ДЕТСКИЕ ГОДЫ
Родился я в селе Караси, кажется, Уральской области. Почему, кажется? Дело в том, что как я стал себя помнить, область называлась Челябинской. А в 1943 году - Курганской. А до Челябинской, область называлась как-то иначе. Село наше лежит в 8 километрах к северу от железнодорожной магистрали Челябинск-Курган (от разъезда Сладкое) и примерно на равных расстояниях от станций Мишкино и Юргамыш. Родился я в Мишкинском районе, а во времена Хрущева район стал Юргамышский. В Мишкино по делам мы ходили обычно пешком (20 км.). Шли через деревню Сладкие Караси в 6 км от нашего села. Дорога из Сладких Карасей входила в Караси по одной улочке. Вскоре эта улочка раздваивалась. Одна шла параллельно берегу озера, другая отворачивала на Юргамыш. Справа от этого свертка стоял дом, в котором некогда жил мой дед Каравдин Семен Илларионович (Ларивонович?). Слева от свертка стоял дом, в котором жил в мою бытность Каравдин Михаил Емельянович. С его сыном Шуркой мы заканчивали деревенскую семилетку. Левее на берегу озера стоял еще дом, в котором жил ровесник моего деда Каравдин Кирилл Иванович. Но жил в Карасях еще Каравдин Николай Иванович, родной брат Кирилла Ивановича, погибший на фронте в германскую войну. Исходя из фамилии и местоположения домов, я предполагаю, что все эти Каравдины происходили от одного корня. Но доказательств у меня нет. Где-то незадолго до германской войны(1914 г) мой дед сменял свой домик на большой дом, стоявший на самом западном краю села у озера.
Этот дом состоял из двух изоб, соединявшихся между собой сенями. Собственно изба двумя окнами смотрела на огород и озеро и дальше на пустырь за селом. Два окна смотрели во двор. Изба была срублена из 7 или 8 толстых бревен. Горница, отделенная сенями, была из тонких бревен. В избе - справа большая русская печь, над головой полати. За печью дверь, за которой лестница, ведущая в голбец(подпол).Вход в дом шел через тесовую веранду. Нужно было пройти две ступени на улице и пять ступеней внутри веранды, чтобы войти в сени и повернуть налево, чтобы войти в избу. Если не входить в избу, а продолжать движение прямо, то попадаешь на лестницу, которая вела на вышку(чердак). Причем по обеим лестницам и в голбец, и на вышку можно было идти в полный рост. Правее лестницы была дверь на заднее крыльцо и на озеро. Справа от задней двери была тесовая казенка (чулан), и дверь в горницу. В горнице была печь-голландка. Зимой в горнице было холодно.
Во дворе к западу от дома стояла саманная слесарня, в которой была кузница. Слесарня состояла из двух отделений. В заднем - был горн с мехами. В переднем справа стоял верстак для слесарных и столярных работ. (Под верстаком впоследствии я раскопал несколько штук слесарного инструмента, спрятанного, видимо, дедом). Слева от входа в слесарню у стены стоял самодельный сверлильный станок с ручным приводом в виде деревянного колеса. На восточной стороне ограды стояла еще самманица, в которой держали скот. На южной стороне ограды дед построил крестовый дом для своего старшего сына. Правее этого дома (от нас) была баня. Затем еще сарайки для скота. У деда старшим был сын Яков, который с семьей жил в том доме. Потом были три дочери и сын Александр - мой отец, 1912 года рождения.
Началась коллективизация и раскулачивание. Дед за счет своего ремесла, видимо, жил чуть лучше многих односельчан. В начале 1930 года он велел Александру жениться, чтобы спастись от раскулачивания. Его не раскулачили, но обложили твердым налогом, который невозможно было заплатить. За недоимку дом взяли в сельсовет. Деда послали на лесозаготовки, где он простудился и, вернувшись домой, умер. Мне тогда было два года. Мертвый дед лежал на лавке, а я тормошил его и звал ужинать. В горницу бывшего нашего дома сельсовет постоянно селил квартирантов. В конце войны моей матери сказали, что дом можно вернуть. И она ходила восемь раз в Мишкино, хлопоча за дом, заплатила какие-то деньги и изба стала принадлежать ей, а горница незамужней сестре отца Ксении.
Отец и привел в жены мою мать Качесову Евдокию Михайловну из Закурьи. Ее родители не хотели отдавать ее и она ушла "убегом". И я родился в горнице около трех часов дня 27 декабря 1930 года. У меня до 1945 года было свидетельство о рождении, написанное на тетрадном листе с печатью сельсовета, в котором значилось, что я родился 28 декабря. Мать же говорила, что я родился на второй день после солнцеворота. В 1945 году, собираясь покинуть родину, я пришел в Мишкино в ЗАГС, чтобы поменять потрепанное свидетельство о рождении. В новом свидетельстве стояла новая дата - 27 декабря.
Вскоре после моего рождения родители, взяв меня с собой, уехали в Челябинск. Отец работал плотником на строительстве ЧГРЭСа. .Жили в бараке, разделенном занавесками на "комнаты". Мать устроилась уборщицей в этом же бараке, чтобы за мной присматривать. Когда устраивалась, предъявив справку сельсовета, что она из семьи твердообложенных, кадровичка тяжело вздохнула, но оформила. В возрасте около года в этом же бараке я пошел однажды своим ходом, без всякой предварительной подготовки. Потом мы вернулись в село.
Похоронив деда, родители вместе с родителями моей матери и их младшими детьми уехали в Сибирь (в Омскую область в совхоз Любинский).У меня сохранилось воспоминание, как отец строил нам жилище из пластов (дерна). Потом мы опять вернулись на родину. Я помню, как сидел на тележке с вещами, которую везли со станции на себе. Кругом были лужи, наверное, была весна. С этого момента у меня началась постоянная память. До этого момента у меня сохранились только отрывочные воспоминания. Если кому-то удастся установить, когда мы вернулись в Караси - это будет доказательством начала действия постоянной памяти ребенка. Кстати сказать, моя внучка Оксана 3-лет видела железную дорогу и поезд. Через год, мы снова были на том месте. И вдруг она спросила о поезде, которого не было.
Меня всю жизнь обижали и грабили. Впрочем, это началось еще до моего рождения. Мать готовилась к родам и нашила пеленок. Пришла комиссия и описала имущество. Летом 1931 года однажды мать взяла меня и пошла в гости к своим родителям. Без нее пришла комиссия проверять наличие описанного имущества. Начался шум по поводу обнаруженной недостачи пеленок. Кое-как удалось комиссию утихомирить утверждениями типа: "Не нести же ребенка голым".
Когда родители ездили в Сибирь, у меня сонного с головы кто-то снял мужскую шапку. Бабушка Лидия увидела шапку на каком-то мужике и сдернула ее с головы. Когда ехали обратно, во время посадки на поезд была большая давка. Нашлись "доброжелатели", которые помогли занести вещи в вагон. Занесли и вынесли в другую дверь. Приехали домой почти без вещей.
Жили мы бедно. Первые годы у нас не было коровы, а, следовательно, и молока и молочных продуктов. Мне брали молока у соседей, наливали его в чашку(пиалу).Я крошил туда хлеба и ел ложкой. Остатки молока вычерпывал до дна и мечтал о чуде, чтобы со дна чашки вытекала непрерывная струйка молока, чтобы чашка не иссякала никогда. Потом завели телочку, она превратилась в корову, и молока стало досыта. Корова обычно телилась зимой. Родители по ночам вставали и ходили в хлев (в слесарню)проведать не отелилась ли она. Теленка приносили в избу, где он и жил до тепла. Иногда вместе с теленком жили и ягнята. Говорили, что у отца дурной глаз, потому что при нем телята обычно заболевали поносом и погибали. Во время войны отца дома не было, и телята не болели. Я объясняю это тем, что телята болели от испуга. Отец был матершинником и мат раздавался постоянно. Я, не понимая смысла мата, быстро научился ему. Однажды я похвалился маме, что научился материться. Я думал, что научился чему-то хорошему. Мама послушала мой мат и объяснила, что материться не надо, что мат-это плохо. И я не стал материться. Отец в школу ходил два года, мать - две недели. Но она до школы научила меня трем арифметическим действиям(кроме деления).Все лето деревенские дети носили молоко в ведерках на молокозавод. Можно было иметь только одну корову, от которой нужно было сдать до 400 литров молока.
В селе была одна лавка(магазин),в котором до войны и после войны долгие годы торговал Иван Иванович, о котором взрослые говорили, что он обвешивает и обсчитывает. Помню свой первый поход в лавку к Ивану Ивановичу. Ходили мы втроем с двумя двоюродными сестрами Вассой и Анной. У всех нас было по 11 копеек. Продавец каждому дал конфет. Когда вышли, оказалось у Вассы-5 штук, у Анны - 4, у меня, как самого маленького, - 3 штуки. Послали как-то меня родители купить кг. конфет-подушечек за 94 копейки, напомнили что мне положено сдачи 6 копеек. Иван Иванович взвесил килограмм и подал мне, я спросил сдачу, он рассердился и сказал, что сверх веса положил еще две конфетки. И я ушел. Потом перед войной был открыт еще сельмаг (сельский магазин) и мы старались покупать там. В те годы создавалась потребкооперация. Отец, как и другие сельчане внес, паевой взнос - 100 рублей. Когда он погиб, взнос переписали на маму. В 1956 году, когда мы уезжали в город мама пыталась вернуть взнос, но ничего не вышло.
Отец читал газеты, а я спрашивал о названии букв и незаметно выучился читать. Когда я начал себя помнить, я уже читал. Но читать было нечего. Родители купили мне книжку. Это была "сказка о царе Салтане". Долго она была у меня единственной книгой. Но была еще книга об устройстве автомобиля, которую я тоже иногда читал. Я с ревом просился в школу. Но тогда в школу принимали с 8 лет. Мне покупали два года в утешение буквари. На третий год я пошел в школу без букваря. Они почему-то каждый год менялись. Первую учительницу звали Анастасия Ивановна. Она была у нас только до Нового года. Потом у нас появилась Клавдия Семеновна Куликовских. Она была у нас до конца четвертого класса. Первые два класса были малоинтересными, так как почти все я уже знал и умел. После второго класса появились новые предметы: естествознание и география. Эти учебники я читал и летом. Поэтому все то, что рассказывала на уроке учительница, я уже знал и читал учебники прямо на уроках где-то от середины и дальше. Меня за это ругали, но я продолжал свое самообразование. Впрочем читал я не только учебники, но и библиотечные книги. Помню книги - "Разумные машины" и "Который час". Их я перечитывал по несколько раз. Впоследствии, когда мне было уже около тридцати, я приезжал в Караси и встретил Александру Ивановну Дивляшову, которая тоже была когда-то у нас учительницей математики и химии. Она мне рассказала, что однажды был педсовет, на котором решали, что делать с моим чтением на уроках. Решили, не мешать, пусть читает, так как всегда отвечает на любой заданный вопрос.
Летом после первого класса мы с мамой ездили в Челябинск. Там она купила мне круглую мороженку между двумя вафлями. Я съел половину, а больше не смог и отдал остатки маме. Это было мое первое мороженное летом 1939 года.
В самом раннем детстве я считал, что Земля плоская и где-то есть край Земли. Но как этот край оформлен? Сначала я ставил туда забор из бревен (заплот). Но потом стал сомневаться в надежности его. Ведь все равно можно через него перелезть. А что там? Неизвестно. Когда школьницы сказали мне, что Земля - шар, проблема была снята.
После третьего класса началась война. Хотя нужно сказать, что ожидание войны существовало и раньше. Бои на озере Хасан, в Монголии на Халкин-Голе и, наконец, финская война. После нее летом пришел к отцу гость Каравдин Андрей Кириллович, побывавший на этой войне. Они сидели с отцом за столом, выпивали и разговаривали. Андрей рассказывал о трудностях войны и заметил, что ожидается еще более трудная война с Гитлером. Поэтому 22 июня не было для многих неожиданностью. Неожиданностью была внезапность нападения для Сталина. Потом пошли разговоры об измене, о разрушенных укреплениях на старой границе, о разобранных на ремонт танках и самолетах и т.п. Поэтому объяснение Виктора Суворова в книгах "Ледокол" и "Час М" представляется мне вполне достоверным. Гитлер попал в безвыходное положение и вынужден был ударить первым, чтобы оттянуть свой крах.
Собирали мы металлолом и деньги на строительство танковой колонны. Лично я внес две красных тридцадки (60 руб.), которые я копил с помощью родителей на лыжи. 22 июня мы спали в слесарне, постелив постель на полу. Мне было 10 лет и я долго просвещал родителей по поводу бомб, снарядов и т.п. Я был самым начитанным. 22 августа мы с мамой ходили в бор по грибы и ягоды. Когда пришли домой, узнали, что завтра отца забирают в армию. Отец в армии не служил и потому 4 месяца учился саперному делу в Чебаркуле. Началась очень холодная зима. Я ходил в школу в отцовской шапке. В декабре отец написал, чтобы мать приехала к нему повидаться и привезла бы шапку. Она уехала, а я ходил в школу в кепке с платком. Но вот мама вернулась и привезла шапку обратно. Отцу выдали зимнее обмундирование и отправили на фронт. Из писем мы знали, что служил он недалеко от города Можайска. В феврале он был легко ранен (в палец). Летом писал, что делает проходы в колючей проволоке для разведчиков. В июле пришло письмо, в котором отец писал, что идет на опасное задание, если погибнет, товарищи сообщат. Письмо было датировано 2 июля. На обороте листа Родиченков Иван Васильевич из Чумляка сообщал, что отец погиб 12 июля от немецкой мины, убит в голову. Осенью пришло ценное письмо из части, в котором были облигации на 20 рублей.(А может на 200? Столько раз менялись номиналы, что можно ошибиться.) В 1948 году (3 марта) дом, в котором жила мать, горел и все письма и фотографии были утрачены.
Я никогда не стремился выдвинуться, а старался держаться в тени. Но в 80-е годы я учился в университете марксизма-ленинизма и был там курс социальной психологии, на котором преподаватель по фамилии Зюсько делал какой-то тест. Человек 6 и я в том числе стояли у доски, изображая, кажется, гребцов. Потом была какая-то его команда, что-то мы сделали и он объявил, что у меня есть задатки лидера. На мое возражение, он сказал, что не настаивает. В связи с этим я вспомнил пятый класс. Нам делали уколы под лопатку. В течение одного урока кололи один класс, потом другой и т.д. Перед нашим "колючим" уроком я предложил нашим мальчикам прогулять его, мотивируя тем, что на следующем уроке будет другой учитель и никто не узнает, что мы не укололись. Так и сделали. Нас было семеро смелых. Мы провели 45 минут на церковной колокольне. Потом пришли на следующий урок. На урок пришла Александра Дивляшова, она взяла меня за руку и повела в тот класс, где делались уколы. За нами шли все ребята. Она завела меня в класс и отпустила. Класс был проходной. Я прошел в следующий класс и вышел в коридор и на улицу. За мной вышли остальные. Мы пошли домой. На следующий день нас не допустили до уроков пока мы не сделаем уколов в больнице. Я и еще один мальчик так и не сходили на укол, а через три дня после выходного пришли в школу. Никто нам больше ничего не сказал. Остальные сходили в больницу. Похоже, что были у меня задатки лидера.
Отец, уйдя на фронт, оставил много толстых поленьев. И я потихоньку, помаленьку их все переколол. Мама работала на кирпичном заводе и получала, кажется,400 гр. хлеба в день. Я получал 100 грамм или в пересчете на муку 60 гр. Осенью засыпали полный голбец картошки. В мае она кончалась. Тогда бабушка Елена Ивановна (Курапова) собирала внуков и вела их на заготовки. Собирали конский щавель листья и семена. Сорочьи корни (корни ландыша),но они были с ядом и их много нельзя было есть. Почему-то мы не ели лебеду.
Лето 1942 года выдалось особенно голодным. Прошел слух, что совхоз 8-е Марта берет ребят на прополку за кормежку. Я пошел вместе с двоюродными сестрами на отделение, находившееся за Барановкой (км.5-6).Пришли туда часам к 10, но нас поставили на работу. Пололи голыми руками осот во пшенице. Руки раздирались до крови. Была норма 4 сотки. Накормили нас обедом и ужином. Сестры побежали вечером домой. Я попросил их принести мне бутылку молока. Ночевал я в стоге соломы. Утром начался завтрак. Я стоял у стены в столовой и ждал сестер. Бригадир -пузатый мужик, -посмотрел на меня и сказал поварихе, чтобы она меня не кормила. Сестры пришли. принесли мне бутылку молока и я с ней пошел домой. Дома я не нашел ничего съестного, мать была на работе.
Дед Качесов Михаил Фролович, бабушка Лидия Кузьминична и трое их детей жили в Челябинске. Помню их адрес, по которому я писал письма. Город Челябинск, Челябстрой, третий участок, барак №12 комната 8.Там мы побывали с мамой в 1939 году. Дед умер 9 мая 1943 года. Бабушка с младшим сыном Вовкой приехала к нам. Мы с ним пошли опять в тот совхоз откуда меня отчислили за малый рост в 42 году. Нас приняли на работу и мы все лето возили на телеге в бочке воду к тракторам. Вдвоем доставали из колодца журавлем воду и наливали в бочку. Одному было невозможно опустить ведро в колодец. Зато ведро само летело наверх. Мы даже заработали какие-то деньги. Чтобы их получить осенью пришлось ходить много верст на центральную усадьбу и обратно в отделение. Помню, что ходили, но не помню получили или нет. Наверное, получили.
Вовка был старше меня на год, но отстал в учебе. На зиму они опять уехали в город. На следующее лето приехали снова. Опять мы работали. Вовка получил приглашение из Астрахани, куда он писал письмо. Приглашали в школу юнг. Вовка, имея 5 классов, звал меня. Я же уже перешел в 7-й класс и захотел закончить его. Вовка уехал один. На следующий год я окончил 7 классов.
Читаю в "Челябинском Рабочем" 14 февраля 1998 года, как в американском городе Сиэтле 36-летняя учительница соблазнила 13-летнего ученика и родила от него девочку. Все бывает там, у нас ничего не бывает. Даже секса и того нет. Но вот что было. У нас в селе был во время войны детский дом. Детдомовцы учились в нашей школе. Директором детдома был учитель ботаники Константин Сергеевич Никитин. Он побывал на фронте, получил ранение и был комиссован. У него была незамужняя сестра Анфиса лет 35.Весной 1945 года меня и Исаева Бориса детдомовца из нашего класса послали в Мишкино на конференцию Осоавиахима. Боря, в отличие от меня, был рослый мальчик и возможно старше меня на год -два. Он был вхож в дом Никитиных и сказал, что Анфиса уехала в Челябинск. Через несколько дней стало известно, что она родила ребенка. Отцом был - Исаев Боря. Потом он учился в Мишкинском педучилище и родил еще ребенка с Анфисой. А потом он уехал и следы его затерялись. О наших Ромео с Джульетой не писали газеты. Мне тогда было 14 лет.
В шестом классе учился у нас еврейский мальчик Макар Гульман, очень вертлявый. Он спокойно не сидил ни одной минуты. Как-то он вскочил, а сидевший со мной Саша Коротовских шутя подставил ручку. Макар в этот момент сел на перо. Потом говорил, что боялся заражения, но все обошлось. В недавние годы я встречал в газете упоминание о Марке Гульмане. Еще позднее встретил я своего бывшего соученика Павла Показаньева, который рассказал, что однажды встретил в Челябинске и узнал Гульмана. Гульман сказал ему, что у него здесь не осталось родственников и он уезжает в Израиль к миллионеру дяде. Константин Сергеевич Никитин рассказывал мне, что уже после войны после закрытия детского дома в Карасях, он встретил как-то председателя колхоза из деревни Макаташкино. Этот председатель спросил Никитина про продовольственную помощь, которую он якобы оказывал детдому во время войны. Никитин удивился. Никакой помощи он не получал. Оказалось, что мать Макара или Марка работала секретарем сельсовета. Иногда она приезжала на лошади в Макаташкино с бумагой, в которой содержалась просьба отпустить продуктов для улучшения питания детдомовцев. Колхоз отпускал, мясо, масло, мед и т.п. Но продукты в детдом не поступали.
Была у нас старая учительница Марья Ивановна Лисицина, эвакуированная из Ленинграда. Она преподавала историю. У ней была большая грыжа и толстые очки. Она приходила в класс, садилась на место и писала в классном журнале, макая ручку в чернилницу. Сидевший на первой парте мальчик незаметно передвигал чернильницу немного ближе или дальше. И она никак не могла попасть в чернильницу, а нам было весело. Марья Ивановна жила на квартире у Симахиных. Там были мать с дочерью. Нина Симахина училась в нашем классе. Когда мы окончили 7-й класс, прошел слух, что Нина украла у Марьи Ивановны платье. И Нина пропала без вести. И до сих пор неизвестно, что с ней. Предполагали, что она утопилась в лесном болоте Рыбном. Впоследствии я размышляя над этим случаем, понял что произошло. Девочка в 14 лет, получив аттестат об окончании школы, была на седьмом небе. Она любовалась на себя у зеркала. Картину портила старая изношенная одежда. И она решила примерить на себя платье Марьи Ивановны. Одела и вертелась в нем у зеркала. На грех пришла квартирантка и подняла крик. Украла! И трагедия произошла.
Помню учителей. Валентина Ивановна Подольская - молодая девушка эвакуированная из Москвы. Она преподавала русский и немецкий языки. Много рассказывала о Москве, об операх, которые она видела и слышала. Мы же все были -деревня. Мы все были влюблены в нее. После войны она вышла замуж за Егопцева Даниила нашего земляка и уехала с ним в Одессу.
Юлия Сергеевна Щербакова вела географию и немецкий язык. У них с Валентиной Ивановной были разногласия по поводу произношения немецкого отрицания. Одна говорила НИХТ, другая - НЫХТ.
Софья Антоновна вела математику и физику. Она была корявая и некрасивая. Но у нее был красивый муж - Борис. Этот Борис был конкурентом моему отцу. В праздники на кирпичном заводе обычно устраивались спортивные соревнования. В беге всегда побеждал Борис, но если его не было, побеждал мой отец. Софья Антоновна часто приходила на занятия взвинченная и срывала зло на нас. Однажды за теорему о двух перпендикулярах поставила подряд 7 единиц. Восьмым был я. Я ничуть не волновался, так как хорошо знал материал. Я сказал, что два перпендикуляра к одной прямой не пересекутся сколько бы их не продолжали и получил двойку. Заглянув в учебник, я обнаружил, что перпендикуляры не могут пересечься. Зато я подловил ее на физике. Она перепутала рычаги первого и второго рода, и я указал ей на это.
Осенью в школе обычно было три пятых класса. Учились все, чтобы не работать в колхозе. Когда выпадал снег, оставался только один класс. К пятому классу относится моя первая влюбленность. Была у нас в классе девочка Маруся Михайлова-детдомовка, отличница. Она меня подзуживала, что я слабак, не могу быть отличником. Я сказал, что могу, только не хочу. И за первое полугодие пятого класса я стал отличником. Вот, видишь, могу. А больше не буду. Она была старше меня, и после пятого класса ее отправили в какое-то ремесленное училище. Больше я о ней ничего не слышал.
Зимой в 7-м классе однажды меня и еще нескольких учащихся собрали и объявили, что мы приняты в комсомол. Так я стал комсомольцем. Сдав экзамены за седьмой класс, мы не сразу получили документы, так как в школе у нас не было предмета Конституция СССР. Через некоторое время после экзаменов нас собрали в школе и одна из учительниц в течение нескольких дней рассказывала нам про Конституцию. Потом было нечто вроде экзамена и ,кажется, всем поставили по три. Это была единственная тройка в моем аттестате.
В 2-х километрах от села к югу находился кирпичный завод, который был когда-то промартель "Кирпичики". Видимо по этой причине этот завод называли всегда просто Кирпичики. Родители до войны работали на Кирпичиках. Мать работала только сезонно, отец постоянно. Я часто бывал на заводе и видел его работу. Все работы делались вручную. Вручную мужчины копали глину в забое, грузили в вагонетки и везли наверх, кажется с помощью лебедки, а может быть с помощью лошади. Затем эта глина перемешивалась в глиномялке и на вагонетках развозилась на рабочие места возле сушильных сараев. Одна женщина- колобашница делала руками из глины "колобок" примерно по форме кирпича и клала его в форму станка. Формовщица несколько раз хлопала тяжелой крышкой по "колобку" пока он не заполнял форму. Потом она ножной педалью выталкивала сырой кирпич и ставила его на доску сзади себя в сарае. Постепенно сарай заполнялся кирпичами. Когда они высыхали, их загружали в обжиговую печь. После обжига печь раскрывали и после некоторого остывания готовый кирпич выгружали из печи, складывая в клетки по 200 штук. Однажды я участвовал в выгрузке кирпича из печи. Мне было лет 8 или 9. Я вынес и сложил 2 клетки(400 штук).Носил я по 2 кирпича. Верхние 2 ряда клетки для меня были высокими и мне помогали кто-либо положить кирпичи на место. Потом однажды пришел отец и дал мне 2 рубля. Это был мой первый заработок.
Уже после войны на Кирпичиках вводились трудовые книжки. В инструкции по заполнению трудовой книжки говорилось, что в первой записи должен быть указан трудовой стаж на момент заполнения книжки и этот стаж должен быть подтвержден документами или со слов. Как рассказывала потом мать, "грамотей", заполнявший книжку спросил ее с какого года она работает. И записал трудовой стаж 10 лет со слов. Потом она с этими словами перенесла много неурядиц с пенсией. А ведь мог этот "грамотей" поднять документы и записать все правильно. Впоследствии архив завода сгорел и ничего доказать было невозможно.
Павел Каравдин, 4 мая 2012 г.