История первая.
Книга о вкусной и здоровой пище.
Глава 1.
Прибытие.
Зовут меня Емеля. Да. Вот такое имечко. Наверное, папа в детстве сказок перечитал. Я его как-то раз спросил – за что? На что он ответил, что, мол, Емельян для нас, Удальцовых, это самое правильное имя.
Ну, папа! Сам-то, поди, просто Николай.
Сейчас я думаю, что именно имя и определило всю мою жизнь и все те события, которые в ней происходили. Началось всё с детсада и со школы. Дразнили меня нещадно все кому не лень, на что я постоянно отзывался кулаками, а поскольку ростом я всегда был невелик, то и доставалось мне куда как чаще, чем моим обидчикам. Папа посмотрел на мои синяки, похмыкал, да и отвёл меня в секцию самбо. Тренером в ней работал наш сосед и бывший участковый, дядя Степан. Не тот, про которого были стихи, ростом тренер не вышел, но тоже очень хороший и душевный человек. Вот с подачи дяди Стёпы я и решил стать милиционером.
Про учёбу в школе милиции рассказывать не буду. А начну я… тьфу! Как-то «по-книжному» получается.
Итак. Докладываю. Лейтенант милиции Емельян Николаевич Удальцов, двадцать два года отроду, не женат, в данный момент направляюсь к первому месту службы. В славный город Засарайск, где ждет меня «не пыльная» работёнка в должности участкового инспектора. А что, неплохое начало будущей карьеры. Понимаю – звучит не ахти, но что поделать. Так сказать едет молодой специалист, дабы «потоптать землю-матушку».
Родители мои на итоги распределения отреагировали по-разному. Папа, как обычно, хмыкнул и полез за атласом, а мама, только услышав жутко провинциальное название городка, едва не залилась слезами.
А я не могу, когда моя мама плачет! Пришлось дать обещание звонить каждый день, писать письма (тоже каждый день) и не связываться с хулиганами.
Папа в этот момент укоризненно посмотрел на маму, но промолчал. А потом отыскал моё будущее место службы на карте. Увидев, что Засарайск находится не в Сибири, а по эту сторону от Урала, мама приободрилась, а папа вооружился лупой и сделал несколько замечательных открытий.
Во-первых, железная дорога до данного городка не доходит, а заканчивается на станции Вявь.
Во-вторых, через эту станцию протекает река под названием Зязь, на берегах которой, заодно, и стоит мой (мысленно он уже был моим!) Засарайск.
И, в-третьих, пристальное разглядывание карты показало, что оная речка, петляя, тянется ещё на тысячу километров и впадает… куда бы вы думали? Правильно. Прямиком в Ледовитый океан. И никаких городков за, простите за тавтологию, за Засарайском больше нет!
Э-эх! Занесло вас, товарищ лейтенант, в настоящий медвежий угол.
Пригородный поезд неспешно ковыляет по рельсам и, останавливаясь у каждого столба, скрипит старыми ободранными вагонами, битком набитыми разношерстой толпой, неохотно постукивая колесными парами на стыках рельс. Народ сидит на лавках, толпится в проходах. Кого только здесь нет. Дачники с корзинами, и ведрами, рыболовы-любители и просто любители активного отдыха на лоне дикой природы. Студенты едущие домой на выходные, веселой компанией занявшие две последние плацкарты. Дембеля, пьяные до изумления и бесчувствия, бережно упакованные добросердечными гражданами на багажные полки и регулярно, при каждой остановке состава с жутким грохотом, падающие с них на головы этих самых граждан.
К счастью мне удалось вовремя оккупировать вторую полку и потому путешествую с некоторым подобием комфорта. Подо мной, на «боковушке» пристроились трое рыбаков, решивших не терять времени даром и начавших процесс, едва поезд отошел от вокзала. Однако, пьют они довольно умеренно, за три часа это всего лишь третья бутылка и восьмая или девятая по счету, безусловно, правдивая рыбацкая история.
Впрочем, старая кожанка, новенькие джинсы, туристический рюкзак и большая дорожная сумка никоим образом не выдают моей принадлежности к «внутренним органам» и окружающие граждане присутствия в своих рядах свежеиспеченного сотрудника доблестной милиции совершенно не стесняются.
- Через пять минут станция – зычным голосом оповещает пассажиров крупногабаритная проводница.
Похоже, никого во всем вагоне факт приближения к вышеозначенному населенному пункту не волнует. Хотя нет, где то в середине вагона начинается шевеление, сопровождающееся совершенно нецензурной (как будто бывает еще и цензурная) бранью. Маленькая, худенькая старушонка божий одуванчик в огромных резиновых сапогах и канареечно-желтом китайском пуховике невозмутимо и неторопливо продвигается к выходу и народ перед ней почтительно расступается. Причина столь уважительного отношения к старшим однако кроется отнюдь не в хорошем воспитании граждан, а в широких деревянных граблях кои бабуся тащит на плече совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производит ее сельхоз инвентарь на зазевавшихся пассажиров.
- Мать – ты бы грабли как-нибудь по- другому взяла – подает голос высокий, сухощавый мужик в старом солдатском камуфляже.
- Ась? – старушка резко разворачивается, почему-то совершенно в противоположную сторону, пригнуться мужик просто не успевает – чего сказал то, сынок?
- Ничего мать – бормочет камуфлированный, потирая ушибленный затылок – говорю, хорошо еще ты косу с собой не везешь.
Народ в бабусином кильватере снова торопится занять освободившееся пространство, и вскоре вагон вновь забит до отказа.
Локомотив дёрнул состав, старый плацкартный вагон заскрипел, а я только плотнее закутался в тощее казённое одеяло. После областного центра пассажиров, что ехали со мной в этом развесёлом вагоне, резко поубавилось. Исчезли пьяные дембеля, потом пропали дачники с граблями и тяпками и даже проводница – толстая, неопрятная и громогласная баба, перестала появляться. Только горячий титан у её купе свидетельствовал о том, что она ещё здесь. А после этого полустанка, как его… Мозь, я тут, похоже, остался совсем один.
Вагон прогромыхал на стрелке, тусклый свет лампочки пару раз мигнул и отключился. Холодно, неуютно и, почему-то, страшновато. За окном так и вовсе серо, мрачно и туманно, а развалины, которые по какому-то недоразумению, именовались полустанками, навевали мысли о войне.
Вот так, под ритмичный стук колёс я и заснул.
- Молодой человек, просыпаемся, просыпаемся! Подъезжаем, конечная.
«Поезд дальше не идёт»
Ещё не успев открыть глаза, сострил я и проснулся.
- А-ах!
Контраст со вчерашним вечером был потрясающим. Яркое утреннее солнце заливало светом вагон, отчего он казался новее, целее и блестящее, да и проводница выглядела милой женщиной, слегка за пятьдесят.
- Доброе утро, молодой человек. Поднимайтесь, через полчаса Вявь. Я вам сейчас чайку принесу.
Настроение от таких слов стало ещё лучше, а когда я посмотрел в окно, все былые тревоги рассеялись окончательно. Угрюмые тёмные ельники и тоскливые туманные болота, сквозь которые вчера весь день пробирался по одноколейке наш поезд, исчезли, уступив место светлому березняку.
- А зелень то, зелень!
Несмотря на начало мая, снега здесь, на севере, почему то не было, и вовсю зеленела молодая свежая листва. Списав это дело на глобальное потепление, я засвистел весёлую мелодию и, выудив из сумки, полотенце, вприпрыжку поскакал в туалет.
- Эге-ге-гей! Берегись, преступность Засарайная!
Я еду!
Я успел выпить два стакана чая, поболтать с проводницей о том, о сём и угостить добрую женщину московскими конфетами, два кулька которых в мой битком набитый тёплыми вещами рюкзак, положила мама. Про город проводница не знала ничего, сказав, что она не местная и добавила, что сюда, в Вявь, скоро поезда могут совсем отменить.
- Очень мало пассажиров. Вот ты, служивый, да у бригадира в купейном, ещё трое. Пьяные лежат.
Я подобрался. Похоже, у меня намечалось первое дело. Позволить пьяным хулиганам (ну кем они ещё могут быть!) безобразничать на перроне в такое славное утро, я не мог. Проводница заулыбалась.
- Да они смирные. Это командированные, они сюда на завод часто ездют.
«Всё-таки зря я разболтал ей о том, что я сотрудник в штатском!»
Итак, в семь часов тридцать две минуты утра по местному времени я упруго спрыгнул со ступеньки вагона на дощатый перрон станции Вявь. Русский север встретил меня первым тёплым ветерком, вкусным запахом леса и последними остатками утреннего тумана над луговыми низинами. Для полноты картины, мне коренному столичному жителю в ннадцатом поколении не хватало пасущихся коров, стогов сена и, естественно, косарей в алых косоворотках. На этом мои познания о жизни русской глубинки заканчивались.
Проводница пожелала мне удачи, помахала рукой и заперла дверь. Вдалеке послышались пьяные песни и клятвы в вечной дружбе. Молодой парень в спецовке, брезентовой куртке с надписью НТЦ и резиновых сапогах, бережно утрамбовывал пьяненьких мужичков в костюмах и с портфелями в старенький «Москвич». Я решил, что транспорт мне не помешает и пошёл к машине.
Парень мне понравился сразу. Мой ровесник, хотя и с бородой. Лицо открытое, взгляд прямой, глаза серые, нос картошкой, губы тон… тьфу ты!
- Доброе утро! У вас, случайно, места в машине не найдётся? Да Засарайска. – Я полез во внутренний карман за бумажником, - я заплачу.
Парень улыбнулся, показав тридцать два великолепных белых зуба, и виновато развёл руками.
- Никак, извините. Директор ещё.
В это время бригадир поезда, совместно с толстеньким лысым «директором» выволакивал из вагона огромные чемоданы командированных. Директор, несмотря на то, что было совсем не жарко, утирал платком лысину, суетился и умоляюще просил.
- Осторожнее, ради науки! Там же оборудование на миллионы рублей!
Проводник бурчал, что-то про слишком умных, что с собой такую тяжесть «возют», а сами-с ни бэ ни мэ и ворочал чёрные ящики довольно небрежно. Пришлось бросить сумку и помочь ему с чемоданами. С другой стороны в действительно тяжеленный груз вцепился бородатый и, неожиданно мне подмигнув, представился.
- Пашка.
- Емельян.
Вопреки ожиданию Пашка не стал переспрашивать моё имя, а лишь уважительно цокнул языком.
- Уважаю. Надолго к нам?
- Надолго к вам.
Мы загрузили бедную машину так, что она почти легла на брюхо. Директор, тоже извиняясь, что не может меня подвезти, пожал мне руку и предложил запросто заходить к нему «на чай». «Москвич» очень тихо завёлся и почти бесшумно выехал с привокзальной площади, оставив меня в некотором обалдении. Я то был уверен, что это чудо советского автопрома будет рычать, кряхтеть и вонять сгоревшим маслом. Ничего подобного! Единственным шумом, исходящим от автомобиля, была народная песня, которую пьяно горланили командированные научные работники.
А люди то, люди! Если в Засарайске все такие, то – да здравствует провинция! Настроение моё из просто хорошего стало прекрасным. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что сама станция тоже деревянная. Построена в виде теремка и вся покрыта ажурной резьбой. Ещё на станции нашлась старинная водокачка из тёмно-красного кирпича и, на приличном отдалении, заведение, обозначенное буквами «мэ» и «жо». На лавочке, стоявшей у входа в теремок, расположились два примечательных старичка и с интересом за мной наблюдали.
- Доброе утро! Вы не подскажете…
- Доброе! – Дедок в фуражке железнодорожника хитро меня осмотрел с ног до головы и выдал. – В милицию?
- Да, а как…
- Э, - протянул дед, - поживи с моё.
Дедок нахлобучил фуражку на сонного соседа в телогрейке и в валенках, поднялся на ноги и осведомился.
- Звать то тебя как?
Пришлось предствиться. Старичок задумчиво покачал головой.
- Емельян. Стариннное русскооеее имяяяя… Серафим Феофилыч, - он протянул руку, - иной раз люди просто Феофилычем кличут. В город? А звание у тебя какое, Емельян? Лейтенант? Ну, слушай, лейтенант.
Старик схватил меня за рукав куртки и потащил за угол здания. Вот не люблю я когда кто-то меня куда-то тащит! Я уж совсем было хотел возмутиться, как увидел транспорт и позабыл обо всём. Под навесом, пристроенном к теремку со стороны водокачки, стояла чёрная лакированная бричка! И впряженная лошадь тоже имелась! Низкорослая, крепенькая, непонятно-пегого окраса кобылка, лениво помахивающая черным, тщательно расчесанным, заплетенным в косичку хвостом, аппетитно с хрустом жующая что-то из повешенной на морду, полотняной торбы. Такое я видел только в парке отдыха в далёком детстве.
Серафим Феофилыч наслаждался произведённым эффектом.
- Милицию возим бесплатно!
Я с клацаньем захлопнул рот. Ещё чего не хватало! Наше начальство все годы обучения вдалбливало нам одну простую мысль – не принимайте подарков, в любом виде, от незнакомых людей. Вот потом, когда, обживётесь и узнаете жизнь… на этом месте преподаватели обычно многозначительно замолкали, но и так всё было понятно. Я выдрал локоть из цепких пальцев Серафима и вежливо поинтересовался.
- А другого транспорта здесь нет?
Ответ был краток.
- Нет.
- Сколько?!
Дед вздохнул.
- Полтинник. Едем?
Отказать себе в таком удовольствии было выше моих сил.
- Серафим Феофилыч, (вот ведь! Это ж куда круче Емельяна Николаевича будет!) а почему железная дорога до городка не доходит?
- При царе ещё строили, - Серафим пожал плечом, как-будто это было при нём, - хотели дотянуть, да запросили с купцов наших такую взятку, что те отказались, мол, рекой, да обозами обойдёмся. Вот так всё и заглохло.
История города Засарайска была мне хорошо известна, перед отъездом я посидел в интернете и выяснил, что некогда богатый купеческий городок, занимавшийся перекупкой пушнины, после того, как дорога его обошла стороной, совсем захирел и пребывал с тех пор в сонном состоянии классического захолустья.
«Мда!»
Я сидел, словно барин на красном бархатном диванчике и вертел головой во все стороны. Посмотреть было на что, за небольшой рощицей, что отделяла станцию от одноимённой деревеньки, обнаружился колодец, куча сараев и три бревенчатых дома колоссальных размеров. Со ставнями, резными наличниками и коньками на крышах. Брёвна были почти чёрные на вид, а дворы этих усадеб были скрыты монументальным частоколом из тонких брёвен. В душе ёкнуло.
- Не думал, что сейчас так строят.
- Ай, милок, - Серафим причмокнул и стеганул вожжами, - этим домам лет двести уже. Кабы не больше.
Я не поверил.
- Двести?
- Двести. Не сумлевайсси.
Возок свернул с разбитого асфальта в небольшой проулок и повёз меня прямиком в лес.
- А так короче. - Серафим уловил моё недоумение и пояснил. – По асфальту крюк до моста километров пятьдесят, а напрямик всего-то пять вёрст.
- А…
- На лодке. Там завсегда есть, кому перевезти. Н-но! Пошла, родимая!
Вот уж, братцы не думал, что к месту службы я буду добираться по просёлочной дорожке, петляющей по весеннему лесу. На бричке! Под местный фольклор кучера и птичий гомон. Берёзы сменяли ели, ели – осины, за осинами – снова берёзы и всё это великолепие было пронизано лучами солнца, свежим ветром и звоном бубенцов.
Не знаю, братцы-сокурсники, что меня ждёт дальше, но служба моя, в отличие от вашей - в больших серых городах, начиналась красиво.
Дед извлек из кармана измятую пачку папирос, закурил. Покосился на меня, немного поколебался, совесть боролась с прижимистостью, но видно все-таки совесть одолела и он предложил:
- Будешь?
- Нет, спасибо, не курю.
Феофилыч довольно крякнул и спрятав курево в карман, ни с того ни с сего заявил:
- А раньше у нас и мебельная фабрика была, и даже механический завод. А сейчас…
Я приготовился выслушать банальную историю о всеобщей разрухе, но дед меня ошарашил.
- … понастроили! Институт открыли научный, электростанцию поставили. Всё им неймётся.
Экипаж миновал небольшой подъёмчик, проехал через просеку, вырубленную в густом кустарнике, и я ахнул. С высокого берега открывалась замечательная панорама города Засарайска.
Глава 2.
Молодым везде у нас дорога!
Через речку меня перевёз (хотите верьте – хотите нет!) тип, как две капли воды смахивающий на актёра Бориса Новикова. В такой же шапке-ушанке и с такой же присказкой «это самое». С трудом подавив желание протереть глаза и умыться ледяной водой из речки, я решил более ничему не удивляться, принимая провинциальные нравы и типажи как должное.
Не то чтобы я был таким уж гламурным столичным жителем, но…
Среди моих знакомых, людей носивших валенки, ушанки и управлявших лошадьми, отродясь не бывало! Рыбак всего за десять рублей переправивший меня на другой берег не широкой, но быстрой и очень холодной реки, показал «куды мне топать-та» и отвалил назад, к своим удочкам. С жалостью посмотрев на свои новые кроссовки, я взялся за вещи и почапал вверх по раскисшему от грязи склону. Фантазия у меня всегда была богатая, и пока я пёр, словно танк в гору, в голове у меня возникали картины, одна печальнее другой. Сначала я подумал о том, что когда я выберусь наверх, то увижу иллюстрацию к Гоголевскому «Ревизору». Со статуей посреди необъятной лужи, в которой блаженно спят хрюшки. Затем, едва не проехавшись пузом по влажному склону, я решил, что «свиньи – это слишком, но грязь – это святое».
Ерунда это, братцы! Е-рун-да!
Я, как распоследний бомж, перелез через старенькую, но очень опрятную балюстраду и оказался на замечательной набережной. Щёки мои горели от стыда. Взгляды, которые на меня бросали изумлённые обитатели Засарайска, степенно прогуливающиеся среди клумб, ясно сообщали – «а, это ещё один лох, которого привёз Феофилыч». Пришлось вытереть подошвы об асфальт и бегом покинуть место отдыха горожан.
- Дяденька, дяденька, а зачем вы тут лезли, вон тама лестница есть.
Я побежал во весь опор.
Вот что я вам скажу, братцы, врут всё про провинцию. Врут. Как есть врут! Городок мне очень понравился. Тихий, спокойный, уютный и какой-то основательный, что ли. Одно слово – купеческий. Почти весь центр Засарайска (а весь Засарайск из одного центра и состоял) был застроен капитальными кирпичными особняками в псевдорусском стиле, который так любили зажиточные горожане в конце девятнадцатого века. Пробежка по дощатым тротуарам показала, что с тех пор в городе вообще ничего не строили. Исключением было огромное здание из стекла и бетона, которое торчало на дальней от реки окраине городка. Ни свиней, ни коровьих лепёшек я тоже не обнаружил, а асфальт на центральных улицах приятно порадовал своим состоянием.
«Цивилизация, блин!»
На центральной площади стоял кинотеатр «Победа» где в режиме 3-D показывали «Аватар». Я лишь нервно хмыкнул, подражая отцу.
«Видели уже!»
Бабуля, сидевшая в киоске Роспечати, была столь любезна, что бросив свой киоск незапертым, два квартала провожала меня к горотделу милиции.
«О, святая простота! Попробовала бы она провернуть этот трюк в Златоглавой!»
Горотдел размещался в большом деревянном доме, стоявшем в маленьком переулке. Двери в доме были нараспашку, окна, несмотря на весеннюю свежесть, тоже, а на резном крыльце вместо служебной овчарки, дрыхла маленькая дворняжка. За спиной засигналила машина. За спиной, в двух метрах от меня, обнаружился тот самый «Москвич», из открытого окна которого мне белозубо улыбался Паша.
- Нашёл уже? Молодец! Ты извини, что я тебя насчёт Феофилыча забыл предупредить…
Мне стало неловко. Столько заботы о незнакомом человеке…
Пашка вдруг хлопнул себя по лбу и оживился.
- А знаешь что? А давай я тебя здесь подожду? А? А потом отвезу, куда надо.
Мне почему-то стало совсем не по себе. Захотелось шаркнуть ножкой и сказать, «ну что вы, право, к чему такие сложности», но вместо этого я вдруг кивнул и просто сказал.
- Ага.
Пашка просиял.
- Через Узюма так иди. Он добрых людей за версту чует.
Я посмотрел на «дворянина». Он в ответ внимательно смерил меня подозрительным взглядом, потом зевнул, разрешающе махнул хвостом, со стуком опустил голову на доски крыльца и закрыл глаза. На мохнатом, черном боку животного белыми буквами было написано «Узюм».
Перекись, подумал я и, воспользовавшись приглашением, шагнул вперед, переступая через собаку.
Внутри меня встретила прохладная полутьма. В застекленном окне с надписью «ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ» маячила круглая и сияющая как полная луна физиономия дежурного в чине старшего лейтенанта.
- Куда? – с лаконичностью достойной уроженца древней Спарты поинтересовался «луноликий».
- К начальнику, я по поводу…
- По коридору, направо – старлей вальяжно, с истинно королевской грацией великого начальства махнул рукой указывая нужное направление и, похоже, моментально утратил ко мне всякий интерес, тем более, что нашелся предмет, более достойный августейшего внимания. На газетке перед ним лежал огромный шмат хлеба аккуратно, по всей площади, застеленный пластиками розового сала и не менее чем полулитровая кружка с кофе.
Очевидно, в качестве охранника пес пользовался у здешних обитателей полным доверием и непререкаемым авторитетом, иначе объяснить столь легкомысленное отношение к пропускному режиму было просто невозможно. У меня ведь даже документы не спросили, а между тем точно помню, Узюму я их не показывал.
Оббитая черным дерматином дверь с табличкой, утверждающей, что за ней обитает «НАЧАЛЬНИК РОВД тов. Иванов И.И.» нашлась быстро.
- Разрешите?
- Да
- Товарищ майор, лейтенант Удальцов прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Я стоял навытяжку, по уставу, преданно «ел глазами» своего первого начальника. Тот не спеша обошёл меня со всех сторон, оглядел с ног до головы и резюмировал.
- Удалец, Молодцов!
Этот прикол я слышал уже тысячу раз.
- Я – Удальцов, товарищ майор.
«А ну?»
Иванов И.И. усмехнулся и не оправдал моих надежд.
- Вольно, Удальцов. Значит, направлен на должность участкового?
- Так точно! – снова рявкнул я.
- Не шуми – седовласый майор устроился в большом кожаном кресле, сделал рукой жест, приглашающий меня присесть на стул напротив – как звать?
- Емельян, товарищ майор.
- Хорошо Емельян. Давно тебя ждем. Читал твое личное дело. Характеристики с места учебы положительные, ну а как трудиться будешь, поглядим. Здесь добрым людям рады. И земля рада и люди.
Иванов И.И. сначала задумчиво поизучал потолок, а затем вернулся на службу.
- Почему не по форме одет?
- Не успел переодеться, товарищ майор, только с поезда и прямо к вам. Да собственно и негде переодеваться было-то.
- Ясно – начальник снял трубку и нажал одну из кнопок на панели телефонного аппарата – Муромцев? Илья зайди ко мне.
Появившийся через пять минут в двойном проеме парень столь звучной имени и фамилии, на мой взгляд, совершенно не соответствовал. Среднего роста, сухощавый, жилистый и огненно рыжий на былинного богатыря он ну никак не тянул.
- У тебя квартира свободна?
- Какая?
- Та самая.
- Ну, это… – замялся рыжий.
- Не понял? – правильно истолковав сомнения подчиненного, неожиданно грозно взревел Иванов И.И. – товарищ старший лейтенант. Взыскание захотел?
- А, так вы про ту квартиру – опомнился Муромцев – конечно свободна. Я же ее исключительно по назначению…
- Смотри мне, доиграешься. А то я не знаю, какие там у тебя назначения. Значит, отдашь ключи новому сотруднику и проинструктируешь, как положено. А ты, сегодня устраивайся, завтра чтобы на службу как штык понял? И не забудь фотографии в отдел кадров. Все свободны.
- Так точно – я подскочил со стула и покинул кабинет начальника.
- Новый участковый? – выйдя в коридор рыжий, внимательно оглядел меня с ног до головы и протянул руку - Илья.
- Емельян – я пожал протянутую ладонь.
- Пойдем – Муромцев увлек меня за собой по коридору. У дверей с надписью «ОТДЕЛ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА» он остановился, покопавшись в кармане, извлек связку ключей, отомкнул замок – заходи, гостем будешь.
Как и следовало ожидать, роскошью кабинет оперативника не блистал. Суровая, рабочая обстановка. Письменный стол со стулом, несгораемый сейф в углу и, обтянутая коричневым кожезаменителем, металлическая скамейка.
- Присаживайся – кивнул Илья – я тебе сейчас адресок набросаю и ключи найду.
- А это еще зачем? – я попинал прикрепленную намертво к полу ножку скамьи.
- Что? – поднял голову от стола опер – а это. Да был уже инцидент. Привел как-то подозреваемого, соленья из погребов воровал. Самое обидное я его и пальцем трогать не собирался, так, попугать хотел, взял дубинку шарахнул ей по столу, колись говорю а то… . Ну сам понимаешь. Так он гад - здоровый с перепугу что ли, схватил эту лавочку и давай меня ей по кабинету гонять. И на помощь звать не могу, стыда потом не оберёшься, и скрутить его не получается. Еле одолел. Вот с тех пор и предохраняюсь. Это тебе сейчас смешно, а мне тогда не до смеху было.
А чего? Бывает и такое. Дальше меня с размаху окунули «в службу».
- Удальцов, ты приказ об ОРД изучал?
Тут до меня, наконец, доперло, куда меня собираются заселить – на конспиративную квартиру! Я, конечно, возгордился, но Устав взял вверх.
- Не положено.
В ответ «Муромец» рассказал мне короткий стишок про «не положено» и успокоил.
- Да ты не бойся, веришь – нет, пять лет тут служу – ни одного проверяльщика не было. И вообще, - Илья хмуро потёр тощий живот, - пирожков по пути купить надо. Да!
Однако планам кулинарным планам оперативника сбыться было не суждено. Уже у выхода его остановил оклик дежурного и в итоге на освещенном солнцем, резном крыльце я оказался в гордом одиночестве, если конечно не считать бдительно похрапывающего Узюма.
Пашка посмотрел в клочок бумаги с адресом и расхохотался как пират.
- Хо-хо! Пойдём!
Он подхватил мой рюкзак и пошёл по тротуару, позабыв о машине. «Москвич» хоть и стоял напротив милиции и под охраной Узюма, но с заведённым же двигателем!
Нет, братцы, периферия – это что-то!
- А городок сей был основан в тысяча семьсот… - бородач остановился и принялся загибать пальцы, - да. Тридцать втором году. А вон там…
Пашка обогнул близлежащий дом, прошёл неогороженным огородом к здоровенному оврагу и показал.
- Вперёд! О, доблестный сотрудник милиции!
На той стороне торчало два десятка домов. До работы было ногой подать, но, блин, опять через грязные буераки.
В процессе спуска и подъёма, я выяснил, отчего так жизнерадостно ржал научный работник.
- А ты не в курсе? Это же конспиративная квартира!
Здрасьте, приехали. Об этом, что, весь город знает?
- Об этом же весь город знает. Но молчит…
- …?
- Жалко Муромца. – Пашка задрал бородатый подбородок в небо, прочитал скороговорку, три раза плюнул через левое плечо и пошёл дальше. – Рано не женись.
Да я, собственно, пока и не собирался…
- Всё ходють и ходють, житья никакого нет. Сказано вам – нет Илюшки. Не пришшол ишшо!
Мы стояли перед монументальными деревянными воротами и не могли вставить ни слова. Бабуся ругалась, грозилась жаловаться в мэрию и обещала нам…
В общем, много чего она нам обещала. Наконец бабуля выговорилась, затихла и, видя, что два обормота за воротами никуда не уходят и ведут себя тихо, приоткрыла калитку и поинтересовалась.
- Кто таков?
Помог мне Паша. Он вежливо кашлянул, поздоровался, пожелал доброго здоровьичка старушке и отрекомендовал меня, как нового, «теперь постоянного, бабакула, постоянного квартиранта».
Как он её назвал?! «Бабакула»?
«Бабакула» расцвела. Видимо постоянного жильца она ждала уже очень давно.
Я нейтрально вякнул «здрассьти» и вошел в гостеприимно распахнутую калитку. Ого! Вот это двор! От ворот до крыльца дома бежала дощатая дорожка длиной метров в тридцать, не меньше!
Ну, братцы, мои… это я вам доложу - не папина дача с курятником вместо дома и на шести сотках.
За домом, на приличном расстоянии, виднелись сараи, за ними был свежевскопанный огород немыслимых размеров, а за ним – лес.
Нормаааально. Это чего? Конспиративная квартира мало того, что известна всему городу, кроме супруги Ильи, так она что? Всего лишь комнатка в доме этой… этой… бабакулы?
Я оглянулся. Бабуля стояла за спиной и по-доброму улыбалась. Я, почему то, сразу решил, что она прочла все мои мысли и смутился. Рядом с хозяйкой стоял Пашка и тоже смущённо пялился в землю.
- Акулина Васильевна я. А ты – Емелюшка, мне уж Паша рассказал. Ступай в дом. - Бабушка упругой походкой, которая никак не вязалась с её внешним видом, прошла мимо меня и легко взбежала на высокое резное крыльцо.
Кстати, довожу до вашего сведения – резьбой в этом городе покрыто всё, что только можно было покрыть. Например, ворота, через которые я только что прошёл, были настоящим произведением искусства.
А с квартирой мне повезло! Разве что «удобства» во дворе. Вопреки моим ожиданиям, «явка» была самой настоящей отдельной двухкомнатной квартирой, занимающей половину дома. Во второй половине дома жила Акулина Васильевна. Самым интересным было то, что вход в квартиры был один. Бывшая прихожая старого дома была перестроена в самый обычный подъезд.
Я вынул из кармана ключ и отпер массивную филёнчатую дверь.
Ага. Так. Понятно.
Нет, я конечно согласен, когда говорят, что зрение мужчины так устроено, что он не видит, такую мелочь как слой пыли толщиной с палец, сам в принципе такой, но это ж когда с палец. О настоящем, первозданном цвете подоконников и всех прочих горизонтальных поверхностей оставалось только догадываться. В общем в комнатах царил страшнейший бардак, и только холодильник был девственно пуст и чист. Из съестного в доме имелось три засохшие рыбьи головы на столе.
Ага. Понятно. Дубль два.
Возле чистой белёной стены на специальных подставках рядом стояли… раз, два… восемнадцать удочек! А возле печки валялись резиновые сапоги.
Пашка затащил мои вещи, поставил их на лавку и снова хохотнул.
- Ну, мужики не обрадуются. Конец клубу!
Ну а что - жить в бывшем клубе, где суровые мужики пили пиво, рассказывали рыбацкие истории и играли в дурака, куда приятней, чем жить в чьём-то любовном гнёздышке.
Следом за нами в комнату просочилась баба Акула. Старушка брезгливо сморщила нос и скомандовала.
- Пашка! Отведи Емелюшку перекусить, а то ж я, старая, не готовила ничего. И город ему покажи. А я покуда уберу тут всё. Ступайте с Богом!
Вот интересно, с каких это пор я у неё стал «Емелюшкой»?
- Добрым людям, Емелюшка, в чистоте и порядке жить должно!
Да кто бы с этим спорил…
Глава 3.
Засарайское турне.
Только вернувшись к «Москвичу» я с запоздалым раскаянием сообразил, что даже не узнал у Паши, кто он и чем занимается. И не отвлекаю ли я его от дел…
- А я сегодня выходной.
Я удивился.
- Среда же?
- Ты певцов видел? Вот то-то! Шефу сейчас не до меня. – Мой бородатый спутник огляделся. Ветерок был тёплым, небо - голубое, а дороги сухими. Было видно, что лезть в машину ему не хочется.
- Пошли пешком?
- Пошли.
И мы пошли пешком.
«Певцы» оравшие русские народные песни на станции были очень важными гостями местного отделения Института. Я поднял глаза – пятиэтажную громаду здания было, наверное, видно из любой точки города.
- Это у вас отделение такое?! А…
- А сам институт в Питере. В два раза меньше.
Дальше Пашка честно мне признался в том, что делать ему сегодня нечего, потому что заезжий москвич (о! земляк!) и двое коллег из Германии, изучающие природу севера привезли новое оборудование и пока Афанасий Егорыч его лично не обмусолит, ему там…
- Погоди! – Я обалдело затормозил. – Как это, из Германии?
«Вдоль по Питерской» это трио исполняло как родное. Ну ладно, москвич…
Пашка ухмыльнулся.
- Вот что значит, мой юный друг, напиться до потери языкового барьера.
Я расхохотался, а потом шутливо ткнул приятеля (уже приятеля! Ну и ну!) кулаком в бок.
- Самому то сколько, борода?
Пашке оказалось двадцать три и он был аспирантом, самым младшим научным сотрудником Института и, по совместительству, подай-принеси у Афанасия Егорыча, человека сурового, но справедливого. Большоооого и широко известного авторитета в узких научных кругах. Вот так болтая о том и о сём, мы неторопливо подошли к «Москвичу». Прогулка по местному МКАДу заняла у нас тридцать три минуты.
Я почесал макушку.
- Теперь куда?
Стало понятно, почему коренной питерец Пашка отыскал меня возле отделения. Городок был очень мил, но, немного скучноват, если честно. Всю прогулку я не забывал крутить головой, профессионально пытаясь отметить возможные будущие трудности. Ну там… э… бомжей. Или…
Я снова почесал макушку. Пьяные под заборами не валялись, подростки пиво на лавках не пили и даже бабушки на центральной площади сигаретами поштучно не торговали. Мда. Подождём. Ещё не вечер.
Пашка распахнул дверцу машины.
- Как куда? Бабакула велела тебя покормить. Поехали.
Все пять улиц, шедших с севера на юг и три, которые тянулись с запада на восток, были одинаковыми до безобразия. С капитальными домами из красного кирпича или огромных брёвен, с тротуарами и с молодыми мамашами, которые по этим тротуарам важно возили в колясках своих детей. Что-то родное привычное появилось лишь на дальней окраине городка, возле института. Среди панельных двухэтажных домов стояла типовая двухэтажная школа, за ней был детсад и маленький скверик. Здесь было шумно, пыльно и гораздо веселее. По площади с памятником (сами догадайтесь кому) носились дети, где-то бибикали машины, а рядом со зданием городской администрации было припарковано несколько заляпанных грязью грузовиков.
Время было обеденное и в столовой было яблоку негде упасть. Мы немного потолкались с подносами, взяли себе котлет, компот и вдоволь хлеба. Я хотел ещё взять борщ, но Борода меня отговорил, сказав, что бабакула обидится.
- Она же сейчас нам обед готовит!
- Нам?
Пашка уверенно кивнул.
- Нам!
Я восхитился. Похоже, местная простота нравов уже успела въесться в Пашку. Дела, братцы, дела! Человек всего полгода как из Питера приехал – и на тебе. Я тихо ужаснулся – а чего ж то со мной через полгода произойдёт?
После основательного перекуса мой спутник «зацепился языком» с одним из своих коллег, но мне их научная беседа показалась несколько скучноватой. Воспользовавшись возможностью ненадолго остаться одному, я вышел на улицу. У большой застекленной витрины с надписью «УНИВЕРСАМ» на лавочке расположился некий гражданин довольно помятой наружности. Моя скромная персона бесцельно стоящая на крыльце столовой вызвала у него явно нездоровый интерес. Глаза «мутного» гражданина загорелись «неугасимым пламенем» словно у охотника завидевшего долгожданную добычу и он устремился ко мне, едва не влетев под колеса проезжавшего мимо «жигуленка».
-Товарищ! Товарищ! – заголосил он на бегу, старательно размахивая руками с целью привлечь моё внимание – одну минуточку.
- Вы мне?
- Да вам – гражданин выглядел запыхавшимся и то и дело хватался за сердце, хотя расстояние осиленное «бегуном» едва ли составляло десяток метров, но выглядел он так, словно оно было ну как минимум раз в пятьдесят больше – ведь вы наш новый участковый?
- Да.
- В таком случае я незамедлительно должен сделать заявление – в категоричной форме объявил гражданин.
- Э-э – замялся я – ну, видите ли, я еще не приступил к своим обязанностям. Вы не могли бы подойти завтра в городской отдел милиции.
- Готовится страшное преступление и мой гражданский долг помочь нашим доблестным внутренним органам – громким трагическим шепотом сообщил заявитель .
Оп-па, а это уже интересно в первый же день и такой шанс. Раскрыть тяжкое преступление в самом начале карьеры, да об этом можно только мечтать!
- Какого характера преступление? Где? Когда?
- Очень страшное, очень - затряс головой сознательный гражданин – и я готов не щадя себя проникнуть в преступную среду, все досконально выяснить и завтра же сообщить вам. Но, для этого мне тоже необходима ваша помощь. В пределах э-э- двадцати, нет даже тридцати рублей.
Ха да за такие смешные деньги и получить ценную информацию. Без долгих раздумий я отсчитал своему потенциальному осведомителю требуемую сумму. Купюры исчезли в его кармане с молниеносной быстротой , и клятвенно заверив меня что завтра ровно в десять ноль-ноль он будет у меня с подробнейшей информацией о готовящемся преступлении гражданин скрылся за ближайшим углом.
А… как вас, собственно?
Подумал я.
- Даааа, - протянул Пашка, - это тебе не столовские котлеты!
Ответить у меня не получалось. Рот у меня был забит едой. Кушал я, как говорится, так что «за ушами трещало». Нет, вы не подумайте, родители вложили в моё воспитание массу сил и, честно говоря, не зря, но… как же вкусно готовит Акулина Васильевна!
На противоположную, от института, окраину Засарайска, к конспиративной квартире, мы с Пашей прогулялись пешочком, чтобы, так сказать, нагулять аппетит. Расстраивать добрую старушку я не хотел, но две котлеты и хлеб – это две котлеты и хлеб! Уже стоя перед резными воротами, я решил так.
- Паша. Сейчас чуть-чуть и…
Младший научный сотрудник ухмыльнулся.
- Конечно.
Круглый стол на веранде ломился от разносолов, в центре стола стояла запотевшая бутылка.
«Таааак!»
- Акулина Васильевна! Я на службе. Грхм. Уберите, пожалуйста.
Бабакула всплеснула руками и, о чудо, вместо самогона на центре стола оказался кувшин с молоком. Я такие только в рекламе и видел. Глиняный кувшин (я пригляделся, по-моему, он был самодельным) с молоком. Я застыл столбом у стола и осмотрелся новым взглядом.
«Хорошо иметь домик в деревне!»
И дом и сама Акулина Васильевна как две капли воды напоминали персонажей известного рекламного ролика.
Бррр!
- Садись, Емельян!
- Кушай, Емелюшка.
Бабуля умилённо смотрела, как два молодых организма перемалывают мощными челюстями приготовленный ею обед. Сначала я смущался и всё порывался пригласить бабулю разделить с нами трапезу, но Акулина Васильевна заявила что она «уж сыта».
- Ты ешь, Емелюшка, ешь.
И пододвинула мне тарелку с пирожками.
Боже мой! Я так вкусно не ел ни-ког-да! Даже мамина еда (прости, мамуля) ни шла ни в какое сравнение с тем, что подала на обед хозяйка дома.
- Вот, - Пашка говорил с набитым ртом, невнятно и с огромным удовольствием, - у нас такое не попробуешь. Экология!
Потом мы, уже втроём, долго пили ароматный и душистый чай из самовара. С ватрушками и шанежками. Я рассказывал о своей жизни, Паша – о своей, а бабакула просто сидела, уперевшись локтями на стол, и слушала.
В свою комнату я вполз уже за полночь, осоловевший от немыслимого количества съеденного и выпитого.
Нет-нет! Только чай. Никакого спиртного, братцы. Завтра же первый день на службе.
Кстати, где-то здесь я видел… а вот он!
Я завёл будильник, поставил звонок на семь утра и, оглядев сверкающую чистотой комнату, рухнул в кровать. Последней мыслью было – как же хорошо, что этот день закончился!
- Мал акооооу! Мал акооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!
Меня, братцы, просто выбросило из кровати. Не люблю я, когда меня так будят. Не люблю. И побудку в училище я тоже, как и все нормальные люди терпеть не мог, но я же уже не в училище!
Будильник показывал честные пять утра. Я ошалело потряс головой. С улицы доносилось птичья возня и… всё.
Я проморгался.
- Померещилось.
Я лёг, закрыл глаза и…
- Мал акооооу! Мал акооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!
За окном орали так, что в ушах звенело.
«Ах ты сволочь!»
Я подскочил к окну. Из-за тёмной стены ельника, начинавшегося сразу огородом, лезло солнце, по двору бегал бабкин бобик а из-за ворот снова заорал продавец.
- Картооошк, маааааркофк, лук, яйца берёоооум!
Злость у меня, братцы, разом пропала. Появилось изумление – это ж каким Шаляпиным надо быть чтобы за полсотни метров, сквозь закрытое окно…
В доме хлопнула дверь и на крылечке с авоськой появилась Акулина Васильевна. Бабакула, мелко семеня и зябко кутаясь в платок, шустро добежала до ворот и исчезла за ними. Я посмотрел на будильник. Пять утра. Я подумал, что сейчас то «Шаляпин» заткнётся и поплёлся назад, в постель. Но стоило мне только прилечь и закрыть глаза, как…
- Мал акооооу! Мал акооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!
- А!
Я тут милиционер и где? Ну всё, гад! Держись!
В спортивных штанах, шлёпанцах и в фуражке я выскочил из дома.
Ух! Ах!
Я выдохнул мощную струю пара. Май на севере, однако.
- Всё равно не уйдёшь! - Злобно процедил я и, звонко шлёпая тапками по дощатому тротуару, понесся к воротам. Я почти достиг калитки и уж совсем было собрался её открыть…
Бам!
- Емелюшка! Ох ты ж, покалечила мальчонку, дура старая, - бабакула бросила туго набитую авоську и принялась кудахтать вокруг меня, - Емелюшка, как ты?
- Мм?
Перед глазами летали красные и зелёные мошки.
- Всё хорошо, Акулина Васильевна, чесслово.
Я с трудом поднялся на ноги. Потом навёл резкость, а потом вспомнил, зачем, собственно, я сюда так спешил. Продолжать погоню уже не хотелось.
- Вот и хорошо, что хорошо, - облегчённо затараторила старушка, - а чего й то ты не спишь? А, - лицо Акулины Васильевны просветлело, - молочка свежего захотелось? А и молодец. Хороший ты человек, Емелюшка. Парное, свеженькое…
Я скрипнул зубами, обошёл добрую женщину и решительно выбрался за ворота. В проулке было пусто.
- … а и уехал он уже.
«Сам вижу»
А всё-таки здесь хорошо. Воздух здесь, братцы, такой вкусный, что хочется вдыхать-вдыхать и совсем не выдыхать. Знаю-знаю, о чём вы подумали, а я - про воздух.
Я постоял за воротами, посмотрел направо-налево и уж совсем было собрался вернуться в дом, как до меня донеслись звонкие мальчишечьи крики. Это настораживало. Дети (а кричали явно дети) кричать в пять утра не должны. Они должны спать дома, в своих кроватках.
- Пас, пас, давай!
Бум. Бум. Удары были глухие. Очень похоже, что били по мячу.
- Гооол!
Не веря свои ушам, я добежал до оврага. Точно, на школьном стадионе куча мальчишек весело гоняла мяч. Издалека рассмотреть подробности я не мог, но и того что увидел, хватило на маленький культурный шок.
Братцы! Хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь видел, чтобы двенадцатилетние мальчишки в пять утра, за три часа до школьных уроков, играли в футбол?! Лично я видел, как в пять утра некоторые компании ещё допивали пиво в парке на лавочке, но чтобы физкультура…
В глубокой задумчивости, не обращая внимания на утреннюю прохладу, я поплёлся домой. Спать мне уже не хотелось.
- Привет, Узюм, - я оправил новенькую форму, потёл шишку на лбу и перешагнул через пса, - ты спи, спи. Я – свой.