Моему двоюродному брату было четыре года, когда он умер. Я отыскала его могилку: грубый камень-песчаник, наполовину вросший в землю, где старательно чьей-то любящей рукой нацарапаны годы рождения и смерти: 1939 – 1943…
Жили вчетвером: бабушка моя, моя тогда еще незамужняя мама, жена моего дяди и два его сына, мои двоюродные братья. Зияфат был младшеньким. Умненький, миленький, очень слабенький, он больше всех страдал от недоедания. Моя мама с поля приносила ему кусок хлеба. Колхозников на поле кормили обедом и выдавали по кусочку хлеба. Вот моя мама, сама-то девчоночка двадцати лет, суп полевой ела. А хлеб племяннику домой несла. А он сидел под окошечком и ждал ее с кусочком хлеба. Был бледный до синевы. Хватал этот кусок двумя руками и ел-ел. Смеялся от счастья. Мал еще, не понимал, что благодетельницу саму от голода шатало. Трудились на измор, мать рассказывала, как идешь за конной жнейкой, снопы вяжешь. Кровь из носу в буквальном смысле этого слова, но работаешь. Колосья подбираешь, связываешь, нельзя задерживать процесс уборки. Почему? Просто нельзя и все! Работать надо наравне со всеми, отставать позорно. Я не понаслышке знаю труд сельчанина, коллективный труд. Впрягся, тяни, работай так, чтоб старшие косо не посмотрели, чтоб не сказали: у Халита -то неумеха растет! На ходу мастерством обрастаешь, опыт перенимаешь, как ловчее за грабли, за вилы браться, как косить. Лошадь как запрягать, как зерно закидывать. Это вам не за компьютером сидеть, дети мои!
Моя мама до самой своей смерти Зияфата жалела. Очень уж не хотелось в когтистые лапы старухи-смерти милое дитя отдавать. Затируху приготовят, ему погуще положат. Травку первую съедобную ранней весной ему несут, ягодку лесную, как ягода пойдет. Очень надеялись, что вот-вот Победа грянет, отец с войны вернется, дотянет малец. Нет, не дожил сладенький. И дядька мой не вернулся. Как пропал без вести, так по сей день в списке том и остается. Писали в архивы, музеи, ответ отрицательный. А грамотный был, партийный, идейный очень, честный. К тому же, красивый, статный. В коллективизацию кулаки грозились убить, выжил, в годы репрессии по доносу арестовывали, спасся, миновала его расстрельная статья. А на той войне его не стало. Даже следов никаких не осталось. Может, еще и отыщется, находят же многих. Но Зияфата не вернешь, мать моя об этом не узнает. Жалко их…Всех жалко, и своих, и не своих.