Через два дня, проснувшись поздним утром одна в постели и не увидев разбросанной по комнате одежды Отари, я поняла, что он уехал, машины во дворе тоже не было. Я начала готовиться к побегу. Вернее, у меня всё уже готово.
В недрах хозяйских комодов нашла вместительную сумку, которую, при желании, можно повесить и через плечо, набила самыми необходимыми вещами и спрятала в глубине шифоньера.
Решила бежать до начала рассвета, чтобы уйти как можно дальше, пока Манана не заметит побег и не дозвонится до Батуми. Уж не знаю, где будет искать телефон, но, наверное, найдет способ сообщить.
Вечером лихорадочное возбуждение долго не давало уснуть, всё строила планы, рассчитывала, как избежать погони и добраться до русских, которые, несомненно, помогут выбраться из этой чудовищной страны, где людей продают, насилуют, и защиты не найдешь.
Проснулась от жары и яркого солнца, заглядывающего в окно. Проспала! Во всем доме ни одного будильника! Да и зачем он им? На работу не ходить, спят, сколько захочется. Я отлично выспалась и чувствовала себя полной сил. Хоть сейчас беги. Но понимала, что среди белого дня далеко не уйду. Вполне возможно, кому-то поручено следить за мной, надо усыпить их бдительность, хватит быть дурочкой и постоянно делать глупости.
Весь день провела в саду в одном купальнике. За это время я уже хорошо загорела, но красоваться не перед кем. Смогу ли, вообще, когда-нибудь увидеть близких? Галку? Кажется, что моя прошла жизнь осталась где-то позади, вечность назад, и нет к ней возврата.
После заката солнца и ухода Мананы, положила в сумку лаваш, колбасу, сыр и пакет с инжиром. Неизвестно, что ждет впереди. Может, и куска хлеба не дадут. До слёз стало себя жаль. На этот раз решила не спать, дотянуть до трех часов ночи и тихо уйти.
Мухтар уже не помеха, ходил за мной собачонкой и жадно смотрел на руки. Его явно держали впроголодь. Взять с собой? Хоть какая-то защита. Нет, я не знаю, что завтра будет со мной.
В два часа ночи лопнуло терпение, и я вышла во двор с сумкой. Полная темнота и тишина. Звонко стрекочут кузнечики, навевая дремоту. Страшно выходить из двора. Может быть, зря это затеяла? Рано или поздно, он отпустит меня, или надоем, как другие до меня. Как же жди! Скорей, убьет, или продаст другому. Нет, надо бежать. Мухтара не видно, не с кем прощаться.
Тихо открыла калитку и, осторожно ступая, пошла вниз по дороге. Глаза с трудом угадывали, куда поставить ногу. Особенно боялась оступиться и растянуть ногу, как это случилось нынешней зимой в гололед, когда целый месяц проходила, хромая.
Вышла за деревню, в темноте угадывались прямоугольные контуры крыш, и дорога вновь попетляла в гору. Я тихо запаниковала. Что, если иду не в ту сторону, и моё петляние никогда не кончится, так и буду ходить вверх-вниз?
Глаза привыкли, и я уже смело ставила ногу, шла довольно быстро. Небо светлело, скоро я могла видеть и обходить крупные камни на дороге.
С восходом солнца сняла спортивную куртку, перебросив её через сумку. Прошла ещё одну деревню, никто не обратил на меня внимания, лишь забрехало несколько собак за высоким забором. Я то и дело оглядывалась в ожидании погони, хотя и понимала, что погоня начнется позже, когда придет Манана и увидит, что меня во дворе нет. Надо сделать так, чтобы они не смогли меня найти. Знать бы, что иду в правильном направлении. И всё же, настроение повысилось, я поверила в удачу. Иначе и не может быть, какой смысл в моих мучениях?
Когда раздавался, редкий здесь, шум мотора, я пряталась в придорожных кустах и некоторое время отдыхала, пережидая, пока автомобиль отъедет на достаточное расстояние, чтобы пассажиры не смогли меня заметить.
Ближе к полудню стало очень жарко, сильно хотелось пить, я досадовала на свою несообразительность, не догадалась взять с собой воду. Посматривала по сторонам, надеясь увидеть родничок, или хотя бы намек на воду, но кругом сухо, словно за всё лето не пролилось ни дождинки. Съела пакет инжира. Стало терпимей, но не надолго.
Наконец дошла до небольшого ручейка, стекающего на дорогу. С какой жадностью я к нему припала! Думала, никогда не напьюсь.
Вскарабкалась по крутогору, прошлась вдоль ручья и, возле орешника, прилегла отдохнуть. Сон сморил, едва ли не в первую минуту.
Проснулась от нестерпимой жары — солнечные лучи падали прямо на голову. Пересела в блаженную тень, пообедала. Напилась и снова спустилась к дороге.
Энергично прошагав час, запоздало сообразила, что после развилки дорог, не проехала ни одна машина. Что бы это значило? Не повернуть ли назад и пойти по другой дороге? Я замерла в нерешительности.
Из-за скалистого поворота бесшумно выкатились светлые "Жигули" и остановились возле меня. Усатый мужчина высунул голову в окно, и что-то спросил по-грузински. Я пожала плечами и наугад ответила:
— Я иду в Батуми? Я правильно иду?
Мужчина удивленно посмотрел на меня, потом на рядом сидящего, который оглянулся назад, где сидел ещё один, более молодой. Водитель спросил:
— Ты откуда идешь?
— Я не знаю. Меня украли, — растерянно проговорила я, и запоздало спохватилась: они могли быть из одной шайки, возьмут и отвезут к Отари.
Они снова загалдели по-своему, ничего не понять, даже по выражению небритых лиц. Водителю лет под сорок. Может, меньше, черная щетина сильно старила. Почему же они не говорят, правильно ли иду? Неужели так трудно сказать? Задняя дверь приоткрылась, и водитель неожиданно дружелюбно произнес:
— Садись. Мы отвезем тебя.
— Вот спасибо! Я так вам благодарна! Это далеко?
— Батуми? Да, далеко. Очень далеко. Пешком не дойдешь, не в ту сторону.
— А вы в Батуми едете или? — запнулась я, не зная, как закончить фразу. Может быть, сказать, чтобы довезли до ближайшего отделения милиции и высадили?
— Да, в Батуми. Но сначала заедем к нему домой, возьмем хухры-мухры, — водитель показал на сидящего со мной парня.
Они снова заговорили. Я напряженно вслушивалась, остро жалея, что не попросила Гоги научить грузинскому языку, не могла предположить, что он так скоро мне понадобится. Уловила знакомую фразу — ламази гогона — красивая девочка, сказал мой сосед.
Я осторожно посмотрела на него. Он, с нескрываемой жадностью пялился на меня. Как хорошо, что он не один, иначе бы мне не поздоровилось. Водитель что-то сказал, и парень, улыбнувшись, отвел взгляд. Я вздохнула, так-то лучше.
Мы очень долго ехали. То опускались, то поднимались в гору, бесконечно петляли. Создавалось впечатление, что кружим на одном месте. Горы, при своем многообразии, выглядели удивительно монотонно. Дорога не становилась лучше, грунтовая, в частых провалах, автомобилю не удавалось набрать скорость. Мотор натужено ревел, затаскивая нас в затяжном подъеме. Я всё ожидала, когда же достигнем перевала, чтобы оттуда взглянуть на окрестность и хоть как-то, сориентироваться, если удастся, но неожиданно дорога кончилась, и машина заглохла.
— Приехали. Там дом Тариэла. Да, Тариэл, это твой дом?
Я посмотрела вокруг и ничего не увидела, похожего на дом, кроме небольшого деревянного сарая на полутораметровых сваях, с лестницей из грубых досок.
— Пошли в гости, — сказал водитель, выйдя из машины и открывая мою дверь.
— Вы идите, я здесь подожду, — тихо ответила я.
— Ах, шэн дэда ватере! — разозлился он и схватил меня за руку.
Я отчаянно завизжала. Казалось, мой визг мог быть услышан на противоположной горе. Но мужчина только рассмеялся, выдернув меня из автомобиля.
— Кричи, кричи. Батуми не услышит. Далеко. Так кто тебя украл, скажешь? Молодец, что убежала. Зачем тебе один? От троих бегать расхочется. Трое лучше, чем один, верно? Так, кто он?
— Отари. И не украл, а купил. Он хочет жениться на мне. Отпустите меня. Если он узнает, что я у вас, вам будет плохо.
— Ты мне угрожаешь? — водитель нахмурил брови. — Отари никогда не узнает, поняла? Потому что ты ничего никому не скажешь.
Я похолодела от ужаса. Это могло означать только одно — они собираются меня убить. До конца не верилось в реальность этой мысли. Была слабая надежда, что он просто пугает, старается парализовать волю, лишить способности сопротивляться, сделать послушной рабой. Поразительно, как мало надо слов, чтобы до смерти испугать человека!
Они мучили меня бесконечно долго. Я потеряла ощущение времени. Казалось, меня выбросили из этой жизни за грань человеческих отношений. Мне уже было всё равно, что со мной сделают. Когда они уснули, я смогла забыться мертвецким сном.
Утром меня грубо разбудили и, ничего не соображающую, отвели в сарай. Пока я тупо оглядывала темное помещение без окон, за мной закрылась дверь, ударил засов, потом лязгнул замок, и через некоторое время услышала удаляющийся шум мотора.
Смутное чувство облегчения, что моих мучителей нет рядом. Наконец-то я могу распоряжаться собой по собственному усмотрению. К сожалению, в пределах этого замкнутого пространства. Сквозь узкие щели досок едва проникал дневной свет. Доски очень толстые, выбить невозможно, скорее, нога сломается. Дверь закрыта на внушительный брус с замком. Пришло тревожное понимание, что я надолго стала пленницей. Бессильно опустилась на пол и закрыла глаза. Погрузилась в какое-то беспамятство, когда не ощущаешь ни времени, ни боли, всё становится никчемным и безразличным.
Очнулась от духоты и страшной жажды. Они же мне ничего не оставили! Ни капли воды! Ничего из одежды. Как голой привели в сарай, так и бросили! Я же умру от жажды, если они до вечера не приедут. А им только это и надо, не придется убивать. Лихорадочно принялась ощупывать доски пола, а вдруг какая-нибудь зашатается, смогу поднять, и потом, орудуя ею как рычагом, выломаю и другую, что вполне хватит, чтобы проскользнуть вниз.
Но поиски оказались безрезультатными. Доски плотно пригнаны, ни малейшего намека на слабину. Лишь в углу наткнулась на ворох дырявых и пыльных мешков — передернуло от брезгливости. Больше, в этом помещении, ничего не было.
День прошел в сплошных страданиях. Я грезила о глотке воды, вспоминала вчерашний ручей, молила о дожде, который, хотя бы каплей, но проник бы в сарай. Сколько дней я смогу так выдержать? Где-то читала, от шести до десяти дней. Потом смерть от обезвоживания организма. Есть не так хотелось, как пить. О воде думалось постоянно. Старалась хоть чем-то отвлечься, но ничего не получалось.
С заходом солнца сарай погрузился в вязкую темноту. От щелей потянуло приятной свежестью. Я припала к самой большой щели и жадно вдыхала прохладный воздух. Жажда стала не столь мучительной. Но я почувствовала холод и скоро начала дрожать. Без одежды за ночь можно окоченеть. Растирание руками давало моментный эффект, на всю ночь меня не хватит.
Прошла в угол, где лежали пыльные мешки и, преодолевая отвращение, укрылась ими, чувствуя, как медленно согревается тело и унимается мелкая дрожь озноба. Замерла в ожидании спасительного сна, но мрачные думы не давали забыть моего отчаянного положения. Всю жизнь прокрутила до встречи с Олегом, своей самой роковой ошибки. Хотела б знать, какая дура не доверилась бы ему? Но почему это произошло со мной? Чем я хуже тех, кто уцелел от подобной участи? Обрывки воспоминаний переплетались с кошмарными сновидениями. Казалось, эта ночь никогда не кончится. Я то и дело вздрагивала, просыпалась, прислушиваясь к неясным шорохам за стенами сарая.
Постепенно в темноте стали проступать фиолетовые щели. Их было так много, что отчетливо вырисовывались контуры сарая. Щели разных размеров и конфигураций, в некоторые можно просунуть ладонь и ощутить воздух свободы. Даже после такой кошмарной ночи чувствовала себя значительно лучше, чем вчера, отдохнувшей и полной сил, которые не могли найти себе применения. Надо что-то делать. Но всё упиралось в мою беспомощность.
В левое бедро что-то давно и болезненно кололо. Протянула руку и нащупала сухую палку, потом ещё одну. Попробовала просунуть палку в щель и тереть как напильником, но она быстро сломалась, за ней и вторая искрошилась в руках. Я обессилено опустилась на пол. В сарае становилось всё теплее и светлее, я уже различала все углы.
Итак, в моем распоряжении ещё пять таких мучительных дней. Хватит ли сил вытерпеть? Не может быть, чтобы меня бросили на произвол судьбы. Они еще приедут, и мне надо найти силы продержаться это время. Но почему увезли мою одежду? Мол, мне она больше не нужна? Могут вообще не приехать? И никто не узнает, что я здесь нахожусь. Откроют дверь через несколько лет и увидят мумию, скелет, обтянутый кожей.
Я бредила. Непомерная духота вползала в щели и плавила сознание, язык распух, не могла им шевелить, говорить вслух, что я до сих пор делал время от времени, чтобы прийти в себя и осознать личностью, а не потерявшей разум. Картины прожитого яркими эпизодами вспыхивали в памяти, старалась подольше их удержать, рассмотреть и прочувствовать все подробности, но они то и дело проваливались в пугающую круговерть мельтешащих разноцветных узоров.
От ночной прохлады пришла в сознание и припала глазами к щели, из которой днем можно было увидеть склон небольшой лужайки с едва приметно начинающейся дорогой. Но там безлюдно и сумрачно. Черный провал ущелья освещен лунным светом, открывая безрадостную и безжалостную картину. Я вскрикнула и бросилась к двери, колотясь об неё всем телом. Должно же произойти какое-то чудо! Я не могу так глупо умереть!
Обессилено упала и заплакала. Слёзы удивили. Казалось, во мне не сохранилось ни капли влаги, кожа сухая до омерзения. Голод почти не ощущался. Я знала, что хочется есть, но это знание было уже не столь непереносимым. Я грезила о воде, согласилась бы утонуть в озере с прохладной водой, погружаясь на дно и жадно выпивая глоток за глотком.
И снова бесконечная ночь под грязными мешками. Вспоминала школу, дом, маму. Она же говорила, чтобы я не слишком доверяла Олегу! Почему же я не послушалась?! Считала себя самой умной, а маму — старой дурой, у которой молодость давно прошла, потому и завидует моему счастью. Она же хотела мне добра, как-то защитить от моей глупости! Ну почему она не заперла под замок, не связала?! Ну да! Я бы тогда такое вытворила! Она же меня знает. Да и себя помнит, когда в ней проснулась женщина и всепоглощающая животная страсть, которая полностью подавляет разум. Значит ли это, что я не виновата в своем нынешнем положении? А кто виноват? Мать, отец?
Легче всего на других вину перекладывать. Надо самой за всё отвечать. А я в чем виновата? И виновата ли? Доверилась чужому человеку. Полюбила. Любовь ли это? Или желание снова и снова чувствовать себя женщиной? Вот и почувствовала, избытком.
Думала о похитителях. Не могла понять, откуда такие люди появились в наше время? Их же воспитывали на принципах гуманизма, на вере в коммунизм! Ох, что это я, кто сейчас верит в коммунизм? Да, когда-нибудь он победит, но это будет не скоро, в очень далеком будущем.
Когда к нам прилетят инопланетяне и переделают наше сознание, чтобы мы перестали обижать, убивать друг друга, научились контролировать свои страсти. Ах, если бы сейчас перенестись домой в то время, когда только встретила Олега! Всё было бы совершенно иначе! Я стала намного умнее. Ну, почему это знание приходит, когда уже ничего изменить нельзя?
Очнулась от беззаботного щебета птиц. Тишина до звона в ушах. Изредка раздавался случайный треск веток, удар о землю созревшего плода, и снова томительная тишина.
Часами смотрела в щели во все четыре стороны, надеясь заметить случайного прохожего и позвать на помощь. Но лишь увидела семейство юрких мышей, занятых извечных делом, поисками пропитания. Ещё три таких дня и я с ума сойду от жажды. Представила, как буду мотаться по этому замкнутому пространству. Пожалуй, в том состоянии смогу вскарабкаться до стропил, зацеплюсь, как кошка, подтянусь и проломлю хрупкую крышу, а там и свобода, которая придет с опозданием.
Снова попробовала допрыгнуть. Слишком высоко, пальцы беспомощно срываются на бревнах. И подставить под ноги нечего. Только мешки, а это, в лучшем случае, пять сантиметров. А если мешки разорвать на веревки и попытаться перекинуть через поперечный брус? Я выбрала наиболее целый мешок и попыталась разорвать. Нет, не по силам. Но зато я обнаружила, что от мешка легко отделяются волокна мешковины. Так можно сплести достаточно длинную веревку, чтобы взобраться по ней на стропила, а там и выбраться наружу. Какая же я дура, что сразу не догадалась это сделать! В первый же день! Помутнение разума от страха и переживаний. Идиотка безвольная!
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/03/901