- Равняйсь! Смиииррна! Раавнение на леееее-о!
- Товарищ капитан третьего ранга, курсанты четвертой роты в количестве двадцати человек для проверки перед увольнением в город построены! Дежурный по роте курсант Козыревский!
- Вольно!
Всего в четвёртой роте было, на то время, девяносто два человека, это на втором курсе, а поступало сто сорок два. Вот такой за год отсев. За два года мы оперились, притерлись друг к другу, уже знали, что от кого можно ожидать и к жизни стали относиться более, я не скажу что по-философски, рановато будет, но более рассудительно. Конечно же, не все поумнели, были индивидуумы неисправимые, но без них была бы просто тоска, а не учёба.
В эту субботу большая часть роты была увольнения лишена. Причины разные, кто-то сидел из-за неуспеваемости, кто-то за дисциплинарные проступки, а кому-то, типа меня, просто не повезло. Неудачно утром пошутили.
На днях, после обеда, выходя толпой из подъезда, что около столовой, решили открыть тяжелую деревянную дверь, так сказать, нестандартным способом. Два здоровяка приподняли, подхватив щедшего впереди самого маленького, но крепкого, Сергея Павленко, за руки, а тот, ударом ног распахнул обе дверные створки. Двери сделаны на совесть, и не такое за всю свою службу в мореходке выдерживали, а вот командир второй роты, дежурный по училищу, капитан третьего ранга Афонин, служивший в мореходке значительно меньше тех дверей, собиравшийся в это время войти в подъезд, удара одной из них прямо в лоб не выдержал.
Подпираемая задними рядами толпа, высыпала на улицу и, окружив сидящего прямо на асфальте офицера, сначала потихоньку, потом всё громче и громче, начала смеяться.
Почему так бессердечно? Да потому, что два командира рот, наш и этот Афонин, иногда по мелочам, а иногда не очень, пакостили друг другу. А пакостили они не очень оригинальным способом, подлавливая подопечных, то есть нас курсантов, на всём, чём могли и докладывали об этом вверх по инстанции, вплоть до начальника училища. Естественно Афонин ловил ребят из нашей роты, а наш Алексеев из его. Соответственно мы не любили обоих. Своего, как своего начальника, а командира второй роты за вредность. Маленькие, как известно, они все такие.
А тут такое, Афоня в нокдауне.
Не было такого случая, чтобы в его адрес не полетела какая-нибудь шутка, проходил он возле строя или просто под окнами нашей роты. Самым распространённым была фраза из кинофильма «Афоня»:
- Родственник! Рубль гони! Мне Афоня рубль должен!
А вот тут уж курсанты оторвались.
По утрам, делая приборку вокруг территории мореходки, поставив мётлы в укромном месте, мы обязательно ходили на дополнительный завтрак через дорогу в общепитовскую забегаловку. Может, кормили в училище нас и не плохо и достаточно, но растущему организму всегда было мало.
Сегодня, этот злейший друг Алексеева Афонин, увидел нас с чаем и пирожками через окно пирожковой, проходя мимо на службу. И надо же было нам своей шуткой надоумить его на очередную гадость. Отсалютовав ему стаканами, как бокалами, чокнулись за его здоровье. А он, очевидно ещё полностью не отошедший от нокдауна, тут же доложил, кому следует, о курсантах опохмеляющихся портвейном в забегаловке напротив училища. Кто ж пьет бормотуху в восемь-то утра?
В результате, почти вся наша группа в количестве двадцати человек, увольнения была лишена. Кроме вахты и отличившегося на пожаре Валеры Одинцова.
Перспектива сидеть в мореходке всю субботу не радовала, но, как говориться, моряки об этом не грустят. Если кому очень надо, дыр в заборе предостаточно. Главное, чтобы за ними не прятался Афоня или какой другой доброжелатель из офицеров училища.
А пока мы сидели и безучастно смотрели на приготовление к увольнению счастливчиков уходивших в город, без риска быть заловленными.
- Тельник у кого есть чистый? – Бегал по роте курсант Ковикур, фамилия у него такая. – Я свою постирал, не высохла.
Народ, зная Сашку, помогать ему не спешил. Во-первых, может не вернуть. Не по злому умыслу, просто забудет, или не сочтет нужным. Мол, мне нужен был тельник, я попросил, тебе понадобится, проси и ты. Хороший парень, но вот такой он, и с этим бороться было бесполезно. Во-вторых, не был он грязнулей, но выглядел всегда как-то неаккуратно, помято, даже если и придраться было не к чему. После него стирать тельняшку хотелось бы особо тщательно.
- Может, у кого и нечистая есть? Хотя бы сухая? – Продолжал ходить между коек Саша.
А в ответ тишина.
Походил, походил, да и замолк, усевшись около своей кровати. Про него сразу и забыли.
На проверке, при построении увольняющихся, обратили внимание на замершего в недоумении старшину роты. Он с минуту, открыв рот, явно не зная, что сказать, стоял, глядя на Ковикура.
Глянули и мы.
В уголке фланельки, так называется форменная рубаха с вырезом на груди, там где должны быть видны три, ну максимум четыре, полоски тельника, у курсанта Ковикура был приколот булавками лист бумаги из тетрадки в клеточку. На листке, от руки, карандашом были нарисованы три кривые чёрные полоски.
Соответственно, вскоре, после того как рота успокоилась от хохота, и Саша присоединился к безразлично взирающим на суетящихся перед увольнением друзей.
А с Валерой Одинцовым особый, практически уникальный случай.
Старшина роты, мичман Слободенюк, на утреннем построении зачитал приказ о поощрении курсанта Одинцова. Благодаря проявленной бдительности при несении вахты по училищу, своевременному докладу и мерам, принятым по тушению пожара, возникшему в деревянном домике около строящегося клуба, распространение огня было своевременно остановлено, хотя, не смотря на вовремя прибывших пожарных, домик сгорел дотла со всеми хранившимися в нем стройматериалами. Хорошо, что сторож, солдат стройбата, успел вовремя убежать.
Валеру наградили внеочередным недельным отпуском, что сделало залёт в пирожковой недействительным. Поэтому-то он и был единственным из нас собирающимся в город.
Только он сам и мы, его друзья, знали, что до пожара, Валера, вместе со сторожем, сидя у него в коморке, в этом самом деревянном домике, распив пару бутылочек дешевого портвейна, уснул с зажженной сигаретой в руке.
Проснувшись от удушливого дыма, увидев горящие рулоны рубероида, а их уже не потушить, растолкал сторожа, и, сообщив дежурному по училищу о ЧП, побежал посмотреть, успел ли выбраться недавний собутыльник. А тот, с огнетушителем в руке, стоял и смотрел на бушующее внутри домика пламя.
Сунув огнетушитель в руки Валере, солдат побежал докладывать своему начальству. Так, с огнетушителем в руках, Валеру и застали свидетели происшествия.
И вот день закончился. Все, кому было необходимо, сбегали куда надо. В засаду никто не попал. Как обычно звучит в докладе, происшествий не случилось. Хотя, для одного из увольнявшихся, было не всё удачно.
Получив от командира роты последнее «китайское» предупреждение за систематические опоздания из увольнения, Олег Воинов понимал, что это уже не просто угроза, могут последовать очень суровые с неприятными последствиями оргвыводы. Знали об этом все, а ещё знали, что опаздывал он не по разгильдяйству, а практически всегда по воле обстоятельств, которые, как он рассказывал, постоянно складывались не в его пользу.
В этот вечер, возвращаясь из увольнения, курсанты нашей мореходки, так сложилось годами, оккупировав последний вагон последней по расписанию электрички, курили, придерживая ногой переднюю дверь вагона.
Перрон на Балтийском вокзале длинный, пока электричка разгонится кто-то, да и успевал добежать, запрыгивая на ходу. Это могли быть не только свои, и Поповцы, курсанты военно-морского училища имени Попова, чей вагон был предпоследним, могли быть и Дзержинцы, у которых своего вагона не было. Что там Дзержинцы, даже курсанты ЛАУ, Ленинградского Арктического училища, наши давние враги, не брезговали такой помощью.
В этот раз Олег умудрился не опоздать, вернее, догнать уходящий состав он смог, но дверь захлопнулась прямо перед его носом, убрали ногу уже в конце перрона, думая, что больше никого не будет. Ребята видели через стекло его возмущенное лицо, но что поделать, так получилось. Опять не повезло.
Вечера в Питере, даже летом, не всегда тёплые. Вот и в этот раз было очень холодно. Словно зимой изо рта валил пар. Ладно, мёрзли бы только руки, их можно спрятать в карманах. А уши? Их некуда было прятать, не позволяла бескозырка. А нос?
Электричка, проехав один из самых длинных на всем маршруте пробегов до первой остановки, скрипнув тормозами, остановилась. Дверь распахнулась и, к изумлению продолжавших курить в тамбуре ребят, которые только закончили обсуждать очередную неудачу Олега, увидели его стоящим на перроне.
Бескозырки не было, уши как на дне рождения надергали, на фоне чёрного лица красные как ломтики помидоров, весь грязный, будто вагоны с углем разгружал, посиневшие руки держал перед собой так, будто хотел кого-то напугать, пальцы не разгибались. Во взгляде неподдельный ужас. Он даже сам войти в вагон не смог, ноги не слушались, едва успели втащить, а то опять опоздал бы.
В отчаянии от того, что опоздание неминуемо, в конце перрона на Балтийском вокзале, ткнувшись в закрывшуюся дверь, Олег, ни секунды не задумавшись, да и когда там было думать, прыгнул на прицепное устройство последнего вагона, вцепившись руками в какой-то кабель. Прыгнуть-то прыгнул, а уже потом стал соображать. Как доехал, почти не помнит. Казалось, что ещё чуть-чуть и свалится на шпалы.
Самое интересное, что он, всё-таки, был наказан. Надо же было ему в таком замызганном виде попасться на глаза дежурному по училищу капитану третьего ранга Афонину.
Как потом выяснилось, тем кто, не смотря на запрет, сходил в самоволку через забор, повезло. У самой ближней дыры, казалось на совесть замаскированной от глаз начальства, в этот вечер прятался командир роты механиков капитан третьего ранга Рыбин.
Исключительно оригинальный офицер. Спортсмен. Кроме фантастической физической силы, отличался и оригинальностью высказываний. Шутили курсанты, что таким объёмом мышц, мозг из головы был просто выдавлен.
- Смотрю в тумбочку, а в ней, кроме куска пыли, никого, а ведь там курсант живёт!
- Снег будете чистить от крыльца и до отбоя, с лопатами я договорился. - Часто
цитировали Рыбина курсанты.
Иногда, путал слова, даже не поняв, что сказал. Мог запросто плафон перепутать
с флаконом или что-нибудь в этом роде. Были такие, что записывали его ляпсусы, но потом привыкли и уникальные фразы не замечались, а записи были потеряны.
- Курсант Синяев. Выйти из строя!
Выйдя на два шага, Синяев заулыбался. Рота замерла в ожидании очередного шедевра.
- Под неаккуратно пришитый заворотничёк я вас накажу! Схожу, сформулирую наказание, и вернусь. Стать в строй!
- Есть стать в строй!
Через минут пять, подойдя к строю, встретившись взглядом с беззаботно улыбающимся курсантом Лунёвым, объявил что наряд вне очереди, за заворотничёк, объявляется именно ему, и доказать или объяснять что-либо, бесполезно.
- Мне видней кому, куда и за что.
Немного подумав минут, вдруг объявил:
- Чтобы Лунёву не было обидно, сегодня лишается увольнения вся рота.
Насладившись минутой молчания и тому, как погрустнели улыбающиеся, предложил:
- В увольнение пойдет тот, кто дольше меня продержит уголок. – И став спиной к двуярусной койке, повиснув на ней, поднял ноги под прямым углом.
Нашлось несколько человек, которые решили честно заработать «прощение» командира и тоже повисли на спинках своих коек. Но где там…
Ровно тридцать минут висел Рыбин, и ни один мускул не дернулся на его лице, никакого напряжения.
Ровно столько времени хватило наиболее шустрым, чтобы сбегать в ближайший магазин за пивом. Ну, нет увольнения, а отдыхать как-то же надо.
Уже давно разбрелись те, кто поначалу стоял с часами, засекая время, разошлись и другие по своим делам, А Рыбин всё висел. Потом, молча, спрыгнув на пол, пару раз присел, отжался раз десять и громко объявил, что уходит домой. А сам, переодевшись в спортивную форму, обойдя училище вокруг, стал за забором у дыры, поджидая своих курсантов-самовольщиков.
Курсант роты Рыбина Лёша Мерцалов с раннего детства занимавшийся лёгкой атлетикой, из-за лишения увольнения здорово не огорчился. Родители жили на соседней улице и он, практически каждый день, надев спортивную форму, чтобы быть незаметнее среди горожан, ходил ночевать домой. До дыры идти метров десять, но это для хилых.
Лёша, перепрыгнув забор, сразу за спальным корпусом, даже не оглянувшись по сторонам, всё как всегда, пошел домой.
- Курсант! Стоять! – Заставил его вздрогнуть голос Рыбина.
Куда там, стоять. Как от выстрела стартового пистолета, Лёша рванул в сторону
дома. Всего-то квартал пробежать. Стометровку он преодолевал быстрее всех в роте.
Подбегая к дому, оглянулся. Рыбин не отставал.
Пробежав дом, решил, что до Матросского клуба, это километра три, Рыбин не выдержит, но добежав до парка, сбавив скорость, услышал за спиной знакомые шаги.
Рванул дальше, бежал не из страха, а из принципа, как это так, от этого коротконогого куска мяса не убежать.
Пробежав через весь парк, обогнув Красный пруд, а это ещё километров пять-шесть, добежал до бани и решил, что домой идти не стоит, раз снова оказался около мореходки. Не сбавляя скорости, направился к дыре в заборе.
Подбегая, почувствовал, что дыхалки не хватает, надо завязывать с курением. Тяжело дыша, отодвинув знакомую доску в заборе, почувствовал руку на плече.
- Ну, что? Набегался? Я думал, ты в самоволку. Уважаю. Пробежка перед сном очень полезна. Молодец, товарищ курсант. – Рыбин даже не запыхался.
Вот, пока они бегали, все, кто самоувольнялся, успели уйти незамеченными. Повезло.