Мой отец
Моему отцу исполнилось 77. Нас очень долго принимали за братьев, так как "родил" он меня в 21 год и внешне мы сильно похожи. Даже не столько внешне, сколько "лица необщим выраженьем" - походкой, мимикой и манерами. С "высоты моих лет" мне теперь очевидно что 21 год это слишком рано что бы иметь детей. Правда, для меня, да и для отца наша небольшая разница в возрасте было скорее преимуществом. Гуляя со мной мой папа еще легче чем обычно знакомился с молодыми мамашами и просто свободными девушками, используя меня в качестве "приманки". Интересно, что история полностью повторялась, когда я выгуливал сначала своего младшего брата, а после мою дочку... Когда все свое свободное время вне школы я играл во дворе в футбол, то нередко брал в команду своего отца. И он, как правило, игры не портил.
Когда я задумываюсь, о том сколько всего я вобрал в себя от своих родителей, то я понимаю, что во многом, судьба моя была предрешена. Так же как и мой отец я люблю (список можно продолжать до бесконечности) книги, классическую музыку, спорт (тот факт что я уже больше 40 лет играю в волейбол - заслуга моего отца, который в молодости очень хорошо играл в волейбол). Как и отец я люблю вино и коньяк, крепкий кофе, кавказскую кухню (любовь к каквказкой кухне сыграла свою роль, когда мой отец женился во второй раз на молодой девушке из Тбилиси - матери моего сводного брата Юры). Как и мой отец, я одинако любил блондинок, брюнеток, рыжеволосых, и просто крашеных девушек. Нас объединяет также любовь к математике, театру, кино. Как и мой отец и мой брат, я к месту и не к месту заговариваю с абсолютно незнакомыми людьми вне зависимости от места, времени, и страны нахождения. И это одинаково выводит из себя наших жен.
Как я написал уже, список можно продолжать очень долго. Но и этого достаточно, чтобы понять какое сильное влияние, особенно в детстве и молодости, мой отец имел на меня. У Марк Твена есть остроумное наблюдение: " Когда мне было 16, я считал своего отца круглым идиотом; в 40 я с удивлением заметил как он поумнел". Несмотря на некоторую экстравагантность этого заявления, могу сказать, что с годами, когда сам становишься отцом, то понимаешь что единственно эффективный способ воспитания это не слова, а поступки. Личным примером. А примеров было очень много. Может, и даже скорее наверняка, я мог что-то упустить, но в памяти осталось многое.
Мне 5 лет, мы с отцом на волейбольной тренировке. Точнее тренируется отец, а я приношу ему волейбольные мячи. Я вижу как мой отец взмывает над сеткой и хлестко бьет по мячу. Я восхищен - отсюда мои корни любви к волейболу. Кстати, в настольный теннис научил меня играть тоже отец. Во-многом благодаря ему в 16 лет у меня был первый взрослый разряд. Правда не самый сильный. Интересно, что примерно в 56-60 лет отец снова стал играть в настольный теннис и очень даже прилично. Берет частные уроки, играет в клубе 2-3 раза в неделю, выступал до последнего времени в турнирах в своей возрастной категории.
В шесть лет отец взял меня на хоккей. В 1962 году команда СКА Ленинград играла на открытых катках. Зима, очень, очень холодно, мороз где-то минус 25 (зимы тогда были холодные). Народ на трибунах стоит (сидеть физически невозможно скамейки полностью обледенели) и притаптывает от холода. И пьет пиво. Мой отец также пьет пиво (кстати то что я люблю пиво - еще одна его большая заслуга). Так что в неполные шесть лет я понял что хоккей прекрасная игра и смотреть хоккей лучше, когда есть пиво.
Мой отец меня редко наказывал. И это зря. Пальцем он меня наверное, так и не тронул, хотя наверняка я мог в отрочестве довести кого угодно до белого каления. Наша жизнь проходила вместе вплоть до 18 лет. После довольного болезненного развода, я в 5 лет остался жить с папой и его родителями. И считаю что сильно выйграл, оставшись с отцом и моими бабушкой и дедушкой. Будучи совсем молодым человеком (25 лет) ему было бы очень нелегко самому воспитывать меня. И папины родители взяли, во многом, эту нагрузку на себя. Мама много участвовала в моей жизни, но, все-таки, это было чаще воспитание по-выходным и во время отпусков.Хотя она приезжала к нам на Васильевский делать со мной уроки, когда я был в начальной школе, я рано усвоил что живу с отцом, а не с матерью. Наверное, я что-то недополучил, не живя с мамой (ее во-многом мне заменила бабушка), но дожив до 55 лет, считаю, что где-то с 12-13 лет для мальчиков папы важнее. То что что бытовые проблемы во-многом легли на плечи моей бабушки, ничуть не умаляет его заслуг. Сейчас когда я сам внутренне готов стать дедом, я отдаю себе отчет что наилучший способ воспитания - это просто быть рядом и жить так что бы ребенок, глядя на тебя, на твою жизнь просто вырос порядочным человеком и научился отличать добро от зла. Книги, театр, фильмы, филармония, спорт, разговоры о книгах, политике - все это естественным путем вошло в мою жизнь так как в театры, в филармонию ходили мои родители (порознь) и мои любимые бабушка и дедушка (всегда вместе). Книги окружали меня с детства. Мои родители, не живя вместе, читали одни и теже книги, журналы, так что мои литературные пристрастия, да и вся "культурные база и надстройка" - тоже от них. Да, наверное, иначе у не могло быть...
Довольно рано я усвоил, что в нашей семье есть "демократия и никакого социализма" (папина шутка). Опять же, оглядываясь назад считаю, что немного диктатуры в отношении меня мне бы явно не помешало...Приведу несколько примеров. В детстве я был легким ребенком и проблем со мной почти не было. Они, эти проблемы, начались где-то в 8-ом классе, когда я победоносно вступил в пубертатный период своей жизни. Все началось с выпивания. Сейчас мне 55 и также как тогда, когда мне исполнилось 14, я не могу отказаться от предложения выпить.
Компания у меня была хорошая, дешевый портвейн - легко доступен. И хотя дома у нас были сухие вина (преимущественно болгарские или грузинские), коньяк и водка, мы с друзьями в 14-15 лет предпочитали гадость типа "Агдама" или "Солнцедара". Более отвратительных напитков в природе не было, разве что "Волжское". Мои непростые отношения с алкоголем начались еще, когда мне было 12 - я перепил шампанского на свадьбе у своей тетки. Мучительная головная боль и тяжелое похмелье приостановили на какое-то время мое увлечение алкоголем. Но в 14 я напился опять (на сей раз дешевый портвейн – 0,75 на двоих без закуски). Я умудрился пройти к себе в комнату незамеченым и заснуть. А мой друг попался , его родители пришли к нам домой (для выяснения обстоятельств). К тому времени, лыка я не вязал. Увидев родителей Витьки Логвина, меня на нервной почве разобрал такой смех , что я не мог остановиться и буквально валялся от хохота. Вся эта ситуация казалось мне на редксть забавной (похоже только мне). Как сейчас помню полу-пророческие слова моей бабушки: "он будет алкоголиком". Дед молчал (как и почти всегда), а отец поступил наиболее разумно и оригинально: заставил меня написать 100 раз фразу "я никогда не буду напиваться как свинья". Урок действовал ровно 22 месяца. В Апреле 1972 года, отмечая 16-летие друга, мы втроем выпили по 0,75 пива на человека в пивбаре, предварительно смешав с 0,5 водки, купленной заранее в соседнем гастрономе (при минимальной закуске). Дальше шел опять отвратительный портвейн, ну а совсем дальше -вытрезвитель, откуда меня и моего друга забрал мой отец. Наш третий дружок пошел в кусты как раз за минуту до того как нас подобрал "воронок" и его в вытрезвитель не забрали. Нас с Костей Пудовкиным посадили в приемник, где я от страха почти протрезвел. Через час, приехал мой отец и забрал нас, как раз в тот момент, когда я уже вполне в этом приемнике освоился. Костя, полностью поплыл, а мой природный интерес к людям привел к тому, что я быстро со всеми перезнакомился и получил массу полезной информации от постоянных обитателей. Мой отец после с юмором рассказывал как я пытался познакомить моего интеллигентого отца с местными мужиками. "Папа познакомься - это мои новые друзья", сказал я и широким жестом представил моих новых друзей. "Очень приятно", сказал мой интеллигентный папа и забрал меня и Костю Пудовкина к нам домой, где посадил нас в ванну с холодной водой. Я серьезно рассчитывал, что хотя бы на подзатыльник или два заработал. Но опять - пронесло. Какое-то наказание, конечно, было - но, видимо, не самое страшное, так как я его, это наказания и не помню. Отец видел.что мы и так достаточно напуганы, и мудро решил что этим мы себя сами наказали.Кстати, на следущее утро, в школе, нам еще раз повезло. Отец нашего третьего собутыльника, Володи, был историк и завуч в нашей английской школе номер 11, что на Васильевском. Геннадий Степанович Черничкин, узнав о наших бедах от Володи, вызвал к себе нашу тройку и в течение 15 минут разносил нас так, что мы не знали куда деться. Постепенно, пыл его угас, и он вполне миролюбиво достал бутылку коньяка и налил каждому по 50 грамм, не забыв порезать и лимончик. Мы переглянулись и выпили. Сильно полегчало. С той поры я люблю коньяк. И с тех пор я сильно зауважал отца Володи. Поступил он с нами очень по-отчески. Интересно, что и у моего отца и у Володиного была одна и таже реакция на то что мы пили: "какой идиот вас научил пиво с водкой и портвейном мешать???". Помимо прочих уроков, я четко усвоил что пиво с водкой мешать можно, но лучше не нужно. Оглядываясь назад, вспоминая мужчин того времени, наших отцов, учителей-мужчин, тренеров, я понимаю как нам, тому поколению, чьи школьные и институтские времена пришлись на 60-70-ые года 20 века, крупно повезло. Разводы были редки, войн не было, и, как мне кажется сейчас, детство у нас было очень и очень неплохое. Отцы у нас были прекрасные. Вот с детьми нашим отцам, да и матерям не всегда везло. Трудные мы были. Во всей этой истории с нашим выпиванием и попаданием в вытрезвитель, я еще очень благодарен капитану Сорокину, дежурившему в тот день. Увидев двух сильно пьяных мальчишек, он сдал нас на руки моему отцу и не стал сообщать в школу. Хотя мог. Интересно, что много воды утекло с того Апреля 1972 года, когда мы так позорно напились. Но я очень благодарен и капитану Сорокину и Геннадию Степановичу Черничкину и моему отцу за то понимание, чуткость и доброту по отношению к нам, малолетним идиотам. Как я уже сказал отцы у нас былу отменные.
Что еще врезается в память, когда отцу исполняется семьдесят семь, а мне перевалило за 55? В 1963 году родители отца помогли ему с покупкой первой машины, Москвич 403, салатно-голубого цвета. Отец стал пропадать вечерами и выходными в холодном, неотапливаемом гараже на Камской улице (15 минут быстрой ходьбы от нашего дома) Не будучи от рождения сильно рукастым (хотя по образованию инженер), он научился делать многое с машиной сам или с помощью своих друзей по гаражу. Помню как он возвращался домой, пропахший бензином и машинным маслом с черными руками, которые он дого отмывал в горячей воде. Это запах бензина буквально вьелся в нашу кавартиру, где в прихожей периодически появлялись то запчасти, то покрышки. Отец брал меня регулярно в гараж, где я был с 8 лет на подхвате (подай ключ, отвертку, подержи это и так далее). И все это, зачастую, зимой, в неотапливаемом гараже, в воскресенье. Короче, возиться с машиной часами я так и не полюбил. Не люблю и сейчас, благо есть профессионалы-механики. Но я уважал его упорство и его полное поглощение своей первой машиной, даже если мы могли воскресенье провести вдвоем куда как лучше, чем 6 часов зимой в холодном гараже.
С появлением машины наша жизнь изменилась. Поездки за грибами, на озеро, путешествие в Эстонию - все это стало реалностью. Если память мне не изменяет, папа ездил на машине из Ленинграда в Крым (правда без меня). С поездкой в Эстонию связано и одно проиществие. Отец взял меня, девятилетнего мальчика на машине в Пярну, Эстония (одно из его любимым мест). Как всегда, он драил и готовил машину основательно и я ему в меру своих девятилетних сил помогал. Наконец мы в дороге. За несколько часов мы добрались до Эстонии, где и остановились в кемпинге, неподалеку от Таллина. День прошел прекрасно, а ночью мне стало плохо, я бредил меня рвало, высокая температура, терял сознание. Сосед по кемпингу, молодой врач, москвич (как сейчас запомнил его очки, бороду, красные спортивные трусы - удивительно как память хранит какие-то, казалось бы, совсем ненужные детали) быстро и уверенно поставил диагноз - острый аппендицит. Срочно нужно оперировать. Приехала "Скорая" и меня увезли. Отец ехал на нашем Москвиче за Скорой" и плакал. Точнее не плакал, но слезы были. Я видел его, когда меня клали на носилках в Скорую Помощь. Но все прошло благополучно. Операцию мне делала молодой врач, эстонка, хотя по закону подлости боль перед операцией напрочь прошла. И на следущее после операции утро, я услышал характерный кашель бабушки. Узнав, что мне сделали операцию, бабушка прехала в Таллин ночным поездом, что бы помочь отцу. Домой в Ленинград я уже летел на самолете с ней . Бабушка оставалась со мной пока меня не выписали. Папа, пробыв со мной пару дней, поехал обратно в Лениград на машине на работу, так как мой аппендицит разрушил наш, такой долгожданный ,"мужской" отпуск.
Еще один эпизод. Я в первом классе, наша школа тогда находилась в то время у Смоленского кладбища (неплохое место для школы). По радио объявили о возможности наводнения (мы, первоклассники и не подозревали об этом). В середине урока в класс входит мой отец, чтобы как Дед Мазай спасать на лодке (на своей машине) спасать зайчат (первоклассников) от наводнения. Ореол героизма окружал моего отца в тот день. По крайней мере, в моих глазах и в глаза моих одноклассников, папа точно выглядел героем...
Закончив знаменитый в 50-е годы Ленинградский Горный Институт, мой отец работал в лаборатории автоматизации ВАМИ (Всесоюзный Алюминиево-Магниевый Институт). Он пришел туда в 1957 или 1958 году и проработал там вплоть до 1980 года, когда почти вся семья (за исключением меня - я был в армии) уехала в США. Лаборатория была молодая, состояла из ярких, талантливых, и остроумных технарей. Почти все хотели защищаться. так как защита диссертации не только давала 50 рублей прибавки к зарплате, более высокую должность, но еще и служила своеобразным "знаком качества". Поскольку, в лаборатории все были примерно одного возраста, "очередь" на защиту была длинной. Поступив в заочную аспирантуру, когда ему было 29-30, защитился отец лишь когда ему исполнилось 38. Защита прошла "на ура", был всего лишь один черный шар. По мнению специалистов диссертация была сильной и отец предложил оригинальный метод. К тому времени у него было свыше десятка авторских изобретений Результаты диссертации впоследствие были применены на Пикалевском комбинате. Я подозреваю, что отец мог защититься раньше на, как минимум, пару–тройку лет. Но работать и учиться одновременно в заочной аспирантуре достаточно сложно. Вдобавок, отец был одинок, молод и пользовался сильной популярностью у женщин. В 34 отец женился во-второй раз. Вторая жена была на 15 лет моложе отца. Защита диссертации опять откладывалась. Когда родился мой брат Юра, отцу было 37 лет и дописывал диссертацию он уже при наличии маленького ребенка, с болеющей женой и в условиях хронической нехватки денег. Но диссертация была написана и защита прошла легко. На защите были профессора Горного Института, которые помнили и любили моего отца-студента. Я хорошо помню эту защиту, и похоже, что я волновался больше отца. Я понимал как это важно для него и очень хотел, что бы все прошло как можно успешнее. Потом был банкет (я помню как на его машине, теперь уже на Жигулях, мы ездили в ресторан за продуктами для банкет буквально за день до защиты).
Всю жизнь отец хотел быть математиком. Закончив 5-ю школу (что на Васильевском) в 1952 году с золотой медалью, отец вправе мог рассчитывать на поступление на МатМех ЛГУ без экзаменов. Но его документы не приняли. Причина одна, но очень важная. В те времена (Сталин еще был жив) евреев в ЛГУ не брали, тем более на МатМех. Вместо этого отец поступил в Горный. Но любовь и я бы даже сказал преклонение перед математикой (и математиками) у него осталось на всю жизнь. Уже будучи инженером, отец закончил "Курсы повышения математической квалификации инженеров". Мое преклонение перед математикой и то что я большим пиететом отношусь к математикам - это также от него. Наверное, то что отец не стал "чистым", фундаментальным математиком - одно из разочарований его жизни. Также и я, окончивший "всего" факультет экономической кибернетики, всегда испытывал по этому приличный комплекс неполноценности, так как искренне считаю до сих пор, что матмеховцы (мехматовцы), ну и, пожалуй, физики-теоретики, скорее небожители, а не простые смертные как все остальные. Когда я пишу эти строки, мне еще очевиднее становится простая, но исключительно точно подмеченная истина что "яблочко от яблони далеко не упадет"... Кстати, когда я читал автореферат отца к его кандидатской, то с внутренней гордостью отметил, что математический аппарат в его диссертации был хорош.
Когда отец защитился, мое честолюбие было удовлетворено. Наверное, также сыновья военных гордятся отцами, когда их отцам присваивают очередное (еще лучше внеочередное) воинское звание. Аналогия, может и не самая плохая. Поскольку, по объективным и субъективным обстоятельствам, отец защитился на несколько лет позже, ситуация похожа на ту, когда офицеру задерживают присвоение очередного звания. Мне пришлось служить два года в армии офицером после института и я повращался в армейской офицерской среде. И это очень неприятно, когда ты должен быть подполковником или, как-минимум, майором, а ты еще ходишь в капитанах. Чувствуешь себя обойденным, на тебе висит клеймо неудачника. И когда тебе наконец приходит приказ о присвоении очередного звания, например майора, то ты перестаешь чувствовать себя белой вороной. На мой взгляд, защита кандидатской это где-то эквивалентно (в психологическом отношении) присвоении майорской должности - переход от младшего офицерского состава к старшему.
Наверное, если бы отец остался в Союзе, он может быть бы сел за докторскую, но его планы и планы семьи изменились. В начале пятого курса после долгих колебаний я для себя окончательно решил, что хочу уехать из СССР. И обязательно в Израиль. Институт я оканчивал в 1978 году. Где-то в 1972 году, когда я был еще в девятом классе, двоюродный брат моего отца решил уехать из страны. В 70-х было "потепление" в отношениях между США и СССР и тогда же началась очередная волна эмиграции из СССР, прервавшаяся сразу же после Олимпиады 1980 года в Москве. Дядя с семьей заехали попрощаться. В нашей семье об отъезде тогда никто не помышлял, но слова дяди как-то засели у меня в голове. В то время отъезды были не редкость, но, как я уже сказал, серьезно эту тему никто не подымал. Тем ни менее, где-то в 1978 я окончательно решил "что ехать надо". Где-то в Апреле 1978, за пару месяцев до защиты диплома, я получил через Ленинградскую синагогу вызов из Израиля от фиктивной тетушки. Но судьба распорядилась по другому. В 1978 году, когда началась война в Афганистане и кадровых офицеров стали в больших количествах переправлять в Афганистан, на их место стали брать выпускников ВУЗов, где была военная кафедра. В армии таких слегка насмешливо и снисходительно называли "пиджаки" ики "двухгодичники". Вот одним из таких "пиджаков" стал и я. Как меня забирали в армию - это отдельная история, так как на сборы мне дали один день. И я послушался совета майора, помощника военкома Куйбышевского района, и между тюрьмой (дезертирство) и Советской армией, благоразумно выбрал армию. На Витебском вокзале меня провожали отец и мать. Вместе их я видел довольно редко, только в торжественных случаях. После этого вместе их я видел только когда отец уезжал из страны в 1980 году и мама забежала с ним попрощаться. Странно, но только сейчас, когда я пишу эти строки, я осознал, как редко я их видел вместе. Но это уже другая история...
Буквально за пару месяцев до защиты диплома, в Апреле 1978, произошел случай, который мог сильно изменить мою жизнь к худшему. Возвращаясь на метро из института, где-то на перегоне "Московская"-"Звездная" я вступился за девушку к которой пристал пьяный мужик. Произошла драка, я его неудачно ударил. Мужик ударился о металлический поручень и кровь залила его лицо. Испугавшись ответственности я выскочил на "Звездной". Как сейчас помню его слова-крик: "Что же ты, сука, делаешь???". Вернувшись домой я не мог найти себе места. Больше всего я боялся что мужик может умереть и чувствовал себя я последней сволочью. Не помню, то ли я подъехал к отцу, то ли он заехал к нам в Купчино, где я жил с бабушкой (дедушка к тому времени уже умер). Рассказав о случившемся, я нашел такие нужные в тот момент понимание и поддержку со стороны папы. Ни слова ни говоря мы поехали в линейный пункт транспортной милиции при станции метро "Купчино". Как и с капитаном Сорокиным в ситуации с вытрезвителем, мне повезло еще раз на хорошего человека. Находящийся в пункте здоровенный сержант милиции был слегка удивлен, когда я пришел с повинной. Отец объяснил ситуацию и сержант стал куда-то звонить, выясняя судьбу бедолаги, которого я так неудачно ударил. Те несколько мнут были для меня одними из самых мучительных. Наконец, сержант выяснил что мужика отвезли в больницу, неподалеку от гостиницы "Советская". Приехав в больницу мы быстро нашли палату, где лежал мужик. К счастью, ним с все было не так страшно. Довольно большая ссадина на лбу, голова перевязана, но ни сотрясения мозга, ни каких-либо других травм не было. По словам дежурившего на отделении врача, бедолагу на утро должны были выписать. Трудно передать сейчас то состояние облегчения, которое я испытал тогда. И тот факт, что все это время со мной был мой отец - безусловно облегчило мое состояние в тот очень нелегкий для меня день. Одному мне было бы тогда куда как страшнее… Это был еще один пример того, как присутствие близкого человека и особенно отца, в той сложной ситуации подтолкнуло меня принять единственно правильное в тот день решение - придти "с повинной" в милицию и позже поехать в больницу. Выйдя из больницы мы зашли в кафе при гостиннице, отметить хорошую новость. Пить не пили (отец был за рулем), ограничились кофе с пирожными. До сих помню и тот вечер, и лицо сержанта, и вкус пирожных. Было это в далеком 1978 году и моему отцу было всего 42 года - значительно меньше чем мне сейчас...
Я забегаю вперед. Когда жизнь вынудила в 1996 году мою жену уехать из Калифорнии в Нью-Йорк на неопределенный срок (к счастью недолгий - но тогда я думал что мы расстаемся навсегда), в аэропорту Сан-Франциско провожал мою жену вместе со мной мой отец. Как и в детстве, он был со мной, когда мне было очень нелегко.
Где-то через год после начала моей службы я узнал, что отец и его жена решили уезжать из страны. Я был готов к такому повороту событий, так как к этому времени мы обсуждали различные варианты: кто уедет первым. Я был в армии и шансы мои были невелики, даже тогда когда я демобилизуюсь. Бюрократия любой страны живет только по ей одной известным законам. Кстати, к повествованию это не относится: советская бюрократия того времени была весьма эффективна. Сравнивая с американской могу сказать что зачастую советская бюрократия, будучи централизованной, "вертикальной" работала аккуратнее и быстрее, нежели децентрализованная и гораздо более технологичная бюрократия Соединенных Штатов. Так вот, бюрократические законы ОВИРа в те далекие времена требовали, чтобы уезжающие получали разрешение от остающихся: дети от родителей, братья от сестер, родители от детей. Поэтому, чтобы отец с семьей (отец, мой младший брат, жена отца, моя бабушка, и сестра жены) смогли уехать, я должен был дать разрешение моему отцу на выезд в Израиль.
Наша часть, где я служил находилась неподалеку от города Онеги и по делам службы мне иногда приходилась наезжать в город Вологду, нежно мною любимый с тех времен. В Вологде в то время находилась одна из вещевых баз ЛенВО и несколько раз в год я в сопровождении трех-четырех солдат откомандировался в Вологду за обмундированием. Командировки я эти очень ценил так как мог какое-то время пожить в нормальных городских условиях с теплым туалетом и красивыми девушками на улицах старинного города. Еще одна причина почему я так любил приежать в Вологду - красивая девушка Наташа, работавшая администратором Вологодской гостиницы. Чудесный человек, настоящая северная красавица. До сих пор для меня красота Вологды неразрывно связана с красотой и человеческой теплотой Наташи... Кроме того, Вологда находится близко от Ленинграда - одна ночь на поезде - я использовал любую возможность заскочить в Питер, хотя бы на день или два.
Узнав о предстоящей командировке в Вологду я сообщил об этом отцу. Когда отец с женой приехали в Вологду все было подготовлено. Приехав в Вологду рано утром, отец и его жена остановились у меня в гостинице. Мы позавтракали и поехали в часть, которой командовал майор Гвоздик. Распредвал к Жигулям, хороший коньяк в те времена были твердой и устойчивой валютой. И майор Гвоздик не устоял и легко заверил мою подпись на бумаге ОВИРа, в которой говорилось что я не возражаю против выезда семьи отца на постоянное место жительство в государство Израиль. Картина была весьма сюрреалистична: я не был прописан в Вологде и даже не был приписан к части, которой командовал майор Гвоздик. Мой отец никогда не жил в Вологде и тем ни менее все действо происходило именно так как я описал. Гвоздик коньяк спрятал, но налил водки. Мы так славно посидели, Гвоздик похвалил меня отцу сказав что-то вроде того что "такие офицеры как Ваш сын нужны армии". Бред да и только. Правда мы уже были слегка расслаблены и довольны жизнью. Поезд Вологда - Ленинград уходил в 7:30 вечера и до отхода поезда оставалось еще много времени. Мы зашли в гостинницу, я познакомил отца и его жену с Наташей и мы пошли гулять по Вологде. Был чудесный весенний день. Парки, старые дома с резным палисадом, бело-синие церкви, нежаркое северное солнце, покой и тишина - такой мне запомнилась Вологда в тот день. И трудно было представить что черз пол-года мы расстанемся более чем на 7 лет...
Надо ли говорить, что мои родные получили разрешение на выезд. Правда, со второй попытки. Отец был "в отказе" около года, если память мне не изменяет. Из армии я вернулся в конце Августа 1980 года. Узкая калитка эмиграции в Израиль медленно и неотвратимо закрывалась. И закрылась на долгие 7 лет в Декабре 1980 года. Так что можно сказать семья отца вскочила на подножку последнего поезда, покидавшего страну - выезд был назначен на конец Сентября 1980 года. Последний месяц перед отъездом прошел в суете и сборах. Мы виделись если не каждый день, то почти каждый. Было грустно, но эта грусть была растворена в суете подготовки к отъезду. Я вернулся в ту квартиру где жил последние годы с бабушкой и дедушкой до того как меня призвали в армию. Дедушка умер в Апреле 1978 и в двух-комнатной квартире в Купчино остались мы вдвоем с бабушкой. Ненадолго - чуть больше чем на месяц. В конце Сентября 1980 моя семья уехала из СССР. Ко мне в двухкомнатную квартиру подселили соседа, парня моего возраста. Сам же я сел надолго "в отказ". Отец обосновался в Хьюстоне, почти сразу же устроился на работу программистом в "Шелл", где и проработал вплоть до 1987, пока не переехал в Калифорнию. За более чем 25 лет работы в США отец ни разу не терял работу, хотя прошел вместе со страной через несколько серьезных экономических спадов. Последняя его работа была связана с частыми поездками в Голландию, где он вел несколько проектов. Настоящий трудоголик, отец работал долгие часы, хотя, на мой взгляд, ситуация этого не всегда требовала. Будучи исключительно ответственным и даже педантичным по отношению к тому что он делал, отец не мог по другому. Забавно, что последние лет 7-8 я почти полностью неосознанно копирую его модель - работа стала занимать почти полностью и мое время и мои интересы (старые увлечения, во-многом, отпали). Это не значит что жизнь моего отца в эмиграции складывалась легко. Скорее наоборот. Как это не звучит напыщенно, хлеб эмиграции горек, особенно в начале. Для многих этот хлеб остается горьким надолго, если не навсегда... И хотя профессиональная жизнь моего отца сложилась очень неплохо и он достойно вписался в американскую жизнь, работая только по специальности (без вождения такси и мытья посуды), были в жизни отца и очень тяжелые моменты.
Дедушка, отец моего папы, умер за два года до отъезда семьи в Америку. Бабушка уехала вместе с семьей отца. Коренная ленинградка, даже петербуржанка, переезд в Америку принимала с трудом и делала это ради папы. Для нее переезд с родного Васильевского Острова в Купчино был тяжел, а эмиграция и подавно была для нее сильным испытанием. В Петербурге оставались еще родственники, бывшие сослуживцы, любимая поликлиника Водников где бабушка проработала эндокринологом много лет. Оставались могилы мужа, сестры, родителей. Оставался Ленинград, который она нежно любила. Оставалась русская культура на которой она выросла и которой дышала. После смерти деда у нее была депрессия, но будучи врачом, она держалась. В жарком Хьюстоне, таком далеком и так не похожем на родной Ленинград, она постепенно нашла друзей, ходила на симфонические концерты, занималась внуком, моим младшим братом Юрой. Жизнь постепенно налаживалась, И вот, в конце Января 1983 года, переходя дорогу в неположенном месте, бабушка была сбита машиной. Водитель был не виноват... Почему она переходила дорогу именно в том месте никто не узнает. Через две недели, 13 Февраля ее не стало. За несколько месяцев до ее гибели я получил от нее светлое и нежное письмо с признаниями в любви и напутствием. Неужели она предчувствовала? Пишу и трудно удержаться от слез... Когда у меня родилась дочка Маша, Мария Львовна, то каким-то странным образом я почувствовал, что у моей дочери появился ангел. Бабушку мою звали Мария Львовна. Также зовут и мою дочку - Мария Львовна.
Смерть мамы,тем более такая неожиданная и нелепая, была тяжелейшим ударом для отца. Несколько месяцев подряд он не мог спать ночами, хотя на работу ходил каждый день. Бабушка похоронена на маленьком еврейском кладбище в пригороде далекого Хьюстона, так далеко от того места где живем сейчас мы (Северная Калифорния) и так далеко от бабушкиного любимого Ленинграда. За ее могилой ухаживают, но меня не оставляет чувство вины, что я не могу приходить на ее могилу так часто как требует сердце. Я уверен что также чувствует и мой отец. На могилу к дедушке, на Еврейское кладбищев Ленинграде я хожу каждый раз когда приежаю в Ленинград. Я так и не научился называть Ленинград Санкт-Петербургом…
В 63 года отец развелся во второй раз. Если с первой женой (моей мамой) он прожил неполные 5 лет, то со второй, матерью моего сводного брата Юры - около 30. На мой взгляд брак был нелегким. Правда большинство браков является таковыми, так что и второй брак моего отца вряд ли был исключением. Не будучи беспристрастным наблюдателем лишь замечу, слегка перефразируя героя "Доживем до Понедельника". Мальчишка-двоечник забавно высказался начет русской истории: "России не везло на царей". Так вот искренне считаю, что моему отцу - "не везло на жен", включая мою мать. И это при том, что на протяжении всей своей жизни отец пользовался "заслуженным" успехом у слабого пола. Несколько лет отец холостяковал, начал заново ходить на свидания, освоил интернетные знакомства. Со свойственным ему чувством юмора рассказывал о своих опытах знакомства по интернету. Критерии отбора к потенциальной спутнице у отца с годами стали только строже и он довольно долгое время оставался один. Шесть лет назад он опознакомился с американкой, пятнадцатью годами моложе его. Не было бы счастья, да несчастье помогло... На ранней стадии их отношений судьба сыграла с отцом плохую шутку. В комплексе где он живет, загорелась квартира соседки, очень пожилой женщины. Загорелось все двух-этажное здание и то ли семь то ли восемь квартир полностью сгорело. Несчастная старушка погибла при пожаре. По-счастью, в момент пожара моего отца дома не было. Но почти все что было в его квартире -сгорело дотла. Отец был в шоке, но держался великолепно. Единственное из-за чего он переживал очень сильно - это фотографии, письма, семейный архив - все то что невозможно восстановить. Все остальное было восстановлено и квартира теперь выглядит лучше чем раньше. Несмотря на проволочки и бюрократию, американские страховые компании отстроили занову все здание, включая квартиру моего отца. Правда, заняло это два года. На эти два года отец переехал к Вики, своей будущей американской жене. Совместное проживание в течение двух лет в маленькой однокомнатной квартире их сильно сблизило. В заново отстроенную на деньги страховых компаний квартиру отца они въехали уже вдвоем. И участь моего отца, не помышлявшего о третьем браке, была решена. Психология американок мало отличается от психологии женщин в России. И статус замужней женщины их прельщает также сильно как и везде. Крепость пала и в Июне прошлого года они поженились, на деле доказывая что для любви нет ни возраста, ни социальных или культурно-языковых преград. Похоже, что оба если и не 100% счастливы, то, по-крайней мере, вполне довольны и браком и образом жизни. Жениться на американке, да еще и на 15 лет себя моложе, не каждый сможет. Так что отец в очередной раз всех нас удивил. И это дает мне уверенность в том что посленяя глава в жизни моего отца еще не написана.
Такая, к счастью долгая, хотя, и нелегкая жизнь. Детство в блокадном Ленинграде, эвакуация из осажденного Ленинграда с матерью по "Дороге Жизни", отец вернувшийся живым с фронта, хотя и через год после окончания войны, тяжелые годы начала эмиграции, успешная профессиональная карьера, одна кандидатская, десятки авторских, три брака, включая один с американкой, двое сыновей, две внучки - и все это наш отец. Последние несколько лет отец не работает, много читает, играет в настольный теннис, занимается младшей внучкой (3 года), и когда удается - старшей (28 лет). По американским масштабам мы живем относительно недалеко друг от друга. Всего 110-115 километров или час езды. Стараемся видеться, как минимум, 2-3 раза в месяц. Отец бодр, энергичен, не потерял чувства юмора и несмотря на 77 лет по-прежнему нравится женщинам. Когда я смотрю на него, я отчетливо представляю каким я буду через двадцать лет. И это меня искренне радует.