Апрельское солнце, соревнуясь по яркости с денно и нощно горящими лампочками, беспрепятственно проникало через разбитое окно в наш подъезд. Я протянула руку к кнопке звонка, как вдруг увидела щель между дверью и косяком.
Предвкушая испуг Леночки, когда неожиданно закрою ей глаза и проору замогильным голосом, что-то вроде: А кто здесь живет без моей могущественной прописки?! Я прошла в уютную прихожую.
В квартире мертвая тишина. Невозможно догадаться, где находится и чем занимается хозяйка, ни стука, ни шороха. Спит? Или стоит на лоджии и любуется видом города? Любимое наше занятие. Возникает состояние умиротворенности, спокойствия, чуть ли не эйфории. Так бы и простояла вечность, овеваемая свежим весенним ветром. Я с Леной не один час провела на лоджии, так хорошо откровенничается на самой верхотуре многоэтажного дома.
Заглянула в зал и завизжала от ужаса. Леночка лежала на спине голой, подвернув под себя правую ногу, а над левой, расплющенной грудью, торчала пластмассовая рукоятка огромного столового ножа. От вида загустевшей, растекшейся крови по телу и линолеуму, стало дурно. Но сознание каким-то чудом не потеряла.
На ватных ногах вышла из квартиры и ткнулась в соседнюю, к себе домой. Отец умиротворенно продолжал смотреть телевизор, полулежа на продавленном диване. Я села у него в ногах и, почему-то сиплым голосом, произнесла:
— Леночка.
— Что — Леночка? — спросил отец, нехотя отрывая глаза от экрана. — Что случилось? Обидела?
— Пойди, посмотри, — едва смогла проговорить я и, уже не сдерживаясь, зарыдала навзрыд.
Более нелепую смерть представить невозможно. Кто и почему лишил жизни милую Леночку? Зачем подобная жестокость? Её же все любили! Красивая, добрая, обаятельная. Как могло такое случиться? У какого недоумка не дрогнула рука направить нож в сердце Леночки?
Думала, буду вечно реветь, оплакивая милую подружку, но скоро затихла, прислушиваясь к бесплодным попыткам отца дозвониться в милицию. Он уже психовал, гремя по трюмо телефонным аппаратом. Отца тоже потрясло убийство Леночки — лицо бледное, руки трясутся, едва попадал пальцем в нужный номер диска. С отчаянием посмотрел на меня.
— Не снимают трубку.
— Позвони 03. Вызови скорую. Они сообщат в милицию.
— Верно. Я не сообразил.
Вызвав скорую помощь, он вернулся на диван, и в изнеможении откинулся на подушку. Я принесла лекарство и стакан воды. Он проглотил таблетку и закрыл глаза, успокаиваясь. Может быть, и мне выпить его таблеток, чтобы ежеминутно не вспоминать подробности ужасной картины?
Выключила перегревшийся телевизор и стала у окна, готовясь увидеть въезжающую во двор машину скорой помощи. Отец уже спал. Небритая щека изможденного лица подергивалась в тике, тонкие пальцы беспокойно шевелились. Я недовольно отвернулась к окну.
И как угораздило маму, такую красавицу, что до сих пор мужчины оборачиваются, выйти замуж за вечного неудачника, а сейчас инвалида первой группы? Ни рожи, ни кожи. Сколько себя помню, он постоянно болеет, лежит в больнице, или на диване перед включенным телевизором. Квартира пропахла лекарствами.
Большинство наших разговоров о кудесниках-врачах, санаториях, курортах, в тщетной надежде на чудесное выздоровление. Я иногда мечтала о поступлении в медицинский институт, чтобы перелопатить гору книг и, наконец-то, найти лекарство, излечивающее заболевание почек. Лучше — всех болезней, чтобы никто никогда не болел, не мучился, а жил полнокровно и весело.
Но стоило вспомнить рассказ Зинки, как она стояла за операционным столом перед раскромсанными, кровавыми внутренностями, и грохнулась в обморок, как пропадало всяческое желание становиться врачом, даже терапевтом, которому ежедневно приходиться сталкиваться с людскими болячками. Нет, это не по мне. Всё что угодно, только не это. Уж лучше, как мама, вкалывать оператором на заводе, чем каждый день видеть чужие страдания и горе. Своё надоедает. Устала. Не видно конца и края. Скорей бы окончить школу и уехать подальше, выйти замуж, чтобы не слушать надоевшие морализаторские наставления, словно сами молодыми никогда не были.
Скорая — называется! Ей бы — Медленная, больше подошла. А вдруг Леночку спасут? Ой, что это я? Лужа крови вытекла. Нож — свиней резать, а не на Леночку бросаться. Ужас! Как я смогу теперь жить? На улицу не выйдешь, везде ножи будут мерещиться. Ну вот, и скорая подкатила.
Я выбежала на лоджию, чтобы удобней было наблюдать. Машина остановилась у подъезда, но никто не вышел, будто ждали встречающих, или особого приглашения.
Прошла томительная минута. Я начала нервничать — неужели спускаться за ними на первый этаж? Много чести. А, вон оно что, милицейскую машину поджидали. Двое вышли с носилками.
Отец спал спокойно, и я шагнула в коридор. Солнце заметно сместилось — светило в край окна, вот-вот скользнет за бетонный выступ. Лифт натужено загудел, словно с непосильным грузом. Я, как всегда, некстати подумала, что если трос оборвется?
Кабина в свободном падении рванется к земле. Страшный удар. И всё. Дальнейшее не представлялось. Жутко. Совсем, как нож у Леночки в груди.
Створки лифта открылись, и всё бешено завертелось. Мне то и дело задавали идиотские вопросы — не сразу доходил смысл. Вернее, я понимала, но не всегда могла ответить, потому что не видела связи между вопросом и жестоким убийством. С таким успехом можно задать тысячу вопросов: Что ела на завтрак? Почему не носишь туфли на высоком каблуке? Какая температура у слона в декабре?
— Тело никто не трогал? Оно так и лежало? — нетерпеливо спрашивал следователь, молодой мужчина с очаровательными ямочками на щеках.
Я вынужденно посмотрела на Леночку и только сейчас обратила внимание, что она не совсем голая. Вернее, голая, но лежит на распахнутом халате. Значит, перед убийством она была в халате, который после падения распахнулся, выставив на обозрение прекрасное тело. Я такой красивой никогда не буду, у меня уродливые бедра, крутые. Мама говорит: дурочка, наоборот, это хорошо, рожать легче. Такие, как Леночка, долго разродиться не могут, часами мучаются.
— Ты первая обнаружила или тот мужчина, который позвонил в скорую? Кстати, где он, не вижу?
— Это мой отец. Его нельзя беспокоить. Я дала лекарство, он спит. Инвалид первой группы. Я первой увидела и позвала отца.
— В квартире больше никого не было? Я понимаю, не видела. Но, может быть, какой-нибудь посторонний шум, шорох? Припомни. Ну что, Горбов, когда она умерла?
— Часа три назад, не меньше. В комнате тепло, все форточки закрыты.
— Ты где была три часа назад?
— В школе.
— А отец?
— Дома. Он почти всегда дома. Смотрит телевизор. Он не мог ничего слышать.
— А ты зачем пришла к ней?
Вопрос звучал грубо и обличающе.
— Как это, зачем? Мы подруги. Я каждый день к ней прихожу.
— Вот как? Значит, хорошо её знаешь? Расскажи, что она собой представляет?
Я покраснела, потому что вдруг поняла: ничего о Леночке не знаю. Вот тебе и подруга. Нахвасталась.
— Ну же, я слушаю.
— Леночка недавно здесь живет, полгода. Да, на ноябрьские праздники она уже здесь жила.
— С кем она праздновала? Назови фамилии.
— Ни с кем. Её дома не было.
— С кем-то она была?
Я пожала плечами. Почему так получается, чем красивее мужчина, тем глупее? Разумеется, была, но я не обязана знать, с кем?
— Так. Ты её подруга. Кроме тебя у неё были подруги? Знакомые?
— Подруги? Нет. Знакомые. Николай Иванович. Фамилию не помню. Какой-то начальник, директор производства. Леночка называла, но я пропустила мимо ушей. Мне оно до лампочки.
— Он часто сюда приходил? Какие отношения у них были? Он не мог убить?
— Ну что вы! Он так любил Леночку, жениться обещал.
— Почему не женился, если любил?
Я посмотрела ему в глаза. Неужели не понимает, или притворяется? Как же таких в следователи принимают?
— Он женат. Двое детей. Два мальчика. Один школу заканчивает, другой на год младше.
— Они сюда приходили? Ты их видела?
— Нет. Я думаю, они ничего не знают о Леночке.
— А жена?
Я промолчала, внезапно догадавшись, что у неё были все основания для убийства. Ревность. Страх перед одиночеством. Но ради Николая Ивановича не стоило убивать. Мне он совсем не нравился. Старый. Под сорок. Если не все сорок. Маленького роста, плюгавенький. Совершенно не смотрится рядом с Леночкой. И что она в нем нашла? Мелькнула догадка, и я тут же её ляпнула:
— Николай Иванович не мог убить, он маленького роста.
Следователь посмотрел на косо воткнутый нож в тело.
— Ты права. Удар нанесен сверху вниз. Маленький это сделать не сможет. Значит, сыновья тоже отпадают. А жена, какого роста?
— Я её никогда не видела.
В прихожей послышался шум, чьи-то возмущенные голоса, но я не обратила внимания, занятая разговором и приближающейся разгадкой непонятного убийства. Казалось, ещё немного поразмышлять, и убийца будет вычислен. Ну, давай, лейтенант, спрашивай, говори что-нибудь. Может быть, я вспомню, догадаюсь.
— Что здесь происходит? Нина, объясни, в чем дело?
Мама показалась из-за спин милиционеров, увидела распростертое тело Леночки, лужу крови, закатила глаза и вяло опустилась на пол. Всё получилось так неожиданно, что никто не успел поддержать.
— Мамочка! — кинулась я к ней.
Врач протянул ватку с нашатырным спиртом. Мама открыла глаза, обвела всех непонимающим взглядом, и тихо спросила меня:
— Ты что здесь делаешь?
Она думает, что я как-то причастна к убийству Леночки, догадалась я, и поспешила успокоить:
— Я первая её увидела. Представляешь, мамочка, вошла в комнату, и тоже, как ты, чуть не грохнулась в обморок. Вернее, не грохнулась.
Мама встала с пола, и посмотрела на Леночку, которую уже сфотографировали и накрыли простыней.
— Кто же это её? — спросила таким тоном, будто ни минуты не сомневалась, что сейчас назовут имя убийцы.
— Пытаемся выяснить, — ответил следователь. — Вы не знаете, что-нибудь из квартиры пропало?
— Не знаю. Я с ней не общалась. Дочка лучше знает.
Я прошлась по квартире, пытаясь вспомнить обычную расстановку предметов, и представить, что же мог взять вор? Но, кажется, всё лежало на своих местах, даже двухкассетник не взяли.
— Она где работала? — спросил следователь маму.
— Нет. Таким работать незачем. Всё домой принесут. Я предупреждала дочку — ничем хорошим подобная жизнь не кончится. Видишь, я оказалась права. И с тобой такое повторится, если не возьмешься за ум.
Мама садилась на любимого конька, и я завяла. Не хватало, чтобы она воспитывала меня перед чужими людьми.
— Опять за своё! Сколько можно? Надоело.
— Надоело? А мне не надоело? Всю жизнь горбатиться на вас!
— Я тебя не просила меня рожать. Могла бы, и сдержаться, — психанула я и направилась к двери, но голос следователя остановил:
— Нина, подожди пять минут. Протокол надо подписать, и вам, гражданка, тоже, поскольку ваша дочь несовершеннолетняя.
Мы молча просидели несколько минут, пока следователь писал, примостившись за журнальным столиком. В комнате стало свободнее, врачи скорой помощи ушли.
— Прочитай и распишись.
Как складно у него написалось. Я бы так не смогла. Всё, что я наговорила, уместилось на одном листке. Мама тоже расписалась, и мы вышли из страшной квартиры.
— Кошмар! Кошмар! говорила мама, прижимая кончики пальцев к вискам. — Кому это нужно? Зачем обязательно убивать? Ну, не нравится человек — уйди, уедь. Убей себя, в крайнем случае, если так хочется убивать. Что за люди? Это не люди. Звери так не поступают. Где Вова?
— На улице. Где же ему быть? Пришла со школы, его уже не было, умотал. Проголодается — придет.
— Он уморит себя голодом.
— Не бойся, не умрет. У нас в школе ещё никто не умер от голода. Ты, что собираешься готовить на ужин? Надоели макароны.
— Поезжай в погреб за картошкой. Соус сделаю. Свинину хорошую достала.
— В такую даль? — обречено воскликнула я.
Но делать нечего. Вовку не дождешься, начала собираться. Вышла в подъезд, увидела леночкину дверь, оббитую светло-коричневым коленкором, и чуть не задохнулась от подступивших рыданий. Чем мы занимаемся? Тут человека убили, а я, как ни в чем ни бывало, иду в погреб за картошкой! Зачем? Кому она не угодила? Такая славная, добрая. У меня в жизни не будет подруги лучше, чем Леночка! Знала бы, где живет Николай Иванович, пошла бы и посмотрела ему в глаза. Уверена, по взгляду можно определить, виновен или нет?
Я в классе, по взглядам мальчишек и девчонок, всегда узнаю, кто, в чем виноват.
Взять, хотя бы последний случай, когда у исторички Нинель Васильевны пропал кошелек с зарплатой. Только получила деньги, и в этот же день, как корова языком слизала. Когда классная рассказывала об этом, я украдкой оглядела лица наших ребят, и увидела злобную усмешку Крысавого, самого отпетого хулигана в нашей школе. Он где-то подпольно занимается каратэ, поэтому никто не рискует с ним связываться. Каждый день отнимает деньги у ребят младших классов, а те боятся пожаловаться. Пренеприятнейший тип, и кличка у него соответствующая.
Наверняка, это он украл кошелек, больше некому. Никто бы не стал у Нинельки деньги воровать, зная, что она с двумя детьми живет без мужа, то ли бросил, то ли погиб, не знаю. Я уже думала, как подступиться к Крысавому, намекнуть, что нехорошо сирот обкрадывать, но боялась, что он скажет: С чего ты взяла, что я взял?
Я же не видела. А вдруг это не он? Нет, он. Больше некому. И ухмылочка такая, всезнающая. Мол, знаю, где ваши денежки, но не проболтаюсь. Вот и я хочу посмотреть в глаза Николаю Ивановичу, как он прореагирует на известие об убийстве Леночки? Жаль, не знаю, где он живет? Где-то в шестом квартале. Попробуй — найди. Других знакомых у неё нет.
Хотя, она что-то такое рассказывала. Был знакомый, с которым переписывалась, он даже позвал её замуж. Она приехала, а его уже нет. Посадили. Нет, не за убийство, а за воровство крупной партии автозапчастей. Бедная Леночка осталась одна в городе, без денег на обратную дорогу — все свои сбережения истратила на подарки будущему мужу. Я испуганно охала, когда она это рассказывала.
Представляю, каково ей пришлось! Попыталась устроиться на завод — не берут.
Женщины не нужны. Хорошо, в отделе кадров пошли навстречу, предложили стать секретаршей Николая Ивановича. Так они и познакомились. Но Леночка не умела печатать на машинке, и он предложил ей пожить на снятой им квартире, подучиться на курсах машинисток, которые со временем организуются, когда наберется нужное количество барышень.
Разумеется, Леночка понимала, что ей предлагают стать содержанкой, но другого выхода не видела — родители рады радешеньки, что дочка уехала из перенаселенной квартиры — пять человек в двухкомнатной квартире, она — шестая! Ни встать, ни лечь, когда захочется. Ужас!
В погребах страшновато. Незнакомые мужики ходят в полутемных переходах. И здесь экономят на электричестве. А вдруг кто-нибудь выйдет из-за угла и утащит в подвал? Почему такие мысли появляются всякий раз, когда прихожу сюда? Изнасилуют и убьют, чтобы не засудила. Галка рассказывала о таком случае. Да что Галка, газеты каждый день пишут о подобных происшествиях! Нет, в последний раз здесь. Пусть сама ходит, или Вовку посылает.
Вспомнился совет Леночки: Если доведется быть изнасилованной, никогда не кричи и не угрожай, что сейчас же побежишь в милицию. Эти слова вызывают у них страх и злобу. Могут убить, чтобы избежать наказания. А вот, когда отпустят, тогда можешь пойти и заявить. Если захочешь отомстить. Но лучше не попадаться.
«А ты попадалась»?
«В жизни всякое бывает», — неопределенно ответила она.
«Ну и как»?
«Приятного мало. Лучше, по согласию».
Погруженная в воспоминания, не заметила, как домой пришла.
Вовка за письменным столом уроки делает, отец уткнулся в телевизор, и мне снова места нет. Не на табуретке же писать сочинение? Прогнала Вовку в спальную родителей. Он пошел жаловаться матери, но поддержки не получил, закрылся в спальной.
Устные уроки не успела сделать, начался фильм про нашу доблестную советскую милицию. Снова вспомнила Леночку. Странно, как можно всё время о ней забывать? Трудно представить, что не увижу Леночку живой, не поговорю с ней. Неужели Николай Иванович убил её? Невозможно представить. Он так её любил! Хотя нет-нет, да и на меня посматривал масляными глазками. Уж я-то чувствую, когда мужчина хочет меня.
Леночка тоже видела, как он смотрит на меня, быстро выпроваживала. Я первое время думала, что она ревнует, но потом догадалась — бережет мою нравственность, не хочет, чтобы он и меня соблазнил. Больно надо! Я ещё не чокнулась. Не в моем вкусе. Низенький, полненький, старенький, бес в ребро. Нет, он не мог убить. Тогда, кто же? Найдет ли милиция убийцу?
Сонными глазами досмотрела фильм. Вовка заснул в кресле. Мама на руках перенесла его в постель, как маленького. Не помню, когда она меня в последний раз носила на руках, а Вовку до сих пор носит. Матери больше любят сыновей, чем дочерей, а отцы наоборот. Почему так получается? Не додумать. Жжение в веках.
Спать. Спать. Завтра в школу. Надо проснуться пораньше — прочитать историю, химию спишу на перемене.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/03/916