ГУРЗУФ.1980г.
Третий мой крымский отпуск я провёл в Гурзуфе.
К этому времени, мои географические познания Крымских красот значительно пополнились.
Теперь мне хотелось быть не только в красивом месте, но и с хорошим пляжем одновременно, что я и нашёл в неповторимо красивом месте Гурзуфе, визитной карточкой которого была скалистая гора Кошка, с другой стороны которой до горы Медведь простирался Всесоюзный детский лагерь Артек.
В этот раз я был в Гурзуфе вместе с младшей сестрой Любой, и, как только приехали, то не стали тратить время на знакомство с достопримечательностями, а сразу направились в её жилую часть, по крутой и извилистой улице, чтобы успеть до захода солнца найти себе пристанище на время нашего тут будущего пребывания.
Стуча в калитки и спрашивая через невысокие заборы, мы дошли почти до самой верхней части Гурзуфа, наконец, на мой уже усталый голос откликнулся женский голос с приглашением входить, и над очередными крутыми каменными ступенями открылась калитка.
В миниатюрном дворике нас встретила пожилая хозяйка, и предложила к нашим услугам фанерный зелёного цвета сарайчик, с малюсеньким оконцем.
Внутри мы увидели две раскладушки с небольшой тумбочкой посередине.
Мы тут же согласились, так как порядочно устали пока поднимались сюда, да и не было никакой уверенности, что уйдя отсюда, мы сможем найти ещё какое-нибудь жильё.
Почти впритык к нашему сарайчику находился другой такой же сарайчик, в котором, как потом выяснилось, уже жил средних лет профессор Московского социального института.
И только теперь, отдав хозяйке свои паспорта для временной прописки, уже налегке со спокойной душой мы отправились вниз на приморский бульвар с целью определиться с местом нашего будущего основного места дневного пребывания, то есть пляжа.
Было это в период летних Олимпийских игр в Москве в 1980 году.
Некоторые страны бойкотировали эти игры и не прислали своих спортсменов в знак протеста против ввода советских войск в Афганистан.
Власти нашей страны очень нервничали из-за этого и, стараясь предотвратить какие-либо попытки отечественных диссидентов выступить с протестными акциями, особенно в Москве, всеми доступными средствами старались по возможности мирно «вытурить» их на это время из столицы.
В число неблагонадёжных тогда попал известный комедийный актёр Савелий Крамаров, который подал заявление на выезд в Соединённые Штаты к своей тётушке для получения наследства.
В этот период времени он находился в Гурзуфе (то ли сам решил приехать сюда, то ли ему «посоветовали»), и жил в недавно построенной гостинице панельного типа с автостоянкой в начале съезда с крымского шоссе в посёлок.
Его мы увидели на местном фруктовом рынке, и моя сестра тихонько толкнула меня в бок: смотри, вон идёт Савелий Крамаров, тогда его знала вся наша страна, и спутать его с кем-нибудь другим нельзя было никак.
Взглянув в ту сторону, куда показала сестра, я увидел абсолютно не загорелого в простой тенниске и шортах, худенького человека с тонкими руками и ногами. Рядом с ним шла симпатичная и изящная девушка.
Я заметил, когда Савелий шёл, то, время от времени, нервно (дергаясь головой) оборачивался в пол оборота назад, как бы опасаясь близкого нахождения за своей спиной нежелательных ему людей. Купив фрукты, они не стали гулять по Гурзуфу, а тут же направились в свою гостиницу.
Следует сказать о ценах на фрукты на местном «колхозном» рынке.
Когда мы приехали, то цены на них были ещё сравнимы с московскими ценами, но стоило приехать в Гурзуф шахтёрским семьям из Норильска, они подскочили так, что стали больше московских почти вдвое, из-за чего с этого рынка мы уходили почти с пустыми руками.
Всё морское побережье Советского Союза считалось пограничной зоной, поэтому непременной обязанностью всех хозяек пускающих к себе на временное проживание людей было в первый же день с их паспортами явиться в местное отделение милиции.
По пути туда она сама знакомилась со всеми записями в них.
И когда, зная, что согласно паспортам, к ней заселились Александр и Любовь, а та его всё время называет Коля, хозяйка насторожилась, что можно было видеть по её изменившемуся взгляду в мою сторону.
Естественно, она сообщила об этом «куда надо».
Нам было невдомёк, что с самого начала нам надо было бы ей сказать, что Коля – моё домашнее имя. Вероятно, местные «органы» сообщили о своих «подозрениях» в Москву, и когда получили ответ, не беспокоиться по волнующему их поводу, то я это понял по смягчившемуся через несколько дней взгляду хозяйки.
Похожая история произошла потом в Коктебеле, где я был тоже с сестрой, и как я не просил её называть меня Сашей, она упрямо звала Коля.
Каждое утро, выходя из сарайчика и подняв голову, я видел выше хозяйкиного дома, где были почти сплошные скалы странное сооружение прохожее на большой скворечник, куда вела узенькая винтовая лесенка.
Как мне сказала хозяйка, владелец этого домика, приехав из Москвы после своего выхода на пенсию, купил у её соседки сверху несколько квадратных метров скалы (на которой ничего не могло расти).
Будучи специалистом по металлическим конструкциям, он вмонтировал в скальное основание металлические опоры, на которых установил маленький домик с круговым обзором и великолепным видом на море.
Иногда мы его видели: это был высокий в шортах худой бородатый флегматичный старик, абсолютно не обращавший внимание ни на кого вокруг себя, этим самым подчёркивая свою полную независимость от окружающей его суетной действительности.
Гурзуф был известен ещё Писательским Домом Творчества с небольшой гостиницей для весьма ограниченного числа приезжавших туда советских прозаиков и поэтов.
Находился он в самом лучшем месте Гурзуфа, почти в двух шагах от прогулочной набережной.
С его уютного в пальмах дворика, где можно было посидеть и отдохнуть, открывался прекрасный вид на море.
В Гурзуф, с его довольно приличным пляжем, съезжалось много столичной богемной публики, и было много студенческой молодёжи из спортивного комплекса, на возвышенности в западной части Гурзуфа.
Всю эту публику обслуживали квасные бочки на колёсах с дешёвым сухим вином и тёмным пивом вдоль всего приморского бульвара.
Там же находились киоски с пирожками (7 копеек с капустой и картошкой, 9 копеек с ливером).
Обычно я знал меру получения ежедневной дозы загара, а тут слегка задремав на пляжном топчане после нескольких стаканов сухого вина, получил избыточное количество ультрафиолета. На следующий день у меня на плечах образовались болезненные, лопающиеся мокрые пузырики, так что идти на пляж загорать мне уже не хотелось.
Такая ситуация дала мне повод сменить пляжный тип отдыха на прогулочный тип. Теперь уже в рубашке, обмазав под ней кефиром свои обгорелые плечи, я решил подняться к «Беседке Ветров», находившейся позади Гурзуфа на самой вершине крутой горы Шаган-Кая.
Её маленький белый силуэт на фоне голубого неба был виден отовсюду.
Как туда идти я не знал, и пошёл в ту сторону первой случайной дорогой, которая попалась мне на пути.
Шёл я в полном одиночестве, никто мне не встречался и не обгонял на покрытой толстым слоем пыли старой, разбитой машинными колёсами дороге изгибавшейся между невысоких холмов заросших всевозможной кустарниковой и древесной непроходимой растительностью, обвитых колючими лианами.
Было очень жарко, пот с запахом сухого вина струился по моему телу, но я упрямо шёл дальше и дальше. И когда мне уже порядочно надоело идти по такому монотонному и неприглядному пути, передо мной неожиданно открылось обширное относительно ровное пространство.
Дикая растительность кончилась, и я увидел отдельно стоявшие старые плодовые деревья, перемежавшиеся травяными полянами.
Было понятно, что в недалёком прошлом тут жили люди, и это всё, что осталось от когда-то бывших здесь садов. У края первой поляны росла высокая старая груша, несколько её плодов виднелось высоко верху на трёх уцелевших толстых ветвях.
Взглянув ещё раз в сторону далёкой беседки, теперь уже хорошо различимую, я решил передохнуть в таком живописном месте, явно с богатым историческим прошлым. Историческое настоящее я увидел непосредственно под грушевым деревом.
Обилие пустых бутылок из-под водки, вина, пива, грязных полиэтиленовых пакетов, использованной одноразовой посуды говорило о том, что тут в прошлые выходные дни происходило пиршество.
По следам на траве было видно, что «отдыхавшие» приезжали на машине.
В те времена машинами владело небольшой процент населения, преимущественно зажиточного, но, увы, почти поголовно бедного по части умения культурно проводить время на лоне природы (да и сейчас не лучше, при многократном увеличении владельцев автомобилей).
Я отошёл в сторону и, расстелив свою постоянно носимую с собой в сумке матерчатую подстилку, улёгся отдыхать лицом к далеко видневшейся на вершине горы белой беседке, теперь её колонны с куполом были хорошо различимы.
Было очень тихо, только стрекотали кузнечики, и я задремал, но тут возник нарастающий звук едущего сюда мотоцикла, и через некоторое время на поляну выехал молодой парень на мотоцикле с коляской.
Спешившись, он поздоровался со мной, к этому моменту я уже встал и в ответ тоже поздоровался с ним.
Первым разговор начал я, объяснив ему, как я сюда попал, что сам являюсь отдыхающим в частном секторе Гурзуфа, и приехал сюда из Москвы.
По специальности я инженер-гидротехник, работаю в Минсельхозе специалистом по противоэрозионным мероприятиям и террасированию горных склонов.
Он живо этим заинтересовался и, в свою очередь, рассказал, что, будучи здешним лесничим, тоже этим практически занимается на подведомственной ему горной территории.
Разговорившись, он рассказал, что после службы в армии, дома постоянной работы не нашёл, а тут его отец, работавший здесь лесничим, вышел на пенсию, и местные власти предложили ему это место, и он, не долго думая, согласился.
Только вот зарплата была настолько малой, что ему периодически приходилось объезжать все места, аналогичные этому, и собирать оставшиеся после чужих гулянок пустые бутылки.
С каждым таким объездом их набиралась полная мотоциклетная коляска, которые он потом сдавал, получалась хоть какая-то прибавка к его мизерному окладу (тогда пустая водочная бутылка и батон белого хлеба стоили 12 коп.)
А сейчас его жена лежит в роддоме и скоро родит, так что деньги ему будут нужны вдвойне.
Когда я спросил его про историю этого заброшенного места, он рассказал, что здесь ещё до войны жили люди, с одной стороны греки, с другой – татары. Жили они тут издавна, периодически сорясь, и мирясь, но продолжали по-соседски жить до 1945 года, тогда их отсюда всех выселили в Казахстан.
Лучше всего историю этого края знал его покойный отец, который ещё молодым парнем исходил весь Крым, а в Судаке нашёл старинный меч на территории генуэзской крепости и потом передал его в местный краеведческий музей. Поговорив ещё немного, он заторопился, надо было успеть посетить и другие аналогичные «точки отдыха».
Солнце находилось уже в зените, было очень жарко и безветренно, и я решил отложить своё восхождение к вершине с беседкой на другой раз.
Обратно я шёл уже другой дорогой, по которой сюда приехал молодой лесничий. Через некоторое время я вышел к каким-то хозяйственным строениям.
За ними находилось большое поле, на котором росли кустики небольших растений.
По характерному запаху, который распространялся далеко вокруг, я сразу понял, что оказался на обширной плантации лаванды.
По краям грунтовой дороги, идущей от этого хозяйства в сторону Гурзуфа, то и дело встречались валяющиеся кустики лаванды, вероятно свалившиеся с открытых конных повозок, на которых лаванду возили навалом на какие-то специальные приёмные пункты.
Вспомнив Гурзуфский базар, где я видел маленькие душистые букетики лаванды, продаваемые старушками весьма не дёшёво, тут же принялся их собирать в целлофановый пакет, и когда он полностью наполнился, положил его в свою сумку и продолжил свой обратный путь к Гурзуфу.
Вечером, собрав из самых лучших экземпляров лаванды букетик, преподнёс его сестре Любе, к её большому удовольствию. Остальные кустики лаванды дождались нашего отъезда и, благополучно потом прибыли ароматным пакетом в Москву.
К следующему дню мои обгорелые плечи (спасибо кефиру) уже немного поджили, но идти загорать я не решился, и предложил сестре подняться на гору Медведь, громада которой хорошо смотрелась с Гурзуфского пляжа.
Между Гурзуфом и этой горой располагался пионерский (тогда) лагерь Артек, на который вход посторонним был строго закрыт, поэтому до горы Медведь мы шли по краю шоссе, идущему вдоль верхней границы этой детской здравницы.
Там, где заканчивалась территория Артека, дорога подходила вплотную к поросшей деревьями и кустарником горе Медведь, и хорошо были видны многочисленные тропы, ведущие к вершине этой горы.
Они, то разветвлялись, то, пересекаясь, вновь соединялись, и было видно, что прошло здесь людей великое множество.
Хотя в тот день мы поднимались верх в одиночестве, периодически выходя на поляны в обрамлении высоких деревьев долгожителей, где оставались многочисленные следы не очень аккуратных посетителей.
Наконец мы достигли верхней точки горы, где была очередная, но уже большая поляна с лежащими колодами в форме сидений и следами коллективных ритуальных её посещений. К моему разочарованию, ожидавшему увидеть с её вершины море, это не получилось.
Там росли такие же высокие деревья, как и на всей горе, поэтому, чтобы увидеть море, надо было бы залезть на самое высокое из находившихся там деревьев, да и то сквозь густые ветви вряд ли что можно было бы увидеть.
Тогда мы стали спускаться в сторону моря уже по пологому склону этой горы, и через некоторое время вышли на узкую, хорошо укатанную дорогу, которая горизонтально шла со стороны Артека в противоположном направлении.
Можно было догадаться, что существовала она ещё со времён генуэзцев, и соединяла их крепости вдоль всего Крымского побережья, которой потом успешно пользовались последующие жители этих мест.
Когда мы очутились на этой дороге, то, наконец, увидели море, но лишь сквозь ветки деревьев, и решили найти спуск к морю с другой от Артека стороны.
Шли мы не долго, и вскоре увидели с правой стороны высокий сплошной забор из сетки. Продолжая идти вдоль него дальше, мы обнаружили в нём большую дыру.
Как я понял, те, кто находился за этим забором, пользовались ею для восхождения на вершину горы Медведь и возвращения обратно.
По этому, уже проторённому кем-то пути мы и решили спуститься к морю.
Через несколько десятков метров, лес резко кончился, мы вышли на щебенистый склон, и перед нами открылось пространство со следами недавней стройки.
Слева на склоне горы находился высокий одно подъездный корпус какого-то санатория. По кое-где оставленным кучкам строительного мусора, небольшим саженцам и деревцам, вкопанным вокруг этого корпуса, было понятно, что он возведён совсем недавно (потом рядом с ним построили второй такой же),
От него полого шла новенькая со ступеньками дорожка к небольшой площадке с невысоким кругло башенным сооружением. Спустившись по пустому щебенистому склону к нему, мы догадались что это было входом в лифт, который был построен специально для отдыхающих этого нового корпуса, для комфортной дороги к морю.
У входа в него находился охранник, мимо которого (не смотря в его сторону) мы прошли в сам лифт и, нажав на соответствующую кнопку, оказались в основании этой возвышенности в начале довольно длинного ярко освещённого и облицованного плитками (как в московском метро) туннеля, в конце которого был виден светлый выход.
Мы уже догадались, что он ведёт непосредственно к пляжу, так оно и было.
Пляж был из мелкой гальки, много кабинок для переодевания, целый ряд душевых кабинок, а также места для отдыха и сна на открытом морском воздухе под обширным навесом.
Там же находилась маленькая площадка с горизонтальным душем, сильные струи которого были направлены с четырёх сторон из вертикальных труб в середину, где уже стоял пожилой с животиком человек, изгибаясь во всех направлениях под этими массирующими струями воды. Рядом стояла женщина его лет, и, разговаривая с ним, видимо ждала своей очереди.
Мы поняли, что попали на территорию какого-то важного санатория.
Людей на этом первоклассно обустроенном пляже было не много, но почти все зрелого возраста.
Появления там высокого молодого парня и белокурой девушки не привлекло ничьего внимания, и мы с удовольствием воспользовались этим.
На пляже расположились мы почти у подножия горы, чтобы не выделяться и не привлекать к себе излишне любопытных взглядов и были там почти до захода солнца.
За пляжем был красивый парк с пирамидальными кипарисами, ливанскими кедрами, тропическим бамбуком, олеандровой аллеей, в котором нам удалось быть лишь короткое время в конце нашего там пребывания.
Выходили отсюда мы уже с противоположной стороны пляжной территории.
Лезть обратно на гору Медведь, оттуда спускаться вниз к шоссе, идти по нему мимо всего Артека, и потом идти (огибая гору Кошку) к нашему Гурзуфу у нас не было никакого желания.
Солнце шло к закату и мы поспешили к официальному выходу мимо явно старинных двух этажных курортных корпусов, стоявших совсем рядом с морем, доверху обвитых вьющимися растениями в сторону небольшого местного посёлка, находившегося за таким же, как и на горе забором.
Там узнали, что мы были на территории военных санаториев «Крым» (внизу) и «Фрунзенское» (наверху, с лифтом). Сам посёлок назывался «Фрунзенское» (в настоящее время «Партенит»), и ещё узнали, что у самих немногочисленных жителей такого пляжа не было.
Благодаря хорошо налаженному в Крыму морскому сообщению между всеми приморскими посёлками, мы вскоре были у себя в Гурзуфе.