала, что никакой встречи Утилова с Вивьен Ли не было, всё это россказни, мне стало чуть легче (предательское сердце в трудные минуты ищет во всём утешение). Актриса лишь прислала ему тёплое благодарственное письмо на сигнальный экземпляр книги, которую молодой автор ей выслал. И я решила сочинить ту встречу. Ведь иногда одна-единственная выдумка стоит больше, чем сто тысяч настоящих событий!