(из цикла «Ученическая тетрадь»)
Недавно я поменял место работы и специальность тоже. Наш институт закрыли, срочно пришлось переквалифицироваться – перестал быть социологом, стал специалистом по госзакупам. Ещё раньше я работал журналистом.
- Ты меняешь профессии, как наш общий знакомый Миша жён, - сострил мой приятель Геворк, - ты не слышал, что он шестой раз женился?
- Разница в том, что Миша в свободном поиске, мне же выбирать не приходится, - ответил я.
У самого Геворка по части занятости дела обстояли приблизительно так же, как у меня. Некогда он работал на станкостроительном заводе инженером. Завод приватизировали и закрыли. Новые владельцы в течение недели в виде металлолома вывезли в Турцию всё оборудование до последней гайки.
Геворк начал играть в духовом оркестре министерства внутренних дел. Он с благодарностью вспоминал деда, который обучил его играть на трубе. Каждый раз во время занятий сварливый старикан награждал внука оплеухами. Геворку выдали форму с погонами рядового. Опоясанный огромной медной трубой, он – мужчина невысокого роста обращал на себя внимание. Точнее, его мучения. Однажды во время какой-то праздничной демонстрации я проходил мимо играющего оркестра и, увидев Геворка, поздоровался с ним. Обильный горький пот струился из-под милицейской шапки по невероятно раздутым щекам трубача. По взгляду его выпученных от напряжения глаз я понял, что он видит и приветствует меня. Рядом с ним в оркестре располагался один верзила, который налево-направо непринужденно раздавал приветствия многочисленным знакомым. Ему было многим легче - он играл на треугольнике - ударном инструменте. Картинно прикладывался к нему палочкой раз-два, преимущественно, когда оркестр играл «тутти». На его погонах были сержантские лычки.
Через некоторое время мой приятель вынужден был покинуть оркестр. Говорят, что повздорил с «сержантом», ещё то, что заболел – лёгкие стали сдавать, или ещё третье – оркестр из-за отсутствия средств в тогдашнем МВД распустили.
Геворк стал подрабатывать сантехником. Об этом я узнал на литературном вечере. Мы оба присутствовали на нём. Мероприятие не складывалось. Народ собрался хилый, «депрессивные поэты-любители». Я с трудом подавлял зевоту. Мой приятель не стал выносить минорные выспренности поэтов и с возгласом «Oh, my fortune fucked!» вдруг встал, подошёл к праздно стоящему чуть поодаль роялю, поднял крышку, сел на стул и заиграл джаз. Его невозможно было унять. Назревал скандал.
- Вы знаете, что этот тапёр на самом деле работает сантехником, - желчно заметила мне поэтесса, сидевшая рядом.
- Для сантехника он весьма неплохо играет на рояле! – ответил я даме. Я мог предположить, что бывшему трубачу сподручно играть на рояле, но чтоб так исправно!
Позже я справился у Геворка о его новой специальности. Оказалось, что она совсем не новая. Просто не была для него основной.
- У тебя проблема с сантехникой? – спросил он у меня и предложил свои услуги.
Мы не случайно оказались на литературном вечере - оба были замечены в слабости, которую испытывали к прозе. Почти одновременно за свой счёт издали по книжке. Нас даже помянули в публикации московского литературного журнала, как грузинских авторов, пишущих на русском. Я, как грузин, не возражал против такой оценки. Геворк, как армянин, ворчал по поводу неточности, допущенной журналом.
Впрочем, писательская слава не поспевала за известностью, которую Геворк обрёл, как сантехник. Я тоже был мало известен как писатель и уж совсем не знали меня в городе как специалиста по госзакупкам.
Принадлежность к литературному цеху сдружила нас. Правда, без проблем не обходилось.
... У Геворка была особенность. По старинке он пользовался шариковой ручкой, писал текст в ученической 12-листовой тетрадке. Сложенную вчетверо он носил её в кармане пиджака. По тому, как часто он доставал её и вносил какие-то записи, можно было судить о серьёзности его занятий литературой. Прошло время, и его манера доставать из кармана ученическую тетрадь о 12 страницах стала меня донимать. После одного инцидента я стал косо на неё поглядывать.
Как-то мы проходили мимо игрового заведения, где играли в лото. Девица с сильным грузинским акцентом на русском языке произносила цифры.
- Давай заглянем! – предложил мне Геворк. Я неуверенно пожал плечами. Никогда не позволял себе заниматься «азартными играми». Но решился-таки. Мы заняли свободные места у стола. К нам подошла сотрудница заведения, та, что называла цифры. Она поздоровалась и осведомилась у нас, заплатили ли мы за вход. Назвала цену. Геворку она показалась очень высокой. Он громко начал выговаривать девушке. Довольно скоро к ней на помощь поспел охранник... Я извинился и вышел, за мной последовал Геворк. Он некоторое время продолжал возмущаться, потом полез в карман, достал сложенную тетрадку и ручку. Через его плечо я сумел рассмотреть запись, которую он сделал. Было что-то вроде - он и Гурам (то есть, я) попытались сыграть лото в одном заведении и нас с позором выпроводили.
В другой раз в метро спускаясь со мной на эскалаторе, Геворк, до этого хранивший молчание, вдруг достал тетрадь и начал громко обсуждать пикантную деталь из текста, который он готовил. Говорил громко и с жаром, чем привлёк внимание не только рядом стоявших пассажиров, но и тех, кто поднимался на встречном эскалаторе. Я попытался убедить его, как минимум, говорить более тихим голосом, но он продолжил «всенародное» обсуждение уже на перроне.
И, наконец, произошёл случай, который стал испытанием не только для меня, но и для целой семьи, где была и бабушка, и внуки, папа, мама...
Геворк работал дома, у клиентов. Мы договорились встретиться.
- Приходи прямо ко мне «на работу», - сказал он, - люди, у которых я сейчас занят, очень милые.
Когда я постучался в дверь, мне открыла девушка. Я почувствовал, что меня ждали. Девочка с сияющими глазами с любопытством смотрела на меня. Как я понял, меня уже представили как «беллетриста». Не исключаю, что она первый раз в своей жизни видела воочию живого сочинителя, да ещё у себя дома. В комнате играла рояль. Так оно и есть, освободившись от своих непосредственных занятий, сантехник развлекал хозяев игрой на фортепиано. Увидев меня, Геворк прекратил игру и сказал, что он и хозяева заждались меня. Дескать, стол уже накрыли.
Семейство было очень интеллигентным. Папа – доктор технических наук, мама – врач, благообразная бабушка и девочки, светленькие, чистенькие, они излучали целомудрие, хорошее воспитание...
За столом доминировал Геворк. У него с хозяином нашлись общие интересы – джаз. Семейство было очаровано необычным сантехником. Но вот пришло время уходить. Хозяин уже открыл дверь, я говорил прощальный спич...
Вдруг последовало:
- Кстати, вчера ночью я дописал рассказ, о котором вам рассказывал.
Это говорил Геворк, обращаясь к отцу семейства. У меня ёкнуло сердце. Рука моего приятеля потянулась к карману пиджака и извлекла оттуда ученическую тетрадь...
Сантехник читал своё произведение в течение сорока минут, при чём «в лицах». Иногда он повторно перечитывал понравившиеся ему абзацы, правил текст по ходу, возвращаясь к исправленным фрагментам. Рассказ был вполне хорошим. Я и автор уже обсудили его на остановке трамвая. Тогда ещё мне показалось, что Геворк апеллировал к стоявшим рядом с нами ватману и кондуктору вагона.
Мы слушали, не шелохнувшись. У всех на лице натуженная мина почтенного внимания, которая постепенно сменялась ожиданием окончания пытки. В рассказе содержались деликатные моменты, но изморенная испытанием на терпимость аудитория никак на них не отреагировала. Даже обессилевшая бабушка не догадалась присесть. Отец семейства всё время стоял у открытой двери, так и не прикрыл её, хотя бы на время.
Но вот тетрадь сложена и водворена на место.
Уже в подъезде, после того, как за нами поспешно закрыли дверь, Геворк спросил меня:
- Как ты думаешь, им понравился мой рассказ?
- Как ты не догадался прочесть свой рассказ, когда мы сидели за столом? – посетовал я.
У меня была причина ценить Геворка. Умер мой близкий родственник. Геворк приходил на панихиды. В момент выноса, когда по заведённому порядку дети должны выносить цветы и класть их в катафалк, возникла заминка. Я оглянулся вокруг и детей не увидел. Неожиданно инициативу взял на себя Геворк. Он без чьих-либо указаний начал выносить цветы. Тут и детишки подоспели. По дороге на кладбище он сидел рядом со мной в кабине шофёра катафалка. Мне показалось, что от его присутствия мне становилось легче.
Однако, позже я не удосужился навестить Геворка, когда он угодил в больницу, простудив нерв. Ему трудно было передвигаться. Я только позванивал. Приятель говорил мне, что вид из окна палаты живописный. «Прямо живая природа начинается, дикие скалы к самому двору лечебницы подступают». Так он пытался меня завлечь.
- Ты запиши это описание природы в свою тетрадь, - посоветовал я ему.