Средство от комлексов и неудачное свидание
В школе, да и на первых курсах института я был застенчивым, не очень общительным и сероватым парнем, поэтому с девушками у меня не очень складывалось. Мой друг Лёнька, когда прочитает эту фразу, очень удивится: «Это ты-то был малообщительным?! Это у тебя-то не складывалось?!».
Да, по сравнению с ним я был даже слишком общительным: у меня были и школьные друзья-приятели, и институтские, а ещё из спортивных секций и пионерских лагерей. А насчёт девушек Лёнька судил по моим устным сочинениям. Так как приятелей было много, то и «любовей» и приключений, о которых они с удовольствием рассказывали, вполне хватало. А я отбирал лучшие, приукрашивал, присваивал и – Лёньке. Хоть истории мои и были вполне целомудренными, он готов был слушать часами. И на даче, и на встречах родственников (мы были друг другу – вроде седьмой воды на киселе), и на наших прогулках по городу.
Не поверит Лёнька и про мою тогдашнюю робость. Но она таки была: я совершенно терялся с малознакомыми девушками. Комплексовал и из-за внешности, и из-за одежды, и ничем себя не проявлял.
Средство борьбы с комплексами я для себя открыл ещё в пионерском лагере: мы с ребятами перед танцами втихаря выпивали по стаканчику вина. Но, по-настоящему, я ощутил, как действуют на меня крепкие напитки на первом курсе института, когда, поддавшись на уговоры Дани, влил в себя полстакана водки, и сумел её удержать.
В считанные минуты я совершенно переменился. Это был какой-то другой я, раскрепощённый, очень живой и задорный. В компании, где я почти никого не знал (Даня при встрече затащил меня на гулянку к приятелю, с которым мы были едва знакомы), я так разошёлся, что все смотрели только на меня, слушали только меня. Рот у меня не закрывался: весёлые истории и остроты сыпались одна за другой. А ещё я показывал пантомимы. Кролика, крокодила и однорукого музыканта (глупейшая и неприличная пантомима). Моё вдруг прорвавшееся красноречие и кураж подкреплялись тем, что я ловил на себе благосклонные взгляды классных девчонок. А ещё оказалось, что я очень даже неплохо танцую: у меня и, правда, получалось лучше, чем всегда.
Наверное, со всеми так бывает, когда выпьешь в меру. Эх, уметь бы вовремя остановиться и остаться в этом замечательном состоянии, но как не выпьешь, если все тянутся с тобой чокнуться, и тебе кажется, что ты всё можешь, а значит и выпить тоже. И мера, как небольшой порожек, незаметно переступается, и шутки становятся всё более плоскими, язык начинает заплетаться, а улыбка из задорной превращается в идиотскую.
Хорошо, если пьют все, и не замечают этих переходов. Беда трезвому человеку оказаться в пьяной компании, можно навсегда отбить себе охоту к спиртному, да и в людях - разочароваться.
Увы, не все, перебрав, резвятся, куражатся, а потом безобидно глупеют. Одни вдруг начинают говорить гадости всем и про всех, другие учиняют «разборки», ну, а есть и те, кто просто превращается в скотину. Причём происходит это и с вполне приличными людьми.
Потом я много раз ещё вот также блесну, как на этой вечеринке. Но намного больше раз, предстану в неприглядном виде, а то и просто оскандалюсь.
На следующий день мне было так плохо, что я не поехал в институт. А днём позвонил Даня и позвал в кафешку. Я бы и не подумал идти, но он сказал, что с ним «вчерашние» девушки. А к девушкам я тогда - хоть на край света, хоть в каком состоянии. Тем более, одна из них, Лена мне очень понравилась. И я помнил (смутно, правда), что целовался с ней.
Я не разочаровался: она показалась мне даже красивее, чем вчера. А вот она…. Как я не силился, никак не мог придумать, о чём бы заговорить. К тому же я застеснялся своей одежды (они-то все были в «фИрме»), а в голову лезло только то, что она слишком хороша для меня. Если я и лепетал что-то, то получалось нудно и неинтересно.
Даня, понимая, что со мной, стал уговаривать меня «подлечиться», но я даже смотреть не мог в сторону вина. «Лечение» я освоил позднее, и очень быстро приходил в норму, а то и в более «весёлое» состояние, чем накануне. Умей я тогда похмеляться, моя жизнь могла бы пойти совсем по-другому. Мог бы стать зятем очень большого начальника, а, может, она сложилась бы, как у Дани….. Он пытался, как мог развлекать девчонок, но Лена почти не слушала его, всё её внимание было обращено на меня.
- Что с тобой? – несколько раз спросила она.
- Ничего, - блеял я.
- Что ты пристала к человеку? – вмешалась её подруга. - Он, наверное, ещё от вчерашнего не отошёл. Мне с утра тоже совсем худо было, я даже таблетку «от головы» приняла.
- Болит голова? – спросила меня Лена.
- Нет, - ответил я и, наверное, единственный раз вызвал у неё улыбку, - там нечему болеть.
- Может, у тебя что-то случилось? – допытывалась она.
- Нет, всё нормально, - уныло отвечал я.
Лена всё больше заводилась, видно, никак не могла понять, куда подевался вчерашний неумолкающий балбес-весельчак, на встречу с которым она так спешила, и почему она вместо него видит какую-то несуразную его копию, молчаливую и пришибленную. Может быть, если бы она знала меня раньше и видела другим, она была бы терпимее? Не смогла она понять этого моего превращения, и, может быть, даже приняла это на свой счёт.
В очередной раз она сказала, обращаясь к подруге:
- Нет, ну почему он всё время молчит?
Даня сказал, что я вообще не очень разговорчивый.
- Ага, неразговорчивый. Я вчера заметила, - усмехнулась она.
- А о чём говорить? – пролепетал я.
Мне сейчас трудно представить, как это можно было не придумать о чём заговорить, тем более в присутствии девушки, которая тебе нравится. Могу сравнить это своё состояние только со ступором на экзамене. У меня такое было. Один раз при поступлении, на устной математике, когда вдруг почему-то всё напрочь вылетело у меня из головы, а думалось о чём угодно, только не о билете, (с которым я потом дома, достаточно легко и быстро справился). А о том, что экзаменатор, выгнавший девушку только за то, что она обернулась, улыбчивая и садистская сволочь. И как он ещё радостней улыбнётся, когда увидит мой почти чистый листок, и с каким удовольствием поставит мне два. Что теперь меня «загребут» в армию и, может быть, отправят, как Лёньку, в Туркмению. И, если повезёт, мы неожиданно встретимся, и какая это будет классная встреча….
А в кафешке я думал о том, что я тюфяк и, что мне до этой девчонки, как до неба, и больше мне её никогда не увидеть. Что вот, если бы на моём месте был Слава, он бы не сидел, как дурак….
- Покажи однорукого музыканта, - услышал я.
- Да, покажи, - поддержал Лену Даня.
- Да вы что?! – обалдел я. – Неудобно и людей полно.
- Ну, ладно: хотя бы кролика.
- Я сейчас не смогу, у меня не получится, - промямлил я.
- Всё ясно, - сказала Лена, - ему с нами и говорить не о чем и вообще….
Она резко поднялась, схватила свою сумочку и быстро ушла.
А знаете, я её понимаю, и тогда разозлился только на себя. Какой может быть ступор, какие комплексы, когда рядом девушка, которая тебе нравится?! Расшибись, но развлеки её. Не получается интересно рассказывать и острить, удиви чем-нибудь, сделай какую-нибудь весёлую глупость. Сказала станцевать – станцуй. Сказала прыгнуть – прыгай. А этот сидит ноет и канючит: не говорится, неудобно, не получится….
Легко судить, даже самого себя, особенно тогдашнего. Неуверенность в себе – страшно неприятная штука и бороться с ней очень непросто. Но, по-моему, ещё хуже самодовольство….
Один мой знакомый, когда выпьет (а это ему нечасто удаётся - жена не позволяет), то из него так и начинает переть, что он – самый-самый, и всё-то он знает, и везде-то побывал, и так неприятно почему-то от этого делается, даже тошно, и я замечал, что не только мне…..
Хотел рассказать о других, и вдруг пришло: «Неужели и я тогда?»…
Другой
Сколько раз замечал и поражался, насколько люди, в зависимости от окружения, ситуации, да и настроения, могут быть разными. Да что там другие, если сам себя порой не узнаёшь и не понимаешь, что с тобой, что уж говорить о том, каким тебя видят другие, и какое впечатление производишь…
Я, воплотив свою мечту об учительстве, и намучив себя и свою семью, безденежьем, вернулся к своей первоначальной и нелюбимой инженерной профессии. И мне вдруг понравилось: и сама работа, и то, что не надо было допоздна сидеть над тетрадками, отчётами и планами уроков, и, конечно, зарплата. Товарищ как-то сказал, что у меня наконец-то ушло с физиономии вечное выражение тоскливой озабоченности, и даже походка изменилась: стала твёрже. А тут ещё и командировки пошли. Пусть и недалёкие, и хлопотные, но я ведь восемь лет почти никуда не ездил.
Чаще всего я вместе с моим коллегой Игорем ездили в небольшой городок К., в котором подружились с Татьяной, хозяйкой гостиничного кафе, очень милой и доброжелательной женщиной. Она и так ко мне хорошо относилась, но после того, как я один-единственный раз по её просьбе встретил в Киеве её дочь и подвёз до студенческого общежития, Татьяна присвоила мне звание «хорошего человека». Иногда поражаешься, как сейчас легко получить его, даже за самое пустячное дело. Думаю, что большинство удостоенных, прекрасно понимают, что не заслужили. А звание – лишь потому, что всё больше развелось тех, которые уж совсем нехороши.
Как-то приехав и устроившись, мы зашли в кафе отметить прибытие, и попали к Татьяне на день рождения, который она отмечала со своими подругами. Настроение было отличное: несложная командировка, свобода, симпатичные женщины. Оказалось, что они работали на предприятии, на которое мы приезжали: нашлись и темы для разговоров и общие знакомые. Мы с Игорем были в ударе: говорили тосты, раздаривали комплименты, острили. Я ещё и про школу рассказывал, и женщинам было интересно слушать. Нам удалось произвести на них такое впечатление, что они даже сказали, что изменили своё мнение о киевлянах, которых считали заносчивыми. С одной из женщин, Дашей у нас возникла взаимная симпатия, и я не предложил ей встретиться вдвоём, только потому, что видел, как она относится к мужу. Несмотря на то, что он, оставшись без работы, стал не в меру пить, да ещё и попадал в неприятные истории, она очень тепло о нём говорила. За вечер несколько раз звонила ему и разговаривала, как с ребёнком.
Потом я довольно долго не ездил в этот городок: меня сделали, пусть невеликим, но начальником, и круг моих командировок расширился. Я и в Питер летал, и в Братиславу, и даже «до Парижу» добрался.
Приехали мы опять с Игорем. Татьяна нам очень обрадовалась. Как всегда, вкусно накормила, немного посидела с нами и даже выпила рюмку коньяку. А когда Игорю позвонили по мобилке, и он вышел, она сказала:
- Как хорошо, что ты приехал.
Я немного удивился и воспринял эти слова, сказанные красивой женщиной, как воспринял бы, наверное, каждый мужик. С тайными надеждами. Видно, что-то уловив в моём взгляде и фразе «Я тоже соскучился», она улыбнулась:
- Какие же вы все мужики кобЕли!
Я развёл руками.
А она, сразу посерьёзнев, заговорила:
- Очень прошу тебя, постарайся, хоть немного поднять настроение моей Даше, ты же умеешь. Она как раз пару дней назад спрашивала о тебе.
Татьяна не стала вдаваться в подробности, а только намекнула, что у подруги нелады с мужем.
- Если вы не против, - сказала она, когда вошёл Андрей, - давайте послезавтра посидим. Я сама стол накрою в маленьком зале, вы там ещё не были.
Всё было хорошо в тот день. Предвкушая приятную посиделку, мы по работе сделали больше, чем планировали, нам даже предложили на следующий день не выходить, а передохнуть. Настроение было отличное, стол замечательный, и Даша мне после перерыва ещё больше «глянулась».
Но что-то у нас не сложилось: разговор не клеился, шутки не получались, и мы довольно быстро разошлись. Даша даже не захотела, чтобы я её проводил.
Не могу понять почему. Может, у неё было такое настроение, что всё ей казалось не так? Или она слишком многого ждала от меня? Или дело было всё-таки во мне? В этом самом, моём самодовольстве?
Я потом спросил у Татьяны:
- Что было не так?
Она сначала отмахнулась, ссылаясь на то, что ей и самой в последнее нелегко общаться с Дашей, но потом я таки своим занудством вытянул из неё, то, что сказала тогда обо мне Даша: «Он за два года стал совсем другим»….
Может, загордился
Это что же получается, если у тебя всё хорошо, то ты уже, даже не желая этого, (ведь мне и правда, хотелось поднять Даше настроение), начинаешь выпендриваться и смотреть сверху вниз. А ведь мне и особо не с чего было, я никаких высот не достиг: ну, поездил немножко, ну, зарплата – «более-менее», ну, дача – в неплохом месте. А что бы со мной стало, если бы я вдруг по-настоящему «закрутел»?
Легче всего про других говорить: вот они – такие, сякие, разбогатели и сразу нос кверху, а то и воротят, а вот мы бы, если бы…. Наверное, нельзя о себе никаких выводов делать, пока сам не примерил другую одёжку и не проверил, каким в ней станешь. Сначала разбогатей, а уж потом говори, что не будешь покупать лимузины, не будешь строить особняки за пятиметровыми заборами, и прочие «не». И не стоит зарекаться, что ты вместо этих «не» на детские дома бы деньги переводил, и друзьям помогал, и, и, и….
Я вот думаю, неужели прав был мой институтский приятель в своём тогдашнем предположении, и могло бы выйти по его сценарию?
Мы с ним почти столкнулись на улице после моего пятилетнего пребывания в Москве. Я так обрадовался, ведь столько не виделись. А он, вместо привета, отводит взгляд и топает себе дальше. Неужели, думаю, обознался. Окликаю. Оборачивается. Здороваемся. Болтаем. А потом я и спрашиваю: «А чего ж ты отвернулся и мимо прошёл?»
Отвечает: «Да я тебя уже не один раз встречал, а неделю назад ты в метре от меня прошёл, глянул и ноль реакции».
- Просто не разглядел – зрение – ни к чёрту, но ты-то, если увидел, почему не окликнул?
- Я слышал: ты живёшь в Москве, во ВГИКе учился, на телевидении работаешь, думал – может, загордился.
- Да ты что?! – выдохнул я. – Ну, во-первых, я так и не поступил во ВГИК, а на ТВ не я, а Вадик Чернов. А потом…. что ж, если на телевидении, то в упор никого не видеть?!
- Ну, извини, - сказал он.
Я ничего не ответил, мы потом нормально общались, но я не смог извинить тогда и не забыл. Нет, нет, да и приходило в голову: «Это ж каким г…. он меня считал, если мог так обо мне подумать?!»
Вот Даня никогда бы так не подумал, ему бы даже в голову такое не пришло. Да и сам он не занёсся, когда стал «золотым» мальчиком. Правда, побыл он им недолго.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/09/07/1324