Привычка к комфорту и война.
Характерно, что сами г.г. офицеры далеко не все, да и не всегда были поборниками поддержания твёрдой воинской дисциплины в своих частях и кораблях. Нередко, в погоне за дешевой популярностью, или из-за соображений своего личного спокойствия и комфорта, они «закрывали глаза» на разные нарушения своих подчинённых.
Это, безусловно, негативно действовало и на поведение нижних чинов.
Вот что, например, вспоминал капитан 1-го ранга Г.К. Граф о флотских поварах:
«Офицерский повар, маг и волшебник судовой кулинарии, должен был носить поварское одеяние: белые колпак, китель и передник. Правда, они не всегда блистали чистотой, на миноносцах действительно было много пьяниц, но так как каждое правило имеет исключения, то попадались и «тверезые» или такие, которые напивались очень редко.
...К сожалению, в те времена на флоте не было специальной школы поваров, а то в три-четыре месяца можно было бы легко выучить любого матроса. Нашим поварам приходилось многое спускать, особенно по части загулов, чем они и пользовались, в особенности, если были знатоками своего дела. Неприятно было возиться со скверным человеком, но где достать другого повара. В конце концов, все офицеры были не прочь хорошо поесть, и гордились хорошим столом на своем корабле, как же не простить ему некоторых слабостей. Трудно было применять к ним и установленные наказания, так как посадишь повара в карцер на несколько дней, и этим накажешь и всех офицеров, оставшихся без повара. Оставишь без берега — это повару не страшно, ведь все равно ему ежедневно надо ездить на берег за провизией. Да и небезопасно с ним воевать, того и гляди, подведет в нужный момент. Скажем, предстоит в кают-компании торжественный обед. А ему ничего не стоит его испортить. Оправдания всегда найдутся.
Конечно, если повар терял всякую меру и начинал спустя рукава относиться к своему делу, то его списывали «в наличие экипажа». Но через несколько месяцев какой-нибудь другой командир его там обнаруживал и брал к себе «находку», хотя и с плохой аттестацией, но с обещанием, что он исправится. Вначале все шло хорошо. А потом повторялась та же история, и «находка» опять водворялась в экипаж, а то и попадала под суд и далее в дисциплинарный батальон».
Это все происходило уже после известных событий 1905-07г.г.
На данном примере хорошо видно, что г.г. офицеры ценили свой комфорт и возможность «хорошо поесть» на корабле намного выше уставных требований. Поэтому и «прощали» поварам их пьянство, разлагая этой «добротой» людей и доводя их до более тяжёлых проступков и попадания в дисциплинарный батальон.
Сделаем небольшое отступление.
В советское время, мне доводилось и самому послужить, и много раз бывать на удалённых «точках» ПВО (отдельных радиолокационных ротах и зенитных ракетных дивизионах). Стояли они и на островах, и высоко в горах и в пустынях, и в тайге и в прочих «медвежьих углах» нашего любезного Отечества.
Условия жизни там, зачастую, были тяжелейшие: вода из колодцев (а то и привозная), туалеты – уличные «типа сортир» (в т.ч. и для офицерских жен и детей), отопление – печное, угольком, электричество – от дизелей и т.д.
Так же сложно было там и с поварами, которых вообще взять было не откуда. Как правило, если солдат попадал «на точку», то и служил на ней все свои 2 года.
Однако я не припомню случая, чтобы кто-то из наших командиров жаловался, что его повар регулярно «нажирается», или гордился тем, что его повар «напивается очень редко». При том, что дисциплина, увы, как правило, и там «хромала» на все 4 ноги и всяких «чудес» - хватало.
Но представить себе регулярно напивающегося повара, даже в тех нелёгких условиях – просто не могу.
Так что сравнение, в данном случае, явно не в пользу царских «г.г. офицеров»...
И ещё о трагических последствиях излишней любви царских г.г. офицеров к комфорту и уюту.
Бывший корабельный инженер броненосца «Орёл» В.П. Костенко в своей книге «На «Орле» в Цусиме» рассказывает о том КАК оформляли свои каюты некоторые флотские офицеры:
«Офицерские каюты почти закончены и у некоторых обитателей приняли весьма уютный, комфортабельный и даже нарядный вид.
Недавно мне пришлось зайти в каюту мичмана Бибикова, где была горловина в бортовой отсек. Каюта выглядела, как бонбоньерка. Переборки покрыты тонким штофом, скрывавшим стойки и головки заклепок, над столом висел дорогой персидский ковер с развешанным по нему кавказским оружием. У письменного стола — шкура белого медведя, а вместо казенного корабельного кресла штатского образца стояло весьма удобное кожаное кабинетное. Несколько портретов в рамках, изящный письменный прибор и бронзовые статуэтки тонкой работы были расставлены на столе, а электрическая лампа с подставкой в виде обнаженной женской фигуры, несущей светильник, увенчана кокетливым кружевным абажуром.
Койка у тыловой каютной переборки была завешана шелковой портьерой на бронзовых кольцах, скрывавшей большую картину в золотой раме, изображавшую златокудрую нагую красавицу, купающуюся в лесном ручье.
На книжной полке красовался ряд книг в сафьяновых тисненых переплетах, большей частью на французском языке. Все свидетельствовало, что хозяин каюты — большой эстет, не стесняется в средствах и не видит причин отказывать себе в привычном комфорте и в ласкающей взор обстановке даже во время похода на войну».
И ЭТО – каюта «всего лишь» какого-то мичмана!
Раз уж ни у кого из командования броненосца эта «бонбоньерка» не вызывала возмущения, то значит – такое безобразие было там в порядке вещей.
Можно представить, как были оформлены каюты старших офицеров и командира «Орла»...
Перед отправление эскадры Рожественского, в её цусимский поход, в Ревеле был устроен «высочайший смотр» кораблям эскадры, на который прибыл Николай Второй.
Он объехал все корабли, обращаясь к командам с короткими речами.
Мероприятие это было чисто «протокольное», как сейчас принято выражаться. Никакой пользы от этого «смотра» не было. Недостатков Николай не видел, конкретных указаний, или советов, командирам он дать не мог, по причине собственной низкой компетентности.
А вот германский военно-морской агент, сопровождавший царя, пришёл в ужас от того, в каком состоянии он увидел русские корабли, отправлявшиеся на войну.
В.П. Костенко вспоминал:
«На «Суворове» во время смотра присутствовал германский военно-морской агент. Он подробно ознакомился с броненосцем и откровенно высказал командиру «Суворова» капитану 1-го ранга Игнациусу свое мнение о состоянии корабля. Германский моряк был поражен большим количеством горючих материалов, загромождавших верхние помещения броненосца. Особенно он обратил внимание на недопустимость деревянной отделки верхних рубок, адмиральского помещения, кают-компании и всех офицерских кают.
По его словам, на германских кораблях допускается только металлическая мебель. В военное время ковры, занавеси, шторы и мягкие кресла в кают-компании, гостиных и офицерских помещениях вообще запрещены.
В заключение он сказал, что в германском флоте командир был бы немедленно отдан под суд за подобное состояние корабля перед боем.
Игнациус возражал, утверждая, что опыт артурских боев не подтвердил опасности пожаров, а нашей эскадре предстоит тяжелый поход в жарком климате. Сохранение некоторого комфорта необходимо для поддержания сил личного состава, а перед боем все горючее можно удалить».
Время показало, кто был прав в этой дискуссии. В цусимском бою пожары на «Суворове», «Александре III», «Бородино» и других русских броненосцах были страшные...
Вот что получилось на деле с заверением Игнациуса о том, что-де «накануне боя» всё дерево и отделку можно будет удалить с броненосцев:
На «Орле» и нескольких старых кораблях это попытались сделать:
«Под влиянием единодушного мнения всех офицеров особенное внимание было уделено противопожарным мерам. Перед последней погрузкой угля с «Горчакова» те же меры проведены в кормовом офицерском отсеке на батарейной палубе, где были разобраны кают-компания, офицерский буфет, кормовые гостиные в 75-миллиметровых казематах, ванные, уборные и часть офицерских кают. Все эти помещения заняты теперь под уголь, их отделка спущена вниз в бортовые отсеки, а мебель вынесена в другие помещения и частью открыто расставлена на мостиках. (!!!)
Командир сначала противился уборке дерева и выносу мебели из жилых помещений, так как на это не было приказа адмирала, а потому решение ломать «казенное имущество» может быть признано в министерстве незаконным. Тогда над командиром, самовольно отдавшим такой приказ, может нависнуть угроза материальной ответственности. Юнг сдался под влиянием единодушных доводов кают-компании, доказывавшей, что, идя на риск потери всего судна в бою, не грешно пожертвовать креслами, столами, стульями и буфетами. В крайнем же случае можно сдать мебель на транспорты для хранения.
Насколько нам известно, из других кораблей на этот путь уборки мебели и удаления деревянных устройств в надводной части стали пока только старые корабли «Наварин», «Нахимов» и «Донской». На «Суворове» же и на остальных новых броненосцах все жилые офицерские помещения и рубки на мостиках сохранены в полной неприкосновенности, что особенно смущает нашего командира».
Этот пример очень хорошо показывает насколько правильнее и эффективнее был немецкий подход к внутренней отделке боевых кораблей: «всё для боя, ничего лишнего, никакого дерева и ковров!» Командиру корабля, посмевшему нарушить эти требования, грозило предание суду. Сравните это с нашим родимым разгильдяйством, надежной на то, что «само как-нибудь всё образуется» и привычкой г.г офицеров жить на кораблях комфортно. Очень им хотелось вдруг ломать свои уютные каюты, салоны и буфеты?!
Даже если такой приказ и поступал, до его практической реализации нередко была «дистанция огромного размера».
Но, во-первых, всю заводскую деревянную отделку накануне боя полностью в спешке не демонтируешь и не выкинешь, а во-вторых, наверняка «кое-что» из милых сердцу персидских ковров, медвежьих шкур, картин и т.п. горючих материалов г.г офицеры «пожалеют» и попросту прикажут матросам убрать это перед боем «с глаз долой» в какой-нибудь дальний угол нижних палуб...
Немцы хорошо понимали, что нельзя ПРИУЧАТЬ команды к излишней «роскоши» даже в мирное время.
Объяснение командира «Суворова» капитана 1-го ранга Игнациуса о том, что данный «комфорт» необходим для «поддержания сил экипажа в жарком климате» не слишком убедителен.
Германские корабли плавали в тропических широтах НАМНОГО больше наших. (Германия тогда имела несколько колоний в тропических районах). Отсутствие дерева в отделке их боевых кораблей отнюдь не мешало немецким морякам «сохранять свои силы», а высочайшая боеспособность германского флота, в годы Первой мировой войны, продемонстрировала это всему миру.
У нас же привычка к уюту и комфорту довлела над сознанием г.г. офицеров. Даже накануне цусимского боя на большинстве новейших броненосцев была сохранена деревянная отделка кают и салонов.
Тот же Костенко незадолго перед цусимским сражением побывал на гвардейском броненосце «Александре III», считавшимся лучшим кораблём эскадры Рожественского:
«Вчера... я отправился на броненосец «Александр III». Вместе с трюмным механиком поручиком Тотвен я обошел всю нижнюю палубу, кочегарки и машины, а также спустился в несколько бортовых коридоров... Было очевидно, что главная опасность связана не с состоянием переборок и непроницаемых дверей: корабль может стать жертвой огня при больших пожарах или опрокинуться при значительном крене и открытой нижней батарее. После осмотра я в кают-компании заявил свое мнение старшему офицеру и старшему механику. Там же был старший артиллерист и много других офицеров. Указывая на настоятельную необходимость уборки всех горючих материалов из надводного корпуса корабля, я сослался на пример «Орла».
На это указание я выслушал ироническую отповедь. Мне было сказано, что «Орел» давно известен на эскадре «мичманским направлением своей кают-компании» и что там, видимо, нравится «играть в войну». Но всем подобным мероприятиям нельзя придавать серьезного значения. Пожары в боях, как показал опыт артурской эскадры, не представляют существенной опасности. С ними легко справиться при сильной пожарной системе. Между тем испортить отделку жилых устройств легко, а восстановить ее потом будет очень трудно. Если же мы придем во Владивосток с небольшими повреждениями, то придется жить в разоренных и опустошенных помещениях и каютах. Это коллективное мнение состава гвардейского корабля «Александр III», очевидно, совпадало со взглядами самого адмирала, и я, увидев невозможность поколебать эти взгляды, не стал спорить».
Как видим, г.г. офицеров броненосного отряда волновало то, что «испорченную» отделку их кают будет сложно восстановить во Владивостоке...
«Орёл» и оказался единственным новым русским броненосцем, на котором перед боем были предприняты энергичные противопожарные приготовления.
Во многом благодаря этому, он избежал огромных пожаров и связанных с их тушением, скоплением большого количества воды на верхних палубах. Именно эти пожары и сотни тонн воды и стали причиною «оверкилей» и гибели новейших русских броненосцев.
«Благодаря заранее принятым мерам против пожаров, заготовке материалов и щитов для закрытия пробоин и средств для быстрого выпрямления кренов «Орел», несмотря на громадное число попаданий в него крупных неприятельских снарядов, справился с пожарами и избежал опрокидывания. Правда, оставшиеся горючие материалы, которые нельзя было удалить самостоятельно без общего приказа по эскадре, были причиной возникновения крупных пожаров, например в адмиральском кормовом помещении. Во всяком случае, пожары не получили такого распространения, как на других однотипных броненосцах 1-го отряда, и не превратились в угрозу для его существования», - подчёркивал В.П. Костенко.
Но даже на «Орле» несколько раз ситуация становилась критической.
Броненосец стойко перенёс несколько попаданий 12-дюймовых снарядов в броневой пояс по ватерлинии. Броня всюду выполнила свое назначение: плиты не были пробиты и устояли, корабль не получил пробоин по ватерлинии.
Но на «Орле» имелся адмиральский салон, «разорить» который командир броненосца, без разрешения Рожественского, так и не решился.
Именно его отделка и стала источником мощных пожаров:
«За время с 3 до 5 часов «Орел» получил весьма значительные разрушения по корпусу и башням выше броневой палубы. Разрывы снарядов сопровождались большими пожарами, которые не слились в общий пожар по кораблю, как на «Суворове», только благодаря удалению дерева перед боем и лихой работе трюмно-пожарного дивизиона, которым командовал мичман Карпов...
Около 4 часов разгорелся большой пожар в адмиральской столовой и дым повалил на ют, что сделало невозможной стрельбу из 12-дюймовой башни. Прислуга башни задыхалась в дыму...
Вскоре еще два 12-дюймовых снаряда попали почти в то же самое место. Один из снарядов, пройдя через обшивку в адмиральский кабинет, взорвался при ударе о верхнюю палубу. Взрывом полностью уничтожены кабинет, спальня и ванная адмиральского помещения.
Начался большой пожар на верхней палубе и ниже в каютах на батарейной палубе...
К концу боя пожары охватили почти всю кормовую часть корабля. Наряду с огнем явилась другая опасность: стала угрожать вода. При тушении пожаров были пущены в ход все имевшиеся пожарные средства. В разных участках корабля работало одновременно до десяти шлангов, ливших воду на палубы и лишь незначительная часть которой сбегала за борт. Часть воды в корме, скопившаяся выше пробоин, уходила за борт через отверстия от осколков и снарядов. Но к концу дневного боя и перед началом минных атак на палубах гуляло до 300 тонн воды. На циркуляциях вода сразу скатывалась на один борт, и корабль шатался, как пьяный. После поворотов он оставался с креном внаружу циркуляции. Такое состояние корабля было чрезвычайно опасным в случае внезапной минной пробоины. Для быстрой уборки воды пришлось прибегнуть к ручному способу отлива воды с помощью керосиновых жестяных банок. Их выдали комендорам в батарею и трюмно-пожарному дивизиону».
Скорее всего, именно из-за «гулявшей» на верхних палубах воды и так перетяжелённые новые русские броненосцы потеряли свою остойчивость и перевернулись...
С «Александра III» не спасся НИКТО из 865 членов экипажа, с «Бородино» японцы, уже вечером, подобрали только одного сигнальщика...
Впечатления оставшихся в живых членов экипажей «Орла» и других кораблей позволяют вспомнить, как гибли наши броненосцы. Записи В.П. Костенко свидетельствуют об этом.
Первым, ещё в самом начале сражения, перевернулся и погиб флагман второго броненосного отряда «Ослябя»:
«В 2 часа 25 мин. «Ослябя» с разбитым бортом всей носовой части, с подводными пробоинами по ватерлинии в носу, разбитой и накренившейся 10-дюймовой носовой башней, с разрушенными носовыми казематами 6-дюймовых орудий и с ГРОМАДНЫМ ПОЖАРОМ на носовом мостике и рострах выкатился из строя вправо, сев носом по клюзы и имея крен до 12°».
Менее чем через 10 минут он пошёл ко дну, на глазах у всей эскадры...
Вот ещё несколько трагических эпизодов боя:
«Почти одновременно с «Ослябя» выкатился вправо из кильватерной колонны броненосец «Бородино».. На носовом мостике пылал большой пожар вокруг боевой рубки: горели койки, которыми на «Бородино» обложили снаружи броню боевой рубки...»
«В 2 часа 30 мин. «Суворов», сильно пострадавший, с заклиненным рулем, вышел из строя вправо, описав циркуляцию на 16 румбов. Он представлял собой сплошной костер. Через пробоины разбитого борта по верхней палубе вырывались огромные языки пламени...
Около 3 час. 20 мин. «Александр», сильно избитый по левому борту, с громадным пожаром на шканцах, вышел из строя вправо, т. е. в сторону, противоположную неприятелю...
Во многих местах вокруг пробоин выгорела и обнажилась старая суриковая красная грунтовка со времени постройки. Корабль казался поэтому окровавленным, а из бортовых пробоин выбивалось внаружу пламя и клубы густого дыма.
«Суворов» без грот-мачты и задней трубы, с обломком фок-мачты, с разрушенными мостиками и рострами и громадными пожарами по всему спардеку, прорезал, как слепой, нашу колонну между «Навариным» и «Нахимовым» и вышел на наш левый борт, обращенный к неприятелю...
Около 4 час. 20 мин. «Суворов» еще раз прорезал наш строй. К этому времени он потерял обе трубы и мачты и представлял сплошной костер от носа до кормы. Вид его был неузнаваем и ужасен. Так как появление «Суворова» вблизи нашей колонны многим показалось неожиданным, то некоторые корабли приняли его за разрушенный японский корабль и дали по нему несколько выстрелов».
О том, в каком состоянии был горящий «Суворов» говорит тот факт, что команда «Орла» даже не смогла его опознать и открыла по нему огонь.
В.П. Костенко вспоминал:
«Около 4 час. 30 мин. донеслись сверху крики «ура!». Их подхватили раненые внизу. Старший боцман Сайм, спустившись на легкую перевязку, сообщил, что неприятель отступил, а наша колонна ходит кругом подбитого японского броненосца и добивает его.
Потом выяснилось, что боцман видел «Суворова». Многие передавали, что наша правая средняя 6-дюймовая башня, в которой не было офицера, действовала по «Суворову». В разгаре боя, когда в башнях после поворотов колонны утрачивается представление о положении неприятельских сил и их курса, это вполне возможно. Комендоры кормовой 12-дюймовой башни уговаривали мичмана Щербачева открыть огонь по внезапно появившемуся в поле их зрения «Суворову», лишившемуся одной трубы и фок-мачты, что делало его похожим на японские крейсера типа «Матсушима». Но Щербачев узнал «Суворова» по наличию средней 6-дюймовой башни».
Около этого времени вышел из строя вправо «Сисой Великий» с сильным пожаром в батарее, на рострах и мостиках.
Около 6 час. 50 мин. броненосец «Александр III», с громадными пробоинами, с большим креном и пожаром на рострах, вышел из строя влево и на траверзе «Нахимова» быстро повалился на правый борт, дав последний залп из двух 6-дюймовых орудий средней башни.
Около 7 час. 10 мин. на наших глазах внезапно погиб броненосец «Бородино». В последние минуты пожар на нем охватил всю корму и правый борт. Горели кают-компания, адмиральские помещения, ростры, кормовые мостики, на которых рвались 47-миллиметровые патроны. Языки пламени поднимались до марса грот-мачты. Большие пожары были на правом срезе и в батарее, откуда пламя выбивалось через орудийные порта».
Как видим, НА ВСЕХ наших погибших броненосцах были «огромные пожары», или они представляли их себя «сплошной костёр». Из-за огня и дыма они теряли управление, выкатывались из строя и уж, конечно, не могли вести организованный огонь по неприятелю...
Около 7 часов вечера мы почти одновременно лишились трех наших сильнейших кораблей (добитый японскими миноносцами горевший и неузнаваемый «Суворов», перевернувшиеся «Бородино» с «Александром»). Судьба боя была решена.
На других наших кораблях ситуация была схожей.
Вот пример броненосца «Ушаков» (одного из самых наших доблестных кораблей в том сражении). На ВТОРОЙ день цусимского боя, уже повреждённый броненосец (отставший ночью от отряда адмирала Небогатова) пытался в одиночку прорваться во Владивосток, но был обнаружен японскими крейсерами:
"Адмирал Ушаков" тем временем тщетно пытался развить скорость более 9-10 уз. Сигнальщики вначале приняли крейсера за своих, но командир был уверен, что это японцы. Он вызвал на мостик старшего минного офицера Б. К. Жданова и приказал ему приготовить к подрыву трубы кингстонов и циркуляционных насосов. С мостика полетели за борт лишнее дерево и парусина, остались лишь пробковые матросские койки для защиты от осколков. (Н. Д. Дмитриев Н. Н.. Броненосец «Адмирал Ушаков», его путь и гибель». С. 69.)
Как видим и здесь, только видя неизбежность схватки с японскими крейсерами, наши моряки выкинули, наконец за борт лишнее дерево и парусину (!). Пробковые матрасы, которые наши моряки пытались использовать в качестве импровизированной защиты от осколков, тоже хорошо горели, служа пищей огню, и плохо поддавались тушению.
ТАКОЙ оказалась расплата за многое, в том числе и за любовь к комфорту и уюту в офицерских каютах...
Продолжение:http://www.proza.ru/2012/05/16/422