В 30-е годы прошлого столетия в славном городе Тбилиси через непримечательный проход между домами по одному из адресов в начале Плехановского проспекта можно было попасть в небольшой Парк культуры и отдыха для школьников (Арто).
Это была озеленённая чахлыми насаждениями, зажатая в тесном кольце окружающих жилых домов и строений, небольшая, неухоженная территория. От обычного городского сквера её отличали разбросанные там и сям примитивные подобия самообслуживаемых развлекательных аттракционов, вряд ли пригодившихся бы в наше время для оборудования какой-нибудь третьеразрядной детской дворовой площадки.
Неудивительно, что у немногочисленных школьников, посещавших предназначенный им парк, особой популярностью эти устройства не пользовались.
Всё, что можно было себе там позволить, это поболтаться немного на скрипучих качелях, сбежать пару раз с крутого настила или скатиться по отполированному детскими штанами желобу.
На этом практический интерес к имевшимся сооружениям иссякал, не считая подвешенного на оси деревянного барабана - некоего подобия беговой дорожки, который, перебирая ногами, можно было раскрутить до значительных оборотов.
Занятие это, в отличие от других, было более увлекательным, хотя и небезопасным, поскольку в барабане одна из досок издавна была выломана, и неосмотрительность при пользовании им была чревата.
Парк, как всякая платная территория (20 коп. за вход), по всей вероятности, должен был быть огорожен, но этого сделано не было, и его границы определялись тесной застройкой окружающих его зданий и сооружений, не представляющих никакой серьёзной помехи для проникновения туда проживающих окрест мальчишек.
Для этого достаточно было воспользоваться одним из многочисленных известных им лазов или попросту спрыгнуть на его территорию с какого-нибудь невысокого пограничного сарайчика. Ясно, что покупать билет для входа в парк никому из них не приходило в голову.
Какое-то время, в отличие от этих ребят, я, как законопослушный пионер, честно оплачивал из выдаваемых мне дома средств входную 20-ти копеечную пошлину, но после того, как обзавёлся в парке друзьями из числа его завсегдатаев, стал и сам проникать туда через дворы общепринятым у них способом, употребляя отпущенное домашнее финансирование на более благопристойные цели.
После всего этого, стоило ли удивляться тому, что парк как заведение был предприятием убыточным, и что доходы от его немногочисленных входных билетов, равно, как и хилые бюджетные вливания, отнюдь не покрывали, самых насущных его потребностей. Об этом как нельзя лучше свидетельствовал тот факт, что единственно популярный в парке аттракцион - подвесной барабан с выломанной в нём доской - из года в год продолжал оставаться ущербным.
Ожидать в парке каких-либо перемен к лучшему не приходилось, но однажды, в середине летних каникул, его администрация всё-таки решилась на попытку проявить инициативу и преодолеть в своей работе застой.
Об этом стало известно из объявления, вывешенного у кассового окошечка.
Оно гласило, что желающие принять участие в железнодорожной экскурсии на родину товарища Сталина, в город Гори (78 км), где посетить домик-музей, в котором он родился, могут записаться, сдав организаторам по 1-му рублю за проезд и питание.
После этого, несмотря на то, что сроки намеченного мероприятия два раза из-за недостатка желающих откладывались, к концу лета человек 10 всё же набралось, и экскурсия состоялась.
В урочный день и час к отходу утреннего поезда до Гори мы прибыли на городской вокзал, где нас уже ожидали сопровождавшие воспитательница и пионервожатая. Сверив с проводницей список, они разместили нас друг против друга на сидячих местах двух нижних лавок плацкартного вагона, устроившись за боковым откидным столиком напротив.
На верхнюю полку были загружены загодя доставленные наши пионерские атрибуты.
Ехать на нескором пригородном поезде предстояло два с лишним часа. В нашем юном возрасте в те времена похвастать опытом поездок по железной дороге мог далеко не каждый, поэтому, как только поезд тронулся с места, все были естественно возбуждены разглядыванием непрерывно меняющихся за окном видов на окрестности.
Наши руководители, как могли поясняли смысл чего-либо, вызывавшего у нас наибольший интерес: например, конфигурации и значения весьма популярной в Закавказье, недавно запущенной на реке Куре Земо-Авчальской гидроэлектростанции (ЗАГЭС), мимо которой мы проезжали, и о которой в то время в народе только и говорили.
Проводница спросила наших руководителей, будем ли мы заказывать чай? Они ответили, что обязательно будем, после чего с общего согласия объединили и разделили поровну содержимое наших свертков с домашними бутербродами.
К чаю полагалось по ломтику сахара, который следовало самостоятельно растворить в стакане, однако проводница, беспокоясь за судьбу чайных ложечек, решила это сделать сама, и подала нам чай, подслащённым заранее.
За едой и разговорами время прошло незаметно, и солнце ещё не переступило полуденную черту, когда поезд плавно подкатил и остановился у перрона вокзала города Гори, а проводница объявила нам, что мы приехали.
Разобрав привезённые с собой пионерские принадлежности, в числе которых были барабан с горном и красный флаг с портретом юного Сталина, мы намеревались добраться до музея организованным порядком, в строю, под барабанную дробь и призывные звуки горна.
Охотник на роль барабанщика нашёлся без труда. Это нехитрое искусство было общедоступным, поскольку для исполнения барабанной дроби, пригодной для сопровождения марша, достаточно было подчинить выбиваемый ритм повторяемой в уме присказке:
Смелый барабанщик!
Смелый барабанщик!
Смелый барабанщик крепко спал!
Он проснулся, перевернулся,
Три копейки потерял…
Бессмысленная, как всякая считалка, эта присказка, тем не менее, подчиняла ритм, задаваемый барабанщиком, какому-то определённому маршевому размеру.
Другое дело горн. Известно, что в отличие от трубы, перебор звуков при игре на горне регулируется не клапанами, которых у него просто нет, а исключительно положением губ на мундштуке, что достигается наличием незаурядного к этому таланта и многотрудными упражнениями.
Недаром на армейских парадах, где все торжественные сигналы подаются на горне, трубачи, владеющие этим искусством, в особой цене.
В случайном же пионерском исполнении звуки, извлекаемые из этого тонкого духового инструмента, напоминали что-то среднее между скрежетом металла по стеклу и стоном проголодавшегося мамонта.
Когда наш отряд, приняв походный порядок, под барабанную дробь и издаваемые горном стоны ископаемого животного двинулся по улице, редкие прохожие, вздрогнув от разбуженной тишины погружённого в покой тихого городка, провожали нас задумчивыми взглядами.
Мы уже привыкли к тому, что в глазах взрослых являли собой первые всходы обильного посева большевистской пропаганды, призывающей детское поколение во имя торжества коммунистических идеалов смело рвать с родительскими традициями старой патриархальной морали. В стране уже гуляла широко известная и принятая на вооружение история с Павликом Морозовым.
В открытую, по соображениям благоразумия, никто из взрослых против реформы детского воспитания, конечно, не возражал, и власти по этому поводу не перечил, но внутренне насаждаемый раскол поколений ими не одобрялся, и это именно они, высмеивая настроения взбунтовавшихся малышей, пустили про них издевательскую частушку:
Раз, два, три! Пионеры мы,
Папы-мамы не боимся,
Писаем в штаны…
Тем временем, барабаня и трубя, мы приблизились к домику-музею, подходя к которому разглядели его не сразу, поскольку он был упрятан под надстроенный мраморный павильон.
Сам домик, в котором в 1879-м году родился и провёл первые четыре года жизни Иосиф Сталин, оказался небольшим одноэтажным каменным строением. В его верхних комнатах проживала семья, а в цокольном помещении за проёмом, забранным металлической решёткой, была размещена мастерская, в которой когда-то сапожничал отец будущего вождя и учителя Виссарион Джугашвили.
Убогая обстановка жилых комнат говорила о том, что доходы их обитателей были невелики. Из традиционной утвари был заметен небольшой медный самовар с непременной полоскательницей, в которой после чаепития, слив туда остатки горячей воды, обычно мыли посуду.
Потолки в комнатах по современным меркам были высокими, но все проходы, в которых, казалось, с трудом могли разминуться взрослые люди, выглядели очень уж тесными. Стены комнат были украшены несколькими потускневшими от времени фотографиями, но ни одна из них не отображала будущего вождя в младенчестве. Возможно, таковых у родителей просто не было.
Известно, что мать Сталина Екатерина Джугашвили прочила сыну духовный сан, для чего в юные годы он был определён на учёбу в Тбилисскую семинарию, завершить образование, в которой ему не пришлось.
Вместе со своим земляком и другом детства Симоном Тер-Петросяном (легендарным Камо), чья приставка «тер» к фамилии говорила о духовном происхождении, будущий отец и учитель всех времён и народов Коба Джугашвили, не приобщившись к богословию, предпочёл грабить банки.
Впоследствии Иосиф Виссарионович не любил вспоминать об этом весьма нереспектабельном периоде своей биографии. Поэтому, скорее всего не случайно, кроме домика, в котором он жил в младенчестве, никаких свидетельств его молодых лет на родине не сохранилось.
Мы передали музею привезённую с собой фотографию молодого Сталина с дарственной от себя надписью и спросили, можно ли её поместить где-нибудь на стене?
На что, приняв от нас с благодарностью снимок, нам разъяснили, что таких подношений у музея очень много, и они хранятся в отдельном, специально отведённом для этого помещении.
Тепло, попрощавшись с хранителями и прежде, чем окончательно покинуть музей, мы обошли его снаружи, чтобы ещё раз полюбоваться мраморным павильоном, в который он был запрятан, после чего двинулись в обратный путь.
На этот раз обошлись без барабанного боя и иерихонских завываний нашего горна.
Духовно обогащённых нас предстояло покормить обедом, поэтому путь наш лежал прямиком в городскую столовую.
Здесь нам без выбора подали на первое суп с макаронами, на второе по котлетке с теми же макаронами, но уже без супа и традиционный компот на третье.
Экскурсия нас изрядно утомила и большую часть обратного пути, преклонив головы на плечи друг друга, мы благополучно проспали.
На тбилисском перроне нас встречали в меру озабоченные родители, которым их переполненных впечатлениями чад вернули из рук в руки.
Поездка, в общем, удалась, и её инициаторы - сопутствующие нам воспитательница и пионервожатая - заслужили у себя на службе почёт и уважение. Их успех в коллективе какое-то время живо обсуждался, но в скором времени подзабылся.
На судьбе парка всё это никак не отразилось. Его зелёные насаждения без должного ухода продолжали хиреть, игровой инвентарь ветшать, а некогда популярный, вращающийся под ногами, деревянный барабан зиять так и не заделанным проёмом на месте выломанной когда-то доски.
Москва, май 2012 г